После Расставания

(продолжение)

      В первые дни после отъезда Виктора Лёля жила «просто так», ни о чём не думала, что-то ела, пила, работала в кассе автовокзала, как обычно. Потом, спустя какое-то время, она почувствовала, что с ней что-то происходит. По утрам она должна была, ну, просто срочно что-нибудь съесть. Раньше такого не бывало… А теперь нужно было хоть кусок хлеба с повидлом съесть, тогда становилось легче. Аппетит какой-то зверский разгулялся… Как ни странно, она почти не вспоминала Виктора, просто сразу же запретила себе это – табу! Нельзя и всё.
       Она совсем перестала встречаться с мужчинами, не ходила на пляж, как раньше. Даже, если кто-то по старой памяти предлагал ей сходить в «пивную» палатку, она отказывалась с досадой. А раньше с удовольствием могла пропустить пару маленьких кружечек пивка…
Тревожил её аппетит неожиданный и ещё кое-что. «А не климакс ли у меня, – думала она. – Не должно бы, мне только 40 лет!»
      Между тем, соседи по посёлку стали относиться к ней внимательней, никто больше не шпынял, не шептал за спиной похабные слова, не норовил оскорбить. А недавно зашла ближняя соседка Рая, она принесла Лёле блинчики с творогом, вот уж чего раньше никогда не бывало!
     – Рая, скажи честно, чего это ты вдруг?
     – Дура ты, Лёлька! Думаешь, люди не видят. Да ты не тушуйся! Гордись! Ничего плохого в этом нет. Даёшь новую жизнь новому человеку! Я даже завидую тебе, в этом углу мы тут все старыми девами сдохнем!
       Лёля просто онемела от неожиданности. Она так побледнела, что Рая вскочила и бросилась к ней.
      – Тебе плохо?
      – Откуда ты взяла, что я беременна? – пролепетала Лёля.
      – Ну, ты даёшь. Господи! Да видно же по тебе!
      – Раечка! Ты серьёзно? Этого не может быть! Да меня же здесь сожрут живьём.
Лёля заплакала. Но Рая стала так ласково её утешать, уговаривать, убеждать, что всё хорошо, что хоть ей и завидуют, но по-доброму.
      – А как я теперь на улицу выйду? – Спросила Лёля, – как справлюсь, если действительно рожу? Я ведь одна тут, как перст, да без мужа.
      – Ой, мало ли без отцов деток ростят? Смотри, у нас та же Люська Осыка! А? А поднять, накормить, да всем миром поможем. Вот увидишь! Эх, мне бы! Я б павой по улицам ходила, летала бы просто! А ты…
      – Прошу тебя, Раечка, ты только никому не говори пока. Ладно? Вот поеду на консультацию в Феодосию, узнаю… А ты не поедешь со мной. Страшно как-то?
      – Да поеду, конечно, поеду я с тобой. Общий у нас будет пацан. Один на двоих. Идёт?
      – Идёт – заплакала Лёля, но глаза её посветлели.
      Всю беременность она чувствовала заботу Раи, да и других соседей. Никогда не думала, что вокруг столько хороших людей. Приносили ей поесть, угощали своим мёдом, даже апельсины кто-то из города привёз. А так – молоко, орехи, картошка с огорода, творога свежего принесут, а кто и курочку несёт, приговаривая:
      – Ешь, Лёлька, корми своё чадо!
     И была раньше Лёля худенькой, теперь располнела, помолодела даже, прямо будто 10 лет сбросила. Предстоящего она почему-то не боялась, уверена была, что всё будет хорошо и знала почему-то, что это будет мальчик. Мечтала… Каким он будет? Спокойным или  вертлявым, на кого похожим…
      Рожала на Благовещение. В Крыму цвели лилии, все, кто проведывал Лёлю, приносили эти пахучие цветы и говорили ей, что рожать на Благовещение очень хорошо. А врач велел выносить в коридор лилии, он был полон неудовольствия, да и запах этих цветов вреден.
      – Надо же! В сорок лет впервые рожать вздумала, – ворчал врач, – что я с ней делать буду, если кесарить придётся?!
      А сам готовился к кесареву сечению. Но таких его усилий не потребовалось, роды прошли довольно легко, посмотреть на мальчика сбежался весь персонал небольшого  роддома. Ребёнок был большим для первородящей – четыре килограмма, совсем не красный, с волосиками.
      Подруги из посёлка ездили проведывать Лёлю, навезли ей кучу подарков. Она чувствовала себя «королевой-матерью». Всё поглядывала на лилии, которые вынесли в коридор и поставили там на тумбочку. Она не думала о том, кто заберёт их домой, верная, заботливая соседка Рая сразу же сказала, что всё организует, как нужно. Ехали домой в машине, ребёнок спокойно спал. Везли гору пелёнок. А имя мальчику Лёля дала Михаил. Записала потом Михаил Викентьевич, фамилию же оставила свою.
      Сначала хотела дать знать Виктору, потом заставила себя подумать не о себе, а о нём.
     «У него вся жизнь впереди, что же я свяжу ему руки ребёнком? Совесть надо иметь!» Начались новые приятные заботы – купание, кормление, одежда, прогулки. Молока у Лёли было много, кормила мальчика до года и месяца, пока врач не настоял на том, чтобы отлучила от груди большого парня.
     Вся жизнь Лёли наполнилась новым смыслом. Миша был спокойным ребёнком, копался себе в игрушках, не ныл, не требовал к себе внимания. Был очень похож на Виктора. Лёля с грустью подмечала это сходство, то, о чём раньше мечтала, теперь огорчало её. Не знает о нём отец и не будет знать…
     В посёлке не было детского садика, они с Раей по очереди сидели с мальчиком, когда Лёле пришлось выйти на работу. На самом деле так и вышло, как говорила когда-то Рая: пацан на двоих. Она же приучила называть себя «мама Рая», у маленького Миши получалось «мама Яя».
      Лёля не обижалась. Она была благодарна за поддержку и помощь и часто говорила Рае: «Что бы я делала без тебя?!»
      А мальчик рос «как с воды», соседи баловали его, так как ребятишек в посёлке было совсем мало. Недалеко от Лёли жил старый холостяк Иосиф. Собственно, какой старик, ему было почти 40 лет, на макушке  проплешина, сам золотисто-рыжеватый. Его называли Иосиф Прекрасный, а он не обижался. Вот этот самый Иосиф просто обожал Мишку. И мальчик любил у него бывать. Когда Мише исполнилось 5 лет, он впервые услыхал игру Иосифа на скрипке. Вот как это было.
      В тот день Лёля зашла к соседу, чтобы забрать мальчика, забежавшего туда, а Иосиф предложил им посидеть, принёс футляр, вынул оттуда из бархатного ложа скрипку, натёр канифолью волос смычка и заиграл. У мальчика глаза стали большими, в них просвечивали слёзы. Лёля, качнув головой в сторону Миши, показала Иосифу на сына. Иосиф перестал играть, а мальчик тихо попросил, будто выдохнул: «Ещё». Тогда Иосиф заиграл молдавскую мелодию, живую и искристую – «Жаворонок». Он превзошёл самого себя, выдавая трели, переливы, музыка взлетала высоко, потом неожиданно падала вниз, иногда замирая на вибрирующей ноте…
      Мальчик был бледным, потерянным, а потом вдруг расплакался. Иосиф отложил скрипку, обнял Мишу, прижал его к себе и сказал только: «Да он музыкант у тебя, Лёля!» Вот с тех самых пор Лёля искала своего мальчика только там, у Иосифа Прекрасного. Он забыл об играх, перестал рисовать, его приходилось вытягивать из халупы Иосифа чуть ли не силой, чтобы покормить.
     – Не злись, – говорил Иосиф Лёле, –  всё от Бога, – и он поднимал палец вверх. Нужно купить скрипочку-четвертушку, мать.
     – Ещё чего нехватало, – возмущалась Лёля, ему ещё и шести лет нету. Скрипку! Да я и не понимаю, музыку эту вашу…
     Тем временем Мишка учился играть на «пустых» струнах, держа большую скрипку Иосифа за корпус, до грифа его ручка не дотягивалась, но всё равно что-то начало получаться. Тогда Иосиф сам поехал в город и привёз-таки скрипку-четвертушку. Через пару месяцев ошеломлённые Лёля с Раей были приглашены на концерт в домик Иосифа Прекрасного. Хозяин играл с Мишей в две руки, чередуясь, а иногда они и вместе играли что-то особое, «жалостное». Лёля чуть не расплакалась. Рая восхищалась: «Гордись! Уже музыкант! Такой маленький!»
      Скоро поехали в город вместе с Иосифом, Миша должен был сдавать вступительный экзамен в музыкальную школу-интернат. Экзамен он сдал с блеском. Но как не хотелось Лёле оставлять мальчика в интернате! Но и возить в такую даль не было никакой возможности..    Мишка же расстался довольно легко и с мамой, и с учителем Иосифом, и с мамой Раей. Для него всё было в новинку, полно удивительных вещей – музыка доносилась отовсюду, из каждого класса, поворота, коридора. «Да не волнуйтесь вы, не скучайте, в субботу можно будет забирать меня домой! – только и крикнул он и побежал догонять ребят».
      Довольно скоро четвертушку поменяли на большую скрипку, в интернате выдавали инструменты на прокат… Теперь звук стал у маленького исполнителя глубже, сочнее. Миша не выпускал её из рук, даже на выходные ездил домой с инструментом. И в первую очередь мчался к Иосифу, поделиться успехами, отчитывался. А уж потом с мамой – к морю. Успехи его были разительными, казалось, его больше ничего не интересует, только музыка. Лёля видела,  что парень не знает, что он ест, даже не всегда слышит, когда к нему обращаются. Когда он находил на волнах эфира, крутя ручки приёмника, нужную ему музыку, видно было, что он «играет» вместе с музыкантами.
      – А нужна ли я ему? – спрашивала Лёля, увидевшись с Раей. – Я уже сейчас не понимаю того, что он любит. А дальше-то что будет?
Рая успокаивала Лёлю и хвалила Мишу:
     – Гордись. Он талант, правильно Йоська говорит, что всё от Бога. Мы его вырастили, выкормили.
     – А Йоська отнял, – жалобно добавляла Лёля.
Но как-то ей прислали приглашение на академический концерт в интернате. Лёля принарядилась. Когда на небольшую сцену вышел её сын со скрипкой, зал замер. Он играл в сопровождении фортепиано. Казалось, он ничего не боится, совсем не волнуется, он играет, а глаза у него блестят, светятся. Даже страшно стало Лёле. «Может, и в самом деле от Бога? – Думала она, слушая оглушительные аплодисменты зала…
      Какая-то женщина поднялась на сцену и вручила её Мишке шикарный букет. Надо же! А мальчик вдруг улыбнулся, спрыгнул в зал, подбежал к Лёле и положил букет ей на колени. Все захлопали ещё громче. «Мама, мама, его мама, – шептали люди».


Продолжение следует ("Встреча")