Димыч глава 5

                Пожалуй, первый свой серьёзный ( пусть и вынужденный ) взрослый поступок он совершил примерно за полтора года до того злополучного июля.
           В ноябре 2008 года я пригласил Димыча на концерт «Аквариума».
           По обычаю, перед началом  мы всегда курили.
           Я достал сигареты, предложил Димычу, но он отказался.
           Сказал, что бросил.
           Уже месяц как. 
           Да… Ну честно.
           Да правда-правда, чё ты так смотришь… 
           А как мне было смотреть, если ничего более невероятного я, пожалуй, не слышал вообще в жизни, не то что от Димыча.
           Ведь это он ещё в практически младенческом нашем семилетнем возрасте уже учил меня курить.
           Пусть с первого  раза и не научил, но по большей части привязанностью  к сигарете я точно обязан  ему.
           Он с тех лет только наращивал объём потребляемой табачной продукции.
           Само курение  у меня ассоциировалось  именно с Димычем.
           А его образ – неизменно с сигаретой.
           Он в детстве курил,  даже играя в футбол.
           Не до, не после игры, а во время – бежал с мячиком и попыхивал сигареткой.
           Первое, что он все последние годы спрашивал у меня после приветствия – «Ты чего куришь сегодня?  Угости своей приблатненной. А можно я две возьму? А три?»
           После этого я обычно отдавал ему всю пачку, вытащив из неё  пару сигарет себе на дорогу до дома.
           Он уже много лет сидел без денег, а я хорошо зарабатывал.
           Он курил дешёвые вперемежку с чужими, а я придумывал какой бы табачной экзотикой себя потешить.
           Мне не составляло никакого труда подарить ему хоть блок, хоть два, но он не брал от меня больше начатой пачки, равно как никогда не брал денег - разве только на бутылочку недорогого пива ( от лучшего отказывался – не фиг даже пробовать, а то потом обычное не в радость будет.
           Он и на концерт согласился пойти с условием, что вернёт  деньги за билет, как только накопит эти  900 рублей.
           На тот момент это была почти треть его пенсии по инвалидности.
           Он жил практически в нищете, но не мог не отдать.
           При том, что  был абсолютно уверен - я про эти деньги через два дня забуду - для него возврат конкретно мне был делом принципа. 
           Я пытался отказываться, отшучивался, что не помню ни про какой долг – мне хотелось хоть так скрасить его незавидное бытие – он непреклонно заставлял меня забрать эти хоть сотню, хоть тысячу.
          Говорил – а то понадобится потом на лекарства, а ты не дашь.
          Я говорил, что на лекарства дам. На бухло не дам, а на лекарства - святое.
          Он отвечал, что если тебе эти деньги не нужны - сразу и отложи на мои будущие лекарства. Только у себя дома, а то если сам отложу – всё равно  пропью или прокурю.
          И вдруг он заявляет, что бросил.
          Не бросает.
          Не пытается бросить.
          А уже определённо расстался с этой пагубностью.
          Видя моё недоверие, объяснил.
          Оказывается,  месяц назад он чуть не умер от обширной пневмонии.
          Как обычно – поначалу не придал значения простуде, занялся самолечением; дальше – хуже.
          Через неделю стал заходиться в разрывающем кашле.
          Тут же обнаружил, что сигарета не лезет.
          Ещё через три дня скорая забрала  в больницу, где десять дней почти не поднимался с койки.
          Прошёл ударный курс антибиотиков, очень туго перенесённый печенью и кишечником.
          Вышел оттуда счастливым, поскольку вышел живым.
          К сигарете больше не притрагивался… 
          И не притронется. 
      - А не тянет? - Я хмыкнул, обозначив привычное скептическое отношение  к Димычевым зарокам. 
      - Серёг, если б ты ЭТО прочувствовал,   не ёрничал бы. – Димыч был всецело серьёзен.
          Мне стало неловко за свои сарказмы, я молча быстро докурил, и мы пошли на концерт. 

                *            *             *             *             *
 
                После этого разговора наши отношения (в большей степени моё  к Димычу) значительно изменились.
          Они, как и сам Димыч, стали серьёзнее.
          С моей же стороны ещё и ответственнее.
          Именно тогда у меня чётко сформулировался  постулат, что истинная благотворительность, равно как и настоящая дружба находятся за пределами комфорта.
          Никаких проблем достать из кармана тысячу и как бы великодушно пожертвовать её кому угодно, когда в твоём кармане остался ещё миллион.
          Легко помочь  другу, заранее условившись о времени и месте, согласовав  размеры помощи и не отступая от договорённостей…
          Только это всё ерунда, не стоящая ломанного гроша и абсолютно не имеющая право называться  тем, чем её пытаются затем представить.
          Настоящая благотворительность – это когда ты сначала вытаскиваешь все свои заначки, а после сознательно  занимаешь деньги, чтобы выручить друга, хотя тебе самому впору шагать по миру с протянутой рукой.
          Настоящая дружба – когда ты, чтобы помочь другу в не самом значительном деле, бросаешь все свои наиважнейшие  и неотложные  дела; когда ты, разбуженный посреди ночи телефонным звонком,  выезжаешь за двести километров, чтобы привезти ему канистру бензина, хотя он вполне мог бы подождать до утра и поискать сам.
          И ты не то, чтобы рад всему этому – ты просто не можешь этого не делать…
          Ты возмущаешься, но делаешь. 
          Как там у Высоцкого – «… Он стонал, но держал…»?

                *            *              *             *             *

                «Держать» Димыча мне не доводилось – мне в те годы не хватило   ума понять степень трагизма его положения. 
          Димыч ведь по-прежнему улыбался, шутил и, казалось, ему абсолютно пофиг, что с ним творится  такая хрень.
          Я даже завидовал его пофигизму, мечтал заразиться, но не получалось.
          У меня была другая крайность – относиться к себе слишком серьёзно.
          Мы не понимали друг друга.
          И получалось, что я не «держал», а только « стонал», театрально возводя очи к небу. 
          Довольно регулярно. Практически постоянно.
          Сейчас  воспоминания вызывают улыбку, но как же  в те моменты меня бесили Димычевы  практически извечные, с детства  раздражавшие  «дурацкие вопросы» и стремление к крутизне…