Димыч глава 10

                Димыч служил при каком-то аэродроме.  Присылал мне в письмах свои фотографии на фоне самолётов, я ему в ответ  - свои на фоне кораблей.
          Он вернулся домой раньше на год. Из дома писем не писал.
          Мы коротко  повидались и пообщались за этот период  всего один раз, когда я приходил в отпуск за полгода до дембеля.
          Да и после моего возвращения со службы, тесного общения не получалось.
          В моих планах  было налаживание  молодой семейной жизни.
          Это означало, что нужно, не загуливаясь, как можно быстрее начинать работать, чтобы иметь возможность жить самостоятельно  -  платить за съемную квартиру, покупать приличные тряпки, обзаводиться домашней утварью и вообще – становиться серьёзным.
          Димыча подобные вопросы не волновали.
          Он работал в трамвайном депо слесарем.
          Причём даже не столько ради денег, а скорее для отвода материнских глаз.
          Заработанное  он отдавал преимущественно ей. Оставленное пропивал.
          Его это вполне устраивало – он жил ровно сегодняшним днём.
          Ровно до вечера, до очередного возлияния.
          Однажды по-пьянке Димыч вывалился из трамвая и сломал себе руку.
          Зашел ко мне на работу (давно не виделись) и выглядел  при этом, к моему удивлению, почти счастливым  –"А что? Работать не нужно, а деньги по больничному листу платят."
          Ещё через полгода, снова пьяный, уронил себе на голову какую-то тяжелую деталь от ремонтируемого вагона.
          Череп  чудом не пробил.
          Две недели провалялся в больнице с сотрясением мозга и обширной  гематомой  головы.
          Когда выписался – уволился из депо.
          Сказал, мол, слишком опасная работа.
          Роль алкоголя в повышенном своём травматизме Димыч категорически не признавал.
          Над  превратившимися в колокольный набат предупредительными «звоночками свыше»  не задумывался…

                *           *           *            *            *

                В конце 1992 года мы с моими новыми товарищами,  решив начать самостоятельное дело, по  стечению обстоятельств недорого  сняли в качестве офиса квартиру в доме, где жил Димыч.
          Он к тому времени уже больше года не работал и, запиленный матерью за тунеядство и разгильдяйство, радостно и очень усердно взялся  третировать меня, чтобы  взял его к себе на работу.
          Он приходил в офис в обед и первым делом задавал вопрос, когда мы возьмём его.
          Уходил, снова затевая разговор о трудоустройстве.
          Его настойчивость  была намного сильнее совокупности моих знаний о легендарном  Димычевом трудолюбии и  нежелания быть начальником над своим другом детства, но поначалу нам в принципе не нужны были работники – мы сами себе были и директора, и рабочие.
          Однако  бизнес развивался, и к лету 93-го  пришлось прибегнуть к найму.
          Сначала наняли двоих, потом ещё. 
          Дело было нехитрым – ручными насосами разливать масло из бочек по канистрам.
          Мы сняли для удобства процесса неработающую столовую на территории заброшенной турбазы недалеко от города.
          Хороший  подъезд, подальше от глаз и недорого.
          Кухню использовали в качестве производственного помещения, обеденный зал – под склад пустой тары и готовой продукции; в комнате для персонала – спали.
          Сами поочередно вкалывали днём, а наемных работников привлекали преимущественно в ночную смену.
          Димыч зная, чем мы занимаемся, и как обстоят дела, обижался, что берем на работу чужих, а не его.
          Я долго стоически продолжал отнекиваться и отказываться, невзирая на не только Димычевы увещевания, но и на просьбы его матери.
          Но однажды то ли заболел кто-то из работников, то ли уволился.
          У нас – срочный заказ, подвести партнёров нельзя, искать нового трудягу – долго.
          Компаньоны вспомнили про Димыча. 
          Он оказался прям под рукой и охотно согласился.
          Деваться  было некуда. Я провёл с Димычем серьёзную профилактическую беседу.
          Он искренне сказал, что всё будет хорошо.
          Я честно поверил. 
          Он старался. 
          Две недели никаких нареканий не было.
          А потом,  как-то изрядно с утра подзадержавшись,  один из компаньонов вернулся после инспекции  «с базы» и, чередуя смех с руганью, в срочном порядке повёз всех нас туда.
         По дороге поведал о результатах контроля.
         В ночь работала та ещё парочка - Димыч и Андрей.
         Первый – беспробудный лентяй, другой – (прости, Господи) амбициозный  дурак с нескончаемыми инициативами.
         Работали они вместе, впрочем, не впервые  и никакого аврала в эту их смену не было.
         Должны были разлить по канистрам  около 5 тонн масла.
         Работа сдельная – если не лениться, запросто можно и сверх нормы наклепать, и выспаться успеть.
         Если… Если б, да кабы…
         Короче, наутро после трудовой смены  проверяющему, по его словам, предстала следующая картина.
         Открыв дверь, он увидел, что кафельный пол коридора, ведущего на кухню,  сплошь залит подсолнечным маслом.
         В масле валялись пустые канистры, бутылка из-под водки, плавали остатки какой-то еды.
         В конце  коридора  одиноко лежала на боку уже почти пустая двухсотлитровая бочка из-под масла.
         Через приоткрытую дверь комнаты для персонала был виден храпящий на кровати Димыч.
         Пальцы его свесившейся на пол руки  болтались в том же масле.
         Ни Андрея, ни полезного итога трудовой ночи не обнаруживалось.
         Серёга ( компаньон) минут десять орал, пытаясь разбудить Димыча, не входя в коридор.
         Не вышло.
         Тогда он разулся, прошёл по маслу ( без предлога «как»), растолкал не проспавшегося и всё ещё пьяного Димыча, наорал на него и заставил собирать масло губкой с пола обратно в бочку.
         Сам вернулся за нами, как за подмогой.
         За тот  час с небольшим, пока Серёга ездил за нами, Димыч не совершил никаких трудовых подвигов. 
         Он сидел и со скорбным видом, курил и вяло макал разбухшую губку в масло.
         Его поза выражала полное разочарование в жизни, на лице читались глубокие страдания с похмелья.
         Все понимали, что кричать на него бесполезно, поэтому без лишних разговоров переоделись и принялись за устранение последствий…
         Я с Димычем вообще не стал разговаривать.
         О вытекающем из вытекшего масла увольнении ему сообщил кто-то  другой.
         Димыч попытался оправдаться, сваливая вину на вообще сбежавшего  (он на самом деле появился только через неделю) Андрея, но это была не компания друзей детства – Димыча тут просто не стали слушать.
         Сказали – иди. Понятно куда.
         Никаких денег тебе не причитается – радуйся, что взять с тебя нечего, а то заплатил бы ещё и за разлитое масло.
         Меня так раздирало от злости на Димыча и одновременного стыда за него, что я не принял никакого участия в решении его судьбы и, несколько дней находясь в прострации,  даже не услышал объяснений случившегося. Хотя обсуждалось происшествие бурно.

                *           *           *           *          *
 
                С этого дня  Димыч был мною занесен в список безнадежных  и неисправимых раздолбаев, и мы не виделись-не слышались с ним около года.
         За это время я успел разругаться и расстаться  с теми партнерами, нашел нового компаньона, перебрался в другой офис, меня кинули на значительную сумму, вляпался в историю с бандитами.
         Жилось мне, словом, весьма не скучно - про Димыча даже не вспоминал, в деревню к родителям ездил редко и с ним там не пересекался.
         От общих друзей знал, что в его жизни ничего не поменялось -  он пил-гулял с городскими дружками, нигде не работал,  перебивался случайными заработками.
         Димыч объявился сам,  в свойственной ему манере.
         Позвонил мне на работу и весело сообщил, что лежит в больнице «Электроника» со сломанной ногой.
         Попросил привезти ему блок каких-нибудь недорогих сигарет.
         Мои обиды на него давно растворились, увидеть и послушать его хотелось, задавать вопрос, почему ему  не привозят курево его новые товарищи, не стал.
         Димыч лежал на ортопедической кровати в дальнем закутке больничного коридора.
         Правая нога его была подвешена на груз.
         Рядом с Димычем, на тумбочке томился от скуки незнакомый мне типчик.
     - О, Сергей Викторыч! Давай быстрее сигареты, а то уши опухли. – радостно встретил меня Димыч.
         Я отдал ему  пакет, в котором лежал блок «Нашей марки», пару бутылок лимонада и ещё какое-то угощение.
     - О! У нас сегодня ещё пирушка намечается. Благодарствую, Сергей Викторыч! Ну, давай, твои пока закурим.
     - Что? Прямо здесь? – засомневался я.
     - А где ж мне ещё? – удивился в ответ Димыч. – Я специально медсестер попросил, чтоб меня в коридоре положили. В палате дед какой-то противный попался – возмущался всё время.
Я протянул ему раскрытую пачку.
        Он взял две, угостив одной из них соседствовавшего типа. Закурили.
     - Рассказывай! Чего опять стряслось? Как угораздило? – спросил я.
     -  Да я чё-то почти ничего не помню – пьяный был. От кого-то убегали, через забор перелезали, спрыгнул, упал. А потом менты подобрали и сюда привезли. – Димыч в этот раз почему-то опустил свои любимые подробности и ироничные комментарии. Только улыбался.
     - И сколько тебе тут лежать?
     - Доктор сказал, через неделю сделают рентген. Если всё нормально – через две недели буду дома. – Димыч излучал радость и оптимизм.
         На его лице отражалось беззаботное счастье курильщика, затянувшегося спасительной дозой после нестерпимо  долгого  перерыва.
         Ему всё было прекрасно или, как минимум, пофиг.
         Он собирался перетереть с медсестрой насчёт спирта (тут оживился и вялый типчик), коль подвернулась вкусная закусь.
         Похвалился мне, что начал ходить на курсы бухгалтеров – будет помогать матери вести несколько фирм.
         Рассказал ещё о каких-то планах, и насмешил историей про соседку-наркоманку, полезшую в форточку за улетевшей головой. 
         Я радовался, что от наших обид не осталось и следа, а Димычу  было просто хорошо, и очередной какой-то там перелом кости его не напрягал.
         Мы смеялись.
         Нам и в голову не могло прийти, что вот эта весёлая больничная койка уже стала отправной точкой  Димычевой трагедии, растянувшейся на все последующие пятнадцать долгих лет…