Чтобы достигнуть счастья, разрушь все страхи мира

Отрывок из книги "Прогулки в закоулки"

Отвратительно, когда писатель говорит,
пишет о том, чего он не пережил.
Альбер Камю, французский писатель и философ

Писать рассказы Тамара Алексеева начала в шестнадцать лет. Свои сочинения складывала в стол – вернее, в чемодан, который лежал под кроватью. Однажды дети играли и… случайно его выбросили, отправив в никуда все ее чувства и переживания, запечатленные на бумаге.
Толчком к написанию известной книги писательницы «Искушение бездной» послужили личные обстоятельства – тяжелый развод, уход из дома сына-подростка. Чтобы выжить в возникшей ситуации, ей необходимо было окунуться в другую реальность, и она это сделала. Тамара всегда помнила слова Карла Юнга о том, что даже самый страстный человек без болезненных толчков судьбы застынет, остановится в развитии. И если случается нечто непреодолимое, это означает, что судьба настойчиво требует что-то изменить.
Да уж, болезненных толчков и оплеух, от которых другие сразу бы сломались, Тамара в своей жизни успела ощутить предостаточно. Различные обстоятельства заставляли молодую женщину пройти через тяжкие испытания.
Прежде чем стать литератором, она должна была основательно набраться индивидуального опыта, чтобы научиться разбираться в людях и познать реальную жизнь, а не ту, придуманную, которую нам ежедневно показывают в сериалах. И она, подобно Максиму Горькому, несмотря ни на что упорно проходила свои «жизненные университеты».
Об этом бывшая учительница Тамара Алексеева откровенно призналась на первых страницах книги «Искушение бездной»:
«Я была воровкой, авантюристкой, танцевала в ночных ресторанах арабские танцы и завлекала мужчин.
Я побывала в довольно известной секте и с большим трудом вырвалась оттуда.
Я обвешивала на весах, обманывала и прошла весь рынок со всеми контролерами, бандитами, милицией и налоговой.
Как и все женщины, я мечтала о человеческом счастье и материальном благополучии. Но я и предположить не могла, что на пути к моей мечте будет столько испытаний».
Тамара интуитивно чувствовала, что без переосмысления того, что подсовывает ей судьба, нельзя создать достойное художественное произведение. Чтобы оценить окружающий мир писательским взглядом и сказать что-то интересное другим, нужно обладать душевной и интеллектуальной зрелостью, собственным мировоззрением.
Нельзя стать настоящим писателем или художником, окончив лишь соответствующее учебное заведение. Сколько литераторов и художников имеют корочки, подтверждающие их профессиональный статус, но настоящих мастеров своего дела из них – единицы. Хотя для многих важен не талант, а диплом.
По этому поводу приведу один случай. Однажды я подошел к одному уважаемому искусствоведу, которая дружит с маститыми художниками области и с известными столичными мастерами. Попросил посмотреть работы своего друга-художника, чтобы узнать ее профессиональное мнение. В ответ услышал:
– А он член Союза художников?
– Нет.
– А какое училище окончил?
– Только художественную школу.
– Тогда и смотреть не буду, не хочу тратить время.
Через полгода мой друг вступил в Союз художников, регулярно выставляется на всевозможных выставках, и за его картинами настоящая очередь.
Ему, как и Тамаре, присущи яркий талант самородка, большое трудолюбие и… независимость. Это вызывает зависть и недоброжелательность некоторых коллег. Появляются всевозможные домыслы и обвинения в потакании низменным вкусам публики. Как это все знакомо: мы, мол, великие, поэтому нас в упор не видят, а они такие-сякие, их еще и замечают.
В отличие от мнения горе-критиков книги Алексеевой привлекают меня чувством времени, чего сейчас не хватает даже некоторым весьма именитым писателям. Я понимаю, сегодня старшему и среднему поколению многое может не нравиться и далеко не всех новоявленных  авторов они готовы принять и полюбить. Время меняется, а с ним и привычные ориентиры, но от этого не уйдешь, так было и будет всегда.
Вот поэтому мне импонирует смелость и откровенность писательницы – к тому, что другие пытаются скрыть, она, наоборот, привлекает внимание. Читаешь и удивляешься: то ли такой у нее литературный прием, то ли это происходило на самом деле. Где у нее вымысел, а где правда – не разберешь. Вначале берет оторопь, но потом начинаешь верить, а значит, сопереживать: радоваться и огорчаться. Причем писательница Алексеева сообщает о себе такие подробности, которые, казалось бы, не должны знать чужие, но делает она это намеренно. Автор хорошо понимает: только личным примером можно заставить других что-то делать и находить ответы на вопросы, на которые обычно не отвечают. 
В начале своего рассказа «Письмо моей любимой дочери» Алексеева признается: «Хочешь знать, что сказал врач? Хочешь знать правду? Он сказал, что у тебя все признаки шизофрении, ее начало».
Она объясняет дочери, почему так случилось, и в конце дает неожиданную поэтическо-философскую рекомендацию:
«Ничего не бойся. Чтобы достигнуть счастья, разрушь все страхи мира. Что терять тебе на этом пути, ведь ты ничего не имеешь, кроме собственного безумия? Реализуй свое достоинство, данное по праву рождения. В самый тяжелый час отчаяния, сомнения и полного падения в неведомых далях мироздания ты услышишь победный зов великого и могущественного дыхания Вечности, помощь и спасение повсюду, среди звезд, трав и мерцания луны. Помощь непременно придет и явит тебе спасение свое, надо лишь немного потерпеть, совсем чуть-чуть. Мужайся, и да крепится сердце твое, бессмертное и могущественное, создавшее мир. Неужели есть что-то сильнее его? Разве не в силах оно опрокинуть навзничь страхи, уныние и тоску? Мужайся, и да крепится сердце твое. Жить стоит ради любви, ради нее одной. Пей только отвар из диких лилий, купайся в росе из голубых цветов, запрягай в свою упряжку только разноцветных коней. Умей раздирать на две части пространство, чтобы поймать горячую снежинку, а накопленное золото разбрасывать на все четыре стороны. Карабкайся на ту вершину, куда не долетает даже птица. Заводи подруг лишь среди звезд и каждый день умирай и возрождайся заново. Никогда и ничего не бойся, и чтобы смерть не смогла одолеть тебя, верь только любви. Это истина. Это следует знать, дочь моя».
ххх
Сюжеты многих историй Тамара Алексеева черпает из своего жизненного опыта, которым щедро делится с читателями. И как иллюстрацию к сказанному приведу несколько ее рассказов.

ПРОЩАНИЕ С НЕРОДИВШИМСЯ СЫНОМ 
               
Порой, оглядываясь назад, не перестаю удивляться неизъяснимым чудесам, которые время от времени с нами случаются.
Мы возвращались с мужем из Москвы. Ездили по делам, дорога была дальняя, я сидела в машине и смотрела в окно на проплывающие облака. Неожиданно услышала голос, тихий, знакомый, с удивлением огляделась по сторонам. Никого… Муж за рулем, внимательно смотрит на дорогу.
А со мной кто-то разговаривает! Причем вовсе не словами, но я все понимаю!
Не сразу осознала, что со мной прощается мой неродившийся сын… Это невозможно описать, да и как, какими земными словами? Меня скрутила такая боль, в сердце будто вбивали железный кол – раз за разом, все глубже и глубже.
«Слышишь, мама? Твои женские часы пробили полночь. Ты еще по-прежнему хороша, но это не то – возможность стать матерью невозвратно закрылась для тебя, как на ночь задувают свечи и наглухо захлопывают окна…
Наступил и мой срок покинуть Землю. Само Время нажало на кнопку пульта: время, отпущенное на рождение ребенка, истекло, и я должен уйти.
Теснясь в небесах, мы уходим назад, к своей полноте, неродившиеся дети, и крылья бьют по прозрачным стопам и лодыжкам.
И я оборачиваюсь в последний раз, мама, чтобы вдохнуть твой запах – травы и молока и увидеть твое  лицо. Я не потревожу тебя, замерев на несколько мгновений, я лишь поцелую твои теплые ладони, как саму Нежность, так мягко задрожит только воздух вблизи звезд…
Как же я страстно желаю – только сегодня, на одну секунду, пусть это будет миг – подать тебе незаметный от Творца знак – вопреки всем законам жизни и смерти, вопреки вероятности повреждения самого Мироздания – что я был, всегда был рядом с тобой, мама.
Это такое желание! Оно полней всех морей на земле, громче звона всех колоколов!
И если бы существовала такая возможность – променять у Всевышнего все будущие жизни за одну лишь возможность проститься, как это могут лишь живые, – ни секунды не раздумывая, я все их бросил бы к твоим ногам – тысячи своих воплощений...»
Как же так? Неродившиеся дети всегда рядом с нами – до последней минуты, пока есть надежда на рождение? Это было непостижимо…
Я видела его, будто он сидел рядом, – красивый молодой мужчина в бархатной жилетке. Он должен был стать на Земле художником и рассказывал мне о полотнах, которые мыслил нарисовать еще до жизни:
«Я видел свои будущие картины, словно ходил по галерее с мраморными колоннами, из зала в зал, от одной картины к другой. Я знал наизусть эти свежие, еще не высохшие холсты, гордо трогал их, как своих новорожденных детей, еще в слизи и крови матери...»
Я чувствовала, что умираю, и почти теряла сознание. Никогда еще, ни до, ни после этого, я не испытывала такого отчаяния. Это продолжалось долго, целую вечность. Я сидела рядом с мужем, сжавшись в комок, закрыв глаза, не в силах даже шевельнутся, а он думал, что я сплю, и ничего не замечал…
Потом все неожиданно прекратилось, я выпрямилась и поняла, что буду жить. На следующий день, спокойно и отрешенно, слово в слово записала прощальные слова моего сына.
Воспоминания возвращали меня назад. Я работала в школе учительницей начальных классов, у меня уже было двое детей, сын и дочь, и чтобы их прокормить, я подрабатывала после уроков и в выходные дни на рынке. Времена были тяжелые, девяностые годы, приходилось, как на войне, сражаться за свою жизнь, в буквальном смысле выживать. Беременность свою я встретила безрадостно, третьего ребенка мне было не вытянуть. Муж связался с бандитами, влез в долги и скрывался в неизвестных краях. Я сделала аборт…
Мне часто снился потом мальчик, в моих снах он рос, словно жил в реальности, иногда он меня о чем-то молил, я просыпалась в слезах, вся дрожа, – потом все забывалось…
И вот он пришел проститься…
Мой сын, мой неродившийся ребенок рассказал мне множество историй, как он хранил меня от беды, сколько раз спасал, находясь в другом мире, реально существующем, но неподвластном живому теплу нашего солнца…
Один раз я поссорилась с возлюбленным и бежала ночью по городу, по самым мрачным его закоулкам. Пробиралась мимо каких-то гаражей, строек. Повсюду, перегораживая путь, вырастали мрачные люди. Ничего не замечая, я бежала вперед, не разбирая дороги. Неожиданно я поскользнулась, чуть не упала и будто очнулась: я была на окраине города, в дорогой шубе, вокруг – странные, с недобрыми лицами оборвыши. Я попятилась назад, и вдруг все в страхе расступились. Я отчетливо видела на их лицах ужас: они смотрели куда-то поверх меня, будто надо мной, расправив крылья, летела огромная  птица. Сколько бы я ни шла к городу, все повторялась – страх на лицах, люди будто каменели.
Это мой сын охранял меня  – он, как птица, летел, заслоняя меня от беды. Как он ждал, как он всем сердцем жаждал – родиться именно у меня!
И ни слова упрека, ни легкого осуждения или обиды – одна всепоглощающая любовь…
«Знаешь, я сожму нежность к тебе в такую малую крупицу, что пронесу ее мимо всех миров, сквозь все воплощения. Забыв твое лицо и имя твое, она будет жить вопреки всему, в самых светлых и священных моих снах.
Я больше не найду тебя ни в ком, мама. Слышишь? Твои часы пробили полночь. Мне пора. Мы всегда уходим в грозу, сиротея с каждой секундой, чтоб за раскатами грома не было слышно, как мы рассыпаемся в плач – огромный и великий, как взрывают реки свои льды к небу. С ливнем мы всегда возвращаемся, безымянные и нерожденные…»

СОЗДАННОЕ ЧУДО

Господи, как же мне хотелось чуда! В моей однообразной и постылой жизни образовался вакуум. Ни добро и ни зло, ни плохо и ни хорошо. Эта пустота ничего не имела общего с божественной гармонией, наоборот – от нее был один шаг до отчаяния, а это, как известно, подлинная смерть. Выбраться из бездны гораздо тяжелее, чем удержаться на ее краю, и я цеплялась за ее скользкие глинистые края, искала любую трещинку или впадинку – но ноги неудержимо скользили вниз.
И потому просила у небес чуда. Что я подразумевала под этим словом? Я не знала. Говорят, никто не попадает в бездну без собственного согласия на это. Но разве я не хотела себе счастья? Разве не хотела просыпаться на его плече? Не хотела быть оцелованной им?
Я шептала молитвы и смотрела на небеса: помоги мне, Боже, помоги...
Никто меня не слышал. Вероятно, чтобы молитвы доходили до Всевышнего, существовал какой-то тайный ключ, отмычка. Но я ее не знала. Мои мольбы зависали надо мной, совсем невысоко, – и рассыпались в травы...
Можно долго описывать все мои муки, но не о том моя история. В один из дней мне попался в руки журнал, и я обратила внимание на одну заметку. Теперь, по прошествии многих лет, я прекрасно понимаю: небеса устали глядеть на меня и слушать мои причитания и послали маленький ключик, которым я могла воспользоваться, а могла и нет.
О чем была та статья? Ее смысл сводился к нескольким фразам: если просите у ангелов чуда – совершите его сначала сами. Круги по воде идут только тогда, когда в реку брошен камень.
Я ломала голову. Подать кому-то милостыню? Подарить подарок? Что делать-то? Тьфу, да пропади оно все пропадом!
И здесь обнажилось все мое окаменелое бесчувствие, о чем часто упоминается в молитвах. Именно оно, непробиваемое, зацементированное сознание. И как сквозь него мог прорваться даже самый тонюсенький луч света, не говоря уж о сверкающем, воскрешающем чуде?
Да никак. Ровным счетом никак.
На душе стало спокойно, как никогда. Мир был не виновен.
Несправедливости судьбы не существовало, поэтому надобно было действовать дальше.
В один из вечеров я рассеянно бродила по кухне, и вдруг взгляд мой упал на большой пакет с плавающими свечами. Их было много – сто или больше, я их не пересчитывала. Они остались от Нового года – я продавала их в магазине. Взяла свечи и вышла на улицу. Тишина. Редко выпадают дни, когда весной такая тишина. Луну закрывали облака. Ни один листик на дереве не шевелился. Мир застыл. Темнота. Я взяла фонарик и спустилась к Дону – живу на берегу реки, в своем доме. Вода неподвижная, как черное масло, и переливается темными полосами. Ни звезд, ни луны. Почему мне пришла в голову эта мысль – зажигать свечи и одну за другой опускать в воду? Ответить на этот вопрос невозможно – ведь мысли зарождаются в далеких небесах и лишь потом опускаются на землю. Мой фонарик погас, разрядилась батарейка, и мне захотелось сотворить свет. Но я и представить не могла, во что выльется моя затея и какой Свет она сотворит.
Свечи плавно из моей ладони ложились на воду и неторопливо, неслышно – наверное, от моего дыхания – плыли себе по реке. Удивительная вещь: они не разбрелись кто куда, а выстроились в одну стройную колонну и отправились в путь – будто невидимое течение или могущественная рука руководила процессом. Несмотря на то, что пламя свечи было крошечным, оно, отражаясь в воде, десятикратно увеличивалось. Когда все свечи были зажжены, я поднялась на холм, взглянула вниз, на воду – и ахнула! Это было что-то потрясающее! Издали не было видно тоненькой алюминиевой подставки, в которой была свеча, и создавалось впечатление, будто по реке плыли огни! И они были не простые, а живые, волшебные – водили хороводы, закручивались в причудливые спирали, звезды, потом снова выстраивались в ровную колонну и мягко, невесомо, как ярко-алый пух, плыли дальше. Я не могла поверить и терла себе глаза – неужели это я? Я сотворила? В голове почему-то крутилось: это перья Жар-птицы, она их обронила, и они плывут, чтоб исполнять желания. Ведь так я думала и так мечтала в детстве. Будет нестерпимо жаль, если свечи быстро затухнут. Мне хотелось, чтобы хотя бы один человек увидел это чудо! Только бы не налетел ветер!
Огни скоро скрылись из глаз. «Я никогда не узнаю об их судьбе», – думала я, ощупью карабкаясь по склону, хватаясь руками за травы. Луна так и не выглянула...
О судьбе своих свечей я узнала довольно быстро. По всему Задонскому району пронесся слух о невиданном чуде. Тот вечер был тихий и теплый, на берегу Дона гуляла молодежь, сидели у костров рыбаки. Но реакция всех людей была примерно одинаковой: увидев огни на воде, они в страхе, в забытом религиозном экстазе падали на колени и молились. Много чудес я слышала из рассказов, из местных газет: кто-то исцелился от пьянства, кто-то обрел веру. Рад был местный священник: церковь отреставрировали недавно, прихожан было немного – а тут как повалили! Разумеется, он слухи, как мог, поддерживал и подкреплял своими наущениями. Спорили, чье это было видение. Одни говорили, что это было явление самой Богородицы, она осветила эти места. Другие утверждали: нет, точно Тихон Задонский, он молился на этих берегах. Каких только слухов не было! Правду знала только я одна, но хранила ее в своем сердце. Зачем разрушать чудеса?
Ну, а я... Прошу прощения, пусть все мои тайны со мной и останутся. Это ведь глубоко личное. Одно лишь могу сказать: все, о чем я просила в молитвах, сбылось...

«ЭФФЕКТ ДОМИНО»

С Тамарой всегда интересно разговаривать. Можно затронуть любую, даже обыденную тему, которая после ее писательского осмысления сразу же предстает в неожиданном ракурсе. Алексеева умудряется раскрасить всевозможными цветами и запахами все, к чему прикасается ее творческий взгляд. От Тамары непрерывно исходит мощный информационный поток, облеченный в литературные образы, которые, очутившись в нашей реальности, подобно «эффекту домино» начинают влиять на окружающую действительность.
Как-то я угостил ее несколькими сортами чая (что может быть приятнее новых заманчивых вкусов), но то что, это чаепитие послужит основой для создания яркого алексеевского рассказа, я и предположить не мог.   
Вот как Тамара описала нашу чайную посиделку.

В ГОСТЯХ У ЧАЙНОГО ШАМАНА

Шла с опаской: Валентин Баюканский – чайный шаман России. Журналист, коллекционер чая и писатель-мистик. Пишет книги об иных мирах, пытается разгадать тайны человеческого мозга.
Пригласил попить чайку:
– Тамара, из американского города Чай пришла посылка. Ты такого чая в жизни не пробовала!
Честное слово, о таком городе никогда не слышала. Пока прыгала по ступенькам, в голову лезла считалочка: «Из города Чай нам прислали чай! Спешите, спешите, отведать чай – из славного города Чай!».
Набрав нужный номер квартиры, услышала из домофона знакомый голос: «Заходи, открываю».
На пороге меня уже встречал хозяин – Валентин Баюканский. У него не простая квартира, а настоящий дом–музей: повсюду, куда ни кинешь взгляд, натыкаешься на древние сундуки, набитые чаем из разных стран. Его коллекцию не истощить, не перечесть – этот миллион коробочек! Чаи – на полках, на столах – и не простые чаи, а заморские! О-о-о, каждый раз стону и скрежещу зубами, с жадностью вдыхая эти ароматы – боже мой, что же мы пьем!!! Сено мы пьем, а не чай, господа!
Вот они – лакомые сокровища, земные и неземные, среди них сладко дышится, как в цветущих садах сирени и сакуры. Вот и симпатичнейший шаман Валентин Баюканский, искренне увлекающийся чаями, их историей, легендами и преданиями.
– В истории чая заключается история человечества! – говорит он.
– Что пьем? – перебиваю я хозяина.
– Чай русалок, Чай смерти и Чай крови или ужаса!!! – радостно провозглашает Валентин и деловито устремляется к столу.
Бог мой! Я не уйду отсюда живой!
– Что за странный подбор названий? – не скрывая страха, спросила я, разглядывая странные коробочки необычных размеров и раскрасок, которые он доставал из тайных закромов.
– Да ты не волнуйся! – довольный произведенным эффектом, засмеялся хозяин. – Чаи, разумеется, редкие, но исключительно цветочные. Русалочий чай – из лепестков кувшинки, Чай смерти – из цветка хризантемы, такое название он получил в Японии, ну, а Чай крови, конечно, – из гвоздики. Ничего опасного, я же не предлагаю тебе маковый чай – у меня его нет.
– Такие красивые цветы – и такие жуткие названия чая. А почему чай из гвоздики называют еще и Чаем ужаса?
– Да ты садись и пей. Вот, возьми сначала Русалочий, из водяной белой лилии,– он мягче, с него и начнем.
Чашечки у Валентина маленькие, невесомые – из тончайшего белого фарфора. Такие же и заварочные чайнички. Русалочий чай оказался ярко–зеленым и действительно пах настоящими лилиями. Пахучий – до головокружения! Нет, голова закружилась вовсе не от запаха, а от малюсенького глоточка. Горьковато – терпкий, острый вкус и нежнейший аромат. Потом зелень яркая стала по краям расходиться, белейшая чашечка окаймилась изумрудным цветом. А в середине закружилось желтое пятно, похожее на Солнце.
Огромное умиротворение, можно сказать, божественный покой охватил меня с головы до ног. Я окуталась им, словно одеялом из лебединого пуха.
– Почему называется Русалочий? – вяло, еле шевеля языком, спросила я.
– Русалки живут среди этих цветов, иногда в них превращаются. Своим ароматом заманивают путников, проходящих мимо озера. Понюхаешь цветок – и забываешь обо всем на свете, русалки тебя и уносят на глубину озера.
– Да-да, хорошо–то как, – слабо, как горное эхо, откликнулась я. – Так хорошо, как никогда. И где этот чай купить можно?
– Да в городе Чай – мне же его оттуда прислали. Чай редкий, лилии можно рвать только в определенный день лета, и представляешь, как он, этот день, называется?
– Кто? – я очень плохо понимала, о чем мы говорим, во всем теле была такая блаженная истома. Улечься бы безмолвно на покой, и больше ничего не надо…
– Этот единственный день, когда можно рвать цветы, называется Валентинов день. Представляешь? Вот мне и прислали его мои американские друзья!
– Здорово! – согласилась я. – А где у тебя можно прикорнуть?
– Нет! Нет, – заволновался Валентин. – Что ты? Мы только начали. Я тебе еще не рассказал, что у нас эти цветы называются одолень–трава. Мистическая трава, тайная. На Руси знали секрет приготовления чая: он усмирял все страсти, его раньше во всех монастырях пили. Вот обидно, что мы все древние секреты утеряли, а американцы – чай возродили и пьют его с превеликим удовольствием. Пишут мне, что лилии нельзя срезать, а то сам истечешь кровью, – так ведь это наши русские легенды.
– Да, – я понемногу приходила в себя, жаль, что невозможно удержать мгновенья. Но ведь чай тем и хорош, что состояние длится не более тридцати минут – зато какое состояние! Я словно побывала на дне тихого и неподвижного озера, даровавшего мне невиданный покой.
– Теперь Чай крови. Его надо выпивать сразу, одним глотком, не смакуя.
Да, цвет соответствовал названию. Алый, алый чай! Ведь высушенная гвоздика сохраняет свою окраску. Вкус необычный: сладкий, кислый, пряный и слегка солоноватый. Очень вкусный чай: я отхлебнула само наслаждение.
– Почему же это – чай ужасов?
– Слишком много зловещих историй связано с этим цветком. Богиня Диана, известная охотница, убила нерасторопного пастушка, попавшегося ей в лесу, – он распугал всю дичь. На месте гибели ребенка выросли эти цветы – символ крови и ужаса.
То ли под впечатлением рассказа, то ли чай был таков на самом деле, – я почувствовала необыкновенное возбуждение, прилив каких–то диких сил и небывалого вдохновения: мне хотелось плясать и бить посуду – всю эту хрупкую, драгоценную коллекцию – да вдребезги! Гибельный восторг, страсть охватили меня. Я взглянула на себя в зеркало и ахнула! Глаза мои сверкали и полыхали, искры трещали и бесновались, прожигая в занавесях дырки. Потом перед глазами закружились какие–то сцены – да быстро так, я не успевала их осмысливать. Что-то чрезвычайно важное и ослепительно яркое, и все больше красный цвет – он сводил с ума. С потолка рухнула вниз люстра и раскололась на множество лучистых кровавых брызг. Звон долго не затихал…
«Пора домой, пора домой, – шептало мне сердце, – скорей уходи! Не пей Чая смерти, не пей! Скажи: в другой раз приду, в другой раз прибегу! Сорви с ноги свой шелковый шнурок и брось на пол, а уходя – не оглядывайся».
Так я и сделала – и шнурок кинула, и умчалась, гонимая страхом.
Прости, дорогой Валентин, от всего сердца прости. За дивные книги – тебя люблю, на людях ты – человек скромный и тихий, но домой к тебе ходить боюсь…
В этот момент мой мысленный монолог был прерван щелчком открываемого замка, и я с удивлением обнаружила, что стою у входной двери подъезда, где живет Валентин, а я иду к нему, чтобы отведать напиток из славного города Чай.
Это что, чайное дежавю или сон во сне? Чтобы узнать сию тайну, придется отведать напиток, который приготовил для меня чайный шаман. 
ххх
Завершая рассказ о Тамаре Алексеевой, я в очередной раз задался вопросом: откуда же она, как и другие настоящие писатели, черпает информацию? Из какого информационного поля ее получает? Сотрудники какого почтового отделения Зазеркалья отвечают на творческие запросы? Какая муза и для чего приносит всем нам вдохновение, посылая сигналы-символы, которые мы, пропуская через себя, превращаем в удивительные миниатюры, эссе, рассказы, повести и романы?
Как-то одна знакомая, узнав, что я пишу книгу о необычных людях, искренне удивилась:
– Как же ты можешь писать про то, чего не знаешь? Ты же не жил в то время и с этими людьми не встречался. Наверное, все из Интернета сдираешь?
– Нет, – ответил я и показал рукой на голову, – вот откуда беру!
– Значит, ты все выдумываешь?!
– И да, и нет!
Действительно, кто откуда «сдирает», и впрямь неизвестно. Может быть, и из Интернета, а может быть, и заимствует у своих коллег, но… все это в принципе не главное. Основное и самое важное – это сам творческий процесс, который для нас является загадкой за семью печатями. Ведь подсказки приходят в любое время дня и ночи: даже когда их совсем не ждешь. Бывает, что-то пишешь, с кем-то беседуешь, гуляешь или просто ешь, как вдруг откуда ни возьмись появляется нужное слово, строка, сюжет, и… мысль уже не остановить. Она, словно чаинка, попавшая в кипяток, разворачивается, превращаясь в чайный листок или цветок.
А вслед за ней преображаемся и мы. Беседуем со своими «выдуманными» персонажами, представляем, как они выглядят, пытаемся понять, о чем они думают и чего хотят. Вместе с ними переживаем и радуемся, но с удивлением замечаем, что «рожденные» нами герои живут собственной жизнью.
Вот и Тамара постоянно откуда-то черпает предназначенную для нее информацию, которая ее порой просто переполняет. Она создает свои многочисленные миры и героев, являясь феей на своей творческой территории.