Поездка в Чулково

                Ирина Степановская


Поездка в Чулково.
Рассказ

     Восемьдесят километров в час – приличная скорость для зимней дороги. Был поздний вечер, машины встречались редко. Снег бился хлопьями в ветровое стекло. Двое в этой машине молчали. Мужчина следил за дорогой, женщина рядом откинула голову на спинку сиденья и будто дремала. Вдоль салона лежали яркие горные лыжи. Стаявший с них снег расплылся на комбинезоне мокрым пятном и холодил мужчине ногу.
     -Ты сегодня опять залезла на самый верх, - наконец сказал он. – Там был один лёд. Выпендривалась перед тем парнем в синем костюме?
    -И перед тем, что в зелёном, - тоже, - женщина приоткрыла глаза и протянула руку к приёмнику.
    -Не отвлекай меня. И так ни черта не видно. – Он сердито сжал губы.
    -Ты лучше сбавь скорость. Я хочу музыку. Какой-нибудь фокстрот или джаз…
    Он посмотрел на неё с нескрываемой злобой:
    -Ты можешь  слушать музыку?
   
    На миг она будто окаменела. Но быстро взяла себя в руки.
    -Я помню. Сегодня полтора года. Ровно. – Она помолчала. –Тогда было лето… – Она повернулась к нему. –Если тебе неприятно, я не буду включать приёмник, но я хочу, чтобы ты понял: я хочу слушать музыку. И сегодня, и завтра. И послезавтра – тоже.

    Ему не надо было смотреть, чтобы видеть её лицо. Он хорошо знал и без того – в белёсом свете дорожных фонарей оно сейчас выглядит как печальная маска. Не в первый раз они возвращались вечером из Чулково, не в первый раз играли вдвоём этот спектакль.

   По утрам на горе светило солнце сквозь дымку, радовало глаз разноцветье лыжных костюмов, шуршал под лыжами снег. Его пласты, как вода из-под киля моторки, ровными дугами ложились по синусоидам следов хороших спортсменов. На берегу незамерзающей в этом месте реки люди жарили шашлыки, пили из пластмассовых стаканчиков водку или вино, хохотали. Восторженно визжала детвора, завистливо смотрели на лыжников те, кто пришёл на прогулку пешком.
   
    Короток зимний воскресный день. Незаметно красное солнце скатывалось за реку, машины разъезжались по раздолбанным колеям, заполненным мокрым тяжёлым снегом. Беззлобно матерясь, водители вывёртывали на шоссе, женщины вспоминали о домашних делах, все спешили домой.
   Мужчина и женщина всегда уезжали позднее всех. Служители уже выключали подъёмники, кидали в машины обледеневшие валенки и в темноте принимали «на посошок», а они ещё сидели в своей машине на опустевшей стоянке, пили кофе из термоса, ели бутерброды с сыром. Им некуда было торопиться. Дом их был пуст.
    -Как же так? Почему? – он опять травил её душу вопросами. Он и катался с окаменевшим лицом, а под широкими горнолыжными очками оно казалось от этого ещё мужественней. Она, напротив, улыбалась всему миру - «Мне не за что испытывать угрызения совести, моя душа – чиста». Они были красивой парой. И ездили сюда так далеко от своего дома, потому что никто здесь не знал их тяжёлой тайны.
    -Так вот, тот «чайник» в синем костюме, чуть не сломал из-за тебя ногу.
    -Ты заметил?- обрадовалась она. –В этом году я сильно прибавила в скорости.
    -Если ты проломишь себе башку, я буду вынужден сидеть по больницам рядом с тобой. Кто тогда будет зарабатывать нам на жизнь?
    -Не ревнуй, - сказала она. – Я катаюсь прилично. Но мне приятно, что ты стал проявлять ко мне интерес. Трудно терпеть всё время рядом постную физиономию.
    -Тебе приятно… Тебе всегда было только приятно! Ты никогда никого не любила.
     Поворот дороги был под тридцать градусов, и машину слегка занесло.
     -Смотри на дорогу и не неси ерунду!
     -Но почему так случилось? Не с теми, не с другими, а именно с нами? И с нашим сыном… -голос его оборвался.
    
     Она разозлилась:
    -Опять? Если ты не можешь не закатывать истерики за рулём, давай тогда я поведу машину.
     Он помолчал, а потом повернул к ней голову и заорал:
    -Потому что ты его не любила!
      Она потёрла рукой лоб, поморщилась:
     -Ну, замолчи! Я тебя прошу! Я не могу больше думать об этом! Если ты не перестанешь, мы во что-нибудь врежемся. А я хочу жить! Наконец-то жить, после стольких лет мучений. Ты что забыл, что это были за годы?

     Он сидел, наклоняясь вперёд, упрямо глядя на дорогу, по которой неслись снежные вихри.
    -Я умоляю, помедленней! Смотри, как метёт метель! Может, заедем куда-нибудь? Посидим, пока снег утихнет…

     Он нарочно прибавил скорость, сильнее сжимая в руках руль.
    -Ты что, специально? Хочешь меня убить?
    -Ты просто шлюха! Не мать! Как ты можешь кокетничать с мужиками, когда наш сын погиб!
     -Останови машину! Я выйду!

     Он затормозил, съехал на обочину. Перед глазами стояла сплошная снежная пелена. Редкие машины проносились мимо них, оставляя за собой взметавшиеся до неба буранчики. Он засмеялся:
    -Давай!
    Она побоялась выйти в своем лёгком лыжном комбинезоне, заплакала:
    -Какой же ты негодяй!
    -Я?
    -Конечно, ты! Где ты был, когда ещё пять лет назад я тебе говорила: «С нашим сыном творится неладное!» Что ты сказал мне в ответ? «Вырастет- поумнеет? Это возраст такой…» И уехал в командировку. На целых три года! Оставил меня с ним одну. А я бегала за ним по вокзалам, по подворотням, по каким-то забегаловкам, где он то ли пил, то ли кололся со своими дружками…
    -Орать на него надо было меньше.
    Она сорвалась:
    -Неужели? Даже тогда, когда он месяцами пропускал школу?
    -Ты его запирала на ключ!
    -Посмотрела бы я, что сделал бы ты, если бы к тебе пришли из милиции и сказали, что твоего сына посадят.
     -Я, по крайней мере, его не бил.
    -Да. Ты молчал. По телефону. Издалека. Ты считал, что он у нас хорошенький мальчик. Ты и сейчас считаешь, что это я во всём виновата.
    -Но я не знал, как с ним говорить!

     Он тогда действительно не знал, ни что сказать, ни что делать. Он только видел – дома был ад. Поэтому он и уехал. Он тогда чувствовал себя виноватым. Все кругом говорили, что все проблемы можно решить, если имеешь деньги, а он зарабатывал не так уж много. И ещё он внезапно встретил её. Она была точно розовый мак – нежная и очень молодая. Он не мог от неё оторваться и врал жене. Совсем, как сын. Перед возвращением он хотел всё сказать и жениться на той, но не мог решиться. Враньё исчезло само собой. Та девушка прекрасным майским днём вышла одна погулять и встретилась с молоденьким лейтенантом. Через неделю, зарегистрированные как муж и жена, они отправились к месту его службы. Он долго потом ещё не мог уничтожить номер её уже выключенного телефона.

     Жена сказала:
    -Напрасно ты считаешь, что я его не любила. Я просто ничего не могла сделать. Так же, как и ты.
     Он сказал:
     -Надо было обратиться к психологам.
     Жена зло засмеялась:
     -А я им не верю. Эти всегда знают, что надо сказать. Все их приёмчики – блеф. Из сорняка не родится благородный плод. Я давно уже поняла: наш сын просто родился таким. В этом всё дело. И это не я его не любила – он не любил нас.
     -Но почему? В кого он такой?
     - В кого рождаются маньяки? Убийцы, воры? Да ни в кого. Природа совершает очередной выброс. Избавляется от ненужного материала.

     Он слушал её и видел перед глазами своего сына.  Какой он был шалун, когда был маленьким! Весёлый, игривый… Он слышал его слова, которые потом тот выплёвывал ему в лицо между глотками пива, затяжками сигареты:
«Какое право имеете, вы, засраные интеллигенты, учить меня? Любой пахан, может раздавить вас одним плевком!»

     Он сказал: -Может, в какой-то степени наш мальчик был прав?

    Ей стало жалко себя. Что она видела в жизни? Из института - замуж, потом пелёнки. Красивые сказки, разноцветные книжки…

    Она тогда чувствовала: муж не возвращается домой не просто так. У него кто-то есть. Она считала, что это несправедливо. Она каждый вечер мазала лицо кремами и сидела на кефире и яблоках. Она должна была победить. Потом она почувствовала: соперница куда-то исчезла. Муж вернулся домой, но не в её постель.

     Фары без толку пялились в снег. Он сидел и плакал, сняв лыжную шапку, уткнув в неё лицо. Она протянула руку, тронула его за плечо:
     -Ну, не плачь! Ну, пожалуйста!
     Ему не нужно было её сочувствие. Страшная боль разрывала ему грудь.

      -Ну, не казни ты себя! Мы жили праведно, не пили, не воровали… Конечно, есть масса моралистов, которые будут осуждать каждый наш шаг, но мне на них наплевать. Другие были не лучше нас с тобой – но им повезло. Их дети в порядке. А другие, может, были  и  лучше – но, если бы ты видел их уродов… Такие скоты! Я не виню больше ни в чём, ни тебя, ни себя.

      Он отнял шапку от распухшего лица.
     -Мне нужен мой сын!
     -Знаешь, мне бывает легче, когда я думаю, что может быть есть другая жизнь, и там он, может быть, счастлив…

      Она вспомнила, как сама, в те годы, когда считала себя нелюбимой женой, мечтала встретить новую любовь. Хотела другой жизни. Но новая любовь не явилась, и жизнь осталась прежней. Она так хотела, чтобы муж её, наконец, полюбил. Говорят, что горе сближает, если нет общей радости.

     Он сказал:
     -Тебе надо молиться.
     Она вскинулась:
     -За кого? За тех подонков, что его убили?

     Он молчал. Когда всё началось? Он так надеялся на сына. Он думал, сын будет лучше, умнее, счастливее…

      Он положил голову на руль, обхватил её руками. Клаксон завыл, как далёкое, тоскующее животное.

      Перед глазами встал тот летний вечер, когда сын уходил в последний раз. Он требовал денег. Они не дали. Матери он сказал: «Сучка!» А ему, когда он хотел побежать за ним, чтобы остановить: «Отстань! Ты мне никто!» И они с женой, выскочив на балкон, только услышали сильный мотор чей-то чужой машины. Но невозможно его забыть, их мальчика. Его кровь.

     Фонари от вьюги погасли. Жена сидела тихо, с закрытыми глазами. Он подумал, она заснула, но она не спала.  Она тоже вспоминала свою жизнь и пыталась не думать о маленьком узелке в левой груди, по поводу которого она всё оттягивала обратиться к врачу.

     Он подумал: «Зачем она цепляется за меня? Она ещё хочет жить, может выйти замуж… Ну, и пусть. А я не могу больше терпеть, не хочу».

     Он тихо отстегнул на ходу ремень со своей стороны. Потом с её. Она не пошевелилась, Он тихонько тронул машину. Впереди огромной белой горой показался мост. Он посмотрел назад. На мосту кроме них не было никого. Тогда он притормозил, перегнулся и открыл её дверь. Вьюга пыталась влететь внутрь салона. Жена вздрогнула:
     -Ты чего?

     Резким движением он выпихнул её на снег, она упала и закричала. Он тут же дал газ и вылетел на середину моста, крутанул руль. Последнее, что он слышал, был шум удара корпуса о перила. Потом при падении машина перевернулась, и он ударился головой. Он больше ничего не почувствовал, даже не понял, что выжил.

     Он жил ещё долго, почти три месяца, так и не приходя в сознание. Она сидела возле него погасшая, безразличная, до тех самых пор, пока сердце его всё-таки не остановилось.
    
     Но уже потом, когда её саму везли в операционную на каталке с безобразной опухолью вместо левой груди, инстинкт самосохранения вернулся к ней. И, готовясь уснуть под сияющими, дающими обманчивое тепло лампами операционной, она, похолодевшая от страха и ожидания, но пытавшаяся казаться спокойной, шептала анестезиологу сухими губами:
     - Пожалуйста! Сколько-нибудь! Хоть год. Помогите. Я так хочу жить. Жить!

Январь 2011г.