Глава 2. Белые пальцы и солнечная улыбка

1.

Я читаю газету. Сегодня странное утро.

Во-первых, я вернулся от Юрки, довольный до безумия, вот только маленький поганец сказал, что больше не будет повторять случившееся вчера, и что мне лучше покупать ночи у хастлера...

- У кого? – переспрашиваю я, не понимая, почему он обиделся.

- Хастлера, проститута, - он пожал плечами, затягиваясь косяком.

- Я знаю, кто это, но зачем он мне? – я приподнял бровь, рассматривая его красивый профиль.

- Я не хочу быть твоей персональной шлюхой, - Юрка хмыкнул. - Мне нужны нормальные отношения с долей гарантий.

- Ну, с твоей ориентацией о нормальных отношениях можно забыть, - теперь хмыкаю я.

- Я не имел это в виду, - он пускает дым колечками, запрокинув голову. – Я имел в виду, что не хочу быть нужным только ради секса.

- Но ты дал мне больше чем секс, я, наконец, почувствовал жизнь, - я пощекотал его ребра, надеясь, что он забудет о своих принципах, и мне действительно не придется покупать ночи у жигало.

Да, такая я сволочь, в бизнесе без этого качества никуда.

- Но ты ведь все равно захочешь быть только в моей кровати, а не в моем сердце.

- Ты очень поэтично говоришь, - я притягиваю его руку с косяком ко рту и затягиваюсь, давно я не курил легкой травки, - и очень убедительно, особенно, когда я накурен.

Он хихикнул и с уже изрядно затуманенным взглядом предложил:

- Повторим?

Глупо было бы отказываться...

Во-вторых, когда я вернулся домой, то наткнулся на сводку новостей в местной газете.

Не знаю, что так зацепило меня в этой сводке, но перечитал я ее три раза.

- Лерка, - зову я сестренку, и она через несколько минут прибегает, доедая яблоко. – Этот же человек в твоей школе преподает? – я показываю фотографию в газете.

- Да, а что случилось? – сестренка стала обеспокоенной.

- Его убили вчера ночью, - бормочу я. – Жена с дачи вернулась, а он мертвый, вся грудь и лицо изрезаны.

Я не боюсь рассказывать такое сестренке, потому что у нее-то психика здоровее моей будет. Кто-то может сказать, что она еще ребенок, но на самом деле она очень взрослая.

- Представляешь, его убили ножницами для маникюра, которые принадлежали его жене. Какую же силу надо иметь, чтобы такими маленькими ножницами чуть ли не выкорчевать всю грудь.

- Не малую... - по-взрослому отвечает Лерка, садясь рядом. – Ты только не расстраивайся, - она гладит меня по голове.

- Я не расстраиваюсь, просто странное убийство. Опять никаких следов, кроме ножниц, на которых даже отпечатков нет. Как тогда... с Аней... Зацепиться не за что.

- Сергей Немиров, - задумчиво произносит Лерка. - Он возил нас в горы, помнишь?

- А... так вот откуда я его знаю, - растерянно чешу в затылке. – Ладно, забудем. Есть хочешь?

Лерка кивает, и я принимаюсь готовить завтрак.

Сегодня выходной, но мне почему-то кажется, что срочно нужно на работу.

Улыбаюсь своим мыслям. Никогда не замечал, что я такой трудяга.

- Почему ты улыбаешься? – спрашивает сестренка, и ее губы тоже растягиваются в милой улыбке.

- Да, так, вспомнил кое-что, - я мешаю сахар в кружке чая.

- Тебя опять не было ночью, - голос у Лерки стал обиженным, и она смешно морщит нос.

- Прости, - сажусь за стол. – Я же не робот, мне тоже нужно отдыхать.

- А почему ты не можешь отдыхать дома?

- Подрастешь немного, и я тебе расскажу, - я щелкаю ее по носу.

- Ну, и не надо, - обиженно сопит она.

- Кстати, пойдем сегодня в парк? – отпиваю кофе и немного жмурюсь.

- А тебе не нужно никуда идти? – Лера смотрит на меня очень серьезно.

- Нет, я весь в твоем распоряжении, - я улыбаюсь. – Прости, что не пришел домой сегодня. Из меня, наверно, плохой брат.

- Хороший, и нечего на себя наговаривать.

- Ладно-ладно, так мы идем гулять сегодня?

- Да, - она улыбается и, наконец, принимается завтракать.

Всего одно короткое слово. Иногда мне кажется, что Лерка на много лет меня старше. Так по-взрослому разговаривает со мной. Конечно, она еще ребенок, всего лишь в шестом классе, и ведет себя, конечно, как ребенок, но иногда…. Иногда я смотрю на нее или слушаю, что она говорит, и не узнаю. Как будто другой человек.

Может, я уже с ума схожу?

***

Мы идем по парку: мимо снующих подростков, бабушек, женщин с собачками; мимо киосков с мороженным и безделушками; мимо нищих, музыкантов и художников.

Мы шагаем по асфальтированной дороге. Здесь так спокойно. Так тепло.

Я щурюсь от удовольствия.

- Хочу себе какой-нибудь кулончик, - говорит Лерка и показывает на прилавок с безделушками.

А я тем временем смотрю на парня, что сидит у липы с ватманом на портьере и что-то рисует.

Мне так завидно, что я не могу взять карандаш или краски, и сделать хотя бы набросок.

Движения его рук с карандашом завораживают меня. Такие плавные, экономичные и в то же время размашистые. И он так твердо держит карандаш, что сразу видно, что художник.

Тонкие белые пальцы, как из моих кошмаров, длинный черный заточенный грифель и лист ватмана. Это лучше, чем секс.

Наверно я извращенец, но это выглядит намного сексуальнее, чем девушки в порно.

Эти движения гипнотизируют, и мне хочется коснуться этих пальцев. Как будто если я сделаю так, все мои кошмары развеются.

Парень что-то прикинул и делает пару штрихов, а потом смотрит на меня, отвлеченный моим пристальным взглядом. И улыбается.

Солнце.

Это была невероятно солнечная улыбка. Светлая, сияющая и... сексуальная? Как его пальцы, как его движения над листом ватмана...

- Ну, пойдем, выберем что-нибудь, - по инерции отвечаю я, отвлекаясь от созерцания художника.

Лерка переходит от ларька к ларьку, но не может выбрать то, что ей хочется. Из меня, конечно, плохой советчик, но даже я начинаю предлагать ей кулоны разнообразной формы, фасона и цвета. С десятками значков, букв, сердечек и насекомых.

- Пойдём еще там посмотрим, - сестренка указывает в сторону лавочек.

Там, около ларька сидела старушка с самодельным прилавком. Просто реализатор с купленным местом, даже без помещения.

- Ты думаешь, там будет что-то хорошее? – скептически фыркаю я, но Лерка меня уже не слушает и тащит туда.

Выбирала она долго, а когда выбрала, мне почему-то стало страшно. Я не боюсь насекомых, тем более пауков. Но Этот паук, на шее моей сестренки выглядит жутковато.

Не знаю, что за паук. Большой, мохнатый, с длинными расставленными лапками. Такое чувство, будто он живой и вот-вот набросится на тебя. Я разглядываю даже его морду. Отвратительную, с каким-то оскалом и черными глазами.

Мое воображение меня когда-нибудь добьет.

- Лер, ты точно хочешь этот кулон? – не могу представить, что сестренка будет носить такую мерзость.

- Да, он мне нравится, - она даже улыбается.

- Но он, же такой мерзкий, - меня передернуло.

- Нормальный, - она любовалась на паука, прикрепленного к цепочке из какого-то металла. – Братик, неужели ты боишься пауков?

- Нет, но от этого мне не по себе, - я неуверенно протягиваю продавщице деньги. – Ладно, пошли, - мне отдают сдачу, и я иду дальше, пытаясь лишний раз не глядеть на кулон у сестры на шее.

2.

Понедельник - день тяжелый. Судьба неумолима, и приходится вставать пораньше. Долг и жажда заработать, гонит жителей городов-мегаполисов на работу. Заставляет завтракать терпким кофе; просыпаться под холодным душем; заставляет выходить на душные улицы (вне зависимости от времени года) и сидеть, изнывая от скуки, в пробках.

Встал рано – плохое настроение на весь день. Вот так и у меня. Не успел вчера вылезти из интернета и закрыть глаза, как прозвенел будильник. Мало того, что кофе закончился, так еще и свет с утра пораньше отключили. Пришлось одеваться и собирать нужные бумаги на ощупь.

Сегодня у меня важная миссия. Нас попросило одно из агентств сделать им рекламные плакаты для их продукта, и, как обычно, эта задача досталась мне.

В пробке душно, хочется пить, и я бы давно уже успел пешком дойти, а не вызывать такси, но как обычно поспешил и вышло так, что уже опаздываю.

На мобильный постоянно звонят и я объясняю Георгию Николаевичу/Пашке/Алёне, что нахожусь в пробке и ничего не могу поделать, пусть ждут, я скоро буду.

Когда-нибудь уеду в Швейцарию, где нет забитых дорог и разбитого асфальта. Когда-нибудь брошу все и отправлюсь путешествовать. Когда-нибудь найду девушку и женюсь. Когда-нибудь создам семью. Когда-нибудь у меня будет ребенок. Когда-нибудь...

Когда-нибудь - это понятие растяжимое. Можно все дела отложить на «когда-нибудь», но время уходит. Буквально летит, а мы люди всю свою жизнь сидим в пробке в душном такси, отвечая на звонки начальника и коллег, нервно стуча по обивке автомобильного сиденья пальцами. Пытаемся спешить, жить, любить; пытаемся нагнать время, но оно быстрее и быстрее уходит с каждой попыткой.

Когда наступит это «когда-нибудь»? Как понять, что время пришло? Или наоборот, прошло бесследно и пора отложить дела? Как понять, где наш путь? Наш дом? Наш человек? Как понять, когда остановиться? Когда начать? И когда отдохнуть?

Человечество задает миллиарды вопросов, по сути своей риторических, на которые никто не найдет ответа ни через год, ни через сотню и миллиарды лет.

Мы слабы по своей сути, не можем разобраться в самих себе, куда уж нам до проблем всего человечества и мира?

И почему меня посещают философские мысли в такси? Среди шума голосов и машин? Еще один вопрос, и кажется, опять риторический.

***

В офисе душно и полно народу. Создают рабочий вид?

Все что-то делают, куда-то спешат, звонят, с кем-то советуются. Странный, хотя вполне обычный ажиотаж для понедельника.

Алена как всегда в боевой готовности: гоняет всех, кто попадается на пути, сама куда-то звонит, что-то подписывает.

Студия. Единственное спокойное место. Я сажусь в кресло, и наконец могу расслабиться.

- Ярослав, вы собираетесь работать? – передо мной возникает дьявол в обличье Алёны.

Конечно, как же, расслабился. Вздыхаю.

- Уже почти начал, но вот мне мешают, - лениво открываю один глаз.

- Ну, постарайтесь это стерпеть, - она бросает на стол кипу бумаг. – Вам нужно в ближайшие два часа прочитать это и...

- Я фотограф, а не секретарь, - возражаю я.

- Сегодня, вы вообще разнорабочий, - Алена устало поправляет крашеную челку.

- Что вообще происходит? – киваю в сторону двери, указывая на офис.

- Ты слышал о сроках? – (как она быстро перешла на «ты», однако).

Алена беспомощно села на рядом стоящий стул.

Никогда не видел ее в таком потрепанном состоянии.

- Нет, - я для убедительности качаю головой.

Никто не сказал мне о сроках. Сказали только, что у нас новый очень объемный заказ и богатые клиенты. Да, требовали, что бы я приехал скорее и все.

- Они при таком объеме, требуют свой заказ до среды, представляешь? Крайний срок – четверг. Николаевич рехнулся, принимая их условия.

- Четверг? – смотрю на нее, глупо хлопая ресницами. – Невозможно... это же нереально твою мать! - под конец мне хочется выругаться всеми словами, которые говорят в безвыходных ситуациях.

- Вот и я о том же, но Николаевич поставил нас главными. Пашка уже поехал договариваться на счет моделей. Даже твоему стажеру досталось больше объема работы, чем того требовалось.

- Он не мой, - фыркаю я.

- Ну, ну, - Алена кидает на меня быстрый заинтересованный взгляд, а потом продолжает. – И все бы ничего, если бы не одно «но»...

- Как всегда, - я смеюсь, - всегда есть «но», - хлопаю себя по лбу театральным жестом. – И в чем же это «но» заключается?

- У нас совершенно, безнадежно, нет никаких идей.

- Черт, ну, просто прекрасно, - чертыхаюсь, обдумывая информацию.

- Я отдала эту задачу Юле, она же у нас по креативу, но...

- Она не справится, - возражаю я.

- А что ты предлагаешь? Может, сам хочешь взять на себя это дело? – она скептически приподнимает бровь. – Ты же фотограф, мать твою, а не креативщик.

Она раздражена, это видно невооруженным взглядом.

- Да, даже если и так, - я усмехаюсь. - У меня-то опыта побольше будет.

- Сроки, - она впивается в меня взглядом, ища надежду. - Ты помнишь о сроках?

- Плевать на сроки, что там за требования?

3.

Зря я взялся за этот заказ. Или все-таки не зря.

В конце концов, мы успели к срокам. Невероятно просто.

Мы с Пашкой оставались в студии чуть ли не до утра, питаясь кофе и наспех сооруженными бутербродами.

Когда в четверг утром я посмотрел на себя в зеркало, то не узнал: щетина, синяки под глазами, все лицо помятое, впрочем, как и одежда.

Отсыпался весь день, даже Лерке не сказал, почему я уже четвертый день дома не появляюсь.

В студии спать неудобно, но до дома я бы не добрался, поэтому я рухнул прямо на диван с черновиками и эскизами. Думаю, весь офис так ночевал.

Просыпаюсь я, чувствуя взгляд. Не очень приятное ощущение, правда, оно меня не пугает.

Юрка.

Сидит рядом и рассматривает меня.

- Ты чего тут делаешь? – не самым доброжелательным тоном спрашиваю я.

- Добрый вечер, - стажер улыбается. – Вообще-то я пришел за эскизами, но тут такое зрелище, - он кивком указывает на мою ширинку.

М-да. Когда я последний раз возбуждался во сне? Когда я последний раз вообще так возбуждался? (кроме того вечера с кое кем).

- Мне помочь? – коварный студент уже чуть ли руки не протягивает.

- Нет, уж! – я вскакиваю на ноги.

Юрка смеется, вот подлец. И когда он вообще стал таким смелым?

Со своей немаленькой проблемой пришлось бороться твердо и стойко, выдерживая все напасти (как бы глупо это не звучало в данной ситуации – а оно так и звучит).

- Наверно сказалась напряженная неделя, - почему-то начинаю оправдываться я.

- Ага, - бормочет задумчиво студент. – Не хочешь сходить выпить?

- Я же сказал, что не буду с тобой встречаться, - скептически поднимаю бровь, поправляя свою одежду.

- А я и не предлагаю, я предлагаю выпить, - он садится на стул, положив ногу на ногу. – Может, как раз найдешь себе девушку на вечер, - он ехидно улыбается, - или парня?

- Да пошёл ты!

- Куда, если не секрет?

- В бар, - проверяю на месте ли сигареты.

- О, так ты уже соглашаешься?

- Я и не отказывался.

Глупая ситуация.

4.

Так я и знал, что он меня сюда приведет.

Гей - бар, как и ожидалось. Совсем рехнулся стажер.

Надеюсь, тут пиво есть? А лучше водка.

У меня непреодолимая депрессия.

- И как тебе здешние места? - усмехается Юрка.

- Вижу, ты тут уже «свой», - осматриваюсь по сторонам.

- Ты тоже можешь попасть на это место.

- Двери всегда открыты? – смеюсь я и ежусь.

Меня раздевают взглядом несколько пар глаз. Раньше такое случалось редко, а тем более, если учитывать, что вокруг одни мужчины.

- Так как на счёт хастлера? – Юрка откровенно нарывается на неприятности.

- А ты у нас что, сутенер? – глотаю стакан водки, не закусывая.

Напиться так, напиться.

В таких местах нельзя находиться трезвым.
Лучше совершать ошибки пьяным, тогда хоть оправдание есть.

- Нет, но все-таки знаю тут пару парней.

- Тоже подрабатывал? – хихикаю, окидывая его фигуру оценивающим взглядом. – Хотя, я бы тебя купил.

- Ты мне льстишь, - он кокетливо взмахивает рукой.

Ой, ну прямо кисейная барышня.

- Раньше я не был замечен в подобном, - парирую я, глотая обжигающий горло напиток.

- Слав! – кричит Юрка кому-то и машет в приветствии рукой.

Через несколько секунд к нам подходит парень... парень?

Топик. Совершенно гейский, из черной сетки, что даже видно кожу.

Джинсы, тоже гейские, узкие в облипку. Ему там нигде не жмет?

- Слава, это Ярослав, - Юрка чуть ли не смеется. – Вы прямо почти родственники, созданы друг для друга. Яр, это Слава, - он указывает на псевдо парня. – И берет, кстати, не очень дорого.

Я сдавленно хихикаю.

- Все-таки решил показать мне все прелести гей - жизни? – я смотрю на парня и фыркаю. – А есть что-нибудь более похожее на парня, а то буду всю ночь гадать, где же у нее грудь, - указываю пальцем на девочко – мальчико - Славу.

Слава обиженно насупился и гордо разворачиваясь, уходит, нехило виляя бедрами и устраиваясь под крылышко у своего, небось, очередного клиента.

Юрка смотрит на меня осуждающе.

- Я честно не хотел его обидеть, не знаю, что его так зацепило, - развожу трагически руками, хотя меня тянет смеяться.

- Ну, раз уж ты такой привередливый, будешь сам выбирать, - Юрка берет меня за руку и ведет к какой-то двери.

- О, так у вас еще и меню есть? – добавляю я.

- Самое отменное, - Юрка даже подмигнул мне.

- Сдался я тебе, - задумчиво бросаю я очередную реплику.

- Мой долг – познакомить всех нуждающихся геев с гей - жизнью.

- Но я ведь не гей! – важно парирую я.

- Ну, ну, - Юрка подходит к какому-то мужику у входа в VIP - помещения и шепчет что-то на ухо.

Надеюсь, он не собирается меня продать сутенёрам?

***

Домой добираюсь только после полудня следующего дня, встречая недовольного отца и обиженную сестренку.

Ну, да, милая, твой брат – разгильдяй. Это вообще не лечится.

Пора браться за голову и прекращать с экспериментами гомосексуального характера.

5.

Что я такого сделал? Почему она обиделась? У меня ведь работа. Хотя, думаю, она подозревает, что последний день я провел уж точно не на работе. Не знаю, каким образом, но мне кажется, она все знает.

Лерка объявила бойкот, и теперь со мной не разговаривает.

Я задабривал ее конфетами, шоколадом, игрушками и мультфильмами. Но все впустую.

В конце концов, я забил. Ну что поделаешь? Мне же тоже не вечно дома сидеть.

Обидно, что она не общается со мной, как будто чувствует, что я был в том проклятом гей - баре.

Она видит меня насквозь, видит все мои мысли, чувства. И почему-то становится не по себе от этих мыслей.

Она стала еще взрослее, и ее взгляд пугает меня. Такой пристальный, изучающий, все знающий обо мне.

А я все чаще ухожу, потому что в доме так тихо. Лерка сидит в своей комнате и молчит. Поэтому я сбегаю. Иду в бар или клуб, и провожу ночи с кем-то.

Девушки, парни, обои сразу.

У меня незапланированный отпуск и незапланированная депрессия.

Все опять стало безнадежно и пусто, и я не знаю почему.

Когда идешь в клуб и заливаешь в себя алкоголь, кажется, что не все так уж плохо. Когда развлекаешься с какими-то незнакомыми людьми, и проводишь ночи в объятьях проституток и хастлеров, кажется, что ты не одинок. Но на утро, вместе с похмельем приходит осознание того, что это все обман. Осознание того, что ничего не изменилось.

А взгляд сестренки напоминает мне с отчетливой ясностью, как пусты мои занятия и бесполезны увлечения.

Лерка осуждает меня, всегда осуждала, но каким-то седьмым или десятым чувством она вдруг поняла, что это уж точно перешло все границы. Я и сам это понял.

Прости сестренка, но твой брат не может быть один. Ему тоже нужен хоть кусочек тепла. Хотя бы на ночь.

***

Лерка сидит в зале и смотрит телевизор, а я пытаюсь справиться со своей хандрой. На душе так гадко и пусто, а Лерка подливает масла в огонь своим молчанием.

Я выхожу на кухню и долго смотрю на вазу с конфетами, сестренка не тронула ни одной, это явный протест. Сколько же она будет молчать, и чего она вообще добивается?

С ней первый раз такое, обычно она обижается до тех пор, пока я не попрошу прощения или не куплю ей что-нибудь. А сейчас я ее не узнаю, а особенно ее взгляд. Он слишком осуждающий, слишком видящий.

Может у меня уже паранойя? Точно. Я схожу с ума, медленно, но верно. И что теперь делать?

Говорят, что лучший способ справится с паранойей, это поддаться ей. Отличный способ, мне еще не хватает мании преследования.

Хватаю вазу с конфетами и иду к Лерке в зал. Если она сейчас меня не простит, не знаю, что буду делать. Уйду из дома или буду молчать как она.

Лерка сидит и смотрит какой-то фильм и в ее взгляде что-то, чему я пока не в состоянии дать объяснение.

Мне даже интересно, чего же она там такого смотрит.

Ага, мелодрама, парень и девушка целуются в каком-то парке. Романтика, любовь и все такое.

- Лер, - зову я тихо, но она не оглядывается. – Сколько ты еще молчать собираешься? Я, конечно, понимаю, что ты обижена, но ты можешь хотя бы сказать на что именно? Я уже просил у тебя прощение, но всему есть предел.

Моя словесная тирада остается незамеченной.

Сестренка все еще сидит и смотрит, как парень и девушка гуляют по парку.

После, Лера оборачивается, а в ее глазах слезы, крупными каплями скользящие по щекам.

- Лерка, - роняю вазу, и подбегаю к ней, обнимая, - ты чего?

Послышался звон, разлетелись осколки, один даже поцарапал мне кожу около лодыжки.

- Не реви, - я прижимаю сестренку к себе. – Прости меня, хоть я и не знаю, на что ты обиделась.

Лерка молчит, только обнимает, даже не всхлипывает.

- Маленькая моя, прости, - глажу ее по голове, потом отстраняюсь, беру ее лицо в свои ладони и спрашиваю:

- Что мне сделать, чтобы ты простила меня?

Лерка долго молчит, а потом, наконец, смотрит мне в глаза.

- Поцелуй меня, - чуть слышно, говорит она.

Я отвожу ее волосы и целую в лоб, а Лерка чуть заметно морщится.

- Не так, - ее голос немного охрип. – Поцелуй, как там, - она указывает своим маленьким белым пальчиком на экран телевизора.

Парень и девушка, идут по парку, потом останавливаются, тихо говорят и целуются, а потом опять целуются, и опять. Заедает кадр, прокручивая один и тот же момент. Снова и снова.

«Почему этот момент повторяется?» - думаю я, медленно осознавая сказанное сестрой.

Поцеловать. Как в фильме. По-взрослому. Не по-братски. Сестру.

И стало страшно.

- Лер, - вкрадчиво начинаю я, - что за глупые желания? То есть не глупые, - мотаю головой, подбирая слова. – Тебе же только двенадцать, и я твой брат. Когда у тебя появится мальчик, он-то и будет тебя целовать, как там, в фильме.

- Нет, - ее голос звучит надрывно и нервно. - Я хочу, что бы ТЫ поцеловал меня.

- Лер, я твой брат, а братьям нельзя целовать своих сестер, как показано в фильме.

Я бросаю взгляд на экран, а там снова и снова повторяется кадр с поцелуем.

- Что с телевизором? – растерянно произношу я и смотрю на Лерку.

Она пожимает плечами. Но я заметил. Я заметил! Ее довольную полуулыбку.

Я говорил, что мне страшно? Так вот, увидев Лерку такой, мне страшно по-настоящему. И этот страх медленно поднимается с пола к телу, к голове, к сердцу.

- Это ты делаешь? – бормочу я первое, что пришло в голову.

Сестренка довольно кивает.

- Как? – у меня пересохло в горле и бешено стучит сердце.

- Просто, - она щелкает пальцами, и осколки разбитой вазы поднимаются с пола, окружив меня.

Страх.

Животный. Рождающийся из глубин души, заставляющий раскрывать рот в немом крике отчаянья.

Я сижу на полу в окружении осколков и не двигаюсь. Справа на экране телевизора повторяется с небольшим шипением одна и та же сцена. Парень и девушка, идут по парку, потом останавливаются, тихо говорят и целуются, а потом опять целуются, и опять. Снова и снова.

Я бы подумал, что это сон, но страх, бьющий пульсом в висках, дает понять, что это далеко не сон.

И ее глаза...

Леркины яркие зеленые глаза изменились. Или я раньше не замечал? Появились маленькие красные вкрапления, как маки в нашем саду.

- Поцелуй меня так, как целуетесь вы, взрослые, - приказывает Лерка, выделяя слово «взрослые» какой-то ненавидящей интонацией, почти выплевывая каждую букву, как яд.

- Лера, - почти шепот, - маленькая, не надо.

Я не знаю, о чем я ее прошу, но чувствую, что мое тело не слушается, а сознание не может перечить.

- Поцелуй меня, как будто я твоя девушка, - спокойно произносит она.

И мое тело само поднимается в окружении осколков и делает шаг.

- Лера, пожалуйста, - еще одна бессмысленная просьба.

В моих глазах страх и паника, потому что Лерка вдруг стала решительной.

А потом ее глаза краснеют еще больше. И я вижу, как вместо зеленого ее зрачки наливаются алым цветом, именно зрачки, а не белки, как у бешеных собак.

- Лера, не надо, я же твой брат, - на моем лице появляется какая-то влага, и я запоздало понимаю, что плачу.

Как давно я не плакал?

Мое тело, которое не отпускают осколки присело рядом с сестрой.

- Нет, нет, нет, Лера, прекрати, - крупные соленые капли разбиваются о ткань ее юбки.

- Мы никому не скажем, - Лерка вытирает своей маленькой ручкой мои слезы, а я хочу отстраниться и отстраняюсь, но мое тело остается на месте.

- Не плачь, братик, никто не узнает, - она кажется, так близко... так близко, что дыханием касается моих губ.

- Лера, - беззвучно произношу я. (Где мой голос?) – Не делай этого.

- Поцелуй меня, - пресекает она мои просьбы.

И я целую...

Господи! Прости меня, прости!

Я так мало обращался к всевышнему, но сейчас умоляю, прости!

Мое сознание рвется наружу, бежит... но тело целует, страстно и нежно, так, как ей хочется...

Я уже грешен. Никогда не думал о грехе, даже когда спал с кем попало.

Лерка...

Кто ты?

6.

- Я убью любого, с кем ты спишь, - ее глаза сверкнули красным.

- Лера... - мой голос сорвался. – Я мужчина... я не могу... долго... Я не могу долго заниматься воздержанием. Господи! – я схватился за голову. - Ты же еще маленькая.

- Не преуменьшай мои интеллектуальные способности, - Лерка встала.

Боже... где моя сестра?

Губы распухли от поцелуев, моих поцелуев. В глазах красные вкрапления, гордый взгляд, решимость и взрослеющее тело.

Она поднялась грациозно, слишком легко.

Черные волосы неестественно прямые и гладкие, как в рекламах шампуня. Такие красивые, что хочется коснуться их.

Что изменилось в ней? Что изменилось во мне? Неужели все решили только эти поцелуи?

Пусть это будет сон...

- Хорошо, - прервал мои раздумья Леркин голос, - ты можешь спать с ними, но, ни с кем дважды.

Кто передо мной?

Это не Лерка, это не ее голос, не ее интонации.

- Ты не будешь никого из них любить, не будешь никого целовать, ты будешь только моим.

И она ушла, оставив меня сидеть на полу.

Телевизор был выключен. Около меня лежали осколки несчастной вазы.

Она оставила только страх и образ черных идеальных волос.

Кто она?

«- Поцелуй меня... не так...»

Меня охватило чувство дежа вю. Юрка.

Тот точно также просил меня, его поцеловать. Почему?

Лера, зачем?

И неужели все то время, когда ты просила меня тебя поцеловать, ты имела в виду именно это?

Ее белые пальцы... щелчок... меня окружают осколки.

Ее белые пальцы, как у того художника, что я видел, когда покупал ей кулон с пауком.

Как у того, кто убил мою девушку.

Это нереально.

***

Пошел дождь. Тяжелые мокрые капли падают на лицо и затекают под рубашку.

Я весь мокрый, но мне не холодно. Пусть мое тело стоит возле какой-то многоэтажки, я все равно не здесь.

Сознание все равно не здесь.

Темно. Сыро и мокро.

Я стою около жилого комплекса, и меня заливает дождь.

Курю.

Странно, что еще сигарета не промокла. Хотя, нет. Она набирает в себя воду и гаснет, превращаясь в обыкновенную бумагу.

В окнах горит свет. Люди живут своей обычной жизнью.

Я хмыкаю и кашляю. Повезло же им.

Звезды. Миллиарды горящих частиц. Там, в небе. А мне так хочется туда. На свободу. Я хочу кричать.

Я хочу лететь.

Открылась дверь в ближайший подъезд, кто-то вышел.

По моим щекам - шее - спине стекают холодные вязкие капли, оставляя свой след на сердце – душе – сознании.

Давно я не был в таком трансе.

Я замечаю, что на меня больше не капает дождь, позже, чем вижу над своей головой зонт.

Поворачиваюсь.

Парень. Рыженький, темные веснушки, пронзительные серые глаза и чуть заметная грустная улыбка.

- Одолжишь сигарету? – улыбка немного светлеет.

Я протягиваю Winston, длинные белые пальцы аккуратно берут сигарету и подносят ко рту, к непривычно большим губам, хотя это его не портит.

Я даже не отпрянул, когда его лицо приблизилось, и он прикурил от моей сигареты. Пальцы слегка касаются моих губ, придерживая сигарету, я чуть вздрагиваю – это слишком интимно.

Глаза в глаза, внимательный изучающий серый взгляд. Удивительно красивый цвет. Длинные ресницы, как говорят, детские. У Лерки такие же.

Лерка...

- У тебя не очень подходящее настроение для знакомства, - произносит он, пуская дым вверх.

Я хмыкаю. Сам пришел.

- Я Дима, - парень протягивает ладонь.

Эти пальцы.

Я уже где-то видел такие. Такая аккуратная ладонь, как у девушки.

- Ярослав, - пожатие.

Его лицо опять трогает легкая улыбка.

Да, я сегодня не в духе, у меня нет желания общаться с кем бы то ни было.

- Похоже, случилось что-то непоправимое, - он делает еще одну затяжку.

- Ты чертовски прав.

- Проблемы с девушкой? – понимающее лицо, которое меня почему-то бесит.

Я молчу, сам привязался. Если хотел общения, то я для этого плохая кандидатура. Пусть говорит сам с собой.

- С парнем? – в его голосе ни капли удивления или презрения.

Я усмехаюсь.

Неужели у меня на лбу написано, что я один раз попробовал с парнем (ладно-ладно, не один, и мне понравилось, но не ставить же из-за этого на всю жизнь клеймо?), что теперь все геи, би и неопределившиеся, липнут как мухи на мед?

- Значит с девушкой, - какой догадливый.

- Если бы мне нужен был психотерапевт, я бы прочел полосу объявлений, - произношу я, выбрасывая докуренную до фильтра уже десятую или пятнадцатую сигарету.

Поворачиваюсь к нему, в моих глазах злость... или усталость?

А он улыбается. Такая солнечная улыбка, открытая, светлая. Я теряюсь. Вроде бы ничего радостного, а улыбка как солнце.

На его щеках ямочки, мило.

- Пойдем, - он складывает зонтик, обхватывает своей ладонью мое запястье и ведет к двери в подъезд.

Дверь железная, красная и поцарапанная кем-то. А в подъезде прохладно и сухо.

- Куда? – спрашиваю я, скептически осматривая обшарпанные стены.

- Ты пьешь кофе? Или лучше чай? – пресекает мой вопрос... Дима? у меня плохая память на имена.

- Я бы от чая не отказался, - бормочу, какой-то я слишком усталый. – Куда ты меня ведешь?

- Не бойся, не в лес, - он оглядывается и улыбается.

Мы поднимаемся на второй этаж.

- Ну, а вдруг ты такой маньяк, который приводит жертв к себе домой и расчленяет в ванной, перед смертью хочу знать правду.

Мое философское изречение пропускают мимо ушей, зато новый знакомый успевает открыть дверь, как я понимаю, в свою квартиру, разуться и затащить меня в коридор, в котором горит свет. Похоже, он вышел не просто покурить, а именно за мной.

- Проходи, не бойся, - изрекает он и уходит куда-то.

- Уходи, не плачь, - парирую я, снимая мокрые кроссовки.

- Хочешь в душ? – Димина голова выглядывает из-за двери, ведущей в ванну.

- Это весьма подозрительно, молодой человек, - ворчу я, прищуривая глаза в поддельном подозрении. – Зачем я тебе? Еще и душ предлагаешь.

- Я стараюсь быть радушным хозяином. Да и не сидеть же тебе в мокрой одежде, я тебе могу одолжить свою, если хочешь, конечно. Или ты желаешь заболеть? – он смотрит на меня осуждающе, как будто я маленький ребенок.

- Как много слов, ладно-ладно, - я взмахиваю примирительно руками, - уговорил.

7.

Горячий душ весьма кстати, но я остаюсь один на один со своими мыслями и схожу с ума.

Вспоминаю и бешусь, кусая ногти, и проклинаю себя за слабохарактерность.

Ванная комната у него небольшая, но как только я тут оказался, я почувствовал спокойствие.

Так было когда-то... с Аней. В ее квартире я тоже чувствовал себя спокойно.

А потом она лежала там, на белом ковре, сломанная как тряпичная кукла. Мне приходилось видеть такие. Они пугали меня. Вместо глаз пуговицы, а рот зашит крупными стежками. Аня была такой же, она уже ничего не могла рассказать, как та кукла, что я видел в детстве.

Горячая вода расслабляющим потоком стекает по спине, ягодицам, ногам, и я растворяюсь в воспоминаниях.

А ведь я в доме у совершенно незнакомого человека. И нельзя терять бдительность.

***

Одежда, которую мне одолжил Дима – футболка и джинсы – была, как бы так помягче сказать... Короче, на нем она смотрелась вполне нормально, но я-то пошире его в плечах буду и выше.

Футболка меня очень сильно обтянула, это еще и при том, что Дима отдал самую большую майку из своего гардероба.

В джинсы я еле поместился.

Застегивая пуговицу на них, думаю о том, что нужно худеть и понимаю, как трудно живется девушкам и всем тем девочко - мальчикам как Слава, в таких же обтягивающих джинсах.

Дима смеется, увидев меня, когда я захожу, наконец, на кухню.

- Не издевайся, - гневно сверкаю глазами. – Сам дал мне эти вещи.

- Ты выглядишь немного... как... хм, - он задумался.

- Как гей? – заканчиваю его фразу.

- Точно, - Дима опять смеется. – Садись чай пить.

- Ну и ладно, - я обиженно надуваю губы и сажусь.

Но все равно, меня трясет от смеха, и я не выдерживаю, представляя, как ужасно на мне смотрятся обтягивающие джинсы.

- Давно не смеялся, - уже грустно произношу я, и уже серьезнее.

- По причине? – Дима всматривается в мои глаза.

- Ты все равно не поверишь, - я усмехаюсь. – У тебя есть что-нибудь выпить?

- Только чай, - он обезоруживающе улыбается. – Тебе зеленый, красный, черный или с фруктами?

- Я бы предпочел с водкой, - по-хозяйски разваливаюсь на стуле. – Но раз у тебя со спиртным дефицит, то тогда предпочту черный.

- Просто не люблю заливать горе алкоголем, поэтому есть только чай, - Дима роется в навесном шкафу в поисках всего необходимого, а рядом вскипает чайник. – В крайнем случае, у меня можно найти коньяк.

- Для согрева? – хихикаю я, наблюдая за его манипуляциями.

Такие длинные, аккуратные пальцы. Это зрелище заставляет долго думать, созерцать и восхищаться.

Положив себе сахар, его рука замирает над моей кружкой.

- Ты с сахаром пьешь?

- Нет, уволь, - я махнул рукой. – Не поклонник сладкого.

- А я вот не могу, вредная привычка, что с нее возьмешь, обожаю сладкое.

- Ты как маленький мальчик, - я рассматриваю задумчиво чай.

- Все мы немного дети, - он пожимает плечами.

- Это точно, - и моя рука вздрагивает.

Воспоминания.

Дети. Неуверен, что Лерка ребенок. Она... ведьма. Да, ведьма, в ее глазах черти.

Я сжимаюсь от страха. Он леденит сердце, и мои глаза стекленеют, вспоминая осколки, комнату, ее красные глаза и довольную полуулыбку.

- Ты чего? – Дима обеспокоенно всматривается в мое испуганное лицо.

- Ты когда-нибудь чувствовал страх? Настоящий, прорывающийся из глубин сознания, родившийся задолго до нашего происхождения?

- Да, - его глаза не изменились, но он поджимает губы (плохие воспоминания). – Мне тогда лет тринадцать было, нарвался я на старшеклассников. И после школы меня изнасиловали.

- Прости, - на автомате произношу я, а потом до меня доходит смысл.

Поверить не могу. Всматриваюсь в его глаза, лицо. С такими людьми ничего не случается. У них не может быть шрамов. Ни на сердце, ни на теле.

- Не переживай, я пережил это, - он становится намного серьезнее чем был. – А вот ты не можешь пережить то, что случилось.

- Легко сказать – пережить, - я хмыкаю. – В моей жизни всегда что-то случается, а времени пережить все это, нет, - опускаю голову на сложенные в замок пальцы. – Мне безумно страшно.

Ненавижу себя за откровенность.

- Не хочешь рассказать, что произошло?

- Говорю же, ты вряд ли поверишь, - достаю пачку сигарет. – Не против?

- Валяй, - он делает глоток из своей кружки. – Расскажи, я попытаюсь поверить.

- Нет, - закуриваю. - Это слишком нереально. Слишком лично.

- Ну, знаешь ли, всякое бывает, - в его голосе нетерпение.

- Моя сестра – ведьма, - изрекаю я, наблюдая за его реакцией.

Он спокоен. Пуленепробиваемый прямо.

- Слишком стервозна? – он приподнимает одну бровь.

- Говорю же, не поверишь, - хватаюсь за голову, зажимая между пальцами сигарету. – Черт! Она действительно ведьма!

- Она что, двигает предметы и обладает контролем над разумом?

- Именно! - я усмехаюсь и затягиваюсь, выпуская дым в потолок.

- Извини, но это и вправду как-то нереально, – Дима встает и открывает форточку. – Хоть я и не вижу причин, чтобы ты врал. Может тебе привиделось или показалось?

- Что привиделось? Что мой телевизор сошел с ума и показывал один и тот же момент из фильма, этот чертов поцелуй? Или то, что осколки разбитой вазы танцевали вокруг меня канкан по щелчку ее пальцев? Или то, что мое тело само двигалось, а разум не подчинялся, и я не мог ей перечить? Или то, что моя любимая маленькая сестренка вдруг изменилась и заставила ее засосать по-взрослому, как девушку, если она вообще моя сестра? Если то, что я видел, поддается хоть какому-нибудь объяснению.

8.

Я плачу.

А потом мы курим. Молчим.

Я пытаюсь справиться с новой истерикой, руки нервно трясутся. А Дима пытается мне поверить, нервно стуча своими белыми пальцами по кружке, но у него это плохо получается.

Воспоминания кадр за кадром сменяли друг друга.

Мне было четырнадцать, когда умерла мама. Семнадцать, когда убили Аню. Сейчас мне двадцать шесть и кто-то забирает мою сестру. Отличный рассказ. Можно заново рассматривать идею с самоубийством, как когда-то. Девять лет назад.

Чего я тогда хотел? Крепкой веревки или действенных таблеток? Или, наконец, проснуться от этого жуткого сна?

Может, я и сейчас сплю?

Я щипаю себя за руку. Нет, это реал.

- Думаешь сон? – Дима улыбается уголком губ.

- Откуда ты знаешь? – пораженно смотрю на него.

- Тогда, я так же делал, в бессмысленной попытке что-то изменить, - он задумчиво смотрит в окно. – Похоже, ты говоришь правду, - произносит он, наконец, - хоть и поверить трудно.

- Я так устал, - почему-то вырывается у меня, и я удивлено смотрю на свои руки.

- Тогда, я нашел выход из ситуации, - откровенничает мой новый знакомый. - Перерезал вены, действенный способ, как мне казалось, - Дима показал шрамы на левой руке. – Но меня спасли, заставили смотреть реальности в лицо, и я чуть не сошел с ума. Я бился головой об стену, ревел по ночам, и боялся смотреть в глаза прохожим. Я смеялся, как сумасшедший, когда очнулся в больнице, и я навсегда умер, когда встретил тех, кто меня изнасиловал. Тогда я дрался, как какой-то зверь, перегрызая им глотки и царапая им лицо. А потом стало лучше, говорят, время лечит, поэтому ты просто отключись от мира и подожди пока все пройдет.

- Легко сказать, - я удивляюсь его откровенности. – Я был всего лишь мальчишкой, когда умерла моя мать, потом кто-то убил мою девушку, и я чуть не свихнулся, теперь действия моей сестры не поддаются объяснению. Теперь мне как-то сложнее забыться и сделать вид, что все прошло.

Сложно говорить, еще сложнее смотреть знакомому в глаза, но он понимает, он слышит мой бред и все равно понимает.

- Я понимаю тебя, - тихо произносит Дима. – Если захочешь поговорить, я всегда к твоим услугам, - он улыбается, и мне становится немного теплее.

Он понял, что мне именно это и нужно.

- Сегодня... - у меня почему-то опять наворачиваются слезы. – Можно я останусь сегодня у тебя?

- Валяй, - Дима ставит пустую кружку в раковину.

Он уходит стелить мне постель в зале, а я еще долго сижу на кухне и реву, не произнося ни звука. Слезы просто сами катятся.

***

Она стоит в поле, на котором растут маки и смеется. Он не видит Ее лица, но точно знает кто это. Красные цветы переливаются, как и Ее глаза, они сверкают, горят, сжигают лицо, заставляя плакать, заставляя молить о пощаде. А потом все исчезает.

Он уже в какой-то комнате, только потолка у этой комнаты нет, а вместо него звездное небо. Оно так прекрасно в своем безмолвии и так одиноко, что Ему хочется выть, хочется бежать, кричать, разбивать мебель.

Он ищет дверь или окно, но не находит их, Он хочет убежать от этого света, от этих звезд, которые проникают своим холодом в самую душу.

Его глаза слезятся, Он закрывает лицо руками и кричит, срываясь на хрип, пока крупные черные капли катятся по щекам и, цепляясь за воротник рубашки, падают на пол, разъедая паркет.

- Вот видишь, братик, - слышится голос... самый ненавистный голос, от которого Он забивается в угол.

Он не помнит кто Он и где. Но Он ненавидит этот голос, но еще сильнее - Он его боится.

- Ты грешен, - голос окружает Его со всех сторон и не дает дышать. – Как ты мог? - эхо хватает Его руки и царапает до крови. – Нет тебе прощения.

Голос давит... сверкает, всего на секунду, лишь на миг... Он видит лицо и вспоминает.

Картинки кружатся вокруг Него, забиваются под плинтус, смеются. А Он, оглушенный их криком, их улыбками, их словами, падает на пол и забивается в тень.

- Нет, - тихое эхо срывается с губ, и стены исчезают, превращаясь в полчища, миллионы, миллиарды тараканов самых разных размеров и цветов.

Насекомые окружают, расползаются, кусают. Они проникают в уши, рот, глаза, они шевелятся, и Он слышит их, и видит свою кровь, видит свою смерть и пытается проснуться. Но это не сон.

А потом Он чувствует пощечину, видит белые красивые пальцы и солнце.