Ольга. Часть 7

Часть 7



Долгожданный май наступил внезапно. Стало тепло, покрылись белым маревом цветущие сады, и сердце вдруг заволновалось в ожидании чего-то удивительного. Мать, уходя после обеда на ферму, послала меня в магазин за маслом, приказав по пути зайти в дом к Лариске и передать её матери два рубля, которые брала  вчера в долг до обеда. Я распахнул их калитку, увидел Лариску и остолбенел. Нагнувшись, она уныло перебирала ворох картошки посреди палисадника и первое, что бросилось в глаза - ее круглые, голые грудки, откровенно видневшиеся за растянувшимся краем трикотажной футболки. Я протянул деньги, Лариска скинула огромные рукавицы, встала, взяла две смятые бумажки и вдруг задержала мою руку, уперев в меня карие, обо всём говорящие глаза. Деваться было некуда. Как настоящий мужчина, которому вдруг нагло брошен вызов, я просто обязан был ответить на её дерзкий немой вызов. Держа в одной руке сумку с маслом, я обнял свободной неожиданно мягкую и неожиданно взрослую Ларискину талию, приложившись к протянутым навстречу пухлым, мягким губам. Вот это номер! Она же не знает, что Олька – моя сестра. Она теперь просто нагло хочет отбить меня у Ольки. Значит, Лариска влюбилась? И влюбилась в меня? В глубине души заныло вдруг неприятным предательством, так, словно в этот момент я предавал свою сестру и её искреннюю, доверчивую любовь ко мне, как к брату. Что же мне делать? Но ведь Оля - сестра. А это значит, что её брат может спокойно гулять и целоваться с другими девчонками, а сестра может гулять и целоваться с другими пацанами, потому что брат с сестрой не могут жить вместе, как мужчина и женщина, не могут даже обниматься и целоваться, как мужчина и женщина, потому что это грех. Это я знал еще с детства. Это мне не раз уже робко повторяла моя сестренка, когда мы заводили разговоры о наших новых родственных отношениях. Значит, я имел полное право поцеловаться и с Лариской, и с кем угодно. Но Олька, её душистые волосы и её бездонные черные глаза не выходили из головы, глядя внутри меня немым и молчаливым укором. Нет, Ларискины волосы почему-то не пахли так приятно, как Олины, и в её карих глазах не было той искренней любви и заботы, какая зажигалась каждый раз в Олькиных глазах, когда мы встречались с ней утром по дороге в школу.
Я оторвался от Ларискиных бесстыжих губ и поторопился уйти, ссылаясь на кучу дел, оставленных мне матерью, но с этого дня уже старался всячески избегать таких встреч с одноклассницей. К счастью, Оля ничего не узнала и не ничего не заметила, но коварная Лариска еще дважды подкарауливала меня, заставая врасплох, и дважды я вынужден был целоваться с ней, обнимая её совсем уже не детскую талию.

Лето пришло быстро и сразу стало очень жарко. Уже в начале июня мы все сходили с ума от страшного пекла, спасаясь от него лишь в прохладной речной воде. И снова летняя дневная жизнь всех деревенских пацанов и девчонок незаметно перетекла на берег речки.
В этот день нас оказалось там только четверо. Мы с Олькой, коварная Лариска и мой друг Сашка, все из одного класса и все живущие недалеко друг от друга. Было ужасно жарко и невыносимо душно, уже начинал тихо поддувать ветерок, явно говорящий о том, что все это к сильному дождю, но желание окунуться в прохладную воду было просто нестерпимым. Мы быстро собрались и решили также быстро, никого больше не созывая и не ожидая, сбегать на речку, окунуться и до дождя вернуться домой.
Я начал вылезать из воды первым, первым поставил ногу на глиняный пятачок, по которому обычно выходили на берег, и вдруг почувствовал неприятную боль в ноге. Раз, два, привычно выскочив из воды, я остановился и увидел, что под моей ногой все уже залито и забрызгано кровью, и кровь из разрезанной сбоку ступни течет сильно и, не переставая. Вот черт! Там стекло! И точно, осколки разбитой бутылки блестели в траве у самой воды. Все выскочили на берег, все бросились ко мне. Олька тут же первой не испугалась поднять мою окровавленную конечность, чтобы посмотреть, не осталось ли в ране стекла, и мгновенно  скомандовала нам с Сашкой: "Ну-ка, отвернитесь!" Уже через несколько мгновений моя заботливая сестренка и самая умная ученица в классе туго-натуго перетягивала мою ногу своим маленьким лифчиком от купальника, закручивая жгут куском ветки из старого костра. Тут же по ее команде Лариска с Сашкой побежали к роднику, чтобы принести в пригоршнях чистой воды и промыть мою рану, тут же было решено пожертвовать моей рубашкой, чтобы сделать повязку. Вдали над горизонтом уже показалась черная и непроглядная полоса. Будет дождь  и, наверняка,  с грозой, поэтому надо было торопиться. Меня подняли, но сильно наступать на ногу я не мог. Надо было бежать в деревню за помощью. Может кто-то есть там на тракторе или на машине. Надо было кого-нибудь найти и попросить забрать меня с речки. У Сашки отец - шофер, он часто приезжает домой в обед, значит побежит Сашка. Мы остались втроем. Девчонки переживали и суетились. Уже вовсю надвигалась туча, уже начал накатывать порывистый ветер. Интересно, а Олька точно не знает, что мы с Лариской уже несколько раз целовались в ее палисаднике? Оля вдруг вскочила и твердо решила.
-- Гошка, надо идти! Давай, хватайся!
Она решительно подставила мне свое худенькое плечо и изо всех сил обхватила мою, тяжело опершуюся на него, руку. Лариска отчаянно схватила меня с другого бока, и мы втроем попытались сделать первый шаг. Им было тяжело.  Им было очень тяжело, моим дорогим девчонкам, особенно Ольке, потому что я вынужден был при каждом шаге опираться на нее почти всей своей тяжестью. Но она, даже не пикнув, решительно повела меня в гору. Второй шаг, третий, четвертый... Она вся взмокла, но продолжала тащить меня вперед, не останавливаясь. За спиной уже сверкали молнии и громыхал гром. Мне было жалко ее, но я гордился своей сестрой, не бросившей и не оставившей в беде своего тайного брата. Рубашечная повязка почти вся пропиталась кровью, и Олька постоянно нашептывала мне:
-- Потерпи, Гошка... Осталось немного... Скоро дойдем...
Они несколько раз менялись с Лариской местами и обе уже почти выбились из сил, но успели дотащить меня до самых крайних домов в деревне, когда с неба  обрушился летний теплый ливень. Девчонки из последних сил заволокли меня под крышу первого же сарая и завалились у стены, уставшие до упаду, но успевшие совершить свой маленький женский подвиг. Я сидел между ними, бледный от большой потери крови, такой же вспотевший и уставший, но видел, каким искренним и неподдельным счастьем сияют теперь их измученные глаза. Было немного не по себе от того, что обе они тайно и по-своему любят меня, и что обе изо всех сил скрывают друг от друга эту свою любовь, потому что одна из них - моя тайная сестра, а вторая тайно ревнует её к тому, в кого влюбилась просто, как женщина...
Мы застали Сашку, в панике бегающим после ливня по деревне, когда втроем уже медленно ковыляли по лужам к моему дому. Обе наши матери были на работе. Дядя Коля разразился тихим матом, тут же велел Ольке промыть мою рану с марганцовкой, туго перевязать и бежать в Правление за тетей Катей. Рана оказалась глубокой, но, к счастью, острие стекла прошло больше под кожей, не задев ничего важного и оставив не очень большой разрез снаружи. Я наотрез отказался ехать в город в больницу, на что-то тетя Катя с лукавой улыбкой отметила:
-- Да, весь в батю... -- разве что, как мать, не добавила "кобеля" или "скотину". Ведь именно он, этот кобель или скотина, которого она так сильно когда-то любила, заделал ей двенадцать лет назад мою теперешнюю сестренку...

Самым обидным было сознавать, что теперь все деревенские ночные посиделки будут проходить без меня и уже не у нашего сарая. Солнце село, небо густо потемнело, от дневного ливня не осталось и следа. Где-то вдали послышался звонкий Ларискин смех, и я уже собрался с ноющим от тоски сердцем прыгать на одной ноге к себе в кровать, как в калитку неожиданно вошла Оля. Я опять соскочил с крыльца, мы плюхнулись рядышком на скамейку, и она тут же с волнением начала расспрашивать, как я чувствую себя, не болит ли нога, не течет ли кровь... Я помахал белой, туго забинтованной ногой в растоптанном тапке, показывая, что у меня все в порядке, только вот ходить пока не могу.
-- А ты че на улицу не пошла?
-- Да неохота что-то... Можно с тобой посижу?
-- Конечно...
Было очень приятно, что сестренка снова не бросила меня в одиночестве ради приезжих городских ребят, что мы вот так сидим с ней вечером вдвоем, когда все ушли на улицу, куда-то на другой конец деревни. Какая же у меня замечательная и красивая сестра! Конечно, у Лариски фигурка "о-го-го" и сиськи уже прут вовсю, но Олька... Она такая стройная и такая вся! И на лицо Лариска, по сравнению с моей сестрой ну просто страшилище... Я подвинул лежащую на шершавой лавке руку к ее руке и осторожно, будто невзначай, коснулся мизинцем ее руки. Оля сделала вид, что ничего не заменила, но руку не убрала и подвинула свой мизинчик поближе к моему. Как же это здорово. Еще немножко и... Даже сердце заколотилось от предвкушения того, что, может быть, сегодня я в первый раз по-настоящему поцелуюсь со своей сестрой, хоть это и жуткий грех.
Уже пошел торопливый разговор обо все на свете, о сегодняшнем ливне, о новом физике, приехавшем из города вместо ушедшей в декрет Ольги Васильевны, о новом учебнике, который всем выдали уже перед каникулами... Мой мизинец уже нагло и совершенно двусмысленно терся об ее горячую руку, и ее замеревшая ладошка красноречиво говорила о том, что нам обоим очень приятно.
Торопливые шаги донеслись вдруг совершенно неожиданно. И так же неожиданно за забором в темноте показалось светлое короткое Ларискино платье. Она шла одна, очень быстро и было совершенно ясно, что идти сюда, к самым крайним домам, она могла только ко мне. Олька тут же убрала руку, замолкла и отодвинулась от меня. Лариска увидела нас сидящими вдвоем, но, сделав вид, что совершенно ничего не замечает и просто идет мимо по своим делам, прошла, как белая тень, по другой стороне улицы и, не остановившись, свернула за угол забора у дома напротив.
Мне стало вдруг жутко неловко и даже стыдно, хотя я сам не понимал, от чего. Ведь только сегодня они обе тащили меня под дождем, не щадя своих сил, обе верили мне и обе тайком любили меня. А теперь получается, что я чем-то обманул их обеих. Олька, конечно, все поняла, но мне так не хотелось, чтобы она уходила. Конечно, мне не хотелось, чтобы Лариска вот так увидела нас здесь, и не хотелось, чтобы она обиделась и на меня, и на Ольку, но так уж получилось и надо было что-то решать. Олька сидела молча, но уходить не собиралась. Я опять подвинул руку вплотную к ее руке. Она обиженно отодвинулась, но я снова подвинул свою руку. Она повернула ко мне свое очаровательное лицо, и я уже не посмел отвести от него глаз.
-- Оль, можно я тебя поцелую?
-- Брату нельзя целоваться с сестрой. Это грех...
Но мои губы уже потянулись к ее губам, и ее губы вдруг поднялись и замерли в ожидании самого первого и самого трепетного прикосновения. От удивительного запаха ее волос опять сладко закружилось и заныло в голове. Нет, Ларискины волосы никогда не пахли так странно приятно и так дурманяще...
-- А ты с ней целовался?
-- С кем?
-- С Лариской?
-- Да...
Я очень боялся ее обидеть, но я уже не мог врать сестре. К удивлению, она совсем не обиделась и не отстранилась от меня.
-- Сколько раз?
-- Три.
-- А со мной приятней целоваться, чем с ней?
Сердце заныло от какого-то жгучего стыда. Я уже не знал, что ей сказать и как ответить, особенно после того, что случилось с нами днем. Я был бы рад теперь целоваться даже с ними обеими, но так не бывает. Тем более Олька - моя сестра, настоящая родная сестра, и об этом знаем только мы вдвоем. А брат и сестра не могут любить друг друга, как мужчина и женщина, не могут целоваться и не могут жить вместе, как муж и жена.
Я повернулся, нарочно провел под скамейкой больной ногой и тут же громко засипел, изо всех сил показывая, что будто бы обо что-то стукнул своей раной и будто бы мне жутко больно. Олька вся испуганно сжалась и  виновато заморгала своими совершенно черными в ночной черноте глазами.
-- Ой, Гошка, больно, да? Прости меня, это я, наверно, нечаянно зацепила... Прости, пожалуйста...
Я вдруг увидел даже в темноте, какой искренней болью и состраданием наполнились ее глаза в ответ на мою фальшивую боль, и мне в первый раз стало по-настоящему стыдно перед ней.

-- Олька, ты... Ты - самая обалденная сестра на свете!

В ответ она лишь улыбнулась. И эта улыбка в темноте июньской ночи вот так, вдруг, невзначай и уже на всю жизнь зажгла в моем юном сердце неугасимое желание стать для Оли самым любящим и самым любимым братом на свете.
Мы уже не целовались. Просто сидели на скамейке, прижавшись бедрами и плечами, и почти ни о чем не говорили. Нам было хорошо рядом друг с другом, как в нашем далеком детстве. Мы понимали и чувствовали друг друга, и просто тихо наслаждались этим чувством и этим пониманием.
Стало холодать, пора уже было расходиться по домам.
-- Пойдем, я доведу тебя...
Олька спокойно и уже привычно подставила мне свое холодное, худое плечо и я совершенно искренне, с новым и необычно приятным родственным чувством, оперся на ее пронзительно родное плечико. Она без всякого смущения и стеснения довела меня до моей комнаты, посадила на высокую кровать, стащила через голову рубашку, очень осторожно стянула брюки и, уже уходя, чмокнула совершенно растерянного и обалдевшего брата в краснеющую  щеку. Да, действительно, у меня самая удивительная и самая обалденная  на свете сестра! Я долго не мог уснуть, пристраивая под одеялом ноющую, туго стянутую ногу, и совершенно обалдело гладил кончиками пальцев горящие на моей щеке следы от ее поцелуя.

Мать с рассветом улетела на работу, оставив мой завтрак, как обычно,  на столе под марлей. Я проснулся в десять и не торопился вставать, с наслаждением вспоминая весь вчерашний день и эту необыкновенную ночь. Хотелось петь, хотелось бесшабашно кричать от радости, хотелось солнца и музыки, хоть порезанная нога сильно ныла и болела противной, тянущей болью под тугим бинтом.
Схватив кружку холодного молока и излюбленные полбатона с вареньем, я осторожно попрыгал на улицу к скамейке, где еще совсем недавно мы сидели с сестренкой и где сегодня, первый раз в жизни, по-взрослому поцеловались с ней. Я сидел под утренним солнышком, попивал не успевшее расплескаться на скаку молоко и, конечно, ждал Ольку. Она должна скоро проснуться,  выйти из дома, увидеть меня и, конечно, зайти ко мне. Ведь теперь, после всего того, что с нами случилось вчера,  она уже не бросит своего брата, соседа и одноклассника в беде. Неожиданно пролетел на велосипеде и резко тормознул за калиткой Сашка. После коротких расспросов о ноге, выдал последние новости - Лариска вчера сбежала с улицы, а потом неожиданно вернулась и всю ночь гуляла с приезжим городским Игорьком, а Свирька сегодня с большой сумкой на первом автобусе в город улетела. Наверное, мать послала... Вот это да. Я ее жду, а она уже укатила в город. Стало вдруг грустно и совсем тоскливо. Ну, ничего, подожду. У всех ведь свои дела и заботы.
Молоко и батон еще не успели закончиться, когда показалась она, быстро шагающая к дому в своем пестром платье, действительно, с какой-то сумкой в руках.
-- Привет! -- еще издали увидев меня, Олька засияла, заулыбалась и даже замахала мне руками.
-- Привет!-- я был готов тут же вскочить и со своей больной ногой нестись к ней навстречу.
Она, не останавливаясь, залетела ко мне в калитку и, вся таинственно сияя, опустила руку в сумку.
-- Угадай, что я тебе несу?
-- Олька, я сразу сдаюсь!
Я ожидал все, что угодно, но от такого приятного сюрприза я и вправду разинул рот. Ее рука извлекла вдруг два бумажных стаканчика с торчащими из них палочками и желтыми круглыми наклейками сверху. Мороженое! И не просто какой-нибудь там "пломбир" или "молочное" по десять, а самое редкое и самое наше любимое "по шесть"! Сердце прыгало и пело от такой неожиданности и от такого счастья. Она, моя заботливая сестренка, встала сегодня в семь утра, специально, чтобы поехать в город за мороженым для своего любимого и больного брата? Моя Олька сделала это из-за меня и только ради меня? За первой парой стаканчиков из сумки показалась вторая пара, а за второй парой еще один стаканчик Олька, сияя от удовольствия, вручила снова мне.
Мы сидели рядом на скамейке и сосредоточенно орудовали деревянными палочками, уплетая тающее на утренней жаре настоящее для нашей деревни чудо - мороженое "по шесть". Когда с чудом было покончено, я набрался смелости и в знак благодарности поцеловал Ольку в ледяные и очень сладкие губы. Ее черные лукавые глаза уже откровенно светились от счастья, видя, как много самой настоящей радости принес мне ее неожиданный и такой приятный подарок.
-- Ну ладно, я пошла батю кормить... Скоро зайду.
Она совершенно спокойно ускакала к своему дому и я, уже вконец обалдевший, наблюдал сквозь забор, как запрыгали по лестнице ее стройные босые ноги, взбегая на высокое крыльцо. Она появилась минут через пятнадцать, притащила мне несколько книг и шлепнула рядом на скамейку.
-- На, почитай пока... -- ее голос вдруг немного погрустнел,-- Идти надо... Мать стирку оставила...
Я переместился в тень крыльца, с головой провалившись в неожиданно сладкий и упоительно возбуждающий мир Бунина. Из-под невзрачной, потертой, бледно-лиловой обложки на меня вдруг обрушилась такая волнующая и такая удивительная любовь, что я не мог уже оторваться от чтения, пока не проглотил целиком почти всю нетолстую книжку. Меня до спазмов в сердце тронула  трагическая судьба такой страстной и такой удивительной Оли Мещерской, я невольно сравнивал ее с той, которую тоже зовут Оля, и меня волновала уже моя Олечка. Почему-то я боялся даже думать о лёгком дыхании, словно оно несло каждой девушке что-то страшное, но чёрные, кипящие смолой глаза - это же про неё! Ведь у моей Ольки именно такие, бездонные и бурлящие чёрным, смоляным блеском глаза! Глаза, от которых всю жизнь захватывает дух и по спине бегут дикие, но приятные мурашки... Я снова вспоминал наше безмятежное детство, вспоминал отца, все то, что произошло с нами этой удивительной весной.

Первый раз в своей правильной пионерской жизни, подняв глаза в бескрайнее небо, совершенно честно и совершенно искренне я благодарил судьбу, Бога или просто того, кто живет там, над нами и ведает нашими жизнями, за то, что они выбрали и сделали моей родной сестрой именно её, эту удивительную и прекрасную девочку, мою подружку, мою соседку, мою отличницу и одноклассницу, Олю Свиридову.

===================================================
Часть 8:  http://www.proza.ru/2013/08/07/1208