Не будите спящую собаку

               
 «Никто не забыт, ничто не забыто», – позволю себе повторить часто употребляемую фразу в день празднования Победы. Но были у нас два дня Победы: над фашисткой Германией и над милитаристической Японией. Прошло время, и день победы над Японией мы уже не отмечаем.
Забываем, что с Германией мирный договор у нас есть, а с Японией – его нет. Есть у Японии желание пересмотреть результаты войны и вернуть утраченные ею территории. Раз есть претензии,  значит, говорить о мире не приходится. А прошло с того времени почти 62 года.
Может, потому забыли, что война проходила на чужой территории. Но ведь победа над Японией стоила нам немало жизней. Забыли мы о тех, кто сложил там свои головы. Судя по тому, как на кусках разорванного государства принялись активно проводить ревизию итогов войны, освободителей превращать в оккупантов, становится понятным: пройдет время и забудут, все забудут. Уже сейчас потомки наши не знают по сути ничего из прошлого нашего, осталась пока форма, без содержания. И в одной части Украины чествуют тех, кто освобождал страну от фашистов, а в другой тех, кто сражался, рука об руку с немецкими оккупантами, против освободителей. Вот те и память!
«Не будите память предков и свою, - я вас умоляю: «Не будите! На свободу выпустив змею, вы потом, про яд не говорите? Ядом недоверия полна, совратит она и добродетель. И лежит в развалинах страна, я тому историк и свидетель!
Сама вторая часть фразы «ничто не забыто!» таит в себе великую опасность. Недаром Спаситель наш, Иисус Христос, предлагает прощать врагов своих! Возьмите историю нашей многонациональной страны. Она вся состоит из распрей между удельными князьями, межнациональными конфликтами. А разве сейчас не разжигается межнациональная вражда, вражда там, где ее никогда не было. О добровольном вхождении в состав России, спасшем само существование нации, забыла Грузия. Молдавия забыла о том, что ее не было бы, если бы не Кантемир, с его мудрым решением войти в состав России. И Украина пытается представить решение Переяславской рады как предательство украинского народа. Даже слышатся фразы о порабощении Украины Россией. Там, где никогда границ не было, они создаются, ломая семейные устои, экономические и иные связи, вопреки рассудку. И это в то время, как Европа освобождается от границ. Все доброе в дремучем лесу затерялось, а зло на освещенную солнцем поляну выбралось, пляску радости танцует. Вот это зло и послужило основой того, что хваленая и перехваленная дружба народов, детище Советской власти, оказалась блефом. Чуть ли не в одно мгновение составляющие Союз разбежались по национальным квартирам. Принимая решение о выходе, все мгновенно забыли о том, что их границы нарезались условно, забыли о том, что автономии – это такие же национальные образования, забыли о национальных достоинствах и языке тех, кто проживал на их территории. Размах украинизации во много раз превзошел онемечивание, производимое тысячелетним Рейхом. Руководители нынешней Украины  ни копейки не вложили в национальные общины, действующие на территории их государства, пытающиеся сохранить свою национальную особенность и культуру. Хотя по закону обязаны были это делать. На Украине кричат о давлении на украинский язык во времена империи и забывают о том, что они сами стали тяжелым катком для языка и культуры тех, кто попал в зависимость от националистических устремлений власти. Напомнить им об этом, значит, вызвать гнев и преследование. Национализм – основа всего недоброго. Почему, спрашивается, возникла резня армян в Сумгаите, война в Нагорном Карабахе? Что и почему происходило в солнечной Молдавии, Абхазии и Южной Осетии?
Забывают о правах русских в Украине и Эстонии, называя тех, кто там родился и проживал десятки лет, мигрантами. Я только привожу примеры крупных конфликтов. Мелким же числа нет. Нет конца и края забывчивости стоящих у власти, ограбивших свои народы. Нас заставляют забыть то, что пеплом Хатыни стучит в сердце наше, что постоянным видением перед глазами стоит. Я не могу забыть, хотя прошло более 60 лет, повешенных в сквере Льва Толстого г. Керчи. Я помню повешенного не ведомо за что молоденького красноармейца на дереве улицы Госпитальной. Я не забуду насилий над женщинами. Не забуду, как «добровольно» принуждали молодых красивых девушек сексуально обслуживать господ немецких офицеров в казино-борделе по ул. Ленина, располагавшегося в том самом здании, в котором в годы Советской власти располагался фирменный рыбный магазин – «Волна». А как, спрашивается, забыть расстрелы пленных, не имеющих сил идти? Как мне забыть концлагерь в Багерово? Может, мне забыть ужас бесчисленных бомбежек и артобстрелов? Или забыть телеги, везущие только что убитых людей, прикрытых пропитанными кровью простынями? Я не только не могу забыть, я хочу, чтобы люди помнили, никогда не забывая, и прислужников фашизма, украинцев и русских, в черных шинелях полицейских, превосходивших по жестокости немецких палачей.
Только-только начинает слабеть память содеянного врагами, как действиями своими и словами освежают память мою последыши фашистов, потомки эстонских нацистских коллаборационистов, украинцев, служивших в батальонах «Nahtigal»,  «Schutzmannschauften», «Rolland» и 14-й гренадерской дивизии СС «Галичина». Основу этих карательных формирований  составляли оуновцы. Как забыть слова присяги, которую они тогда давали:
«Я служу тебе, Адольф Гитлер, как фюреру и канцлеру Германского рейха, верностью и отвагой. Я клянусь тебе, и буду покоряться до смерти. Да поможет мне Бог».
Вот их и пытаются сегодня приравнять к тем, кто грудью защищал страну свою, освобождал от фашизма Европу! Правильно говорят британцы о памяти нашей: «Не будите спящую собаку».

                НА КЛАДБИЩЕ

Когда я прихожу на кладбище, то первое, что  в голову приходит, это наше отношение к памяти ушедших в разное время. Одни могилы ухоженные, с высаженными в землю цветами. Другие заброшенные, порою только холмик земли, с побуревшей над нею травой свидетельствует, что там, под ним, покоится человек, вернее – останки его.
Мне почему-то всегда кажется, что небо над кладбищем задерживает свое движение, становится, наконец, неподвижным. Может, потому, что когда обстоятельства приводят меня туда к тому, кто жизнь свою оттанцевал и сейчас без кровинки на лице, лежа в гробу, ждет своего погребения, все свое внимание я концентрирую на тех, кто пришел проводить его в последний путь. К лику мертвых я привык, знаю, что смерть так изменяет облик умершего, что становится ясным, ну, не может без души, человек выглядеть как прежде! На лицах пришедших скорбь, тупость обреченного ожидания или даже – безразличие.
Могильщики суетятся, роются, как кроты, в суглинке, не скрывая мертвецки пьяных глаз своих. Для них погребение – работа. Душевное участие не требуется, будь иначе, недолог бы был век могильщика.
На кладбище заканчивается земная дорога каждого, цветами ли она была усыпана или терниями. Как жил, что делал? – ответ давать придется, от Бога не спрячешься!
Что изменилось в мире забвения? Прежде похороны были естественнее, естественной была и скорбь! Чем беднее семья, тем больше искренней печали – тут не ждали богатого наследства…
Прежде в саване хоронили, теперь покойников наряжают, словно готовят к земному свиданию, забывая, что человек рождается голым, голым и уходит из жизни своей.
Находясь на кладбище, думаю я и о тех, кто не был погребен, кто припал к земле, целуя глину холодными губами. А погребальную процессию составляло воронье.
И приходят на ум слова Экклезиаста: «Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит, как тень? И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?»