Не сразу москва строилась

Не могло государство сосредоточить все усилия на восстановлении города Керчи. Да и разве только Керчь требовала этого?  Восстанавливать нужно было и другие города, а по сути – всю Европейскую часть Советского Союза. В Крыму следовало возродить колыбель российского флота – Севастополь. На восстановление его и были направлены все силы Крыма, да и не только его. Керчь не попала в первоочередной план восстановления. Незавершенных куча дел… Еще рейхстаг, Берлин не взяты. Страданьям нашим не предел, и взрослым людям, и ребятам.
Пусть люди нынешнего поколения представят себе, хотя бы то, что, продолжая вести войну, требующую колоссальных расходов человеческих и материальных сил, страна, а проще говоря, Сибирь, Урал, Поволжье, делились с нами, обездоленными, всем, что имели. Действовали по принципу: «С миру по нитки – голому рубашка!» Как это происходило?  Я решил поделиться тем, что сохранила память об этом отрезке времени.
Наряду с этим нам, долгое время оторванным от тела матушки России, пришлось удивляться тому, что произошло за это время в ней, к чему мы были не готовы.

                ПОРОСЛЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ ИЩЕТ МЕСТА ДЛЯ ВСТРЕЧЬ

Если человеческая поросль находила везде и создавала сама бреши, чтобы пробраться к морской воде, то взрослым сделать это было далеко не просто. На пути их становились строения и заборы. Впрочем, что я вас убеждаю, возьмите современную Керчь, много ли участков берега отведено для общественного пользования? У нас в стране существовала и существует особенная страсть к заборам. И если на селе заборы по характеру своему были примитивными и создавались со стороны фасада дома, а сзади и сбоку ограничительной линией являлась межа, то в городах заборы становились фундаментальными сооружениями, рассчитанными на сдерживание механических средств нападения. Правда, в старину старались к фундаментальности добавить и что-то эстетически радующее сердце и душу того, против которого они сооружались.  Ограды были чугунными с кружевом затейливого литья. Теперь чудеса чудес уральского производства можно увидеть в городе на Неве и в некоторых часто посещаемых приезжими районах российской столицы. Правда, в городе Керчи бреши в обороне от надоедливых жителей появилось предостаточно, но купаться там без тщательнейшего исследования дна было невозможно. Металл торчал везде, и возможность причинить себе телесное увечье, была слишком реальной. На месте, отведенном под городской  пляж отцами города в конце XIX – начале XX века, располагавшийся там, где сейчас находится менее посещаемая часть городского бульвара, после освобождения стояли основательно сработанные металлические ежи и располагались клубки колючей проволоки между ними, установленными немцами против возможной высадки десанта. Как-никак, а у немцев в городе Керчи был накоплен некоторый опыт в этом деле.
Узенькая полоска коричневого песка была густо прикрыта сухими водорослями. Люди вздыхали, глядели на воду, но не решались войти в нее. Кто знает, а не ждут ли их какие-нибудь штучки, установленные против возможного десанта со стороны моря? Стою и я у самого края, на покрытом густым зеленом мохом валуне и всматриваюсь в прозрачную воду. А что я там могу увидеть, как те же водоросли, колеблемые водой. Колебания эти вызваны спокойным мирным дыханием моря. Ночью оно бушевало, шумело, несло на берег валы с белой пеной, растекалось, заполняя все углубления. К утру оно успокоилось и задремало. Здания напротив пляжа более других кажутся обитаемыми, поскольку на крышах их даже черепица местами сохранилась. Но, приглядевшись внимательно, понимаешь, что перед тобою только мираж жизни. Самой ее пока здесь нет. В этот район города, называемый «Соляная», жизнь придет несколько позднее, чем это сделают «Горка», «Глинка», «Абиссинка». В тех районах рядом с домиками есть огороды, а значит, есть возможность посадить что-то съедобное. Но придет время и на коротком пятачке городского пляжа появится масса народу, яблоку упасть негде. Но в тесноте, да не в обиде! Нам этот пляж нравился.
Как-то в одно из воскресений я решил проведать брата отца Ивана, перебравшегося из Чурбаша в Старый Карантин. Иван Иосифович лишен абсолютно дара хоть малейшего предвидения. Жена его, кроме брюзжания и недовольства жизнью, ничего не предлагала. Вместо того, чтобы начать создавать себе собственное гнездышко, на которое впоследствии никто претендовать не стал бы,  дядя Иван стал восстанавливать домик, принадлежавший его двоюродному брату, умершему перед самой войной. Вложив труд и средства, он вскоре должен был освободить его для жены покойного и племянников. Теперь он ютился в одной комнатке строящегося им самим крохотного домика, по улице Чехова. Чтобы добраться до него, надо было свернуть с дороги, ведущей к Камыш-Буруну, вправо, там, где сейчас находится блок автогоражей, затем идти  к морскому побережью. Путь шел мимо выработок камня, которые люди приспособили под жилище. Всякий раз, проходя мимо их и глядя на веревки, завешенные бельем, видя копошащихся среди древних темно-серых с прозеленью камней, я почему-то вспоминал произведение Короленко  «Дети подземелья».
Но Тыбурций Короленко, похоже, был гуманнее к детям, чем обитатели этих пещер. Мне казалось, что камни, как кровопийцы, высасывают жизненную энергию из хрупких детских тел. Взрослых я не жалел. Еще ближе к морю стояли построенные перед войною два громадных пятиэтажных дома. Таких огромных зданий во всем в городе больше не было. Здания оказались сравнительно уцелевшими, но совершенно незаселенными. В двух комнатах первого этажа прямо на стене красками были изображены танцующие женщины в домино. Сцена из маскарада. Изображения были сделаны резкими линиями и оттого казались живыми, порхающими в танце. Чувствовалась рука талантливого художника. То, что их рисовал немец, у меня не было сомнений. И, несмотря на ненависть  к немцам, чувство тогда меня долго не покидавшее, мне было жаль этого творца картины. Я не хотел думать, что он где-то погиб... Жители в Старом Карантине приживались легко. Здесь была земля, способная все родить. Здесь было море. Да еще какое – одно из самых продуктивных в мире. Я мог убедиться в этом сам. К бригаде рыбаков, промышляющих рыбу недалеко от берега, приходило немало людей разного возраста. Без рыбы никто не уходил. Сарган, селява, кефаль… Мелочь живую рыбаки выбрасывали в море со словами: «Ступай, подрасти немного!» Берег у Старого Карантина круто обрывается книзу. Обвалы и сползание земли здесь явление нередкое. Береговая линия способна часто менять свои контуры. Взобраться наверх было здесь невероятно трудно. Поэтому немцы не ставили здесь заграждений. К тому же на мысе Ак-Бурун стояла военная крепость – детище героя Севастопольской обороны генерала Тотлебена. А вот дальше металлические ежи немцы поставили вдоль побережья до самого Эльтигена. Да и дотов понастроили немало. При ограниченности средств передвижения ничто не могло натолкнуть меня на мысль исследовать те «далекие земли». А ведь я, хотя и не видел трагедии Эльтигенского десанта, но хорошо слышал канонаду, сопровождавшую агонию умирающих людей на площади от воды до невысоких песчаных дюн, открытой для обзора немцев, обустроивших свои позиции на возвышенности, дугой охватывающей кусок земли перед рыбачьим селом этого же названия.
Город и до войны не был избалован зеленью. Война нанесла зеленым насаждениям такой ущерб, как и самому городу. Где отдохнуть после напряженного трудового дня, протекавшего в духоте помещения или на солнцепеке знойного крымского летнего дня? Дома, в невероятной тесноте и скученности? Кинотеатров нет, клубов нет. О телевидении тогда не знали. Оставалось отдыхать на берегу моря, в компании таких же бедолаг. Излюбленным местом отдыха еще с довоенной поры был приморский бульвар. Он и открыл гостеприимно свои двери… Да, двери, вы не ослышались! Наш приморский бульвар был окружен высокой металлической оградой, перебраться через которую было делом не таким легким. Эту ограду поправили, поставили у металлической двери дежурного. Днем можно было гулять по территории бульвара сколько душе угодно. Да гулять было некому – все заняты.  А вечером без денег идти на приморский бульвар могли позволить себе только подростки. Это сейчас вы видите достаточно широкое свободное пространство между улицей Свердлова  и поверхностью морской воды. Раньше ширина бульвара была значительно меньшей. Стоящая сейчас ротонда, частью своею выпячивалась в море. От нее в сторону игровой площадки шло нагромождение огромных камней, что позволяло многим использовать эту часть бульвара для морских купаний. Облицована была только та часть набережной, что имела направление к Генуэзскому молу. Дорожки бульвара были посыпаны песком, цветников не было. Были незначительные посадки кустарника, да беспорядочно посаженные акации, которые кое-где еще пытались создавать ряды, пусть и неровные. И по этим дорожкам в сумерках навстречу редко горящим фонарям туда-сюда двигалась масса народа разного пола и возраста. За порядком следили помощники дежурного и рослые милиционеры. При необходимости они пользовались свистками, переливчивые звуки которых достигали любого конца бульвара. Но внимательнее всего дежурившие следили за изгородью, предупреждая о появлении зловредных элементов, не уплативших положенного рубля. Естественно, в качестве нарушителей или, как их называли, «зайцев» была молодежь школьного возраста, отцы семейства не стали бы рисковать своей репутацией из-за какого-то рубля. А молодые, да ранние, прыткие и  подвижные, только и ждали момента, чтобы перелезть через забор. Сделать это следовало единым махом. Пользовались и приемом отвлечения дежурных нарочито открытым видом преодоления металлического препятствия в одном месте, когда в другом остальные успешно преодолевали ограду. Конечно, удачно преодолеть забор не означало того, что испытание успешно пройдено. Требовалось еще быстро раствориться в толпе прогуливающихся. Не успел этого сделать незаметно, считай, что напоролся на крупную неприятность. Оглушительно звучит свисток, ему вторят другие. Слышен топот сапог милиционера. Нарушитель порядка схвачен. Его рука, как тисками, зажата в ладони милиционера. Преступника сопровождают в отделение милиции. А там составляют протокол. И на утро, после выяснения всех возможных побудительных мотивов «злодея» отпускают на свободу. А тут родители «преступника» провели бессонную ночь, представляя все несчастья, которые могли приключиться с их бесценным чадом.  И штраф, причем уже немалый придется уплатить. Мало того, фотография преступившего великий коммунальный закон может появиться на стенде, озаглавленном: «Вот, кто позорит наш город». Но ничто не могло остановить желающих проникнуть вечером на приморский бульвар. В числе нарушителей бывал и автор этого повествования. А что ему оставалось делать, если в кармане не было заветного рубля, поскольку он им оплатил за вход своего счастья в виде кудрявого милого существа в платьице до колен. Приходилось еще объяснять ей, что у него появилось внезапно неотложное дело, но он скоро присоединится к ней. Похоже, она все понимала и ждала с надеждой, что любовь к ней поможет ему преодолеть препятствие. Иногда приземление было не совсем удачным, о чем свидетельствовала распоротая штанина брюк. Можно было соединить края разрыва тонкой проволочкой. Но чаще у подружки «случайно» находилась иголка с ниткой. Теперь можно было разгуливать под руку с девчонкой до того времени, которое было отпущено ее родителями. Почему-то вечернее время невероятно быстро летело. Наступала пора возвращаться домой. Единственное, на что можно было надеяться, подводя девушку к порогу ее дома, так на мимолетный, легкий, как касание губ мотыльком, поцелуй. Нравы были строгие. Доступ к телу любимой шел через двери ЗАГСа. Переступить его не позволял возраст. Нам не было восемнадцати.
Но ожидания заканчивались, давая возможность придти другим…
Ночной туман повис над гладью вод матово-черной вуалью. Ни огонька. Словно все вымерло на берегу. Всхлипывает уснувшее море. Поздно, пора идти домой, а не хочется. Я в полном разброде чувств своих. Рядом со мной девушка. Она на год старше меня и учится на класс ниже. Я не объявляю ей своих желаний, опасаясь быть отвергнутым. Я постоянно сдерживаю себя. Только зачем? Наступит время и я, только я сам, отвергну ее. Отвергну, даже ни разу не поцеловав. Нет, первая моя любовь не была платонической. Я желал физической близости, ощущая в ладони ее чуть пухлую руку с тонкой и нежной кожей, так отличающейся от моей жесткой и шероховатой. Я не пытался догадываться о ее желаниях, но пуританское воспитание стояло между мной и ею крепче высокой каменной стены, преодолеть которую мне не хватало сил.
Буду ли я жалеть, значительнее позднее, что не испил любовной страсти с ней?  Нет, не буду.
Скольким я не отвечу на их любовь? Некоторые предлагали себя открыто, другие предлагали зовущим взглядом. И я отвергну их, не прикоснувшись к телам их. Буду ли я жалеть о том? Нет.
Придет ко мне та, которая будет так нужна, что я пойму – без нее нет смысла жизни!
Любовь не нуждается в понуканиях. Она жертвенный алтарь, на который мы возлагаем не только тела, но и души наши. И как прекрасно бывает, когда чувствуешь, что не нужно делить свою душу между Создателем и любимой. Они оба становятся единством для тебя. И Господь простит меня, если в пароксизмах любовной страсти, я забывал о нем! Ведь он сам подарил мне ее, он сам привел меня к ней, такой простой, такой важной и такой нужной.