Ведро муки

                Дети войны
ВЕДРО МУКИ И НАШИ МУКИ
С продуктами во время войны было очень туго. На трудодни приходились какие-то крохи пшеницы, да и то после того, как выполнялся план сдачи государству. Зерно выдавали только с разрешения райкома партии. Он же, райком, определял размер выдачи на трудодень.

Волнующим был момент получения зерна.  Кладовщица выдавала его по ведомости, составленной в конторе. Колхозники сами насыпали его в мешки, ставили на весы, а потом на конной повозке развозили по домам. На одном возу умещались четыре-пять семейных получек. Кому-то доставалось два, кому-то четыре мешка. И хоть все знали, что до нового урожая зерна все равно не хватит, но это был праздник. Колхозники шутили, смеялись, радовались. Хлеб – это жизнь!

Но зерно – это еще не пища. Хотя мы, дети, брали его горсточками и жевали. И ощущали его неповторимый вкус и запах. Что было интересно: чем дольше жуешь, тем более сладко становится во рту. Под конец остается нечто вроде современной жвачки. Позднее я узнал, что это – клейковина, главный компонент твердых сортов пшеницы, пригодных для изготовления высококачественных макарон.

Из зерна хлеба не испечешь. Его нужно еще и смолоть. Один предприимчивый местный житель по фамилии Кулигин смастерил у себя во дворе небольшую ручную мельницу. Но мука после нее получалась грубой, почти как отруби. Да и больше ведра пшеницы для одной семьи он смолоть не брался. Крутили мельницу руками по очереди.

Но можно было получить настоящую муку, с настоящей мельницы. Глубокой осенью, когда полевые работы заканчивались, снаряжался обоз из нескольких подвод для поездки в Алейск. Там занимали очередь и жили при мельнице даже несколько суток. За помол рассчитывались «гарсами». Это значит, что мельники оставляли какую-то часть муки как оплату. У колхозников денег не было, чтобы заплатить за помол. Возвращали и отруби.

Когда привозили муку, в доме снова был праздник! Могли испечь блины. Могли сварить саламат, который «ложки поломат». Это заваренная крутым кипятком мука, в результате чего получалась вязкая масса, которую нужно было чем-либо запивать. В то время любая еда из пшеничной муки казалась вкуснейшей!

Неописуемо изысканного вкуса были пирожки с картошкой! Но как же медленно они выпекались на единственной в хозяйстве сковородке! А еще был порядок: сначала мать должна была напечь пирожков на всю семью, а уж потом приглашать за стол.

А семья большая, пирожков нужно много. Вот и истекали мы, дети, слюной, сидя на печи. Все запахи от жаренья пирожков поднимались к нам наверх.  А сами пирожки складывались  на «загнетке» – это предпечек в русской печи. Заглянешь сверху и видишь их во всей красе. Но, проси, не проси, не получишь пирожка досрочно, жди общего завтрака.

И вот однажды смотрит мама, как один из пирожков медленно поднимается кверху и исчезает на печи. Это я, семилетний изобретатель, вбил в палку гвоздь, и, проткнув пирожок, затащил его на печь. Один пирожок мы с сестрой уже съели.

-Ах ты, безобразник, что придумал! – воскликнула мама и убрала пирожки подальше от нас. Другого такого случая уже не представилось.

Пшеница еще имелась, а мука уже закончилась. Снова старшей сестре предстояло ехать на мельницу, жить там двое-трое суток. А обоз для нескольких семей снаряжали редко. Всегда что-то мешало. Поездку переносили со дня на день.
Однажды мама сказала мне:

- Сходи к тетке Сане, пусть даст ведерко муки взаймы.

Тетка Саня – это старшая сестра нашего отца. К ней я пошел с охотой. С ее детьми, двоюродными братом и сестрами, я дружил. Она без лишних слов наполнила ведерко мукой доверху, завязала платком, который мама мне дала, и я отправился домой. Идти мне было меньше километра. Ведро казалось тяжелым, я несколько раз останавливался, ставя его на землю. А когда дома развязали платок, то муки оказалось сантиметров на пять ниже краев ведра. Я так и ахнул. Ведь я своими глазами видел, что ведро было полным! А мама меня успокоила: мука утряслась.

Когда мы смололи свое зерно, мама снова снарядила меня в поход. Ведро так же было до краев наполнено мукой, завязано платком.

 -Я вам давала полное ведро, а ты что принес? - сказала тетка, напустив на себя суровый вид.

 Я чуть сквозь землю не провалился. В ведре снова не хватало муки. Сгорая от стыда, от ответственности за честь семьи, я сказал, что мука «утряслась» и что прошлый раз, когда я принес муку домой, тоже так было.

Тетка весело смеялась от того, что удалось меня разыграть. Она прекрасно знала о способности муки уплотняться. Но я пережил страшное волнение. Ведь в то голодное время дорога была и ложка муки.

В каждом колхозе на трудодень приходилось разное количество зерна. Но разница была небольшой: райком партии все держал под контролем. Без его ведома, казалось, и волос с головы у крестьянина не мог упасть. Уполномоченные так и шныряли по селам.

В небольшом отдаленном селе председатель колхоза не дождался команды и выдал односельчанам немного зерна. Не на все трудодни, а как аванс. Стукачи тут же об этом донесли.
И вот в селе зазвонил единственный телефон.

- Председателя колхоза пригласите. Райком партии требует.

- Он выехал в поле, далеко сейчас.

- Мы подождем, пошлите за ним.

Дежурный, пожилой мужчина, отложив телефонную трубку в сторону, пошел на конюшню. Конюх оседлал молодого жеребчика, которого еще не впрягали в плуг, и поскакал в поле.

Председатель не вошел, а буквально влетел в кабинет.

-Слушаю… Понял… Буду.

Так Иван Спиридонович Кикоть получил приглашение приехать в город Алейск, в райцентр. Он тут же отправился на полустанок, чтобы успеть на пассажирский поезд и явиться на ночное заседание бюро райкома партии. Поезд останавливался здесь на три минуты. 

Кто может сейчас представить ту обстановку? Люди недоедали, питались с огородов, а работали тяжело и много. Урожай пшеницы, причем обильный, на Алтае уродил, и его уже собрали. День и ночь тянулись к элеватору конные обозы с зерном – шла хлебозаготовка. Но зерно для крестьян, вырастивших его, было недоступным. Его могли выдать на трудодни только после команды райкома партии.

И тут прозвучали страшные слова: председатель колхоза Кикоть выдал зерно без разрешения!

На заседаниях бюро райкома партии всегда присутствовал представитель КГБ, тоже член бюро. Были слухи, что многих прямо из зала заседания отправляли в места не столь отдаленные. На заседание бюро приглашенные входили в парадную дверь, а уводили иных через черный ход.

…Кикоть заблаговременно приехал на станцию Язевка. Пассажирский поезд прибыл по расписанию. Председатель колхоза, хмурый и задумчивый, медленно ходил около состава и не спешил подниматься в вагон. Вот уже и станционный колокол прозвенел, отмечая отправление состава. Поезд тронулся.

В этот момент председатель словно очнулся. Было видно, что он пытается встать на ступеньку вагона, но будто кто-то  удерживает, не пускает его. Неожиданно, без видимой причины, он упал, и нога его скользнула на рельсы. Момент – и ступни как не бывало.

Сорвали стоп-кран, внесли пострадавшего в вагон, забинтовали свежую культю. В Алейске доставили в больницу, а не на заседание бюро райкома партии. Так избежал он наказания, возможно и тюрьмы.

Меня часто задевает за живое: «Голодомор, голодомор». Это в Украине. Скажите, а где его не было?
                Василий ХРАМЦОВ.