Первая учительница

               
                Первая учительница

      Когда мне исполнилось семь лет, мать привезла меня  из деревни, где я жил у бабушки, в Губин, чтобы отправить в первый класс. В то время я был обычным деревенским мальчишкой: взрослые  меня не научили ни читать, ни писать,  моим языком был местный диалект.  Но у меня было сильнейшее желание учиться, и я с нетерпением ждал, когда, наконец, начнется учебный год.
      Первого сентября мы пришли с матерью   в школу. Я с любопытством смотрел на окружающий мир. Все казалось мне интересным:  двухэтажное розовое здание с барельефом над входом,  дети и взрослые, заполнившие школьный двор. Мягкое  солнце, хрустальное  свечение в воздухе, золотые кроны березок и стадион,  море разноцветных цветов  создавали необыкновенную поэтическую картину. 
- Вон твоя учительница, - сказала мать, показывая в глубь двора. – Ее зовут Лидия Петровна.  Пойдем к ней.
     Мы подошли к молодой женщине,  стоявшей в   окружении детей и родителей. Я сильно волновался. Мать, застенчиво улыбнувшись,  передала ей букет цветов, назвала мою фамилию. Учительница  ласково посмотрела на меня и сделала пометку в своей тетрадке. 
    Она была  стройная, очень красивая. У нее было продолговатое овальное лицо, серые глаза,  светло-русые волосы,  аккуратно уложенные на голове.  Я сразу влюбился в нее по уши.   
     На следующий день с тяжелым коричневым портфелем в руке я пришел в школу. Меня посадили на предпоследнюю парту у окна.
    Лидия Петровна, стоявшая перед нами в сером платье,  подчеркивающем ее тонкую гибкую талию, была потрясающе красивой. Я смотрел на нее как завороженный. 
     - Будем вместе начинать.  Вы учиться, а я учить, - сказала учительница. Она мило улыбнулась, и на ее щеке появилась очаровательная ямочка.
     В то время она  только что окончила педагогическое училище. Ей  было всего лишь девятнадцать лет, но нам, первоклассникам, она казалась взрослой.
     Чтобы заслужить ее  похвалу, чтобы нравится ей,  я решил  стать лучшим учеником. Я сразу же приступил к осуществлению своего плана. Я  никогда не баловался на уроках,  не разговаривал с соседом. Дома  я по пять-шесть часов в день корпел над уроками. Но мои старания  были бесплодными, и в борьбе за благосклонность учительницы я проигрывал   своим соперникам.   Почти все мои одноклассники, подготовленные родителями к школе, получали  четверки и пятерки.  Я же, полный невежда,  получал одни  тройки.
     Особенно трудно мне давалось чтение. Я никак  не мог научиться соединять буквы в слова. 
- Вот это буква «Эм»,  а это «А»,    - говорила учительница, показывая на начертанные на доске буквы. Теперь из них составим слово: МАМА.  Читаем: Ма-ма.
     Я никак не мог понять, почему  «ЭмАЭмА»  надо читать как «мама». 
Написание букв тоже давалось мне с трудом.  У меня получались каракули.
 Время от времени я впадал в  отчаяние и  говорил матери: «Лучше б я умёр». Когда  меня никто не мог  видеть, я начинал скулить. Я был похож на щенка, которого впервые посадили на цепь.
     Мои страдания,  вызванные неудачами в учебе и в любви,   усугублялись тоской по бабушке, по деревне, по деревенским приятелям. 
    Чтобы отвести душу, я нередко заходил домой  к Сашке Долбне, моему  ровеснику,  долговязому, немного странному мальчику,  с которым познакомился в деревне. Он снимал со стены гитару и бил по струнам  всеми пальцами.   Я слушал его игру, и на время мне становилось  легче.   
      Мне стало казаться, что Лидия Петровна   некоторых мальчиков любит больше, чем меня. Например,  Витьку Бредихина, невысокого мелкого мальчика с острыми, как у крысы, зубами, который, читая текст, бубнил и шепелявил, она хвалила и ставила пятерки, мне же ставила тройки, хотя я, по моему мнению, читал значительно лучше его. Я страдал от ревности.
     Лидия Петровна держала класс в строгости. Если кто-нибудь из шалопаев  (например, маленький вертлявый  Коля Ушаков или крупный, но тоже подвижный Сашка Захаров) на уроке  получал замечание,  то она  наказывала весь класс.
   - Встаньте, - говорила она нам строгим голосом.  – За плохое поведение я оставляю вас после уроков.
      Мы послушно вставали.   Она же садилась за стол,  открывала книгу и погружалась в чтение.
  Не трудно было стоять.   Но мне было обидно.  Я же хорошо себя вел. Почему же она этого не заметила?
  Я стоял возле парты  и с подчеркнутой грустью  смотрел в окно, чтобы обратить внимание учительницы на то, что я наказан несправедливо, что я не нарушал дисциплину. Она же расценила мой взгляд как слабость. 
  - Что, Гашкин,  в окно смотрите, маму ждете, домой хотите?  - проговорила  она  с осуждением, будто я был злостный нарушитель дисциплины, будто из-за меня все страдают.
    Я ничего не сказал ей. Тогда я еще не научился выражать свои мысли.   
    В течение месяца чуть ли не каждый день  мы по полчаса стояли после уроков. Но эта практика неожиданно прекратилась.             
   Однажды Лидия Петровна по обыкновению оставила нас после уроков отбывать наказание, а сама на минуту вышла в коридор.   Ребята воспользовались ее отсутствием и стали выпрыгивать из окон (наш класс располагался на первом этаже). Первыми выпрыгнули   сорви-головы Сашка Захаров, Колька Ушаков.  За ними последовали остальные. Я тоже присоединился  к беглецам.
    Видимо, наше коллективный побег  увидел кто-то из администрации и сделал  нашей учительнице  внушение. Так или иначе, после этого случая этот вид наказания  исчез из   педагогического арсенала Лидии Петровны.
     Я видел, как некоторые мои одноклассники ластятся к ней, хвалят ее.
- Лидия Петровна, Вы такая красивая, - говорили они  ей.
     Она улыбалась, обнимала льстецов, прижимала к себе. Я завидовал счастливцам,  но последовать их примеру не мог, так как  был застенчив и молчалив. 
      Несмотря на ее безразличие ко мне, моя любовь лишь усиливалась.   Когда к ней в  школу пришел  ее жених – красивый высокий широкоплечий парень в солдатской форме (он только что вернулся из армии), и  она с милой улыбкой взяла его  под руку,  меня обожгла  ревность.  Я был убежден, что учителя не должны  иметь женихов и  выходить замуж. 

     Мои  успехи в учебе долго оставались скромными. Но, как нам говорили, упорство и труд все перетрут. Через полгода в моей учебе произошел  качественный скачок.  Когда я стал получать хорошие оценки, я  думал, что Лидия Петровна оценит мои старания и полюбит меня, но мои надежды не оправдались:  она по-прежнему не обращала на меня внимание.
      Во втором классе у нее появился    любимчик Колька Лидовской – невысокий живой мальчишка, с родителями которого она  была дружна. Каждый день она хвалила его, ставила ему одни пятерки, хотя мы видели, что   он не всегда их заслуживает. Правда, справедливости ради, надо сказать, что  в то время Лидовской  был развитее меня. Как-то   в кинотеатре мы всем классом смотрели  фильм про шофера, который после войны оказался за границей.  Шофера пыталась завербовать какая-то вражеская разведка.  Я не все понимал из того, что видел на экране,  и спрашивал Ледовского,  сидевшего  рядом, и тот  толково объяснял мне смысл происходящего.   
     Тем не менее,   я глубоко страдал из-за того, что Лидия Петровна отдавала  предпочтение Ледовскому.  Когда мои страдания стали  нестерпимыми, я попросил мать перевести меня в другую школу.
     Сначала она  накричала на меня, но потом заколебалась, пообещала перевести во вторую школу.  Я проболтался кому-то из одноклассников: мол, скоро буду учиться в другой школе. На меня донесли. 
    - Ты что,  Гашкин, переходишь  в другую школу? –  укоризненно спросила  меня Лидия Петровна. Вместе с тем, было заметно, что она смущена и растеряна.
     Все одноклассники посмотрели на меня с удивлением и осуждением, будто я совершил предательство.
 - Нет, - соврал я.  От стыда  у меня заполыхали щеки и уши.   
     На родительском собрании Лидия Петровна  прямо спросила мою мать, действительно ли  меня хотят перевести в другую школу. Моя застенчивая мать все отрицала. Дома она устроила мне взбучку за то, что я не умею держать язык за зубами.
    Она передумала меня переводить. Ее можно понять. Ведь  реальных оснований для смены школы   не было.  Истинная  причина моего желания уйти из класса была одна:  ревность.
     После разоблачения я  чувствовал себя отщепенцем.
     К счастью для меня, не только я, но и некоторые другие ученики обижались на Лидию Петровну. После того, как отец Генки Цыпкина  на родительском собрании публично обвинил ее в том, что она окружила себя любимчиками, а его сына   превратила в парию класса, внимание Лидии Петровны и одноклассников переключилось на Генку.  Когда же мать  Витьки Молчанова  на другом собрании  выступила  с защитой своего сына, обо мне совсем забыли.
     Лидия Петровна  вышла замуж за своего бравого парня.  Вскоре у нее обозначился животик.  Страшно было подумать, что у нее появится ребенок.  На душе у меня было гадко. Я считал, что учителя не должны иметь детей, что их дети – это мы, ученики.
     Живот у нее рос быстро. В конце второго класса она все реже и реже появлялась на уроках. Ее заменяли другие учителя.
    
    Я закончил второй класс на одни пятерки, и мне вручили похвальную грамоту и художественную книжку об африканцах, которые ловят большую  рыбу с помощью рыбы-прилипалы.
     Лидия Петровна ушла в декретный отпуск, а наш класс перевели в другую школу, которую построили в нашем районе.
     Больше она  не учила нас. Мы слышали, что после   декретного отпуска она перешла работать в  новую  школу, построенную возле ее дома.
      Мне довелось еще один раз увидеть ее. Через четыре года мы с матерью случайно встретили ее в городе. На ней было красивое пальто, шаль. Она была по-прежнему потрясающе красива. Она сама остановилась. Я холодно поздоровался с нею, давая ей понять, что  не забыл старых обид.   Они оживленно заговорили с матерью, а я отошел от них подальше,  продемонстрировав полное безразличие к Лидии Петровне.
      До меня доносились отдельные реплики разговора. 
        - Сочувствую, я понимаю, как это тяжело. Но держитесь...  - говорила Лидия Петровна.
    Я догадался, что она выражает соболезнование по поводу гибели моего отца.
       - Он способный мальчик. Дисциплинированный.
 Не трудно было догадаться, что эта  лестная характеристика относится ко мне.  Но моя душа не дрогнула. Я не  простил ей былого  равнодушия. 
        Это была наша последняя встреча.
    Через тридцать пять лет ее встретил мой одноклассник Сашка Толкачев, старый холостяк. Ей уже было    пятьдесят восемь лет, но она произвела на него сильное впечатление.
 -  Красивая, стройная. Хоть сейчас в ЗАГС веди, -  отозвался он о ней  восторженным тоном. 
    - Как ты ее узнал? - удивился я. - Через столько лет?
    - Я и раньше ее изредка встречал. Да она почти и не изменилась, - ответил он.
    Лидия Петровна была единственной в моей жизни учительницей, в которую я был влюблен, увы,  безответно.