Жестокие игры

               

               

      Когда мне было три года, родители, работавшие на производстве,  отвезли меня   к бабушке  в Меловое – большую  живописную деревню, которая стала моей второй родиной: здесь я   почти безвыездно  жил  до поступления в школу, а  позднее, когда стал школьником, приезжал сюда на каникулы.
     Я был дружелюбным, задумчивым мальчиком, любившим поговорить со стариками. Но в деревне я был чужаком,  за меня некому было заступиться, поэтому некоторые местные ребята-садисты, нередко  подвергали меня унижению и нравственным пыткам.   Расскажу лишь о наиболее ярких эпизодах  травли, врезавшихся мне в память. 
     Мне было шесть лет.   Как-то жарким летом я  с ребятами пошел на пруд, который находился от деревни в трех километрах рядом с лесом и коровником.  Пруд был мелкий, грязный.  В нем колхозные  коровы пили воду. 
    В то время я  плавать еще не умел и барахтался возле берега. 
    Накупавшись, я смыл с себя  грязь, пошел к берегу. Но тут меня догнал Шурик Нюркин, ехидный мальчишка восьми лет с журавлиной походкой,  и заляпал мою спину грязью.  Я  снова обмылся и направился к берегу. Но Шурик опять   заляпал мою  спину грязью. Ему нравилось надо мной издеваться.   Я снова залез в воду,  обмылся. Но Шурик   снова обмазал меня грязью.  Я не выдержал, заплакал и пошел домой, не обмыв спину. 

           Года через два мы  с Шуриком Нюркиным оказались вместе возле дома Хлеботковых, которые строили новый дом. Рядом с домом лежала целая куча смолы. День был знойный. Смола расплавилась и превратилась в вязкую массу. Мы  с Шуриком босые залезли в нее.  Залезть залезли, а вылезть не можем. Ноги увязли в смоле и,  как говорится, тянешь, потянешь, а вытянуть не можешь. Меня стал разбирать нервный смех, а Шурик заплакал. Я был страшно удивлен:  «На два года старше меня, а плачет». Услышав плач Шурика и мой смех, из дома вышла тетя Тоня Хлибаткова. Она по очереди вытянула нас из смолы. Как только Шурик оказался на свободе, он снова обнаглел, стал меня дразнить. Он вел себя так, будто не он, а я  несколько минут назад  пускал слезы. 

     Одной из самых популярных игр в деревне среди пацанов была игра  в ножечки.  Во время игры перочинный нож надо было втыкать  в землю из разных позиций.
     Всеми верховодил Славик Красных -  злобный, жестокий мальчишка. Он   был  года  на четыре старше нас,  но  предпочитал проводить время с нами.  Как я теперь понимаю, он не обладал большой силой и  не мог подчинить себе ровесников, зато  среди малышей он был королем.
    Играли пацаны разных возрастов.  Проигравшие получали шалабаны (щелчки) по голове. Когда проигрывали другие, их били несильно. Сам я лишь имитировал удары. Но вот проиграл я.  Я заметил, как Славик подмигнул другим игрокам. Я подставил голову для ударов.  Били по очереди.  В одну точку.  Завершал экзекуцию Славик. Он бил с  какой-то особой изощренностью.
      Я скулил от боли, но не мог уклониться  от наказания, убежать. За проигрыш надо платить.  После  игры у меня на голове выросла огромная шишка.
    На следующий день я пришел на луг. Ребята сели в кружок, чтобы начать игру в ножички. Я попытался уклониться.
- Ты что,  ссышь? – спросил Славик своим злобным тоном. – Трус?
    Чтобы доказать, что я не трус, мне пришлось снова сесть в круг.
       Все повторилось, как в прошлый раз. После моего проигрыша били по  старой шишке на голове.
   Одно коленце называлось «головка».    До школы  я   не мог правильно произносить звук «л». Я говорил «в».
  - Ты Гововка, - сказал Славик.
Все подхватили со злым юмором:
- Гововка, Гововка!
С этого  ребята стали звать меня Головкой.               
   Я  страдал,  краснел. Больше всего я боялся, что о моей кличке узнают бабушка или родители. Мне было стыдно перед ними.
     Казалось, мне надо было подальше держаться от играющих. Но в следующие дни я продолжать играть с ребятами. Даже не из  страха, что меня назовут трусом.  Скучно было наблюдать со стороны, как  играют другие. Хотелось играть самому.

    Я уже перешел в пятый класс. Пришел к ребятам на лужайку.
- Хочешь, покажу гнездо синички? – спросил меня Славик.
     Я насторожился, встревожился: «Зачем он хочет показывать мне гнездо?» Я сразу почувствовал подвох. Раньше  он всегда смотрел на меня свысока.  А тут вдруг решил доверить мне тайну?
        Меня привели на пригорок, показали в траве гнездышко, где было несколько синих яичек.  Затем мы начали играть в войну. 
     На следующий день ко мне подошел Славик с ватагой ребят.
  - Ты выдрал гнездо! – сказал он угрожающе, презрительно.  – Живодер.
Все остальные закричали:
- Живодер.
 Я попытался оправдаться:
    - Я не выдирал!
 Меня никто не слушал. Славик толкнул меня в плечо, и на его лице появилось  злобное презрительное выражение.
-  Пошел отсюда, Гововка! Живодер!
С тех пор стоило мне появиться на улице, ребята кричали:
- Живодер! Живодер!
     Я превратился в изгоя и постоянно находился в угнетенном, подавленном  состоянии духа.
         Теперь-то мне стало ясно, зачем Славик  мне показал гнездышко.    Я понимал, что он сам разорил гнездо, чтобы меня обвинить в преступлении,  и поиздеваться надо мной.
      Когда выписали из больницы Василька Любкина, моего  дружка, гармониста,  похудевшего,  изможденного, я, опередив  всех,  пришел  к нему домой.
- Все говорят, что я выдрал гнездо, а я не выдирал, - сказал я.
Василек сочувственно, виновато  улыбнулся и сказал: 
        - Я тебе верю. 
    Но и он держался от меня на пушечный выстрел.  Он прекрасно понимал, что стоит ему оказаться в одной компании со мной,  он тоже превратится  в изгоя.   
 
     Мне было одиннадцать лет. Я приехал на выгон, остановился рядом со своими товарищами Васильком Любкиным, Колькой Дирижановым и Ленькой Хлебатковым и положил велосипед на траву.  Неожиданно для меня Василек,  который всегда заботился о том, чтобы в компании не было скучно, вдруг с ехидной улыбочкой стал  натравливать на меня  Кольку и Леньку:
- А ну покажите ему. Покажите, что вы сильнее. А ну давай!
   Его коварство меня неприятно поразило: мы немало времени проводили вместе, были  друзьями.
     Ленька и Колька,  наивные ребята, набычившись,  пошли  в наступление. Они толкали в плечо, в грудь. Я почувствовал себя униженным, так как каждый из них был на год моложе меня.  Чтобы отстоять свое достоинство, я   пустил в ход кулаки.  Удар правой был сильным и метким: Ленька схватился за глаз, громко взвыл. Драка прекратилась. Когда я увидел, что у Леньки под глазом появился синяк, меня охватил ужас. Я вскочил  на велосипед и на всех парусах помчался домой. 
    С этого дня я оказался на осадном положении.  Деревенские ребята, стремясь отомстить мне за Леньку,  охотились на меня, как на зверя. Я боялся выйти из дома, опасаясь расправы.   
     Бабушка сочувствовала мне. Она уговорила меня пойти в лес с Толиком Алесеевым,  высоким, сильным  парнем лет двадцати, который  обещал ей заступиться за меня.
      Пришли в лес. Толик и девчонки собирали ягоды, наклонившись.   Я держался рядом с Толиком.
    Я заметил, что недалеко от меня группируются ребята - Ленька,  Шурик Павлов, Вася Пронякин,   Василек Любкин, Шурик Нюркин, Витя Красных… Они бросали на меня враждебные взгляды, и я понял, что они задумали избить меня.  «Их слишком много, - думал я. -  Толик не сможет меня защитить».
    Нервы мои не выдержали. Я рванул с места и  побежал домой по дороге.  Справа –  возвышенное место, засеянное пшеницей, слева  яр, травяное море.  Позади -  топот ног. Значит, гонятся. Ускоряю движение.  Топот прекращается. Оборачиваюсь: никого.  Куда исчезли преследователи? Не могли же они оставить  меня в покое. Подозреваю какой-то подвох, хитрость. Сбавляю темп. Дорога поворачивает направо. Я бегу по ней. Смотрю, целая толпа через  пшеничное поле несется мне   наперерез. Я пожалел, что не спрятался в пшенице, когда я был вне поля их зрения.  Вряд ли они нашли бы меня.
     Путь  домой, в деревню отрезан. Я развернулся и побежал по логу в противоположную сторону от деревни. В голову пришла мысль бежать в Присынки, где жила бабушка Даша, сестра моей бабушки.
  Я бежал быстро, почти все преследователи отстали. Только Василек Любкин продолжал бежать вслед за мной. Когда мы оторвались от остальных, я сбавил ход.  Василек   догнал меня, и мы мирно  с ним заговорили. Я почему-то сделал вид, что  в Присынки  иду по доброй воле.
    - Давно бабушку Дашу  не видел, - сказал я.
Какое-то время мы шли вместе. Затем он  стал уговаривать меня вернуться назад.
     -   Пойдем домой. Что ты будешь делать в Присынках.  Скоро ночь.
     Действительно, солнце  уже довольно низко висело над землей. 
   Я не был наивным человеком, чтобы поверить Васильку. Но мне надо было возвращаться домой:   если я не приду вовремя,  бабушка Гаша будет волноваться;  кроме того, все равно придется возвращаться домой.  Пусть уж сейчас побьют, чтобы потом больше не гоняли. 
    Я  повернул назад. Мы мирно шли с Васильком, разговаривали, но когда дошли до ребят, он вдруг закричал:
        - Я привел его, ловите.
    Мои нервы  не выдержали,  я  снова побежал. Проскочил мимо своих преследователей. За спиной топот. Я выбился из сил.  Когда я понял, что мне не убежать, я  наклонился, схватил несколько   меловых камней и продолжил бег.  Когда преследователи были близко, я, не останавливаясь, стал бросать камни назад через плечо. Меня догнали, окружили.
    - Ну, бейте, бейте, - крикнул я исступленно.               
    Обидно было: Ленька сам начал драку со мной, а меня гоняют как зайца.
    Меня потолкали, но избивать не стали.  Никому не хотелось  отвечать  за избиение.   

    Когда мне исполнилось тринадцать лет,  травля прекратилась. Этому способствовало несколько причин.  Во-первых, у  меня появился заступник – дядя Ваня, тракторист, который с семьей переехал к бабушке жить. Во-вторых, Славик, насаждавший среди ребят жестокость, ушел в армию. В-третьих, я научился играть на баяне и своей игрой  завоевал в деревне  авторитет.  В-четвертых, все мы повзрослели, стали серьезней. 
     Деревенские ребята стали воспринимать меня как равного, как своего. Я простил их, но  так и не смог забыть о тех унижениях, которым они  подвергали меня в ранние детские годы.