Недолгая дружба

               
               
    Мой одноклассник Саня Захаров был среднего роста, широкоплечий, крепкий, сильный. Его невероятная подвижность сильно досаждали учителям.   На уроках он без устали вертелся, болтал, шалил.
У него были серьезные физические недостатки. Во-первых, уже в первом классе он  носил толстые очки (из-за близорукости его сразу же посадили за первую парту).  Во-вторых, он сильно заикался. Когда он хотел что-либо сказать, его губы всегда долго дергались. Но его недостатки не помешали ему занять ему высокое положение  в иерархии класса. Он был настоящим  сорви-головой. Он умел за себя постоять. Не боялся ни крика учителей, ни тяжелой руки крутого, горячего отца. 
    В то время застенчивый, послушный ученик, я не пользовался его расположением.  Например, когда мы учились в шестом классе, на День Советской армии  он принес в школу кипу  поздравительных открыток, раздал почти всем пацанам, а меня обошел.
    - Извини, я забыл тебе подписать, - сказал он, увидев меня.
      -  Мне и не надо, – заверил я его. 
     Несмотря  на бодрость тона,  я чувствовал себя страшно смущенным и униженным. 
    Мы почти не общались друг с другом, так как у каждого из нас было свое  пространство, свой круг друзей. Но после окончания седьмого класса, в июне,   мы случайно попали в один и тот же пионерский лагерь («Лесная республика»), в один и тот же отряд. Наши кровати стояли рядом. Волей-неволей мы стали много времени проводить вместе, и мне пришлось участвовать в его шалостях и проказах.
      Один раз во время тихого часа он потащил меня купаться в бассейн. 
Пробираясь к бассейну, мы прятались за деревьями. На душе у меня кошки скреблись:  я боялся, что нас поймают и за грубое нарушение дисциплины выгонят из лагеря. Не хотелось расстраивать мать и бабушку. 
     Мы стащили с себя брюки, рубашки и спрятали их в кустах. Свои очки Сашка положил  возле бассейна.  Мы залезли в воду, начали плавать, поглядывая  на берег. Мои нервы были напряжены, и я не получал от купания ни малейшего удовольствия.
    Вдруг на берегу появилась дежурная воспитательница -  необычайно красивая стройная женщина лет тридцати с прелестной грудью, с  башней  волос на голове.
   - Немедленно вылезайте из воды. Идите сюда,  - потребовала она.  Голос у нее был приятный, но строгий.
     Она не знала нас, но я хотел сдаться на милость победителя. 
   - Сматываемся, -  крикнул мне Сашка и рванул к берегу. Я последовал за ним.
   Мы выскочили из воды и в одних плавках скрылись в лесу. Спустя  полчаса мы вернулись назад к бассейну.  Воспитательницы не было. Подошли ближе. Одежда, спрятанная в кустах,  была на месте, но  очки, остававшиеся на виду, исчезли. 
   - Забрала очки, - проговорил Сашка упавшим голосом.
    Без очков Сашка не мог  обойтись. Ему ничего не оставалось делать, как идти к дежурной воспитательнице с повинной головой. 
    Я в кустах ждал его возвращения.  Когда он появился, на нем лица не было.
    - Не отдала, - сказал он дрогнувшим голосом. 
      Неожиданно он заплакал.  Его  тело  сотрясалось, из покрасневших глаз текли обильные слезы, он шмыгал носом. 
     Я никак не ожидал, что Сашка, шалопай, забияка, драчун, будет так горько плакать.
    Его жгла обида. Он чувствовал себя униженным.
- Пусть бы одежду забрала. Пусть. Но зачем очки! – говорил он, всхлипывая.   
Я утешал его как мог:
- Не расстраивайся, Саш. Куда она денется. Вернет. 
Постепенно он успокоился.  Мы пошли в корпус.
     Очки воспитательница вернула ему в этот же день. Сама принесла.  Видимо, она сама раскаялась, что совершила такой неэтичный поступок, так как санкций против нас не последовало.
     Мы больше никогда не говорили с ним про этот случай: было заметно, что ему неприятно вспоминать свою минутную слабость.
      С этого дня Сашка проникся ко мне симпатией. Я понимал, что мы  разные люди, но не мог уклониться от дружбы с ним, и оставшиеся две недели мы были неразлучны.
     Смена  подошла к концу, и мы вернулись в город. Я думал, что наша дружба, несколько тяготившая меня,  завершилась, но я ошибался. 
     Первого сентября, когда мы пришли в восьмой класс,  Сашка предложил сесть рядом с ним. Мне страшно не хотелось пересаживаться  к нему:  внутреннее чувство подсказывало мне, что из этой затеи ничего хорошего не получится. Но неудобно было отказывать, и я пересел к нему за первую парту.
      Как только начался урок, Сашка толкнул меня  в плечо, что-то спросил. Я не разобрал его слов, попросил повторить вопрос и тут же получил замечание учительницы. Через несколько секунд он снова ткнул меня кулаком  в бок. Снова о чем-то спрашивал. Я начал отвечать.
- Прекратите, Гашкин,   - раздраженно закричала на меня учительница.
  Только она успокоилась, сосед снова потребовал моего внимания. 
    С этого дня моя школьная жизнь превратилась в ад. Мой сосед  ни секунды не мог просидеть спокойно. В нем бурлила неиссякаемая энергия.   Он вертелся, как юла.  Каждую минуту  тормошил, толкал меня, что-то говорил, требовал ответа. 
     Из-за него я  не мог  слушать объяснение учителей, не мог подумать о чем-нибудь своем, не мог, как раньше,  почитать   книжку, положив ее под парту.   
     Я не боялся замечаний учителей,  сыпавшихся на меня как из рога изобилия:  в восьмом классе я уже презирал  наших  педагогов.  Но мне нужен был покой. Он же не давал мне ни минуты покоя.  Я чувствовал себя уставшим, разбитым. 
      У нас были несовместимые темпераменты. Он был ярко выраженным холериком, я - меланхоликом. 
    Меня  охватило   чувство безысходности.    Я не мог уйти от него, но сидеть с ним за одной партой мне не хватало сил.
        Через месяц, когда Сашка в очередной раз толкнул меня в бок, моему терпению пришел конец.  Как только  прозвенел звонок, я сказал ему раздраженным тоном:
    - Все! Я ухожу. Больше не могу с тобой сидеть! 
      Я взял свой портфель и перенес  его на последнюю парту, остававшуюся свободной. 
    Был бы я подипломатичней, поопытней, я бы извинился перед ним,  сказал бы ему: «Саня! Я тебя уважаю. Но  не могу сидеть  за первой парте  под носом учителей».  Но мне не хватало дипломатичности, гибкости.  Я не умел лавировать,   хитрить. 
   Мой враждебный тон озлобил его,  задел за живое.   Он назвал меня трусом, паинькой-мальчиком.
- Да я не боюсь замечаний учителей! – крикнул я раздраженно. – Просто ты меня достал.
    Он с ненавистью толкнул меня в плечо.  Я   толкнул его в ответ.  Мы сцепились. Я видел, как на нас  с любопытством смотрят одноклассники.  Он был сильнее меня, активнее.  Через несколько минут он  успокоился, отпустил меня.
   - Что же ты лезешь бороться, если слабее. Если слабее, надо бить! – сказал он. Верхняя губа его подергивалась.
  От стыда я не знал, куда глаза деть. Стыдно перед одноклассниками.    Стыдно перед Сашкой: он хотел дружить со мной, а я устроил скандал.
    Враждебные чувства, которые мы испытывали друг к другу,  вскоре сошли на нет, но друзьями мы уже никогда больше не были.