Дорог мир тем, кто пережил войну

             Мир дорог тем, кто пережил войну, и много потерял,- быть не могло иначе.
А если перенес войну, да не одну, то не осталось слез: он стонет, а не плачет
Что вы знаете о войне? Сказать откровенно, ничего. Называют фронты, армии, битвы. Это – стереотип войны. А за стереотипом стоят люди, их жизнь, страдания, смерть. О героике войны писали все. Мне более других нравятся Эрих Мария Ремарк, писавший о Первой мировой войне. Из тех, кто коснулся талантливым пером Второй мировой войны был Манфред Грегор. Его небольшая повесть «Мост», в которой говорится о трагической гибели немецких подростков, которых одели в униформу, дали в руки фаустпатроны и автоматы, потрясает своей актуальностью. Так нелепа и бессмысленна гибель тех, кто даже из-за школьной парты не вышел. Я в качестве примеров привел умышленно немецких авторов, представителей той нации, руководители которой были зачинщиками обеих войн. Ремарк пишет о солдатах, Грегор о школьниках, и это справедливо. Если в Первой мировой войне из всех погибших 95 % падает на военных, то во Второй мировой войне большую часть погибших составляет мирное население. Их не ставили на военное довольствие, им не выделялась пайка, и они потому больше страдали от голода, чем солдаты; у них не было командира, а следовательно, и не было шанса погибнуть «со смыслом». На них было направлено острие возмездия воющих сторон. Это их уничтожали вместе с жилищами, подвергая бомбардировке и обстрелу. Это их ужас смотрит на вас развалинами Керчи, Сталинграда, Ковентри, Дрездена. Смрадом сожженных тел женщин, детей и стариков тянет от произносимых слов: «Хатынь», «Лидице», «Орадур». Негативами отпечатков тел своих на камнях они напоминают живущим, что они жили в мирном городе Хиросиме, радовались, надеялись, пока на них не низвергнулся ад с небес. Сотни тысяч мирных жителей, умерших от голода в осажденном Ленинграде, – жертвы войны.  Разве эти десятки миллионов погибших мирных людей удостоены того, чтобы о них помнить? Мы, даже в минуты молчания, забываем о них. Мы помним только о погибших в битвах, да и то только в День Победы.
А разве все, кто решил бороться с фашистами, успели что-то сделать? Некоторые, еще не добравшись до линии разорванного во многих направлениях фронта, попали в окружение. Не имея оружия, что они могли сделать?  А освободившись из немецкого плена, с трудом пробираясь к своим, испытывая страх и муки, на что они могли надеяться, наконец, добравшись к своим? Сколько их незаслуженно было осуждено? И гнили они, безвинные, в лагерных бараках, с позорным пятном предателя! В чем конкретно была их вина? Что не покончили с собой, попав в плен? Так часто и стрелять было не из чего!
Просят ветеранов рассказать о войне. Есть среди них, которым есть о чем рассказать, а есть и иные. Скажем, Абдулла Гаибов, таджик с европейскими чертами лица. О принадлежности к Азии свидетельствует смуглость кожи и миндалевидные, черные, как маслины, глаза. Был он до войны учителем начальных классов. Пришла война, повесткой  в военкомат вызвали. Долго добирались до фронта. Первая атака на высоту, занятую немцами. Ударило что-то в грудь. Закружилась земля перед глазами. Упал. Очнулся в госпитале. И пошли один госпиталь за другим. Через полтора года началось выздоровление. Но от инвалидности не ушел. Что мог рассказать боец, если он и немца не видел, и ни одного выстрела сделать не успел?
Есть мифы о войне, и есть правда. Мифы, естественно, красивы – на то они и мифы. И ложатся эти мифы в основание сценария фильма о войне. А в правде больше обыденности, чем героики.
К примеру,  было под Ленинградом маленькое кладбище Красненькое (не знаю, сохранилось ли оно). Пространство между ним и воротами Кировского (Путиловского) завода  хорошо просматривалось во время Отечественной войны, не было закрывающих обзор зданий, не было никаких естественных преград – местность ровная, как стол. Здесь проходила линия фронта. Немцы могли в бинокль видеть, как из ворот завода выезжают отремонтированные танки. Стреляли друг в друга из стрелкового оружия? Да, стреляли. Велся обстрел из минометов и орудий? Да, велся. Сколько времени здесь проходила линия фронта? Да все время блокады Ленинграда, 300 дней и ночей пространство в 2 км оказалось непреодолимым для оснащенного военной техникой, сытого, имеющего огромный боевой опыт врага! Яркой героики для кинематографа в этом противостоянии нет. А ведь в обыденности этой и кроется самая настоящая героика. Ведь хорошо экипированному и оснащенному врагу противостоял обесточенный, голодный, замерзающий город. Подобного еще история не знала. Вот это и есть самый настоящий героизм, обыденный, не броский.  Броский героизм спрессовывается в коротком отрезке времени, но ведь война длилась годы, и на протяжении их гибли люди, и не только на линии фронта, но и очень далеко от него. Я не стану оспаривать величину наших потерь, факт состоит в том, что они составляют десятки миллионов человек. Кто гибнет первым? Неподготовленный, слабый, безоружный и абсолютно безвинный человек. Я вспоминаю сказанное по пьянке одним «бывалым» офицером: «Прислали мне пополнение в роту, десятка два кандидатов всяческих наук, доцентов. Бросил я их в атаку, ни один живым не вернулся!» Я не сомневался в правдивости сказанного. Нужно было только слышать интонацию, с которой все это говорилось. Человек упивался своей властью, своей значимостью, говоря с презрением о погибших по его вине талантливых людях. Так мог говорить  человек, завидующий чужому уму. Нет, он не дал им времени приспособиться, получить хоть какие-то крохи военной науки, а, следовательно, дать шанс уцелеть. Он их отправил на убой, отлично понимая, что эти люди никогда не держали оружия в руках, да и физической силой не отличались.  Я полагаю, что подобное было не единичным явлением за долгие годы войны.
А сколько было случаев, когда боец прибывал на фронт, не имея никакого оружия! Что должен был делать такой солдат? Ожидать смерти того, кто оружие имел?
Можно смотреть на войну сверху, можно снизу, а можно и изнутри. Ведь не секрет, что офицеры-штабисты, находясь вдали от линии фронта, обвешивали грудь свою боевыми орденами значительно чаще, чем те, кто поднимался из окопов в штыковую.
И в тылу миллионы людей ломали себе голову, как накормить голодных детей. Готовили суп из лебеды и картофельных очисток. И наряду с этим существовал черный рынок, на котором можно было купить все, чего только душа пожелает. Откуда попадали продукты и товары туда? Кто умирал с голоду, надрывался, работая по 14 часов за станком, а кто-то обогащался, жировал?
Недаром говорят: «Кому война, а кому мать родная!»
Есть мера чести, достоинству, нет меры подлости и предательству. Человек так уж устроен, что не всегда разбирается, где, что и как?
Мы в Керчи привыкаем к тишине, а война все еще идет. Война идет, но теперь далеко на Западе. О ней теперь мы узнаем из сводок Совинформбюро.
Село поднимает землю. Техники привычной на полях нет. Хуже, чем после революции, потому что лошади тоже «призваны» в армию.
В сводках идет долгое перечисление освобожденных городов. Название многих мне знакомо из уроков географии. Мы слышим об окружении и ликвидации большого числа немецких войск. Происходит с немцами то же, что было с нами в 1941 году. И происходят случаи, на анекдоты похожие
Шла война. До Берлина рукой подать. Одно из танковых подразделений, прорвав оборону противника, устремилось вперед. На брони танков – пехота. Не встречая на пути сопротивления,  танки ворвались в небольшой немецкий городок. Немецких частей в нем не было. Городок жил мирной жизнью и почти ничем не прореагировал на появление частей Советской Армии. На железнодорожный вокзал прибыл с востока пассажирский поезд. Машинист и обер-кондуктор поезда обалдели, увидев русских. Им объяснил  командир танковой роты Глебов, хорошо владевший немецким языком, что поезд дальше не пойдет. Обер-кондуктор, так и не понимая, что произошло, сказал: «Вы не имеете права задерживать поезд! Я буду жаловаться на вас рейхсминистру железных дорог!»
Немецкий гарнизон городка, хоть и был застигнут врасплох, но, вырвавшись из полукольца, бежал на запад, не уничтожив связи, Глебов решил пошутить. Он позвонил на телефонную станцию. Ему ответил нежный женский голосок: «Я вас слушаю!» – «Соедините меня с Берлином!» – сказал офицер. Через минуту в трубке послышалось: «На проводе Берлин. Какой вам номер нужен?» « Соедините меня с бургомистром». – «Соединяю… У аппарата секретарь бургомистра Шварцбах». – «Попросите господина бургомистра». – «Его нет сейчас. Может быть, я могу быть вам полезен. Кто говорит со мной?» – «Бургомистр города Н.» – сказал офицер и тут же спросил: «Как у вас дела?» – «Неважно, говорят, русские уже близко… А у вас как?» – «Русские уже заняли наш город. Обещают скоро и к вам пожаловать!» – «Вы что, шутите? Смею сказать, что это глупые шутки… Я пожалуюсь господину бургомистру!» – «Я предлагаю жаловаться самому Гитлеру!» – смеясь, сказал офицер. – «Кто это говорит?» – «С вами говорит советский офицер майор Глебов!» Трубка умолкла…
Да, враг растерян. Не ожидал, что война на его территорию придет. Но немец есть немец. По одному эпизоду судить о подавленности духа не следует? Огрызается он здорово, и чем ближе к Берлину, тем больше сопротивление. Мы побеждаем, неведомо только, какова цена наших побед? Душою понимаю, что, какова бы ни была цена, но Победа нужна. Нужен мир, по нему истосковались все, от мала до велика. Но сколько людей не увидит победы? Сколько знакомых мне подростков не дождались дня освобождения! Среди них и Петька Лагутин, с которым я до войны учился в одном классе, и Оська Вашкофкер со всегда слезящимся правым глазом (результат неправильно проведенной операции на слезном канальце), и Колька Османов, мой постоянный соперник по вольной, без правил,  и все-таки, честной борьбе...
Город свободен от немцев, он работает. Что он производит, я не знаю. Нас еще до войны отучили от лишнего любопытства. Шпионы нам мерещились повсюду. Вспомните, хотя бы сказку про «Мальчиша-Кибальчиша» и тайну его, Гайдаром созданную? Не тем Гайдаром-внуком, прямым кандидатом на роль Плохиша, а дедом  его – Голиковым!
: «Идет гражданская война. Пылают избы. Ухают орудия. Свистят пули. Гибнут люди. Брат на брата поднялся,  отец с сыном скрестили сабли свои. И носится на своем кауром, помахивая саблей, семнадцатилетний мальчишка, по имени Аркадий, по фамилии Голиков. В семнадцать лет стать командиром полка совсем непросто, непросто командовать бородачами? И совсем непросто получить высшую награду республики – орден боевого Красного Знамени! Но труднее всего перейти к новой, мирной жизни. Сменил Голиков саблю на перо с чернилами, и фамилию сменил, став Гайдаром. А что, совсем неплохо звучит – «Гайдар!» Из под пера Гайдара вышли книги, высоко идейные, полные коммунистической морали, на детей рассчитанные. Раз дошли они до сердца ребенка, до души его добрались, и расшевелили ее, значит – неплохой детский писатель из Голикова-Гайдара получился! Героем его книги стали называться дети, добро творящие, не для показу, а от души идущие. Тимуровцами стали они называться. Все в красных пионерских галстуках. Значит, знал какую-то тайну Гайдар, раз дети, не проверяя, поверили в нее.
Не забыл Гайдар и о прежнем своем, революционном служении. Взялся за оружие, когда в июне 1941 года застонала земля наша под сапогом германца. Не командиром пошел Гайдар, понимая, что устарели конь и сабля, рядовым пошел. И не стал дожидаться, когда позовут, сам пошел – добровольно. Не сохранил головы своей, пала она во втором бою, в первом пуля пощадила его. Остались книги его. Придет время и к книгам его с пренебрежением отнесутся. Что поделать, память привередливая дама, угодить ей, ох, как трудно!
И вспомнил я ушедшего в иной мир писателя не потому, что захотелось мне поднять упавшее знамя из рук его, а потому, что стыдно мне за внука Гайдара. Настоящий «Плохиш» из него  получился. И на службу к буржуинам пошел, да и сам в буржуина превратился. Да не в простого буржуина, а в буржуина, предавшего идеалы деда, наплевавшего в память его. Впору писать роман не под названием «Отцы и дети», а «Деды и внуки». И герой для этой книги готов, с животом большим, мягким, словно яйцо, сваренное всмятку, с тройным подбородком, круглым, как луна лицом, и слишком влажными губами.
Да, и какой тайной мог владеть Гайдар-внук, Только той, которую вручили ему покровители из-за океана, как ограбить до ниточки народ русский? А вот от героя книги Гайдара-Голикова раскрытия тайны добивались  буржуины? Тайны великой. А чем она являлась, сама тайна, за которую жизнь отдал Мальчиш? Кто знает?  Все у нас является военной тайной. Недаром анекдот о ней ходил такой: спрашивают красноармейца
Женат?» Отвечает: «Военная тайна!» «А что несешь?» Отвечает: «Патроны!»
В принципе, видно, что не вернулась сила к городу. Нет сполохов огня по ночам над доменными печами металлургического завода. Контуры их видны днем, но мертвы они, нет людей рядом. Не дымятся трубы аглофабрики вблизи Самостроя. Ребрами чудовищного динозавра  кажутся переплеты металлических конструкций и межэтажных перекрытий Керченского коксохимзавода им. Кирова. Вздыхают по знакомому труду работницы Керченской табачной фабрики. Не возродится никогда она, а цеха заполнят токарные, фрезерные и другие станки. Судоремонтный завод будет на месте фабрики. Прежде от работы ее ни звука не было слышно окрест. Теперь стуки по стальным корпусам напоминают многократно усиленную работу дятла – стучат молоты и молотки, ржавчину сбивают, заклепки ставят.