Дедовы санки

Стояли угрюмые серые январские дни. Второй день не утихала метель. Согнувшись, прячась от ветра и липкого снега, люди гуськом пробирались к остановке. Наконец-то добралась до места.

В огромном здании, называемом горожанами «Пенсионный», под кабинетами образовывались очереди. Мне повезло. Я присела с краю скамейки. Несмотря на плохую погоду посетителей прибавлялось. Интересно было наблюдать, за вошедшими с улицы. Все были будто нарочно облеплены снегом. Пытаясь отряхнуть белые хлопья, люди колотили себя по плечам, рукам, шапкам. Моё внимание привлёк пожилой мужчина, который помог отряхнуть снег с одежды женщины. Снял шапку, что-то спросил в окошке у информатора и мелкими шагами направился в нашу сторону. Я уступила ему место, сама устроилась напротив, опершись о стену.
В помещении, хотя и горел свет, всё равно из-за серой погоды на улице было темно, неуютно. Кто тихо, кто громко разговаривал и под этот установившийся гул дремалось. И вдруг меня заинтересовал  красивый бархатный голос мужчины, который сидел напротив. Он обратился к соседу.

– Настоящая зима, как раньше, – сказал он протяжно, чуть улыбаясь.
– Да-а! – Cоглашаясь, тот кивал головой. – Бывало, по самую крышу наметёт, что через трубу приходилось выбираться.

 Они предались воспоминаниям. Старикам было примерно лет по восемьдесят, может чуть больше. Тот, который повыше и поплотней, наверно, бывший начальник. Речь его была уверенная, спокойная и очень приятное лицо. Мне показалось, что он посмотрел прямо мне в глаза своими светлыми глазами, чуть-чуть улыбнулся и продолжил разговор о зиме. Потом они хвалились большими семьями, внуками. Каждый вспоминал свою работу. Нахваливали социалистический стой. Я слушала их, невольно осматривала и сравнивала напротив сидящих. По одежде видно, что куплена лет двадцать назад, а то и больше. Дед, которому уступила место, наверно, был рабочим. Лицо его было в глубоких морщинах. Руки, в которых держал кроличью шапку и пакет, наверно, с документами, были большими с выпуклыми венами. Ногти тёмные, подумалось, что он до сих пор справляется по хозяйству. Говорил быстро и чуть шепеляво, так как не было нескольких зубов. Его пальто казалось поношенным, по сравнению с курткой собеседника.

Вошла молодая женщина с ребёнком, она поставила ярко красные расписные, пластиковые, санки в угол и пошла, волоча за собой маленькую девочку.

– Хм! – Усмехнулся старик с кроличьей шапкой. – Разве это санки? Ну, разве что красивые. А толку? Вот мой дед мастерил большие, мы на них за дровами ездили, а маленькие – нам с сестрой кататься. Они, знаешь, такие были, – он сжал кулак тряхнул рукой, показывая надёжность санок, добавил, – ого-го!
– Мы ещё не познакомились. Вас как зовут? – Обратился  старик в куртке.
– Николай, – потом добавил, – Иванович.
– Очень приятно. А меня Виктор Фёдорович. Я вот вспоминаю такой случай из детства. У нас за селом была крутая гора. Зимой катались на ней кто на чём. А однажды с ребятами решили взять сани с фермы, они были огромными, благо, что не далеко тащить. Уселись в них, наверно, человек двадцать, а то и больше. Санки летели как пуля, даже шапка с головы слетела .Глаза закроишь и слышишь шум ветра и ребячий крик Страшно, боишься перевернуться И каждый раз думаешь, что больше не поеду . Катились далеко, быстро, минуты две-три, а наверх их тащить тяжело. Я тогда у тулупчика своего рукав вырвал. Маменька ругалась. Весело жили дружно, хотя и бедно. – Он оживился и опять улыбнулся.

– А я помню, как однажды накатался так, что от страха чуть не умер. – Николай Иванович нахмурил брови, и губы его чуть дрогнули. – Во время войны дело было, мне седьмой год шёл. В сорок втором немцы нашу деревню заняли, и приказали всем добровольно сдать оружие. У кого найдут, расстреляют.

А я как-то с дружками набегался, промок весь, есть охота. Прибежал домой, а тут дед мой говорит: «Постой, Колюшка, давай на санках покатаю, хочешь? Далеко-далеко покачу».
Сопротивляюсь, на печке согреться хочется. Он мне: «Я тебе сейчас подстилку вынесу и хлеба, ты только погоди», – настаивал дед. Надулся, сел на завалинку, от обиды ногой качаю, стучу по санкам, а солома с них падает, и звук непонятный слышится. Дед выскочил из хаты, меня за руку схватил, тащит, я упираюсь, кричу. Он поправил солому, тряпку постелил, и усадил меня, будто вдавил. «Сиди, Колюшка, потерпи, родненький! Ни слова, прошу, не говори. Покатаемся и дров наберём. Понял меня?» – Он тяжело дышал, строго посмотрел на меня, погладил по голове и поцеловал. Дёрнул за верёвку и санки поехали. Он шёл огородами, ноги его проваливались в рыхлый снег. Я услышал, как в нашем дворе разговаривали немцы, обернулся и увидел плачущую мать. А дед увозил меня всё дальше и дальше. Было очень холодно. Темнело. Откуда-то появились два фашиста. Помню, что дед объяснял им, что мы едем за дровами. Один ощупал его, внимательно посмотрел на меня и приказал: «Руки вверх!» – Дед подчинился. – «И ты», – обратился он ко мне, направляя автомат на меня. Не то от холода, не то от страха меня затрясло. Слёзы покатились градом. Окоченевшие руки не слушались.

– Мы за дровами едем, отпустите, пожалуйста, – жалобно, несколько раз повторил дед.
– Иди! – Плохо по-русски разрешил немец. И они направились в сторону деревни.
Дед сильно потянул верёвку, санки наклонились и я соскользнул вместе с подстилкой и соломой. В мгновенье он прыгнул на санки. Немцы , отошедшие от нас всего на какие-то десять пятнадцать шагов, обернулись на шум, немного понаблюдали за нами, потом засмеялись и неторопливо удалились. – Голос Николая Ивановича иногда вздрагивал. И сейчас он смотрел не на меня, а куда-то вдаль. Немного помолчав, продолжил.

– Обалделый от увиденного, я ничего не мог понять. Дед тем временем заворачивал в подстилку винтовки, на которых я только что сидел. Схватил всё, и ушёл вглубь лесочка, приказав мне оставаться на месте. Хотя и было темно, я заметил вдалеке несколько фигур. Дед вернулся с охапкой веток и палок. Вручил их мне, и мы поехали домой. – Николай Иванович замолчал. Глаза его заблестели, вздохнул и неторопливо продолжил. – Не раз потом меня дед катал на санках в ту сторону этого лесочка. Уже после, когда был большим, отец рассказывал, как партизанил, и про то, как несколько раз дед со мной на санках привозил ему и его товарищам оружие и продукты.

Гул в коридоре не смолкал, только тихо сидели Николай Иванович и Виктор Фёдорович. Каждый думал о своём. Когда уходила, простилась со старичками. Направляясь по длинному коридору к выходу, слышала разговоры стоящих в очередях пенсионеров, жалующихся на высокие цены ЖКХ, лекарства, что иногда не хватает денег на еду.

Буря на улице стихла. Сквозь серые тяжёлые тучи появились лучи солнца, и от этого снег становился ярким и блестящим. Недалеко от меня, виляя по расчищенной дворниками дороге, молодая мама везла девочку в расписных, красных саночках. Я тоже решила пройтись до дома пешком и всю дорогу вспоминала беседу двух пожилых мужчин, и непонятное волнение не оставляло меня не на минуту.