Сон пока ты еще школьник

               
                Спасибо Любомиру, Габриэлю, пережитому дню, мыслям и прочим, повлиявшим на написания произведения.
 
   
   Я иду рядом с какой-то девушкой. Кто она такая? Каким образом свела нас жизнь и почему мы вообще идем рядом? Эта нить потерялась еще вначале сна. Ее уже будет трудно отыскать.
   Девушка одета в легкое шелковое платье темно-зеленого цвета. Платье заканчивается чуть выше колен. Я смотрю на девушку и она вызывает у меня желание (это всего лишь ночная эрекция, не больше). Девушка имеет красивое лицо, хотя красота ее лица меня особенно не затрагивает. У нее длинные каштановые волосы, хотя, скорее всего, волосы чуть светлее, чем просто каштановые. Лицо у нее не круглое, более прямоугольное, но весьма сексуальное. Видно, у меня мало навыков писателя, чтобы толково описать то, что я вижу. Но попробовать стоит, и я, в целом, именно этим и занимаюсь. У девушки довольно бледная кожа. Мне кажется, она должна курить. Вскоре я в этом убеждаюсь. Она достает (откуда?) пачку сигарет. «Прима» или «Winston» - думаю я, глядя на синюю пачку. Вот она закуривает. Откуда она взяла зажигалку?
   Мы оказываемся в каком-то огромном помещении. Я узнаю это место, но не могу вспомнить, откуда оно. Я понимаю, что это зала какой-то огромной католической церкви. Огромные своды колонн нависают надо мной своим серым величием.
   Девушка все время не смотрит на меня. Черт, куда она вообще смотрит? Она все время смотрит прямо. Она даже не думает заговорить со мной. Может быть, разговор был, но я не могу сейчас вспомнить о чем. Какие-то воспоминания начинают появляться или это просто мой мозг в желании найти ответ сам придумывает разговор, которого, возможно, никогда и не было. Ведь это всего лишь сон. Здесь все может взяться неоткуда и уйти в никуда.
  Неожиданно я слышу сильный треск и шум. Земля разверзается и из-под пола той церкви, в которой я нахожусь, вылезает огромный монстр. Я понимаю – это Люцифер. Сам Люцифер пришел за мной. Я смотрю на девушку. Она все так же нерушимо смотрит прямо. Что за черт! Я чувствую страх, необъяснимый, животный страх. Волосы на голове, такое ощущение, начинают ходить ходуном. «Он может вызывать в душе чувство необъяснимого страха,» - слышу я голос девушки. Но она все так же стоит и смотрит прямо перед собой. Прямо на Люцифера. Она ничего не говорила. Ее голос (если это вообще был ее голос) прозвучал у меня в голове. Телепатия?
   Я бегу вперед, в сторону от монстра, появившегося из-под земли. Но я чувствую, что, сколько бы я не бежал, он всегда будет рядом. Какое-то чувство тоски обволакивает меня, и я останавливаюсь.
   Я возвращаюсь к девушке. Теперь она стоит у стены. Я пытаюсь не смотреть на монстра. Меня до сих пор прошибает страх. Девушка стоит и вроде бы курит сигареты. Я наклоняюсь над ней и мы о чем-то разговариваем. Разговариваем мысленно.
   Только вот о чем?
   
  Следующая сцена – я сижу в зале, наподобие кафедры в каком-нибудь университете. Пол идет под уклон: от двери, где он находиться на своей наивысшей точке, до «трибуны», где обыкновенно сидит преподаватель и где пол находиться ближе всего к морю. Я оглядываюсь и вижу, что половина людей, сидящая в зале – мои знакомые. Вот сидит Марина Д., наша школьная отличница, а вот сидит кампания «балдеющих от жизни»: Рома, Влад, Макс и с ними еще человек не нашей национальности Марат.
   Почему я здесь? Пытаюсь вспомнить вчерашний разговор с девушкой в темно-зеленом платье выше колен. Вспоминается худо. Какие-то нити вроде бы наклевываются, но, может быть, это опять лишь выдумка мозга. Единственное, что я помню точно, так это то, что у нас здесь назначена встреча с дьяволом – вчерашним монстром, вырвавшимся из-под пола церкви.
   Меня опять пробивает страх и вчерашняя меланхоличная тоска. Всех остальных в зале, видимо, тоже. Не успеваю я подумать о том, как всех этих людей, столь разных, занесло сюда, на подписание договора с дьяволом, Сатаной, Люцифером, как подымается шум. Люди желают сбросить с себя тоску и страх. Я понимаю это желание.
   Какая-то девушка рядом сидящая говорит мне с улыбкой что-то смешное про дьявола, я не помню что, но что-то точно очень смешное. Я оборачиваюсь в сторону Марата и кричу ему: «Ты Его видел?» Марат: «Да» Я: «Пидарас, ****ь!» Марат смеется. Я только что матерился, хотя в обычной жизни к этому почти не прибегаю.
   Но над этим фактом не дает мне подумать появившийся из неоткуда молодой человек в элегантном темно-синем костюмчике. Он становиться возле трибуны и начинает говорить нам про что-то. Может, про большие возможности, имеющиеся у нас, а может, и про то, в какой мы сейчас жопе. Он говорит долго, а сидящие перед ним люди начинают вскипать от возмущения и злости. В этом порыве они едины, а я смотрю на них и не чувствую себя частью этого единства. Впервые перед глазами встает образ ПЛАНЕТЫ.
   Разговор добегает своего конца. Двери, огромные двери, ведущие на выход из зала (интересно, как можно было их не заметить?) вдруг закрываются. И люди, продолжая кричать от негодования (какое смешное слово), встают со своих мест и смотрят в сторону дверей. Я отчетливо вижу Марата, который в едином порыве со всеми гневно смотрит в сторону дверей, напоминающих ворота в замок, которые уже закрылись. Он смотрит так, как будто этот его взгляд может что-то изменить.
   Тем временем лицо молодого человека искажается. Это уже не лицо молодого и прекрасного мужчины, а лицо монстра, вылезающего из-под пола церкви.
   ЕДИНСТВО РАССЫПАЕТСЯ
   Меня пробирает ужас, который я испытал вчера. Это еще не морда вчерашнего зверя, еще нет рогов, лицо более-менее напоминает человеческое, но я чувствую ужас и понимаю, что все остальные тоже его чувствуют.
   Мы одни в нашем страхе, когда страх возникает прямо перед глазами, а не является лишь отблеском воспоминаний.
   Пытаясь укрыться от страха, слушая, как постепенно ускоряясь, бьется сердце, я закрываю глаза и делаю шаг назад, во тьму сознания.

   Дальше мы еще некоторое время были вместе. Мы играли в Его игры зимой, это я точно помню. Мы играли в них и летом, но именно зимой мы перестали играть. Чересчур большой был страх. Каждый из нас жил своей жизнью, и только простые игры объединяли нас, хотя Его присутствие всегда ощущалось. Вот так и тогда: дьявол словно бы сам бегал с нами, когда мы, беззаботно, как дети (а может, мы и были детьми тогда?) играли в снежки. Страх пробирал нас до костей, кого-то больше, кого-то меньше, но он был у всех. Мы еще были вместе, но постепенно нас становилось все меньше и меньше.
   Куда уходят остальные?
   Ответа на этот вопрос я не знал, но чувствовал. Все мы живем в страхе, единство может заглушить страх, но побороть его нужно самому. Сейчас мы еще были вместе, но, глядя на нашу постепенно убывающею кампанию, по телу пробегал мороз.
   Я вижу Диму – своего школьного приятеля. Я бегу к нему. Мамочки, сколько снега! Я кричу ему про то, что сейчас наконец-то можно позвать поиграть с нами третьего, черт, как же его зовут, тоже нашего общего хорошего приятеля в снежки. Как-то надо договориться и поедем, поиграем. Снегом за шиворот друг другу наваляем!
   Дима вначале улыбается и смотрит на меня (или вскользь  меня?), а затем поворачивает голову на меня и говорит одну единственную фразу:
   - Сейчас не время для игр.
   Я замечаю, как сильно он похудел. Это ведь был упитанный мальчик. Что с ним произошло? Что? Сейчас кожа на его лице обвисла, видны скулы, лобная кость. Почему сейчас не время? Почему?
  НУЖНО ПОБЫТЬ ОДНОМУ.

   Я живу на планете. Такой прекрасной планете, увитой зеленью лесов. Здесь довольно сумрачно, но почти всегда светит закатное солнце. В остальную пору здесь царят сумерки. Здесь летают огромные птицы, что-то наподобие птеродактилей. Но они не тронут меня. Они всего лишь порождение моего разума. А это – мой мир.

   Его звали Леша. Алексей. Мы с ним бегали вместе. Это был мой хороший, возможно, даже лучший друг детства. Я не помню точно, как он очутился среди нас и, более того, вообще не помню его присутствия ни на том собрании, ни в церкви. В церкви, правда, было небольшое количество действующих лиц, да и ему там не место было, ведь каждого привело что-то свое на собрание, а насчет собрания, так там было столько людей, что он мог запросто затеряться среди них. Но я все равно не помнил его присутствия там. Иногда память показывала его лицо среди других лиц. Грустное лицо с глазами, смотрящими куда-то вниз. Но вряд ли это было.
   Но суть не в этом, и для нашей истории это вряд ли имеет большую важность. Я помню точно, что мы бегали вместе. И это важно. Не помню даже, как мы нашли друг друга, живя каждый в своем собственном мире. Во время общих занятий наши миры на это время пересекались, планеты словно бы соприкасались своими осями. Благодаря этим общим пробежкам страха становилось меньше. По крайней мере, на первое время.
   Со временем я стал уставать от бега. Моей сосредоточенности спортсмена не хватало после того, когда наш бег стал рутиной. Все чаще во время бега я отдалялся от нашего молчаливого, но упрямого единства. Все чаще уходил в мир собственных кошмаров и видений. Были моменты, и Леша и вовсе на секунду скрывался под какой-то пеленой от моих глаз, но спустя пару секунд возвращался обратно.
   Ему хватало слепого упорства. Я уверен, он боялся не меньше меня, но он смог сконцентрировать все свое внимание на беге даже тогда, когда уже все стало таким обыденным. Он все время молчал и бежал, в его глазах усталость перемешивалась со страхом, но он сцеплял губы и бежал дальше. Я таким похвастаться не мог.
   Однажды мы забежали на дорогу, по бокам уставленную высоким алюминиевым забором. Мне стало страшно. Дорога пугала меня своей притисненностью. Бежать можно было только назад, но Леша бежал вперед, а я не хотел его просить о том, чтобы вернуться назад. Мы продолжали бежать вперед, и скоро света стало меньше. Еще совсем недавно светило обеденное солнце, а сейчас были холодные сумерки. По телу пробежал мороз. В сознании мелькнуло слово: палачи. Сейчас я попаду в руки к палачам, каким-то инквизиторам, маньякам из всех тех фильмов ужасов, что я смотрел когда-то. Они будут пытать меня, мучить. Детский, но очень сильный страх охватил меня.
   Дорога разделялась. Влево виднелось поле, там был простор. Направо продолжался забор. Ноги сами понесли меня направо. Леша побежал налево. Я еще слышал его дыхание, когда увидел, что дорога привела меня в темное помещение, вроде бы подвальное. Тут были палачи – люди в темных капюшонах. Я понял, мне не убежать.

   После этого я окончательно стал пленником своего мира. Такое ощущение, мне было запрещено выходить за его пределы. Страха было уже мало, хотя он всегда был. Наши пробежки с Лешей прекратились.
   Но он не бросил меня. Каким-то образом он сумел донести в мой мир новость. Он сумел выбраться за пределы своего мира на его спутник. Продвижение не большое, но открывающее новые горизонты. Скоро я смогу увидеть этот спутник, озаряемый красным сиянием. Это будет свет, идущий от планеты по кругу и создающий огромное круглое пятно на вечернем небе. Если я захочу туда попасть, я смогу сделать это.
   И вот пришел вечер этого дня. Я увидел это огромное красное пятно на небе. Это было прекрасно. Планета, излучающая свой собственный свет, хотя, возможно, это было отражение солнца, или какой-то пролетающей кометы, звезды из другой Галактики.
   Я смотрел на это зачарованными глазами, и вдруг мысленно очень сильно захотел очутиться там. Мысленно я уже видел, представлял себе эту планету. Расстояния вдруг растянулись перед глазами, слились во что-то одно, а сам я, преодолевая тягу собственной земли, вырвался из атмосферы и оказался там, на его планете.
   Что было потом, я не помню. Наверное, мы бегали. Я видел перед собой другие планеты, находившиеся вблизи друг к другу, видел горы, степь. Я помню, я бежал. И это было прекрасно. Я чувствовал себя свободным.
   Но я задержался в чужом мире, пора было возвращаться назад, домой. Мысленно я нацелился на свою планету, которая виднелась совсем рядом. Я вылетел с орбиты спутника Лешиной планеты, но, ворвавшись в атмосферу, я задумался про особенности этого и на секунду испугался. Всякое тело, попадающее в атмосферу, если оно не очень огромных размеров, сгорает. Я испугался этого и испугался сильно. Мысли заползали во мне, как червяки в мокрой от дождя земле, и я почувствовал запах собственной обгоревшей кожи. Я сгорал живьем. Мне захотелось закричать, но вряд ли я успел.

   Дьяволу/Люциферу было грустно уничтожать эту планету. Она была по-своему прекрасна, но она была пуста. Пустые планеты не нужны Вселенной.
   Он уничтожил мою планету с выражением легкого жаля в глазах. Она сгорела во тьме.

                Единство других миров (небольшая вставка)

   Каждый из нас сохранял свою отрешенность от других, погрузившись в себе. Только несколько людей, не насытившиеся жизнью, не взявшие от жизни того, чего они хотели и для чего им нужны были представители противоположного пола, сохраняли единство.
   Эти спряженные миры были грустным явлением. Люди, населявшие их, постепенно отошли от человеческого разнообразия мысли, и полностью сосредоточились на своем, самом сокровенном.
   Здесь не было секса. Мало кто хочет одного лишь секса, обыкновенно все мы хотим чего-то большего. Хотеть лишь секса может только человек, уже занявшийся им и знающий, что это такое.
   На этой планете ходили динозавры, бывшие когда-то людьми (мальчиками), многие из них представляли тираннозавров, диплодоков, больших на словах зверей, но на вид это были небольшие твари, ползающие по берегу дивного моря. Они жили собственным самолюбием, и со временем оно заменило им жажду девушки. Они жили собой, а девушки, многие из которых превратились в старух с неестественно длинными губами, обвисшими грудями, длинными и тонкими сосками, начинавшей дряхлеть кожей (какая девушка не хочет, чтобы ее любили и такой?) гонялись за этими потерявшими всякое человеческое обличье тираннозаврами и диплодоками. Эта охота, постоянное хихиканье стало смыслом их жизни, они не требовали ничего еще, хотя иногда бывало, что некоторые девушки таки доходили до поцелуя с мальчиками. Они лобызались на берегу моря в закатном солнце, но дальше дело никогда не шло, как не было и настоящего возбуждения. Жизнь этих людей остановилась на одном месте, они даже не замечали того, что их забрали с реальности, где они родились и выросли, что большинство из тех, кто был с ним когда-то, куда-то исчезли и даже не вспоминали о них. Бывали случаи, и девушки вспоминали какого-то парня или какую-то ситуацию из прошлой жизни, но не было никаких попыток понять, а куда это делось.
   Парни любили повспоминать девушек, обсудить их фигуру, размер груди, повыпендриваться, говоря, что завтра «я пойду и добьюсь ее», хотя такого никогда и не происходило и завтра немногим отличалось от сегодня. Большинство тех девушек, про которых они говорили, рядом уже не было. Но они даже не понимали этого.
   А рядом играло волнами прекрасное море, чистое, где почему-то никто никогда не купался.

                Возвращение

   Я исчезаю в небытие. Еще чуть-чуть и вовсе перестану существовать. Я сгорел в атмосфере, но сознание продолжает жить, хотя затухает все отчетливее. Я протестую против смерти. Мозг начинает осознавать, что все происходящее – всего лишь сон, но нужны доводы, чтобы скинуть реальность происходившего. Мой мозг ищет зацепку, и он ее находит. Монстр, появившийся в церкви, был Люцифером, а монстр, представившийся молодым элегантным человеком, дьяволом. Это разное! Это разные твари, но я принял их за одно и то же, что возможно только во сне. Это все сон! Пора просыпаться! А то заспался уже!
   Я ПОНИМАЮ, ЧТО НАШЕЛ СЛАБОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ, А САМОЕ ГЛАВНОЕ, НЕ ТО ОБЪЯСНЕНИЕ. Я ЧЕГО-ТО НЕ ПОНЯЛ, ЧТО-ТО НЕ ОСОЗНАЛ, НО ПОЯВИВШАЯСЯ РАДОСТЬ ОТ ПРОСЫПАНИЯ НЕ ДАЕТ МНЕ ПЕРЕСТАТЬ ЛИКОВАТЬ.
   Я просыпаюсь в своей комнате в своей квартире на девятом этаже. Я проснулся, все, что мне снилось - просто мне снилось.
   КОМНАТА ОТДАЕТ КАКОЙ-ТО НЕРЕАЛЬНОСТЬЮ. АРХАНГЕЛ МИХАИЛ, ВИСЯЩИЙ НА СТЕНЕ, ОТДАЕТ ТРУХЛЯВОСТЬЮ, ХОТЯ РАНЬШЕ ЭТО БЫЛА КАРТИНА, ЖИВАЯ СВОИМИ КРАСКАМИ, ЧТО-ТО ТОЧНО НЕ ТАК, НО ЧТО?
   Я качаю головой, стряхивая сон. Пора вставать.