Другое Солнце. Часть 1. Точка 1

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ГОРОД




«…В глазах других я — часть мира.
Но когда я смотрю на мир со своей точки зрения, я — вне его.
Когда я смотрю на мир, как наблюдатель, я являюсь его создателем с моей точки зрения.
Я не могу принадлежать миру.
В принципе, это можно назвать истиной…»

а/ф «Ergo Proxy»


«Меньше всего ошибается тот, кто с преувеличенной мрачностью считает этот мир своего рода адом и заботится поэтому лишь о том, как бы найти в нем недоступное для огня помещение».

Артур Шопенгауэр







1.Исходная Точка: Север, Дом.



— Йо, Мари-Джа!

Ну конечно! Раз уж снег выпал… Я обернулась:

— Здорово, Ли. И я же просила не называть меня так. Просто Рика.

Рослый китаец в дворницкой робе и серой ушанке на дредастой голове широко улыбнулся.

— Ну прости, систер. Просто мне нравится так тебя звать. Кроме того, это лишний способ напомнить, что Джа с тобой всегда.

Джа — это из-за фамилии, Джалиева. Марика Джалиева. Хотя я всегда прошу, чтобы меня называли просто Рика.

А Ли — это кадр. Таких поискать. Во всём городе едва ли найдётся второй такой персонаж, как Ли. Наполовину русский, наполовину китаец, у него в паспорте так и написано: Михаил Чжанович Ли. А глаза у него голубые, что на абсолютно китайском лице выглядит как минимум необычно. Вдобавок ко всему, Ли — растаман от кончиков наращенных дредов до раскрашенных в традиционные растаманские цвета калоши на валенках. Единственное, что не вяжется с образом — Ли не курит ни травку, ни простые сигареты. Помнится, я как-то спросила его, почему он не курит. Он улыбнулся:

— Понятный вопрос. Ну смотри сама. Вот почему люди курят?
— Не знаю… Чтобы кайф словить? Чтобы удолбаться?

Ли покачал головой:

— Не, ну ты чего. Мы ж не про героинщиков говорим. Хотя не суть. Пусть будет кайф.
— И что?
— И то. Они для этого курят. Или там колются. Или ещё что. А я просто дышу.

Я ничего не поняла. Китаец довольно лыбился. Тут меня осенило:

— А-а, это ты что, Завод имеешь в виду? Типа, с него в воздух всякая дрянь идёт, и ты с неё кайф ловишь, так что ли?

Завод — это Первый Городской Мусороперерабатывающий Завод, чьи трубы дырявят небо в восточной части города. Я в тех краях ни разу не была — говорят, места там неспокойные.

Ли снова помотал головой:

— Не-е… И потом, если бы это было возможно, все бы удолбанные ходили, так? Вот ты же не ходишь удолбанная?
— Да ты, если честно, тоже.
— Не. Я не о том. Ты меня не путай, а то я запутаюсь, потом не распутаешь. Короче, они — курят, а я просто дышу. Поняла?
— Не, что-то как-то…
— А-а, забей, — он усмехнулся. — Не парь мозги. Потом поймёшь. Когда-нибудь.

Смешной он вообще, этот Ли. И в то же время мне всегда казалось, что за его странными, чудными, непонятными фразами кроется что-то… Смутно знакомое. Близкое. Как будто он говорит на языке, который когда-то был мне родным, и который я по непонятной причине позабыла.

— Ладно, Ли, пойду я.
— Ага, давай, систер. Храни тебя Джа.

Снег хрустит под ногами. Серые параллелепипеды домов замерли под грязно-серым небом, похожим на пенку от супа. Наверное, Ли всё-таки лукавил насчёт Завода. Невозможно, чтобы этот воздух не был отравлен, думаю я. Блуждающий по этому серому царству, мой взгляд вдруг выхватывает яркое пятно на стене дома. Видеореклама, вот что это такое.

Там — маленький, слабый человечек, над которым со всех сторон нависли зловещие черные тени. Они подступают всё ближе. Бежать некуда.
И в этот самый момент откуда-то с неба спускается человек в сине-сером трико, плаще и полумаске; на его груди сверкает буква W.
Раскинув могучие руки в стороны, он заслоняет человечка от теней, которые в страхе расползаются по углам.
Серое небо над их головами расчищается, становясь нежно-голубым. Лучи Солнца освещают человечка, асфальт под его ногами сменяется зелёной травкой.
Супергерой показывает ему большой палец и широко улыбается.
Потом он взмывает в воздух, и его плащ застит экран, превращаясь в серо-голубую стену, на которой зритель видит выбитый словно в камне слоган:
«Страховая компания Wall Group. С нами — как за каменной стеной».

Да тут и без вас стен хватает, думаю я. Куда ни плюнь — одни стены.

Дома. В колледже. В магазинах. Куда ни пойди, всюду одни только стены. Как в коробке. И люди: у каждого — своя коробка. Свои стены. Где уж там взяться Солнцу или голубому небу, не говоря уже о травке.

И, как апофеоз этого замкнутого мира, в западной части города стоит Стена.

О Стене знают, по-моему, все, но никто не знает, что за ней, кто её построил, когда и, что важнее, для чего.
Стену видно из любой части города, но я не знаю никого, кто видел бы её вблизи, — кроме Ли, который утверждает, что бывал там. Он рассказывал, что Стена простирается с севера на юг и уходит высоко в небо, будто бы деля весь мир пополам. А ещё, что она словно сделана из зеркал. Он, помнится, так тогда её и назвал — Стена Из Зеркал.

И я бы о ней не думала вовсе, так же, как и все остальные жители города.

Но тогда, в тот день, ко мне пришёл Санька и сказал, что Стена — это…


…


— Стена — это самое главное, — говорит Санька.

Санька Амросов. Мой сосед, живёт в квартире напротив. А ещё — учится в том же колледже, что и я.
Странный он парень.
Вообще, я часто думаю о том, что ко мне тянутся исключительно странные личности. Сначала Ли, теперь вот Санька.
Хотя на вид — вполне обычный парнишка. Белобрысый такой, сероглазый.
Его родители вроде бы переехали в город недавно, потому что Саньку я знаю чуть больше месяца. Однако за всё это время по количеству странностей он, пожалуй, превзошёл даже китайца.

Помню, я тогда отправилась в колледж. Вышла из квартиры — а там он. Сидел прямо на полу лестничной клетки, свесив ноги в пролёт. На меня даже не обернулся, просто сказал:

— А вот ты никогда не думала… Знаешь, если долго смотреть на что-либо через решётку, со временем перестаёшь эту решётку видеть. Глаза фокусируются на том, что находится за ней. Скажем, небо. А решётка словно перестаёт существовать. Но если ты попытаешься до неба дотянуться, неизбежно ударишься о решётку, о которой уже успел позабыть. Так вот я и думаю: а что, если все мы, каждый, с рождения окружены такой решёткой? Как в клетке. Просто за всё то время, что мы смотрим на мир через неё, мы о ней забываем. Но она-то всё равно есть. А? А может, наоборот? Может, решётки нет, но нам по какой-то причине начинает казаться, что она есть, и стоит нам сфокусировать на ней взгляд, она станет видна? И она действительно становится видна, хотя раньше её там не было… Как ты думаешь?

Тут он посмотрел на меня, словно ждал моего ответа. Я не нашлась, что сказать. Тогда он хмыкнул и снова уткнулся в перила лестницы.

— Ну смотри сама. С самого детства нас окружают решётки. У тебя же была детская кроватка, с решёткой?
— Ну… Это ведь чтобы не выпасть из неё…
— Конечно. Ради нашей безопасности. Потом, смотри. На окнах домов, магазинов, больниц, всяких там учреждений — тоже решётки. Заборы. Сетка или решётка, параллельные линии. А если так? Знаешь такое понятие — «сетка вещания»? То есть ловят нас, как рыбу. А телефонные сети? А Интернет? Сетевые онлайн игры. Социальные сети. А сетевые супермаркеты? Не в смысле интернета, хотя и это тоже. Просто, сейчас ведь всё сетевое. Сеть магазинов, сеть автосалонов, сеть ресторанов. Сеть закусочных. «Макдоналдс». Всё для нашего удобства, для нашей безопасности, для экономии времени. Но в результате… У тебя рыбки аквариумные жили когда-нибудь?
— А?.. — я смешалась. Его рассуждения почему-то ввели меня в какое-то странное полузабытье. — Нет, не было…
— Ага. Вот представь: поймали рыбу и запустили в аквариум. Кормят её фирменной едой. В аквариуме работает термостат, чтобы рыба не умерла от переохлаждения. Компрессор-аэратор, чтобы в воде всегда был кислород. Фильтр, чтобы вода очищалась от частиц мусора и водорослей. В аквариуме живут растения, там есть укрытия, коряги, словом, для рыбы там созданы все условия. И рыба живёт, и не думает о том, что когда-то она жила в бескрайнем море. Или океане. И была свободна.
— Угу, и её могли запросто сожрать, — угрюмо заметила я. Картина, которую он рисовал, нравилась мне всё меньше.
— Верно, — он кивнул, — могли и сожрать. Но знаешь, на месте рыбы я бы выбрал море.
— Рыбы не выбирают.
— Уж это точно, выбирать им не приходится… Кстати, рыб, содержащихся в неволе, тоже могут съесть — люди. То есть была ты рыбой, а станешь суши. Что, так лучше?
— Ну я не знаю… И что ты предлагаешь?

Он вздохнул.

— Не знаю. Пока не знаю. Но уверен, выход есть. Понимаешь, мы же не рыбы. Мы не рыбы, рыбы не мы. Значит, у нас есть выбор. Значит, мы можем выбрать, жить ли нам в безопасной клетке, или же в опасности, но на свободе.
— А что, по-твоему, свобода? Что, в деревню уехать, что ли? Или в лесу поселиться?
— Не-ет… — он сморщился, — я не о том. Я в общем говорю.
— В общем, всё с тобой понятно.

И тут я вспомнила.

— Вот отстой, я же на учёбу опоздаю! А ты чего не идёшь?
— А я забил.
— Всё с тобой ясно. Ладно, философ…
— Просто Санька.
— …ага, Санька. А я Рика. Расскажешь потом, до чего додумался!

Мальчишка кивнул.

— Обязательно.

И я убежала.

Вот так вот оно и получилось. Мы иногда пересекались, там же, на лестничной площадке. В колледже я его ни разу не видела. И в гости мы друг к другу не ходили, хотя я как-то раз пригласила его зайти. Но он вежливо поблагодарил и отказался:

— Давай лучше на нейтральной полосе. Так оно правильней.

Этого я не поняла, но согласилась. Дело хозяйское.

И вот, сегодня он позвонил мне в дверь и, когда я вышла, сказал:

— Стена — это самое главное.
— Почему?
— Подумай. Стоит Стена. Никто о ней толком ничего не знает. Даже слухи, и те куцые. Мало того, почему-то никто и не стремится о ней узнать.
— Ну почему это не стремится? — я даже удивилась. — А Ли?
— Это дворник-китаец? Да, он крут, конечно. Но он — особый случай. А я имею в виду обычных людей. Ты никогда не спрашивала, например, у родителей, что это за Стена?
— Да нет… Не знаю почему, но не спрашивала.

И правда. Никогда об этом не думала.

— Мало того, — продолжил Санька, — они и сами о ней не говорят. Ни случайно, ни намеренно. Такое ощущение, что существует какой-то, не знаю, социальный договор, по которому о Стене говорить не принято. Ну, знаешь, как не говорят плохого о покойниках. Или что-то в этом роде. Это одна теория.
— А что, есть и другие?
— Ну, как минимум ещё одна. Есть мысль — ну, у меня, — что Стену видят не все. И для большинства людей там, в западной части города, за парком, просто ничего нет. Я имею в виду, ничего такого, ничего необычного, никакой Стены.
— Погоди, погоди, — я помотала головой, — как это «никакой Стены», когда о Стене знают все?
— А откуда ты знаешь, что о Стене знают все? С кем ты говорила о Стене?
— Ну… — я отчего-то смутилась, — с Ли…
— А ещё с кем? — он улыбнулся.
— Ну, с тобой вот.
— А ещё?
— Слушай, ну чего ты пристал? Не помню я, с кем. Просто помню, что это вроде как общеизвестный факт — существование Стены. Вроде бы об этом в газетах писали… Или говорил кто-то… А может, по ТВ показывали?
— То есть, по сути, ты не можешь утверждать наверняка, что это так?
— Нет, не могу.
— Выходит, Стена — как Кот Шрёдингера: одновременно она и есть, и её нет. О ней знают все, но не знает никто.

Я пожала плечами:

— Может быть.
— Вот поэтому я и думаю, что Стена — это главное. О, кстати. У меня ещё одна теория появилась. Вот прямо сейчас.
— Например?
— Ну, Стена же зеркальная. Так ведь? Что, если её не видят именно по этой причине? Ведь в ней отражается… Город. И небо. Люди. Мир, короче. Так вот, они смотрят на Стену, но видят не её, а отражение в ней.
— Звучит довольно логично. Однако есть нестыковки. Подумай: вот смотрит человек на Стену, видит отражение. Например, отражение Завода? Он же только один, нет?
— А если Стена достаточно далека от Завода, и он в ней не отражается? — задумчиво пробормотал Санька.
— Ладно, допустим. Но там в любом случае будет его собственное отражение! Ну, того, кто смотрит. Не может же он смотреть на себя самого и думать, что всё в порядке!
— А доппельгангеры? — Санька улыбнулся.
— Кто-кто?
— Двойники. Не просто же так о них говорили раньше, не просто же так встретить боялись. Подумай, а что, если Стена на самом деле не одна? Что, если Стены были всегда, если их было много, разных размеров? Что, если весь мир — зеркальная комната?
— Ну, это уж ты загнул, фантазёр.
— Да брось. Хотя, думаю, всё проще. Понимаешь, человек — существо эгоистичное. Это не то чтобы плохо, это просто такой образ восприятия. Антропоцентризм, все дела. Возможно, это связано с тем, что они видят в отражении. Может, они кроме себя, кроме своего отражения и не видят ничего, никакого мира, никакой Стены.
— Не знаю, Сань. Как-то диковато это всё звучит. И потом… Ну, мы же тоже люди. Почему тогда мы видим Стену, а не себя и не мир?
— А ты что, была у Стены? — поинтересовался Санька.
— Нет… Но Ли вроде был.
— Да что ты всё со своим китайцем… Честное слово, даже как-то…

Я хихикнула:

— Ревнуешь?

Он покраснел и фыркнул:

— Вот ещё глупости! Кстати, раз уж у вас такие хорошие отношения, спроси его, что он видел в отражении. Вот и узнаем.
— А чего сам не спросишь?
— А я его не знаю и дружбу с ним не вожу.

«Ну что поделать…»

— Ладно, я попробую. Хотя это проще сказать, чем сделать. Не знаю почему, но с Ли я всегда пересекаюсь так же, как и с тобой. Случайно и… Как ты говоришь, на нейтральной полосе. Я даже не знаю, где он живёт.

Санька почесал в затылке.

— Ну, тогда так поступим. Рано или поздно ты с ним встретишься, так ведь? Так. Вот тогда и спросишь. Всё равно мне ещё нужно кое-что обдумать… Уверен, я многое упускаю из виду. Едва ли я смог бы разгадать тайну Стены вот так вот, с наскоку. Так что… Просто поживём и всё увидим.

На том и разошлись.

…


Я сижу на подоконнике и смотрю в окно.

Вон она, Стена. Не знаю, как они могут её не видеть. Как по мне, так тут кроме неё ничего и не видно. Рядом с ней высотки кажутся низенькими, весь город кажется крохотным. По-моему, проще не замечать его, а не Стену… Наверное, Санька прав. Каждый видит то, что… Что хочет видеть.

Санька… А вообще, разве мне нужно всё это? Ну Стена и Стена. Стоит себе и стоит, как и раньше стояла, и дальше стоять будет. Какое мне до этого дело? Если ему интересно, если Ли интересно, так пусть бы сами и занимались своими исследованиями, я-то тут при чём? Как я вообще оказалась в это втянута?

Всё происходит само собой, словно повинуясь чьему-то замыслу. Звучит банально, но мне кажется, что я не более чем актёр, играющий непонятную роль в спектакле по сценарию неизвестного автора.

Ведь живут же люди. Обычные люди, обычные жизни. Ничего особенного. И казалось бы, чем я-то от них отличаюсь? Меня никогда не интересовали эти философские рассуждения, смысл жизни, вся эта ерунда. А теперь вот Стена… Думаю, проще было бы не знать ничего, не видеть, проще было бы жить, как все, быть обычной студенткой и не думать о стенах. Решётках. Сетках. В конце концов, даже если это аквариум, разве он не удобен? Разве лучше было бы жить, как считает Санька, на свободе и в опасности? Мы же не дикие звери, мы же люди, цивилизованные, современные, образованные.

Но увы.

Я всегда чувствовала, что мир — неправильный. Что с ним что-то не так. Что в нём есть нечто, чего быть не должно. И мне было досадно, что никто больше этого не чувствует. Но потом я встретила Ли, Саньку… И они поняли меня, хотя я толком ничего и не говорила. Предоставляла эту возможность им… Мужчины любят говорить, в конце концов. Любят быть в центре внимания, бравируют своими знаниями, философствуют…

И вот теперь — Стена. И я понимаю, что никуда мне от неё не деться. Может быть, она и есть то самое «нечто»? Тот самый чужеродный объект в таком обычном мире? Что, если Санька прав, и Стен — множество? Что, если мир совсем не так прост, как мне бы того хотелось? Ведь если люди видят то, что хотят видеть… Может быть, мир, который вижу я, на самом деле совсем не такой? Может быть, всё это — неправда? Ну почему, почему я вынуждена об этом думать…


…


Ли попался мне на следующее же утро. Он меланхолично скрёб припорошённый снегом асфальт фанерной лопатой и сперва даже не обратил на меня внимания. Когда я окликнула его, он обернулся и заулыбался:

— Йо, Мари-Джа! То есть Рика! Рад тебя видеть!
— Привет. А ты неисправим, да? Ладно, зови как хочешь.
— Спасибо. Ну, что скажешь? Смотрю, у тебя интерес какой-то есть, да?

Я удивилась:

— У меня что, на лбу написано?

Но в ответ китаец промычал нечто невразумительное. Я вздохнула.

— Слушай, скажи, ты же был около Стены. Что ты видел в отражении?

От удивления Ли даже перестал скрести асфальт.

— В отражении? А почему вдруг такой вопрос?
— Да просто… Это всё Санькины теории. Попросил узнать…
— А-а, это тот парнишка, твой сосед, да? А чего сам не спросил?
— Да кто его знает, — пробурчала я. — Постеснялся наверное.
— Понятно. Но дело в том, что на этот вопрос я не смогу ответить.
— Э… Почему?
— Потому что. Того, что я увижу в отражении, в твоём мире не будет.
— В моём мире?
— Ага.
— А в каком будет?
— В моём.
— А где он — твой мир?
— Здесь.
— А мой тогда где?
— Здесь.
— Ничего не понимаю…
— Ну… Как тебе объяснить. Ты в зеркале кого видишь?
— Как это кого? Себя. Странные у тебя сегодня вопросы…
— Во. Себя. А я — себя. Поняла, да?
— Не-а.
— Ну подумай. Если в зеркале мы видим с тобой разные отражения, думаешь, в Стене увидим одно и то же? Думаешь, вокруг видим одно и то же? Думаешь, живём в одном и том же мире?
— Э-э… Да уж, лихо ты завернул…

Я не знала, что сказать. Слова китайца казались одновременно простыми и сложными, верными и неверными, бессмысленными и наполненными самым что ни на есть смыслом.

— А если… Если мы с тобой смотрим в зеркало вместе?
— Да неважно. Всё равно. Просто ты меня увидишь таким, каким привыкла видеть. А я — тебя. Такой, какой привык видеть.
— Ли, я запуталась… — я жалобно посмотрела на китайца, и это, кажется, его проняло. Он нахмурился, помотал головой и сказал:

— Ну ладно. Хорошо. Сходим вместе.
— Куда?
— Как — куда? К Стене. Ты же этого хотела?
— Э… Ну…

Чёрт. А теперь я должна идти к Стене. Почему я-то? Эх, Санька…

— Только об одном тебя попрошу. Если что-то случится, ты не задаёшь вопросов, а просто делаешь то, что я тебе скажу. ОК?
— Что — случится?

Ли как-то неопределённо пожал плечами.

— Мало ли. Стена всё-таки.
— Ну ладно, как скажешь…
— Хорошо. Тогда будь здесь через 15 минут, я только вещи в дворницкую занесу.
— Ладно…

Он быстро зашагал по аллейке в сторону домов, а я осталась стоять там.

Хорошо хоть сегодня не холодно, подумалось почему-то. Стена… И что имел в виду китаец под «своим миром»? Выходит, у Саньки он тоже свой? Тогда… Что, если того, что я увижу в отражении, в его мире нет? Тогда есть ли мне вообще смысл туда ходить?.. Хотя наверное уже поздняк метаться.

Вскоре Ли вернулся. На нём вместо привычной робы был китайский пуховик и разношенные кроссовки.

— Тебе не холодно?
— Забей. Пошли. Идти-то не очень долго, напрямик так вообще быстро, только напрямик не пройти. Вообще, как показывает практика, самый долгий путь — самый безопасный путь.
— А чего опасного-то? — снова удивилась я.
— Если повезёт — не увидишь.


…


— Ли, а ты давно в городе живёшь?

Он почему-то посмотрел на меня как-то странно, словно не ожидал такого вопроса.

— Ну как… Давно. Более-менее.
— А я просто сейчас подумала, что не могу вспомнить, когда тебя в первый раз увидела.
— Ну, дворником-то я от силы полгода, даже меньше работаю. А до того и не видела, наверное.
— Странно…
— Почему?
— Не знаю. Просто странно. Знаешь, всё вокруг какое-то слишком странное. И люди тоже. Наверное, это я странная. Вот мне всё странным и кажется.
— Нелогично. Если бы ты была странная, тебе бы всё казалось нормальным. А раз тебе всё кажется странным, значит, ты пока что нормальная.
— А почему пока что?
— Потому что со временем странное становится нормальным.
— Привыкаешь?
— Отчасти да. Но главное — начинаешь понимать смысл, что к чему и почему. И тогда уже не странно, тогда уже всё понятно.
— У тебя так?
— Ага.
— То есть тебе всё понятно?
— Более или менее.
— А говоришь, всё.
— Всё относительно.
— А-а, ну конечно. Отмазался.

Снег хрустит под ногами.

Живу я в северной части города, так что идти и правда недалеко, пусть даже Ли ведёт меня какими-то дворами, подворотнями… Внезапно мы натыкаемся на троих рабочих в серых куртках, которые копают траншею. Дорогу перегородил сетчатый забор. На заборе — щит, на щите написано: «Ведутся дорожные работы. Администрация района приносит свои извинения за предоставленные неудобства».

— Тц, — цыкает Ли, — так и думал. Ладно, пошли в обход.

У меня такое ощущение, что рабочие косятся на меня как-то странно, хотя никто из них не говорит ни слова; вообще, они кажутся какими-то куклами, роботами. Лопаты мерно вгрызаются в грунт. На заборе горят красные лампы.

Жутковатое чувство.

— Слушай, а чего они тут копают? — я дёргаю Ли за рукав куртки. Китаец необычайно серьёзен и сосредоточен.
— Не знаю. Неважно. Просто копают, и это значит, что тут не пройти. Вот и всё.
— Ладно… Чего ты так сразу… Я же просто спросила…
— Забей. Уже недолго осталось.

Это правда. Стена, кажется, уже совсем рядом.

Мы идём очередным проулком, когда вдруг сзади раздаются голоса:

— Эй, вы, двое. А ну стоять!

Я вижу — Ли злится! Расслабленный растаман сжимает зубы, сжимает кулаки. Костяшки пальцев побелели от напряжения.

— Ловчие… — цедит он сквозь зубы.
— Я что сказал? Стоять!

И вдруг китаец словно сдаётся. Плечи опускаются, на лице появляется выражение безразличия. Я тихонько оглядываюсь назад и вижу двоих мужчин в черных до пят дождевых плащах с капюшонами, вроде тех, что носит дорожная полиция в дождливую погоду.

— Руки за голову.

Ли подчиняется. Я следую его примеру.

Сильные, бесцеремонные пальцы обшаривают мои карманы, обыскивают мою сумку, извлекая паспорт.

— Так… Джалиева Марика Рустамовна. Куда путь держим? Почему в неурочное время на улице?
— Я… Я…

Мне ужасно страшно.

— Не трогайте девочку.

Я не сразу соображаю, что это говорит Ли. Он сам на себя не похож, даже голос — твёрдый, уверенный.

— Молчать! Так… Ли Михаил Чжанович! Давненько мы с вами не виделись. Даже соскучились.

Второй мужчина смеётся — каким-то странным, урывчатым, лающим смехом. Ли спокоен.

— Вот и свиделись. Забирайте меня, только её не трогайте. Она ничего не сделала.

Я ничего не понимаю. Что тут вообще происходит?

— Ли, кто они такие? Почему?..
— Молчи. Уходи. Сейчас же. Иди той дорогой, которой шли. Иди домой. И не оглядывайся. Поняла? Давай.
— Ли!..
— Я сказал, молчи! Уходи! Прочь!

Я разворачиваюсь и бегу по дорожке что есть сил. Сзади слышится смех, и всё такой же спокойный голос Ли, который что-то говорит этим двоим.

Внезапно прямо передо мной вырастает тень в чёрном дождевике. От неожиданности я вскрикиваю.

— Тихо ты, — Ловчий хватает меня за руку и что-то вкладывает в неё. Меня бьёт дрожь. — Паспорт-то забыла, дурочка. Давай, беги. И больше нам не попадайся. Поняла?

Я бегу, бегу, напрочь позабыв про Ли, про Стену, про Саньку… Дикий, какой-то животный страх гонит меня прочь от этих людей, кем бы они ни были.

Когда я прихожу в себя, то понимаю, что я уже дома.


…


— Он сказал «Ловчие»? — Санька хмурит лоб. — Плохо дело. Я что-то слышал об этом. Вроде бы в некоторых кругах так называют Городскую Службу Безопасности.
— Служба Безопасности? Никогда не слышала. А чем они занимаются?
— Следят за порядком. Типа санитары леса. Ну, то есть города. Ловят тех, кого называют террористами. Никогда не видела по ТВ сообщения о том или ином террористе, обезвреженном ГСБ?
— Нет…

Внутри меня всё замирает.

— Хочешь сказать, они и его… Обезвредили?
— Не знаю… Дурачина, и чего он туда попёрся! И тебя потащил. А если бы они и тебя схватили! Чем он только думал…
— Да заткнись ты!

Санька изумлённо смотрит на меня, хлопая белёсыми ресницами.

— Ты чего, Рика… Ты плачешь? Ну… Не надо, ты чего… Может быть, всё ещё образуется… Может быть… Он ведь никакой не террорист, так? Он же обычный дворник! С чего бы им его…
— Я его попросила! Я! Он бы туда не пошёл, если бы не я! И если бы не ты, между прочим! Он меня защитить хотел, сам сдался, чтобы меня не забрали! А ты! Сидишь тут, философ ты недоделанный! И ещё смеешь его осуждать!
— Да ну, Рика, что ты, я не осуждаю, что ты, я наоборот, я просто…

Я уткнулась лбом в холодную стену. Слёзы текли по щекам. Какое-то время мы сидели молча, как вдруг Санька затормошил меня:

— Рика… Рика, смотри!

Я обернулась и замерла.

По лестнице поднимался Ли — живой и невредимый, по обыкновению расслабленный и равнодушный. В руках у него была швабра и ведро с водой.

— Чего сидим, молодёжь? — спросил он так, как будто ничего и не было. — Давайте, вставайте, мне сейчас этаж мыть.
— Ли… Ли, ты живой… Они всё-таки не обезвредили тебя… Ли, ты как?

Комок в горле, голос не слушается меня.

Китаец глянул на меня с сомнением.

— Я тебя знаю? Ты о чём вообще?

Если бы можно было описать словами тот момент… Но я не могу. Всё рухнуло.

— Так вот что значит «обезвредили», — ошарашенно прошептал Санька. — И правда, куда уж безвреднее…
— Что они с тобой сделали, Ли? Что случилось?
— Да ты о ком, систер?
— Ну, эти… Ловцы!
— Кто? — в его глазах непонимание. — Прости, систер, но ты, кажись, меня с кем-то попутала. Я Мишка Ли, дворником тут работаю. А ты кто? Живёшь тут, да?
— Память стёрли… Бесполезно, Рика, — Санька сокрушённо покачал головой. — Думаю, с ним уже ничего не сделать. Но это кем же надо быть, чтобы такого продвинутого, как Ли, вот так вот легко… Нормализовать?

Китаец тем временем невозмутимо намочил тряпку в мыльной воде, накрутил её на швабру и стал драить пол.

— Слышь, малята, ноги хоть чистые? Не топчите мне тут, а то моешь за вами, моешь… — пробурчал он себе под нос.

Я вскочила, схватила его за куртку, заставив прервать своё занятие, и заговорила, смотря ему прямо в глаза:

— Вспомни, Ли, вспомни. Стена, Ли. Отражение. Ты говорил, помнишь? Того, что увидишь ты, в моём мире нет, только в твоём. Вспомни. Ты хотел мне показать, помнишь? Там ещё рабочие траншею копали. Самый долгий путь — самый безопасный путь, вспомни. Помнишь, как люди кайф ловят, да? Они курят там, пьют, а ты, ты просто дышишь. Помнишь? Ну же, Ли! Помнишь, как ты меня называл? Вспомни! Джа всегда со мной, помнишь? Мари-Джа! Помнишь??

На какой-то момент мне показалось, что в его взгляде промелькнуло что-то от того, прежнего Ли, что-то осмысленное, не нормализованное. На минуту он словно задумался, глядя на меня, но потом виновато улыбнулся:

— Прости, систер. Ничего такого не могу вспомнить. Прости, я не нарочно. Может, потом вспомню. ОК? А пока мне работать надо.

Санька смотрит в пол.

— Может… Может быть, он ещё вспомнит. Знаешь, память со временем восстанавливается. Невозможно вот так вот просто стереть память. Если бы можно было, на этом делали бы неплохие деньги: мало ли кто что забыть хочет. Тем более, его сколько времени не было? Полчаса? Уж больно быстро они его. С другой стороны, много ли я знаю о Ловчих? Это же спецслужбы, может быть, у них всё-таки есть какие-то технологии… Тайные. Кажется, что его воспоминания каким-то образом заблокированы. Наверное, они как-то воздействовали на его мозг и вроде как закрыли ему доступ к воспоминаниям, к примеру, за последний год, или полгода. Но это значит, что со временем он всё вспомнит. Это как амнезия, знаешь…
— И сколько времени это может занять, по-твоему?
— Не знаю. Может, месяц… А может, неделю, а может, гораздо дольше. Или наоборот — меньше. Может быть… — и Санька словно запнулся.
— Что — «может быть»? О чём ты?
— Да нет, забудь…
— Ага, сейчас! Давай выкладывай, философ!
— Ну… Я просто подумал, может, если отвести его туда… К Стене. Той дорогой, что вы шли. Может быть, он вспомнит… Но это опасно, Рика.
— Да уж кто бы спорил…

Санька прав, конечно. Кто знает, может, Ли и правда вспомнил бы всё, если бы я отвела его той дорогой к Стене, но… Мне страшно. Мигом припомнилось лицо того, второго Ловчего, вернувшего мне паспорт.

«И больше нам не попадайся. Поняла?»

Я смотрю на китайца; тот как ни в чём не бывало драит пол лестничной клетки. Внезапно меня посещает, наверное, единственная здравая мысль, которую я вообще способна выдать в таком состоянии.

Я подхожу к китайцу, молча хватаю его за рукав и веду к окну. Он вроде бы и не сопротивляется.

— Смотри, Ли. Видишь? Вон там — Стена? Видишь?

Если сейчас он скажет «нет» — всё пропало. Я не знаю, откуда во мне такая уверенность, но я уверена — это так. Не вспомнит сейчас — не вспомнит никогда.

Ли смотрит в окно. Молча. Молчание длится, наверное, минуту; Санька замер в ожидании, я не дышу. Наконец китаец оборачивается ко мне… И улыбается.

— Молодец, Рика. Я знал, что ты догадаешься.

Слёзы брызжут из глаз; у меня не осталось сил ни на что другое.

Он аккуратно сажает меня на лестницу, постелив на ступени свою робу. Смотрит на Саньку, кивает ему, словно приветствуя. Потом начинает говорить:

— Стена — это, конечно, главное; тут ты, парень, прав. Люди живут, не замечая Стены. Они не то чтобы не могут её видеть, они просто не думают об этом. Им не приходит в голову. Они смотрят не дальше своего носа. Поэтому о Стене знают только те, кто задумался — по той или иной причине. Такое бывает, иногда. Видеть Стену — значит ступить на первую ступень развития, скажем так. Чем ближе ты подходишь к Стене — тем больше видишь и понимаешь. И тогда мир вокруг начинает… Открываться. На деле-то сам мир не меняется, просто ты начинаешь смотреть на него по-другому. Смотришь дальше, видишь больше. Ловчие — они для того и есть, чтобы не давать таким, как мы, подбираться к Стене, ведь иначе они потеряют над нами власть. Они ловят нас, нормализуют, стирают воспоминания, отбрасывают назад, но мы не теряем возможности видеть Стену. Поэтому, если нормализованному человеку дать увидеть Стену, просто поднять голову и указать на неё, он вспоминает то, что забыл. И Ловчие ничего не могут с этим сделать. Против этого они бессильны. Они могут только временно удержать нас. Хотя нормализация — не единственный способ. Нельзя недооценивать Ловчих. У них очень развитая организация, они контролируют практически все аспекты нашей жизни. Поэтому всегда нужно быть осторожным. Рика, — он смотрит на меня, — не волнуйся. Тогда мы не смогли с тобой пройти, потому что ты ещё маловато знаешь, ты ещё только-только начинаешь открывать глаза. Ты ещё сможешь дойти до Стены. И — кто знает? — может быть, даже пройти на ту сторону.
— А что там — на той стороне? — Санька ловил каждое слово. Никогда ещё я не видела его таким возбуждённым.
— Свобода. Я не знаю, что конкретно там находится, но это называется Чистые Земли.
— Чистые Земли… — эхом повторили мы.
— Да. Я знаю одно: попадёшь за Стену — обретёшь свободу и самого себя. И сможешь увидеть  свет Другого Солнца. Вот так.
— Откуда ты всё это знаешь?
— У меня был друг… — казалось, Ли погрустнел. — Он был мне кем-то вроде наставника, Учителя. Он рассказал мне о Стене, обо всём этом… Открыл мне глаза, в общем. Благодаря ему я есть то, что я есть.
— А где он сейчас?..
— Не знаю. Но я надеюсь, что он смог уйти туда. За Стену. Он ушёл к Стене, но меня с собой не пустил: сказал, что я ещё не готов. Сейчас-то я понимаю, что со мной он не смог бы подойти к Стене так близко. Я не знаю, что с ним стало, я ничего о нём не слышал с той поры. Так что я могу только верить в то, что у него получилось. И я верю. Как верю и в то, что получится у меня. И у вас, ребята, тоже. И у многих других… Когда-нибудь человечество станет свободным. Когда-нибудь люди смогут видеть мир таким, какой он есть на самом деле. Я верю в это… Тогда и встретимся.

На площадке снова воцарилась тишина. Я смотрела на Ли, китаец смотрел в окно. Я знала: он думает о своём друге. Интересно, каким он был? И как додумался до всего этого? Наверное, кто-то и ему рассказал… Но ведь кто-то был и первым. Наверное…

— Будьте осторожны, — вдруг сказал Ли. — Берегитесь Ловчих. К Стене не суйтесь, не пришло ещё ваше время. Поняли?
— А как мы поймём, когда оно придёт, время-то? — Санька явно очень хотел, чтобы это самое время пришло пораньше.
— Ну, это не пропустишь, — Ли улыбнулся, — это ни с чем не перепутаешь. А пока просто будьте теми, кто вы есть. И не совершайте необдуманных поступков. Учитесь, думайте, наблюдайте. Да… Хорошо всё-таки, что вы есть друг у друга. Я тогда один остался, — ну, когда он ушёл. Одному всегда тяжелее. Кроме того, если нормализуют одного — второй всегда сможет вернуть ему память. Так что друг друга держитесь.

Мне отчего-то было не по себе от его слов.

— Ты так говоришь, будто уходить собрался…
— Ну… Не сейчас, конечно. Но вообще-то я уже довольно близко к Стене подобрался. Уже вот-вот. Если всё пойдёт без эксцессов, то… Как знать, может, и я смогу. Уйти. Понимаете, дойти до Стены — полдела. Другая половина — найти к ней Ключ, найти Дверь, суметь её открыть, суметь перешагнуть порог… И не стать добычей Ловчих. Вот потому и не знаю, получилось у него или нет. Хотя он был… Он многое знал. Думаю, ему удалось сделать это. Верю… Ладно! — он тряхнул дредами. — Заболтался я тут с вами, а работа ждать не будет. Так что давай, ещё свидимся, молодёжь.

С этими словами он взял швабру и принялся деловито мыть пол, будто ничего и не случилось. Мы с Санькой ещё какое-то время сидели, глядя то на него, то друг на друга, но в конце концов встали и разошлись по квартирам.


…


Всё же любопытно, думаю я. И что ты прикажешь мне делать теперь, Ли?

«Учитесь, думайте, наблюдайте… К Стене не суйтесь, не пришло ещё ваше время…»

Итак, раньше это казалось досадным недоразумением. Словно меня вовлекли в какую-то дурную игру, втянули случайно, как оказывается втянутым в какой-нибудь социальный опрос или эксперимент случайный прохожий, не дошедший вовремя до дома.

Но раньше-то я могла просто слушать Ли и Саньку вполуха, всё равно я ничего не смыслю в этих высоких и не очень материях.

Однако после того, как Ли схватили и нормализовали… После того, как я отправилась с ним к Стене… После того, как я — снова я! — умудрилась вернуть ему память после нормализации… Всё это в некотором смысле означало повышение степени вовлечённости.

«Но стоит сделать лишь шаг и вступишь в игру, в которой нет правил…»(1) — эту песню китаец иногда напевает, когда подметает или скребёт лопатой тротуары.

И теперь, получается, я уже не просто случайный прохожий, и отмолчаться мне не удастся, и отшутиться тоже, особенно учитывая тот факт, что Санька — апогей серьёзности — вообразил, что мы с ним вроде как Избранные, а Ли, значит — Великий Наставник, который укажет нам путь к просветлению, или к чему-то такому. И он, — Санька то есть, — понятное дело, приложит все усилия для того, чтобы «избранность» свою оправдать…

Вот почему мне нравится Ли. В нём этого нет, абсолютно. Никакой «избранности». Его знания не мешают ему быть простым дворником, классным парнем, способным поговорить на практически любую тему.

«Забей, не парься».

Другое дело — Санька. Доморощенный философ, вдруг осознавший, что его теории и выкладки оказались близки к истине. И более того…

Ну а что же я?

Что — я?

Я?

Почему-то я не чувствую ни душевного подъёма, ни сопричастности какой-то великой тайне, ни желания эту тайну разгадывать.

«Стена — как Кот Шрёдингера: одновременно она и есть, и её нет. О ней знают все, но не знает никто…»

И вот ещё что интересно: когда я рядом с ними, вместе ли, по-отдельности — я всегда чувствую себя как… Как футбольный болельщик. Или как фанат какой-нибудь поп-звезды. Синдром стадиона. Вместе мы сила. Эйфорическое бессознательное. Я плачу, я боюсь, я радуюсь, я злюсь. Я не могу найти слов.

Но когда я остаюсь одна…

Мне что — всё равно?

Правда что ли?

Совсем-совсем?

Я смотрю на часы — «21:21». Всегда так. Как ни посмотрю — там обязательно окажется какое-то подобное число. Словно сбой. Или, может, наоборот — знак? Кто знает.

Эти двое раскопали в моём сердце почти протухшее семечко сомнений в мире, а раскопав — обильно полили и удобрили, взрастив уже небольшой, но упрямый росток. И теперь мне нужно что-то с этим делать, хочу я этого или нет.

Хе, приходит в голову шальная мысль: а что, если сдаться Ловчим? Нет, ну правда. А они меня нормализуют. И я снова всё забуду. А потом главное — держаться подальше от Саньки, чтобы не ткнул снова носом в Стену. Потому что Ли, как мне кажется, этого делать не станет.

«Люди живут, не замечая Стены. Они не то чтобы не могут её видеть, они просто думают об этом. Им не приходит в голову. Они смотрят не дальше своего носа… Рика, не волнуйся. Тогда мы не смогли с тобой пройти, потому что ты ещё маловато знаешь, ты ещё только-только начинаешь открывать глаза. Ты ещё сможешь дойти до Стены. И — кто знает? — может быть, даже пройти на ту сторону…»

Когда выходишь на дорогу, оказывается, что всё, что ты можешь делать — это идти по ней. Или не по ней. Неважно — но идти всё равно придётся. А уж дорога под твоими ногами возникнет сама. Но, чёрт побери, почему, с чего вы решили, что я вообще хочу куда-то идти??

Пора идти.

Я встаю, выхожу из комнаты в коридор, накидываю куртку, натягиваю сапоги и выхожу из квартиры на лестничную площадку.

Стены давят мне на плечи. Лёгким не хватает воздуха, мне нечем дышать.

Пусто. Пустая клетка, и кто-то разбил лампочку, и света совсем не осталось. Окно светит чернотой. Я наощупь поднимаюсь наверх. Ступенька за ступенькой. Этаж за этажом.

И упираюсь в стену.

В стене — дверь. На крышу.

Обычно тут висел замок, но сейчас, замечаю я, замка почему-то нет.

Противно сосёт под ложечкой.

«Понимаете, дойти до Стены — полдела. Другая половина — найти к ней Ключ, найти Дверь, суметь её открыть, суметь перешагнуть порог…»

ОК, Ли. Тут, как видишь, ни дверь, ни ключ искать не пришлось: дверь — вот она, и она открыта. Осталось только перешагнуть порог, да? Хорошо хоть Ловчих тут не водится…

Дверь скрипит, в лицо бьёт холодный ветер со снегом пополам. Кутаюсь в куртку.

Шаг.

— А, вот и ты.

Санька стоит на крыше, почти у самой кромки.

— Я почему-то знал, что ты придёшь. Не знаю, почему. Просто знал. С тобой так бывает, да? Или вот, скажем, смотришь на часы, а там…

Сегодня холодно. Ощутимо холодней, чем тогда, когда мы с китайцем отправились к Стене.

— Я, знаешь, думал, думал… Помнишь, мы говорили про рыб? Ну, конечно, там больше я говорил, а ты слушала… Кстати, спасибо. У меня никогда не было такого друга, я имею в виду, человека, который бы меня слушал, так, как ты. Спасибо. Ну и вот… Я тогда ещё сказал, что мы — не рыбы, у нас есть выбор. Помнишь?.. И вот я думал, думал — а есть ли он, этот выбор? И если есть — в чём он? Знаешь, чем мне здесь нравится? Тут нет стен. Кроме Стены — во-он она, видишь, отсюда её даже сейчас видно, в такую-то погоду, да ещё ночью. То есть, получается, сейчас мы вроде как от неё далеко — и в то же время ближе, чем когда-либо. Потому что из всех Стен мира перед нами только она одна… Так я о чём? А, ну да. Выбор. Иногда мне становится… Как бы это сказать… Немного стыдно перед тобой. Что я вроде как тебя во всё это втравил, а ты… А тебе, может быть, вовсе этого и не хотелось. Я, конечно, за тебя говорить не стану, просто… Мне так кажется. В общем, прости меня, ладно? Я понимаю, что это, по сути, бесполезные слова, потому что, ну как я смогу вернуть тебе то, что… Не Ловчим же тебя сдавать, чтобы они тебя нормализовали, правда? Ха-ха, и правда, такая глупость… Прости. В общем, выбор… Знаешь, мне всегда казалось, сколько себя помню, что я живу в этом мире для чего-то очень важного. Наверное, так все дети думают, да? Ну, каждый же считает себя особенным, не таким, как все… Вот… Мне казалось, что они не понимают, что я… Что на мне лежит огромная ответственность… Которую я и сам не до конца понимаю, но больше всего на свете хочу понять. И когда Ли… Вообще, когда началась вся эта история со Стеной, знаешь, я… Как будто впервые почувствовал себя по-настоящему живым. У тебя никогда такого не бывало? Такого, знаешь, чувства, как будто ты живёшь просто так, ни для чего, а может, и не живёшь вовсе? А может, это что-то вроде сна? Пустой город, пустые улицы. Я и в колледж перестал ходить — знаешь, почему? Потому что там стало пусто. Точнее, не так. Там всегда было пусто, просто мне по неясной причине казалось, что там много людей. Учеников. Таких же как я — ну, почти. А там нет никого, Рика. Вообще никого. Пусто. Знаешь, так странно было… Словно очнуться и понять, что ты сидишь в пустом классе, а перед тобой не учебник, а книга, в которой все листы — чистые? Очень странно, да. Но, если честно… Я тогда не особо и удивился почему-то… Не знаю, почему. Просто встал, даже вещи бросил, потому что стало ясно, что нет там никаких вещей, ничего там нет… Вот… Я встал, вышел из класса, пошёл по коридору… Пустому… И знаешь, до меня то и дело доносились какие-то звуки, словно бы где-то голоса учеников, учителей… Обычные звуки обычной жизни. Но всё это было как будто… В другом мире, понимаешь? В другом измерении. А там, где был я, не было никого.

Порыв ветра — и Санька чуть пошатнулся, но устоял.

— Ой… Ладно. В общем, я шёл по городу — по пустому городу. Никого не было. Нигде. Правда, так же как и в колледже, до меня доносились иногда какие-то звуки… Сигналы автомобильных клаксонов… Рычание двигателей… Где-то играла музыка… Где-то кто-то с кем-то говорил… Слов я не слышал, нет, просто такой, знаешь, звуковой фон. Жутковатое ощущение, если честно. Но мне тогда было всё равно. У меня внутри — ну, в душе, или где-то ещё, — было так же пусто. Я думал о том, что я, вероятно, последний человек на Земле. А может быть, я просто спал, и все эти люди, вся эта жизнь — может быть, всё это мне просто снилось? А может, я схожу с ума? Д-да уж… Ну, так или иначе, скоро я дошёл до дома, поднялся на этаж, зашёл в квартиру, понял… Точнее, убедился, что там тоже никого не было… Получается, у меня и родителей не было… Всё это было неправдой. Понимаешь? Всё это, вся та жизнь, которую я считал если не идеальной, то хотя бы, ну, хорошей… Всё это оказалось… А потом, потом я вдруг услышал чьи-то шаги на лестнице! Сначала я подумал, что это тоже галлюцинации, но… В общем, я выглянул на лестничную клетку и увидел… Тебя. Ты зашла в квартиру и закрыла за собой дверь. Я… Знаешь, — он рассмеялся, — я не мог поверить. Я просто не мог поверить, я даже подумал, что ты мне привиделась. Мало ли. Я теперь уже был готов ко всему. Но всё же… Я… Я надеялся на то, что ты — живая. В смысле, настоящая. Как-то так… Всё вместе это было похоже на сюжет какой-то книги или фильма… Даже романтичный, да. Ты уж не смейся, ладно? Ну, вроде как мы были последними людьми на Земле. Незатейливый сюжет, но что ещё нужно парню в 18 лет? Вот… И тогда я решил пойти на контакт. Сперва наблюдал за тобой. Как ты выходишь из квартиры каждое утро, как возвращаешься каждый вечер. Всё думал, как же мне к тебе подступиться. Если честно, мне было немного… Страшновато. Ну, в смысле, я смущался, я ведь никогда не был общительным человеком, а уж в том, что касалось девочек… Но «сюжет фильма» подстёгивал: я не знал, сколько ещё мне отпущено, не знал, боялся, что моё время может выйти, и я могу… Пропасть, как и все остальные. Ну или… Не знаю. В общем, однажды я взял себя в руки и, выйдя на площадку и усевшись нарочито небрежно и отстранённо, стал тебя ждать. И когда ты вышла, я задвинул всю эту речугу… Про решётки, аквариум, про рыб этих… И остальное… Нет, вот Стену я видел и раньше, и много о ней думал, так что речуга не взялась из ниоткуда. Но… Ты себе и представить не можешь, как я был счастлив узнать, что ты настоящая. Да ещё и… Ну… Стала со мной разговаривать даже… Как будто мы подружились… Не знаю, чем это было для тебя, но для меня это было всем. Ну представь: даже при том, что «сюжет» оказался, конечно же, глупостью, всё равно; для меня в мире не было никого, кроме тебя. А потом я увидел Ли. Ну, то есть ты про него постоянно говорила, и я решил… Посмотреть, вот… Хотя, если честно, мне просто хотелось встретить тебя по дороге домой, прогуляться с тобой, знаешь… Чтобы не сидеть на лестничной клетке. Вот тогда-то я и увидел вас с Ли. Как вы разговаривали, словно старые друзья… А он, знаешь, в нём чувствовалось что-то такое… Необъяснимое… Он не был похож ни на тебя, ни на меня… Не знаю, как тебе это объяснить… Он казался жителем другого мира. Ну, как ты мне потом и сказала. Я понял, о чём он, хотя и не сразу. А ты не поняла, да? Да. Потому что ты ещё не перешла на вторую ступень. Нет-нет, ты только не подумай, я не хвастаю, или что-то такое!.. Ни в коем случае. Я просто… Я понял это, когда оказался в пустом мире. Понимаешь, он же не всегда таким был. Там были люди. Вот… А потом, когда все пропали, и ещё когда он говорил о том, что меняется не мир, а наш взгляд на мир… Вот тогда-то я и понял… Ладно, я же не об этом хотел сказать… Ну и вот. Тогда я увидел вас с ним, и… Ты была права, конечно же. Я ревновал. Потому что понимал: я ему не ровня. Я его совсем не знал, но понимал, насколько он крут. А уж потом, когда он повёл тебя туда, к Стене… Я ведь знал, что он туда пойдёт. Правда, не думал, что он тебя с собой потащит… Глупо, надо было подумать… Я сейчас скажу очень нехорошую вещь… Очень… И я только надеюсь, что ты… Поймёшь меня, если даже не простишь. В общем, я знал, что вас поймают. Я знал о том, что тебе до Стены не дойти, пока. И знал, что Ловчие уже давно на него охотятся. Я их видел, так сказать, в деле. Я надеялся, что они его схватят, и таким образом хотел от него избавиться… Вот я болван, правда? Эгоистичный… И тем более я был… Шокирован, когда он появился, когда ты его… Спасла. Твои слёзы… Я знал, что это — моя вина. И я мысленно клеймил себя последними словами. И сам Ли — его отношение, то есть. Ко мне. Так… По-братски. Это было невыносимо. Я его подставил — а он… Он… А я просто трус. У меня не хватило смелости ему всё рассказать. И тебе. Но я понимал, что должен, и вот… Решился. Рика, прости меня, пожалуйста. И знай, что если я по глупости и совершал какие-то вещи, которыми не горжусь, то… В общем, я просто хотел быть поближе к тебе. Хотел, чтобы ты оценила… Меня… Хотел поражать тебя своими теориями… Но после слов Ли, все они стали чем-то… Но я не сдался! Нет, я не сдался!

Я не видела его лица, но его голос дрожал от возбуждения. Ох, Санька…

— Я думал, долго. Я понял, выявил некую закономерность… В общем, обычно повышение уровня — это я так назвал подъём по этим ступеням, о которых говорил Ли — так вот, повышение уровня как правило сопряжено с сильными переживаниями, стрессом. И с каждым разом эти переживания всё сильнее. Чем выше уровень — тем сильнее стресс. Но ты уже воспринимаешь его иначе, потому что и сам меняешься. Понимаешь? Это не мир меняется, это мы меняемся. Хотя это не так важно, слушай! Стены становятся тоньше. Понимаешь? Я заметил. Вспомни, как я говорил тебе: мол, а что, если каждый от рождения окружён стеной? Или наоборот — возводит эту стену, укрепляет её? Тут я не уверен… Думаю, возможны оба процесса, но… Стена есть, — но ты можешь её укреплять, или же делать тоньше. Укрепляет стену… Ну, разное. Скажем, попытки откреститься от каких-то вещей, уйти от ответственности… Или там… Замкнуться в себе… Иными словами, действия, носящие интравертивный характер, то есть направленные вовнутрь тебя. С другой стороны, если действия носят экстравертивный характер, то есть направлены вовне, — тогда стены становятся тоньше. С каждым шагом. И я думаю, тут прямая зависимость с расстоянием до Стены. То есть чем тоньше стены твои собственные — тем ближе ты можешь подойти к Стене. И наоборот, чем твои стены толще — тем ты от Стены дальше, и подойти к ней не можешь. Понимаешь, да? Вот… Вот почему я пришёл сюда. Вот почему я рассказываю тебе всё это… Я не уверен в этой теории, она нуждается в подтверждениях, но мне кажется, что я двигаюсь в правильном направлении… И… Ну… Меня в этом смысле заинтересовала одна вещь, понимаешь… Но до того, как я тебе о ней расскажу, я должен… Ты ничего не хочешь… Спросить или, может, добавить? Или… Ну, мало ли… Вот… А, Рика?

Сказать что-то?

Я подумала. Слов не нашлось. Тогда я покачала головой. Молча.

Он словно бы ссутулился. Кивнул понимающе. Затем развернулся к краю крыши и сделал небольшой шаг.

— Хорошо. Я понимаю. Правда. Вот… Ну это ничего, неважно, я-то о чём хотел сказать. Я хочу провести эксперимент. Понимаешь, тогда, когда я остался один, я всё думал: интересно, что было бы, если бы я умер?

Что ж, кажется, вот и развязка.

А Санька продолжал:

— С одной стороны, смерть… Не казалась мне привлекательным вариантом… Но вместе с тем я понимал, что в пустом мире, который явно отличается от мира обычного, смерть тоже может стать чем-то совсем другим. Понимаешь? А недавно, ну то есть как… Вот, когда я выявил эту закономерность… В общем, я подумал, что смерть может быть интересным стресс-фактором… И, возможно, мне удастся шагнуть ещё на одну ступень выше… Или даже больше… Конечно, у меня нет доказательств… Но, по-моему, в нашем деле доказательства — роскошь. Мы идём во тьме, Рика. Видела — на лестничной клетке темно, лампочка не горит? Вот и представь. Мы идём во тьме. Наощупь. Мы не знаем, мы можем только догадываться, что ждёт нас в пути. Может быть, под ногой пропасть — невидимая? А может… Лестница в небо? Ну, я образно, конечно. Понимаешь, свобода… Вот, по-твоему, что такое свобода? А? Вот Ли говорит, свобода там, за Стеной. А я думаю, тут она тоже есть, она всегда есть, просто… В другом масштабе, что ли. Может быть не такая, как там, в этих Чистых Землях… Но… В принципе, смерть — это тоже свобода. Подумай сама. Мы живём в мире, огороженном Стеной. Сама по себе такая жизнь — несвобода. Так? Значит, логически мысля, смерть от такой жизни будет свободой. Ну, наверное, я слишком примитивно мыслю, не обессудь… Но в качестве эксперимента…

Он вдруг замолчал. А я понимала, чего он хочет. В сущности, я поняла это как только шагнула через порог. И теперь он ждёт. Ждёт, что я его отговорю. Ему хочется, чтобы я его отговорила. Спасла, как Ли.
Ли, впрочем, об этом не просил. А ты всё-таки ребёнок, Санька…

Странное это было чувство. Равнодушие? Он же говорил, интравертивное… То есть стены свои я наращиваю, да? Ну, как знать.
Но отчего-то… Мне казалось, что происходящее… Нормально?
По-хорошему, я должна была бы схватить его за руку, дёрнуть, чтобы он убрался с кромки, дать ему затрещину, чтобы пришёл в себя… Обозвать его дураком, доморощенным философом, мальчишкой-суицидником…
Сделать что-то простое и человечное.
Обычное.
Нормальное — для кого?

Однако…

«Вот бы сейчас появился Ли и сказал бы что-то мудрое и правильное. Прости, Сань, я так не умею. Я вообще ничего не умею. Ошибся ты с выбором друга…»

А он, казалось, подготовился. Собрался.

— Рика… В общем, я вот ещё что хочу сказать. Поскольку это эксперимент… Кроме того, тут моя смерть как стресс-фактор не только для меня, но и для тебя, так что ты… Ну, если у меня ничего не получится… В смысле, если я ошибся и просто умру, и всё… И моя история на этом закончится… Ты уж тогда продолжи это дело, ладно? Я в тебя верю. Ли в тебя верит — а значит… В общем, у тебя всё должно получиться. Вот. Если ты получишь уровень — проследи за тем, что случится, зафиксируй как-то… Кто знает, может быть, в городе есть ещё такие, как мы… И, быть может, твои записи им пригодятся… А то ведь… Если я умру, а Ли уйдёт, и ты уйдёшь… Кто останется-то? В смысле, кто сможет передать знания? Кто-то же должен это сделать. Понимаешь? Это… Ты не такая как я, ты не эгоистична… Вот, а значит, ты… Ладно, что-то я уже превысил все лимиты… Разговоров на сегодня. Ну, ладно… До свободы всё-таки рукой подать, правда же? До свободы 16 этажей вниз. Думаю, я справлюсь. Ну… Я…

Он закусил губу. Потом как-то вымученно улыбнулся и вдруг словно потерял равновесие. В глазах его мелькнул ужас, и он медленно, словно при замедленной съёмке, стал падать спиной вперёд, раскинув руки.

В тот миг… Ветер вдруг затих. Снежинки застыли в воздухе, как в стоп-кадре. Мир, казалось, остановился.

«Прости меня, Санька…»

А потом словно Бог нажал на «play». И всё кончилось.

Я стояла на крыше нашего дома. Ветер продувал меня насквозь, снег заметал глаза.

Никакого повышения уровня. Никакой ступени. Ничего. Совсем. Просто я снова осталась одна. Просто в мире стало одним человеком меньше.

Ноги онемели. Я почувствовала страшную усталость. Хотелось лечь и уснуть, прямо тут. В конце концов, какая разница…

Что ты там говорил про то, что я должна передать знания? Какие знания? Почему должна? Нет у меня никаких знаний, да и передавать их некому.

В сущности, миру всё равно, что с нами будет. Понимаешь, Санька? С тобой, со мной…

Миру всё равно. Стене всё равно. Жив ты или мёртв. Укрепляешь ты стены или разрушаешь их. Падаешь вниз или вверх. Всё равно.

Я бы, наверное, хотела сказать, что мне тоже всё равно, но… Думаю, это всё-таки будет неправда. Думаю, так.

— Ну, девушка, чего лежим? Так, всё ясно. Всё с вами понятно.

Сильные руки подхватили меня, подняли, как пушинку, прижали к грубой, грязной робе.

— Держись, систер. Джа с тобой. Ему не всё равно. И мне, кстати, тоже. Держись, всё уже кончилось.

Тут ночь стала чёрной, словно чулок, а что было потом, я не помню.


…


В полумраке комнаты — яркий квадрат окна. Белёсый, сонный свет косо падает на пол.

Я лежу на кровати, накрытая одеялом, как была, в одежде.

— Прости, я подумал, что раздевать тебя было бы слишком. Так что ограничился курткой и сапогами.

Ли неподвижно сидит в кресле напротив окна.

— А что ты тут делаешь?
— Сижу.
— А как ты сюда попал?
— Через дверь. А что ты хочешь, охранных амулетов я у тебя не заметил, так что…

Он как будто бы улыбается, хотя в голосе нет и тени улыбки.

— И что, родители… Ничего не сказали?..

Он поворачивается в мою сторону, смотрит на меня задумчиво. Потом качает головой:

— Я думал, ты уже поняла. Нет, ничего не сказали. Ты помнишь, что случилось ночью?

Ночью?

Я смотрю на часы — яркие зелёные цифры. «12:12».

«Или вот, скажем, смотришь на часы, а там…»

И тут я вспоминаю.

Санька. До свободы — 16 этажей вниз.

— А ведь я вам говорил. Не совершайте необдуманных поступков. Хотя, зная Саню, можно предположить, что уж он-то всё продумал. Так?
— Ну… Более или менее…
— Как ты себя чувствуешь?
— Ты имеешь в виду, мучает ли меня чувство вины? Испытываю ли я шок от произошедшего? Или что-то похожее?
— Да нет, я в общих чертах. Но, кажется, не мучает и не испытываешь. Или я неправ?
— Прав… Наверное. Не могу сказать наверняка. Странное чувство… Впрочем, думаю, ты опять-таки был прав, когда говорил, что странности со временем становятся нормой.
— Ну, пока что нет, пока что не полностью. Но ты уже гораздо ближе…
— Так я что, всё-таки получила уровень?
— Что получила? А-а, это, видимо, Санино определение ступени? Да, очень в его духе. Ну а сама-то как думаешь?
— Нет… Думаю, нет.
— Вот как? Ладно. Тогда давай просто поговорим.
— Давай. Поговорим.
— Скажи, Рика. Что в этой ситуации кажется тебе странным?
— То, что ты тут? Хотя, раз уж ты принёс меня сюда, то, наверное, это нормально…
— Имеешь в виду всё ту же реакцию родителей?.. А как ты думаешь, что бы они сказали по поводу меня, и того, что я тебя принёс?
— Ну… Я не знаю. Наверное, поблагодарили бы. Или что-то в этом роде.
— Ага, ясно. Понимаешь, в чём шутка… Вот, скажем, читаешь ты книгу. Обычное дело, правда? Для того, чтобы читать, нужно знать буквы, уметь складывать их в слова, понимать значение этих слов. Ну примерно так, в общем. Есть слова, которые человек знает с детства, с младенчества. Ну там, «мама», «папа»… Или там «дом», «улица», «город». Это слова-матрицы, базовые понятия… Сейчас я продолжу, ты скоро поймёшь, к чему я всё это говорю. Смотри: в детстве ты читаешь книги, то есть сначала просто рассматриваешь картинки, потом разбираешь азбуку, потом составляешь слова. Потом, в школе или в детском саду, учишься писать. Потом, позже, ты начинаешь писать то, что придумываешь сама…Жизнь, как она есть, твоё с ней взаимодействие устроено схожим образом. До определённого момента человек смотрит картинки. Потом читает. Этот период восприятия, период чтения, он может длиться очень долго, вплоть до десятков прожитых жизней, десятков пережитых воплощений. В этот период происходит накопление первичной информации, базовой. Ты не отдаёшь себе в этом отчёта, ты просто копишь, копишь слова, понятия, образы… Это происходит до тех пор, пока в тебе не остаётся места. Фигурально выражаясь, конечно, но разницы, если честно, почти никакой. В момент, когда заканчивается место, твоё подсознание даёт тебе некий импульс: происходит смена деятельности. Из читателя-накопителя ты превращаешься в писателя-творца. То есть смотри… До этого момента ты жила как бы по инерции… Не задумываясь о том, что происходит вокруг тебя, как устроен мир вокруг тебя. А мир содержал в себе базовые понятия, слова-матрицы. У тебя был дом. Родители. Ты ходила в школу, в колледж. В магазин. Ты помнишь дорогу от дома до колледжа, от колледжа до магазина… Ты помнишь родителей. Их черты, какие-то качества характеров, поступки… Но ты никогда не задумывалась о том, почему всё так, а не иначе, — до тех пор, пока не увидела Стену. В первый раз, я имею в виду. Увидеть Стену — это и есть тот самый импульс. Сдвиг. Словно бы ты чуть изменила угол зрения, и если в прошедший момент никакой Стены там не было, то в настоящий момент Стена там есть. Вместе с этим сдвигом происходит своего рода «чистка». У разных людей она выражается по-разному, но общий принцип один и тот же: пустой мир. Как у Саньки. Как у меня был, в своё время. Из мира вдруг пропадают люди и не только; пропадают привычные тебе вещи. То, что остаётся — эти формы — не что иное, как слова-матрицы. Дома, улицы. Город. Понемногу, при определённых условиях, пропадают и они. Вот скажи: ты помнишь, что было в колледже, в последний раз, когда ты там была?

Странное чувство. Словно что-то случилось с памятью. Амнезия? Я помню как проснулась тогда, утром. Позавтракала, оделась, пошла в колледж. Помню дорогу туда. Помню погоду. А потом… Словно провал в памяти. И снова — дорога, уже к дому, и всё заново.

Ли улыбается. Похоже, он знает ответ, даже и говорить ничего не надо.

— Хорошо. Теперь вспомни, пожалуйста, о чём ты в последний раз говорила с родителями?

Пустота.

— Как будто кадры выпали из плёнки, правда? Вроде бы всё есть, а всмотришься, и окажется, что ничего и нет почти. Только остатки декораций. Фон. Зато, уверен, ты можешь с лёгкостью вспомнить наш с тобой последний разговор, или — чего уж там далеко ходить — последний ваш разговор с Саней. Верно?

Верно.

— О чём это нам говорит? — в голосе Ли слышны менторские нотки.

О том, что со мной что-то не так?

Ли смеётся.

— А что тогда я? Со мной тоже что-то не так?

Не исключено.

— Да ладно, систер. Ты ведь несерьёзно. Послушай. Ты сейчас — как куколка. Ну, знаешь, бабочки. Ты была гусеницей, питалась сочной зеленью, набирала вес. А потом — ап! — и окуклилась. Еда тебе больше не нужна. Ты висишь, тебе темно и тихо. Ты изменяешься. Внутри. Но в конце концов куколка лопнет, и бабочка выберется наружу. И сможет полететь. Так вот. Мир вокруг тебя… Он — как книга, которую ты пишешь сама. Если видишь там чистые листы, не удивляйся: ты же ещё ничего не написала. У тебя всё впереди. Вот, Саня уже написал свою первую главу.

И последнюю.

— Неужели ты и правда так думаешь? — Ли улыбается. — Знаешь, кто-то сказал, не помню, кто: «смерть — это только начало». Неужели ты думаешь, учитывая всё то, что я тебе сказал, что он и правда разбился? Он просто разорвал оболочки куколки и стал бабочкой. Может, чуток до срока, но это ничего, это не страшно. Как ты думаешь, что такое твоё тело? Или моё? Не более чем форма, Мари-Джа. Слово-матрица. Совершенно не важно, есть оно или нет, потому что ты есть в любом случае. Помнишь, я говорил про свой и про твой мир? Как думаешь — вот сейчас, после моих слов — что такое твой мир? Ну? Ну же. Это просто. Твой мир — это ты сама. Мой мир — это я сам. Всё просто. Мир Саньки — это он сам; думаешь, мир так просто уничтожить? Ай, да ладно. Я тебе так скажу: твоё подсознание, в котором всё ещё остались, так сказать, огрызки слов-матриц, рисует для тебя картинку, которая ставится по умолчанию, как скринсейвер на компьютере. Умер — значит для мира существовать перестал. Поэтому в твоём мире Саньки больше нет. Это так. Но и не так. Почему? Всё просто. Тебе нужно повозиться с настройками, сменить, наконец, заводские установки на свои собственные. Увидишь, так гораздо интереснее.

То есть, ты хочешь сказать, что, если я захочу, чтобы Санька был жив, он будет жить?

— Не совсем точно, но смысл ты улавливаешь. Понимаешь, Санька и так жив. Просто в твоей системе он перестал отображаться. Если провести настройку — снова покажется. Пойми ты, он жив в любом случае. Он существует. Тебе только нужно дать ему доступ на существование в твоём мире. И всех дел.

А как это сделать?

— Просто. Два момента: а) захотеть и б) поверить. Захотеть, чтобы он существовал, и поверить в то, что он существует. Вот и всё. И главное, не задавайся вопросами, типа, как поверить? Что для этого нужно сделать, или что-то такое. Просто сделай. Захоти и поверь. Джаст ду ит!* — Ли довольно улыбается.

Легчайшие пылинки плавают в тусклом свечении дня. «Захоти и поверь». Так просто, да? Не знаю. Не знаю, как… Но я и правда хочу, чтобы ты был здесь, Санька. И я не знаю, как, но я и правда верю, что ты есть. В моём мире.

— Вот видишь, а ты боялась.

Ась?

Я смотрю туда, где свет падает на стену, поблёскивая на ручке двери, и вижу Саньку, который стоит на стене, раскинув руки в стороны. Издав странный смешок, он перешагивает на потолок и, стоя там, в той плоскости, смотрит на меня, весело улыбаясь.

— Привет, Рика. Я очень рад тебя видеть. Точнее, я очень рад, что ты меня снова видишь. Я за тебя волновался. Правда. Прости, я повёл себя эгоистично… Наверное, по-другому не умею. Но, как видишь, я добился кое-каких успехов.

Он переходит на стену и снова спускается на плоскость пола. Как муха.

— Преимущества бестелесности в том, что для тебя не остаётся преград. То есть их и так нет, но поверить в это с ходу, будучи человеком, очень сложно психологически. А так — запросто. Ты тоже так можешь. Я имею в виду, ходить по стенам. И для этого необязательно прыгать с крыши.
— Не грузи её пока, Сань, — Ли привычно рассудителен. — Всему своё время.
— Ли…

Мой голос, и тот кажется мне каким-то… Никаким. Я уже и не знаю, осталось ли в этом мире что-то, в чём я могу быть уверена. Ну, кроме Ли, наверное. И Саньки.

— Что?
— Ли, слушай… Ну смотри: если умереть нельзя… То есть можно, но… Ну ты понимаешь… Если можно ходить по стенам…
— И не только. Например, совершенно неважно, где находится каждый из нас, мы в любой момент можем увидеться и поговорить, просто потому что есть только одно место — здесь. Расстояния, время — даже более, чем условность. Мы всегда рядом. Всегда вместе. Ну, до тех пор, пока кто-то не уйдёт за Стену. То есть хочешь ты меня увидеть — видишь. Хочешь поговорить — говоришь. Возможностей много, обо всём вот так вот и не расскажешь.
— …Ну да. Так я о чём хотела спросить: а что тогда Ловчие?
— А что — Ловчие?
— Что они могут нам сделать? И могут ли?
— Могут. Хотя и немногое. Их основная возможность — нормализация. Это когда ты забываешь о том, кто ты и что ты. Продолжая ту же аналогию, тебе возвращают заводские установки. А все собственные — стирают. Ну или по-крайней мере блокируют — стереть-то их нельзя, по идее. Но Ловчие связаны со Стеной. Поэтому, если ты не идёшь к Стене, Ловчим до тебя особого дела нет: ходи себе по стенам-потолкам сколько хочешь. Но тут два момента. Во-первых, к Стене ты всё равно пойдёшь — просто потому что сидеть на одном месте не получится, даже если ты этого захочешь. Ведь ты будешь изменяться, и мир будет изменяться тоже, и может оказаться, что однажды сидеть будет негде. Или не на чем. Это раз. И два: если тобой не интересуются Ловчие — тобой заинтересуются другие, эм, отделы. Вами, ребята, в ближайшее время может заинтересоваться больничка. Она же психушка.
— Да ладно! — Санька хохотнул. — Серьёзно?
— Ещё как, — китаец кивнул. — Дело в том, что система… Воспринимает вас как сбой. Отклонение. И поэтому вас попробуют вылечить. Вспоминаю свои деньки в больничке, да уж… Это рассчитано на то, что человек, начинающий себя осознавать, не уверен в том, что осознаваемое — правда. Не уверен в собственной нормальности, скажем так. Вот тут-то и приходят эти ребята. Вы окажетесь в Больнице. Да, той самой, которая в южной части города. Первая Городская Психиатрическая Больница. Непонятно, почему первая — второй-то всё равно нет… Да не суть. Ну и вот. Нормализовать вас там никто, конечно же, не станет. Но переубедить попробуют.
— Погоди, Ли, а меня что — тоже могут забрать? — удивлённо спросил Санька. — Я же с крыши упал. Я же умер.
— Знаешь, Сань, тут где-то фифти-фифти. Если система где-то как-то зарегистрировала тебя как покойника, в чём лично я сильно сомневаюсь… Тогда да, не заберут. Но я очень сильно сомневаюсь. Ну какие тут покойники, в самом деле! А, ладно, ещё увидите. А пока, думаю, на сегодня откровений достаточно. Пойду я.
— Слушай, а зачем ты работаешь?

Китаец заулыбался.

— Потому что мне нравится. А вообще, может быть, это ты меня как дворника воспринимаешь, а я, может быть, в своём-то мире вообще супермен. Борец за справедливость. Так-то.

Он высунул красный язык и испарился, как сидел.

— Во даёт, а? — Санька восхищённо смотрел туда, где секунду назад сидел Ли. — Так он, понимаешь, знал, что я знал, ну, про Ловчих. Знал, что так оно и будет. И не боялся ничего. Я тогда понять не смог бы, а сейчас понимаю. Ой, Рика, тут столько всего!.. Я хочу сказать, возможностей. Я, ты знаешь, сразу вспомнил ту книгу, которую увидел в самом начале, когда мир стал пустым. Чистые листы. Понимаешь? Ты можешь написать о чём угодно, ты можешь создать любой мир, любую себя. Границ нет — ну, кроме Стены, пожалуй. Это так воодушевляет! Ты знаешь, что я делал? Я летал! Прикинь? Летал, как птица, тут это возможно! Без проблем! Просто ух! — он перепрыгнул на плоскость потолка, а потом просто завис в пространстве прямо над моей кроватью. — Знаешь, я иной раз даже думаю… Ну, не то чтобы я сомневаюсь, — нет, ни капельки. Просто думаю: интересно, чем же отплатить придётся за всё это?.. Но Ли сказал, чтобы я об этом думал поменьше, и вообще… Ладно. Я, пожалуй, тоже пойду. Надо дать тебе отдых. А то вишу тут как этот… — он широко улыбнулся. Я поймала себя на том, что тоже не могу сдержать улыбки. Его радость была такой… Непосредственной. Искренней.
— Знаешь, Саш… Я просто очень рада, что ты есть. Вот…
— А я рад, что есть ты! И вообще, хорошо что ты меня тогда не остановила. Как знать, когда бы я ещё дожил до такого! Знаешь, Ли говорил, что всё, что мы делаем — правильно. Не бывает так, чтобы неправильно. Всё в своё время, всё для чего-то. Так что… А, ладно! Потом ещё поговорим! Пока!

И он, сжавшись, как пружина, со свистом вылетел в окно, пройдя прямо сквозь стекло безо всякого вреда для оного.

«Я очень рада, что ты есть. Правда».


…


Сквозь дымку сна я слышу резкий, жужжащий звук. Не сразу понимая, что происходит, я с минуту лежу, приходя в себя, и вдруг до меня доходит.

«Звонок! Кто-то звонит в дверь».

Но кто? Что Санька, что Ли — оба, я думаю, могли бы просто появиться тут, в комнате, или влететь в окошко, или ещё какой трюк выкинуть…

Тогда кто это может быть?

Звонок снова жужжит.

«Ну что ты будешь делать…»

Я не без труда поднимаюсь, мельком глянув в зеркало ужасаюсь своему сонному, растрёпанному виду и, подхватив на ходу расчёску, не торопясь иду к двери.

— Кто там?
— Откройте, служба безопасности.

В первый момент мне становится страшно. Толком не отдавая себе отчёта в том, что я делаю, я снимаю с двери цепочку и открываю, на ходу соображая, что ещё тут, чёрт возьми, забыла служба безопасности??

Но уже поздно.

— Добрый вечер.

Двое Ловчих, тех самых, моих давних знакомцев, улыбаясь, аккуратно теснят меня в глубь коридора, не давая возможности сбежать. Один достаёт откуда-то из складок безразмерного дождевика две полоски бумаги и наклеивает их на дверь. Краем глаза я замечаю, как на полосках неярко вспыхивают странные знаки.

Тот самый Ловчий, что в прошлый раз вернул мне паспорт, смотрит на меня с ласковой улыбкой, отчего кажется ещё жутче, чем тогда.

— Ну что же вы, Марика Рустамовна, так и будете нас на пороге держать? Тц-тц, негостеприимно это с вашей стороны. А мы к вам, так сказать, безо всякого злого умысла, поговорить пришли. Да вы не бойтесь, ну что вы, право, как маленькая. Вы же взрослая девушка, студентка. А мы — стражи правопорядка. Знаете, да? Городская Служба Безопасности, Департамент Защиты Населения. Мы вас, Марика Рустамовна, защищаем, о безопасности вашей печёмся. А вы на нас волчонком смотрите. Нехорошо…
— Что… Что вам надо?.. — слова с трудом протискиваются через моё горло.
— Просто поговорить. Возможно, предложить свою помощь — ибо, как мы думаем, в ней есть надобность.
— Вы же… Вы же не должны… Я же к Стене не ходила… Я же никому не мешаю… Почему вы тут?..

Ловчий хмурится, словно не понимает, о чём речь. Потом оборачивается к коллеге:

— Слышал, да? И эта о Стене. Да, запустили мы их, запустили… Милая моя, о чём вы? — на лице снова маска ласкового участия. — Какая Стена? Мы пришли, потому что беспокоимся о вашей безопасности. О здоровье вашем.
— Вы… Вы всё лжёте!

Собрав последние силы в кулак, я бросаюсь прочь из прихожей обратно в свою комнату и запираю дверь на замок. За дверью слышится тяжёлый вздох.

— Марика Рустамовна, послушайте нас пожалуйста. Вы попали в неприятную ситуацию. В городе орудует секта, ответственная за все теракты за последние полгода. Один из предводителей этой секты — Михаил Ли, вы его знаете. Он очень опасный человек, умелый психолог. Он обрабатывает таких вот подростков, как вы, воздействуя на неокрепшие умы, рассказывая всякие небылицы… А знаете, что в результате? А в результате эти подростки становятся террористами-смертниками. Два месяца назад шестнадцатилетний мальчик взорвал здание Городской Администрации. До этого, полгода назад — девятнадцатилетняя девочка, вот совсем как вы, устроила страшный теракт в метро. Вы ещё многого не знаете, мы хотим вам помочь, и только. Хотим уберечь вас от беды, а заодно предотвратить потенциальный теракт. Послушайте, Марика. Вы же умная девушка. Ну вспомните, вспомните, чем дело кончилось для вашего друга, Александра Амросова? Не вынес психологического давления и покончил с собой, спрыгнув в крыши этого дома! И хотя грешно так говорить, но уж лучше так, чем стать очередной живой бомбой, унести жизни сотен людей. Марика, вы в опасности. Но мы можем вам помочь. Если вы будете сотрудничать с нами, с вашей помощью мы положим конец этой анархии! Вы можете спасти весь город! Подумайте!

Я сижу на полу, прислонившись к двери. Меня трясёт.

— Вы лжёте! Вы просто хотите меня нормализовать! Всех нас нормализовать! Чтобы иметь над нами власть! А Санька — не умер! Он жив! Просто вам этого не понять, вы уже ничем ему не сможете навредить! У вас ничего не выйдет, я не верю ни единому вашему слову! Вы просто Ловчие!

За дверью снова тяжело вздыхают.

— Да, похоже, мы уже опоздали… Ловчие… Вас слишком серьёзно обработали.
— Убирайтесь! Мало вам того, что вы Ли один раз уже нормализовали?! Так вот, ничего у вас не вышло! Я его спасла! Вернула ему память. И он снова всё помнит. Понятно вам, уроды?!

За дверью воцаряется тишина. Я жду горестных вздохов, увещеваний, даже злости — но…

— Ладно, девочка. Поиграли и хватит.

Я смотрю туда и не верю своим глазам.

Двое стоят у окна, те же самые Ловчие. Как они тут оказались?? Они же были за дверью!

— Если тебе угодно воспринимать нас как злобных Ловчих — ну что ж, дело твоё.

Я вскакиваю, я хочу сбежать, но один из них вдруг словно… Телепортируется, оказываясь прямо рядом со мной, и несильно тычет пальцем мне в лоб.

Сразу же становится темно и тихо.



(Читать дальше: Точка 2. http://www.proza.ru/2013/08/09/287)
(1) Аквариум, "Время Луны"