***

Прихлдила Гюрза, прошлась, босая по бетону оставляя запах травяного чая и свежей, едва подсохшей крови. Ничего не говорила, шипела насмешливо. Что уж тут, и так все ясно. Тупо вышло.

Уровень энергии падал до нуля три или четыре раза - сейчас не вспомнить, - но всякий раз в теле находились какие-то запасы. Эка, помнится, осторожничал - не лез в открытый огонь, не пер в лобовую без особой необходимости. Да и при ней старался точно сработать, все рассчитав. Большей частью удавалось. Все время помнил - не разорвать. Утомить.

Надеялся, что получится. А вдруг? Чем черт не шутит?

Рептилия жрет в три глотки, тварь - немногим меньше. Тогда, когда... В общем, в лучшие времена они друг друга меняли, встречаясь только в драке, и то по приказу. Слишком энергоемки, если действуют в паре. Вот об этом и вспомнилось, когда заказы посыпались один за другим. Взял все - и выпустил обеих. И ключи от клеток выбросил, если можно так сказать. Сперва подумал еще - от дела отвлекают, бабло баблом - а дело делом. А потом просмотрел очередную дрянь с новенького аэродрома - все эти отчеты, накладные, должностные иснструкции - и как клацнуло в голове: все.

Гюрза фыркает в углу. Давно еще, когда камни приходилось в Норы поднимать от водопада, ей стало интересно, где наш предел. Ясное дело, валуны сколько ни таскай, предела не найдешь. База не нашла, Норы не нашли. Город нашел, мир человеческий. Гюрза опять шипит, ей противно, у нее в башке не укладывается. Ей кажется...

Да мало ли что ей кажется? Она сдохла давным-давно, развалилась на части и сдохла, и нечего теперь лезть со своим мнением! Шипение Гюрзы враз становится выше - ей смешно. А порвать я ее не могу. У меня нет сил, а у нее - плоти.

Рептилия видит дыры. Не знаю, как это называлось в техдокументации. По-моему - дыры. В любой системе. В любой обороне и любом нападении. В здании, укреплении, охране, в одном человеке и группе людей, в машине, в оружии. У Ухо еще и в информации, у Кромсача еще и во всяческой живности - от бациллы до слона. Ну да то штаб, нам же, остальным, и без того хватало с головой. Надо, например, через стенку перелезть на людной площади. Рептилия глянула - и ты уже знаешь, сквозь какие места на этой площади внимание у прохожих течет, не задерживаясь, и в какой момент к стенке этой подойти, чтобы все глаза в другую сторону глядели.

А тварь умеет рвать и быть разорванной. И все, собственно. Больше от нее и не надо. Когда на меня падает какая-нибудь металлическая хрень весом в полтонны, она учует и отскочит на сто метров за одну шестнадцатую секунды. Ну так, к примеру.

Никакой особой надобности выгонять их обеих на поверхность не было. Просто подумалось - если сжечь, пристрелить, утопить и зарезать меня невозможно, так, может, этим двоим удастся сожрать меня изнутри? Меры никто из них не чувствует, останавливать надо вручную - а если не останавливать? Выдавят из тела всю воду, выжмут каждую клетку - и восстанавливаться будет нечему. Надежда идиотская, но я так себе все расписал красиво, с Кромсачевыми словечками типа АТФ там, митохондрии...

Когда тварь с рептилией отключились, когда остался я сам и то, что от меня осталось, даже поверилось, что все получилось. Остатками сознания ловил: 0,8 минус, 0,6 минус, 0,5 минус.

Очнулся на восьми. Плюс. Тело нашло целую клетку, паскуда. И регенерация пошла. На одиннадцати, когда еще не пошевелишься, но нервы уже восстановились, пришла Гюрза. Полюбоваться на идиота, не иначе. То ли босые ноги, то ли биение боли о черепную коробку... Принюхался - понял: она.


- Вставай.
- Вставать рано. Инструкция запрещает движение до пятнадцати процентов от номинального запаса энергии.
- Вставай. Или тебя поднять?
- Ты не Кэп, у тебя не выйдет.
- Имя! Номер!
- Ди Кэй. Три нуля семьсот четыре ноль семнадцать.
- Ди Кэй ноль семнадцать, встать!

Не знал, что Гюрза умеет говорить голосом Кэпа. А говорят, мертвые ничему не учатся. Стою. Привалился к стенке и пытаюсь восстановить сетчатку раньше печени. Как обычно, ничего не выходит.

- Сходи узнай новости.

Гюрза всегда была психованной. То есть все были, но она - особенно. Не как Кромсач - тот полный неизлечимый маньяк, поговаривали даже, что в нем тварь сдохла. Что, кстати, правда, я видел. И не как Бивни - у нее просто сшибало все настройки от молний. И не как... В общем, ладно, у каждого по-своему сносило башню. А у Гюрзы, по ходу, ее и не было никогда. Так и жила, пока жила. А как сдохла, и перекрытия рухнули.

- Ты идешь, тварь?
- Нет. Я жду, когда восстановится печень. И сетчатка.
- Тебя одеть? Где ножи?

Ножи остались у последнего заказчика. Оставила их рептилия: несчастное чмо, увидев меня, засомневалось, стоит ли отстегивать такие башли трупу. Теперь, проходя через бар, всякий раз будет цепляться за ножевую ленту взглядом и, когда я появлюсь, молча вынесет чемоданчик. Я возьму его, сниму ножи с вешалки для зонтов, и отнесу все это поставщику кротов. Там наверняка уже лежит...

Что? Сумма накладных с очередного аэродрома? Техпаспорт на новый вид гранатомета? Пилотный образец дистанционного считывателя ДНК? С какой только херней не приходится иметь дело! А следа нет. Нет, ни малейшего, уже второй десяток лет.

- Восстановил? Вперед!

Постепенно появляется зрение. Для этого бетонного логова, одного из многих, оно мне не нужно. Черные пятна плесени на щербатых стенах, каменная крошка и пыль под ногой, тусклый свет фонаря. Аккумулятор сел. Прилично я валялся - он на неделю рассчитан. Все серо-ржавое, включая мой матрас. Который нужно сжечь и приволочь новый. Логово еще пригодится. Закрываю глаза. Найти стенной шкаф можно и наощупь, а смотреть на все это...

- Стоять! Глаза открыл!
- Ты ничего не сделаешь. У тебя нет рук.

Левая грудина взрывается болью, опрокидывая обратно на матрас. Что? А, ну да, легкое впустило в себя воздух. Все просто. Так бывает, если орган еще не зарос, а работать уже пытается. Поднимаюсь сам, под свистящее хихиканье.

Злоба разной выдержки и возгонки, всевозможных температур - от ледяной до плазменной - мой основной ресурс. Закрома пусты, абсолютно. Последнее я выжал год назад, отправляясь потрошить нелепых джапов, решивших, что на маковых полях Венесуэллы найдется и для них местечко. Медок, ирландец-сифилитик, дряхлая развалина с кликухой, напоминающей о былой славе, уже через пару дней после появления узкоглазых гнусавил на углу свое хупите-хазетку. Я кинул ему двадцадку и велел передать, что заказ взят. Все, как обычно - связались, перетерли, я прогрел и заправил байк. А у поставщика кротов лежал гребаный аэродром. Они там просто новую модель маскирующих покрытий гоняли. Секретности - как блох на паршивом еноте, а толку - ноль.

Сейчас бы разозлиться, хоть немного. Гюрза знает - еще бы ей не знать! Пытается помочь, пинает в икры, шевелит мизинцем перед лицом, намекая то ли на мой рост, то ли на размер пениса... неважно, все равно не работает. Она права, сидеть тут бессмысленно. Инструкция для других мест написана. И для других времен. Были б здесь враги как враги, жилось бы проще.

Ходить тело уже способно - гоню его в соседнее помещение. Воды в бочке меньше трети, но для того чтобы набрать пару ведер и вылить их на себя - вполне достаточно. Возвращаюсь, заглядываю в шкаф. Если можно так назвать нишу, вырубленную в стене и прикрытую листом ДСП. Распечатываю новый комплект белья, рубашку, джинсы. Гюрзе это не нравится - она хочет видеть меня в одежде, а не тряпье для человеков. Ничем не могу помочь.

Нужно выволочь матрас, замыть кровь и дерьмо, затереть царапины на стенах, которые я оставил, катаясь по логову в беспамятстве. Регенерация - дело мерзкое, вскрытие наоборот. Что там было, пока до одиннадцати наросло, не помню и помнить не хочу.

Ничего не буду делать. Пусть воняет, пусть следы - бери не хочу. Пойду узнавать новости. От Медка или ему подобных.

- Ничего не забыл? - свистит Гюрза, растворяясь в темени проулка. Запах кедровых орехов и нейротоксина еще долго держится в воздухе.


За дверью дерьмо играет свою поганую симфонию. Сочится с неба, чавкает под подошвой. С порога врезаешься мордой в склизский туман: из стоков валит пар, от свалок накатывает вонь, ну а поверх всего этого - вечный пердеж ближней пробки. Зря вышел.

А валятся в логове, в луже мерзости, которая из тебя же за неделю натекла, - лучше? Рычать на Гюрзу, слушать ее свист и чуять сухое потрескивание последних рубежей адекватности - лучше? Вот и не вякай.

На углу в такую ночь ни Медка, ни любого из них, голубков почтовых, быть не может. Самая отважная шлюха - и та забилась в свою щель. Хотя ночь еще только начинается, и за три параллельные - вполне себе жизнь. Ее бодро живут перспективные граждане. Ходят по заведениям, справляют культурные потребности. Что им - они ж не Медок, за двадцатку сидеть с газетками в стынь.

Чертов сифилитик сидит-таки на своем углу. Если бы ни чутье, сказал бы, что он свалил, а трупак его так и пристыл, скрючившись. Но педрила жив, а значит, посажен сюда своими боссами со строгим наказом передать что-то кому-то лично в лоб. Надеюсь, не мне. На остальное я сейчас кладу легко и с удовольствием.

Ничего не забыл? Ок, Гюрза, спасибочки. Разумеется, забыл. Бабло. В логове. Чертову двадцатку.

Семнадцатый оглянулся по сторонам. Делать это не было никакой необходимости: он и так знал о каждой детали в радиусе десяти метров. Восстанавливался кровоток, а с ним и системы оповещения. Другое дело, что следовало еще раз провалиться взглядом в хмурь и хлябь, чтобы решение закрепилось.

Он свернул направо, к дальнему свету раскультуренного проспекта. Шел и думал, что инструкция запрещает ниже четверти, но здесь не действуют никакие инструкции, что у поставщика кротов растет третий подбородок и все три пляшут, когда он лебезит, что после покупки очередного аэродрома вылезет тварь и устроит поставщику сеанс похудания, и придется искать нового поставщика, и что к Кэпу ехать не с чем, незачем и некому. И что сейчас он подожмет лоха, прижмет яремную или даст в рыло - по поведению, возьмет бумажку и вернется к Медку. Узнает новости, пойдет к заказчику, а после - к поставщику.

Движение появилось даже раньше, чем он рассчитывал. Сначала из-за угла, заикаясь и подвывая, выползла ужратая, смутно знакомая, гопота. Передний, прыщеватый латинос прищурился, узнал - не узнал, но гопота втянулась обратно. Затем прокатило семейство на квадратном семейственном авто. Стихло за ним - и впереди, под фонарем, показалось полтора человека.


Отец, слышишь?

Конечно. Тебе смешно?

Ну да. Я все до конца не привыкну. А что мы будем делать?

С чем?

С ним. С этим, который хочет нас ограбить. Я правильно поняла?

Правильно. Ничего не будем делать. Когда пойдем мимо, я его остановлю. Вот и все.

А может, дать ему эту двадцатку? Что такое двадцатка? Может, у него что-то случилось и позарез нужно?

Не думаю. В таких ситуациях бегут к друзьям, знакомым, соседям. Но да, с ним явно что-то не то. Нездравая опустошенность. И эта самая двадцатка... грабитель обычно думает о всем содержимом кошелька, о вещах жертвы. Впрочем, боюсь, что этот человек берет не из острой необходимости. Он спокоен на этот счет - просто подойти и взять, и действие ему знакомо и привычно.

То есть он из тех, кто берет не задумываясь. Ну тогда извините.

Джин, девочка, ты по-прежнему кидаешься из крайости в крайность. Неужели тебе не интересно?

Ну... интересно, конечно, но ты ж сам говорил, что читать чужие мысли без необходимости... кроме тех, которые люди просто кричат во всеуслышание...

Некорректно и зачастую опасно для тебя же самой. Говорил и ни в коем случае не отказываюсь от своих слов. Но иногда бездействие равно причинению вреда - помнишь свой реферат? Сейчас у тебя прекрасная возможность сдать лабораторную.

Каким образом? Узнав, на что ему двадцатка?

Да, для начала. Как ты можешь это сделать?

Войти, посмотреть ближайшие воспоминания. Ответ будет на самой поверхности.

А дальше?

В зависимости от ответа, конечно. А можно прямо сейчас подойти и поздороваться, и пока он не перестроился...

Можно, но стоит ли? Тебе же не диплом писать.

Смешно тебе!


Полтора человека ползет по сырому проулку. Очевиднейшие, до ломоты в зубах, лохи - кто ж вот так, в этом районе, на инвалидном кресле ценою с добрый танк, с камушками у девахи на тонкой шейке? Рыженькая дамочка с сумочкой облита тошнотворными парфюмами, течная, крепкая. От папика ее, сухощавого ботана за полтос несет реактивами и сладковатой пылью. Эти два запаха - старые знакомые, они шевелят шерсть на загривке. Давно не втречались вот так, вместе. Пронзительная вонь лаборатории и пыльно-сладкая смесь давно отмерших тканей.

Лабораторный папик едет не спеша, у него столько бабла, что он забыл, в каком мире живет. Фонари один за другим отсвечивают в зеркальной лысине. На четвертом начинает тикать обратный с сорока семи. Сорок шесть, сорок пять, сорок четыре. Тело собирается, дергает мышцы ног, растягивает правое легкое. Меняется сердечный ритм. Учавствовать во всем этом нет необходимости, поэтому еще раз прогоняю схему: пропустить на два шага, правая ниже, левая выше, пальцами - по точкам - одновременно - в четверть силы. Левой сбоку направить дамочку, чтоб валилась на папикову телегу. Времени - секунды полторы. Вагон времени, даже при всех прочих.

Постой! Тебе плохо? У тебя беда?

Голос. Чей? Ладно, неважно. Позже.

Если у тебя просто плохое настроение, это не повод нападать на людей. Зачем тебе двадцатка?

Невольно всплывает мерзнущий Медок, в сношенной шубейке времен последних удач. Четырнадцать, тринадцать, двенадцать. Выкидываю старого альфонса из головы.

Это ему? Он твой друг? Он голоден? Ему негде ночевать?

Что за чертово радио в черепе? Может, и впрямь где за стенкой? Детская передача... Семь, шесть... Снизили темп... Одиннадцать, десять. Поджилкой учуяли - так бывает. Смена схемы - обход. Начинаю скольжение.

Стой на месте!

Начинаю... Стою. Тело не подчиняется, не работает. Застыло... Ну же, нога! Нога, я сказал!

Не двигаться!

Другой голос, мужской. Да это же...

Сказать себе семнадцатый не успел. Тварь рванулась из стремян, выскочила на дорогу и присела перед броском.


Отец, что это, отец?! Папа!!!

Джин, спокойно. Соберись. Все в порядке.

Он чуть не опоздал, мой отец, лучший из лучших. Он никогда прежде так не поступал - с размаху, всей своей силой бить человека - ни-ког-да. И я ударила тоже, в панике, наотмашь. Пару секунд назад я была уверена, что этот несчастный грабитель станет нашим другом, и проводит нас через темные кварталы, делясь своей глупой бедой, которой так легко помочь. Так бывало не раз. Но теперь все шло совсем не так, совсем неправильно.

Не может быть...

Он встает. Этот грабитель, это... существо - оно поднимается на ноги. Этого не может быть, нет. Никто не способен...

Джин, нужно нанести точный удар по области управления телом. По моей команде: раз, два... Три!


Враг там. Враг бьет. Враг - рвать.

Тварь бросается и падает, бросается и падает, с каждым разом все ближе. Тварь видит цель, слышит цель, чует цель. Тварь выпускает когти. Тварь бросается. И падает.

Враг бьет. Враг - мьют. Враг - рвать.


Центр управления недоступен. Закрыт стеной пламени. Ярость зверя - через нее не пробиться. Остается только бить, и бить, и бить, изо всех сил. Этого не может быть, не может быть, не может быть.

Господи!

Существо совсем близко. Встает. Ловлю его взгляд, как отец перед тем - и отшатываюсь тоже. Ловлю его мысль -

... враг - рвать... -

и становлюсь холодом рвущихся атомов, и касаюсь его, и больше оно не встает.

...джин...

Джин! Джин, очнись, девочка! Очнись же!

Папа? Папочка...

Реву. Дрожу. Холод вытекает слезами и дрожью.

Тише, доченька, тише. Все хорошо. Давай, вытри слезы. Надо проверить, жив ли этот бедолага. И оказать ему помощь, верно?

Пап... я боюсь... Он... оно...

Дышит, слава богу. Давай его сюда, на кресло.

А он не..?

Теперь я удержу его, если он вдруг очнется. Он один из нас, Джин. Такой, как мы. Мутанты могут сопротивляться - не все, но могут. Вызови такси. И вытри глазки.

Хорошо. У меня тушь не потекла?

Нет, на месте.

Смешно тебе.


Караул у дверей скалится навстречу. Хромой медленно читает назначение, и губы растягиваются с каждой строчкой. Его достала Гюрза, дотянулась, ужалила в коленку. Он рад нас здесь видеть.

- Третий, доработка. Что, гаденыши, допрыгались? Прошу!

За дверью - зал, стол, синий свет. Над столом - Кромсач. На столе - его пособие. Сладковатый пыльный запах, глухой ноющий звук. Кромсач поворачивается:

- Узнаешь, семнадцатый?

Узнаем. Это половина восемдесят шестого, самка. У нее летали вещи. Теперь ее нет. Отводим взгляд, чтобы ненароком не встретиться с пустотой под вырезанными веками. Кромсач берет назначение, читает.

Мы сильные, мы сильнее, чем вчера, мы сильнее, чем позавчера, мы сильнее, чем нож, мы сильнее, чем враг, мы сильнее, чем...

- Сейчас придут. Встроят в колени... ладно, ты не поймешь. Я не буду тебе помогать, семнадцатый.

Слитные свист и рычание. Кромсач кивает и идет отстегивать пособие. Мы сильные, мы - заряд Обоймы номер семнадцать, мы - твари, мы не станем пособием.

Мы переживем. Не сдохем.


Прихожу в себя рывком, мгновенно. Враг? Бой? Плен?

Спиной в мягком, свет сверху и справа, ток воздуха справа налево - открытый проем, запах листвы - окно, запах земли - третий этаж, сад, почва. Дыхание, шорох, запах самки -

- той, рыжей -

- метр семдесят, крахмал, хлопок - форма. Аптечная вонь, озоновый шлейф.

Острожно напрягаю мышцы. Зарос, не связан. Приподнимаю веко.

Девчонка лет семнадцати, смотрит, хлопая глазами, на экран с рентгеновскими снимаками. Моими снимками. На серебристый скелет. На сложенные лезвия между костями запястья.

Достаю ее прыжком, зажимаю, выбрасываю из правой один из когтей, щекочу тонкую шейку, рычу.

Все вполне ритуально, но рыжей-то откуда об этом знать? Вслух ей не визжится, зато у папика ее, небось, в каждом ухе - по шилу. Ну, какую скорость способна развить его колымага?

Беру левой ручонку девицы - аккуратненько, за пульс - и веду к экрану, к снимкам. Поняла, снимает. Умничка деточка. Даже не думай пытаться собраться и звездануть меня чем ты там можешь? А теперь двигаемся к окошку. Не отвлекаясь.

- Отпусти ее. Пожалуйста.

Бесшумные двери - красота. Сбоку вплыл, не спеша. Ручки на виду, телепатия на поводке. И мы как раз у окошка.

Что это за место? Кто ты?

Рычу и плотнее прижимаю лезвие к шейке. Это не мистер Высохшие яйца в башку полез - это я сам хотел спросить. А спрашивалка отвалилась. Опять. Или еще не вернулась на место после последнего заплыва. В общем, какая разница? И что теперь? Ритуал сдох. Съябывать? Драться?

Грабануть их заведение? Их ботанский рай? Я не Кромсач, мне не нужно. Понадобится - приду грабану.

- Ты, похоже, в затруднении. Позволь тебе объяснить, кто мы и куда ты попал. Никто здесь не собирается нападать на тебя. И это место не имеет отношения к госструктурам - вероятно, для тебя это имеет значение. А теперь, пожалуйста, отпусти мою дочь!

Дочь? Непохожа. Ладно, это дело тридесятое. Старик не врет - у него, за всем этим исполнением, поджилочки трясутся. В общем, попробуем. Раскрываю выход, убираю лезвие. И что вы теперь, оба, делать будете? "Алле, поллицья?" Умишка-то хватит хотя бы после моего ухода?

- Спасибо!

Старый пердун обхватил свою цыпочку. Счас пойдет дышать и пульс щупать. Вон, потянулся уже. Заметил, что я смотрю, и передумал. Телочка пошла выныривать. Вот кто может залепить - сдуру.

- Мы ж тебя... мы ж...

Возмущается, щечки заиграли. Папик ей что-то строгое бросает - покосилась, замолчала.

- Меня зовут Чарльз Ксавьер, а это моя приемная дочь - Джин Грей. Я не спрашиваю у вас имени, молодой человек. Во время нашей столь... внезапной встречи я успел заметить, что вы предпочитаете именовать себя Россомахой. И вы, безусловно, мутант. Так же, как и я, и Джин, и все те, для кого я создал данное заведение.

Ага. И ищещь мутантов, звеня побрякушками в подворотнях.

- Однако вы молчите. Вы понимаете, что я говорю?

Киваю. Что ж делать.

Быть может, ты немой, Россомаха?

Пошел нахуй из моей головы, старый хрыч!

- Знаете, молодой человек, я предпочитаю, в свою очередь, чтобы меня называли Профессором.

Да, ботан, разумеется, ботан, будет исполнено, ботан.

- Что ж. Я могу проводить вас до выхода. Не беспокойтесь, я не собираюсь вызывать полицию - это, в первую очередь, не в моих интересах. Не в интересах той, скажем, общины, которую я собираюсь создать.

Ах ты елки. Очередная мьютская община. Или та же самая расширяется? Ок, это следует прояснить. Цепляю ближайшую клаву.

ОДНА УЖЕ ЕСТЬ

- Так вы не можете говорить?!

Ба, телочка очнулась! Поди, лапочка, попей молочка на ночь.

- Я знаю... - ботан вздыхает, ботан задумчив. - К сожалению, я категорически не могу согласиться с Магнусом, что касется его методов воздействия... А у большинства нашей популяции нет никакой альтернативы. Точнее, есть, но они ее не видят. И идут в Братство, хотя предпочитали бы использовать свои силы совершенно иначе. Захват, отделение мутантов от людей, чистого от нечистого... Мы оба - и Магнус, и я - равно уверены, что именно второй не усвоил уроков истории.

Понесло хрыча. Мьютская община, значит, для мирного выпаса коровок и плетения цветочков в веночки. А в общем, пусть. Стянет сюда всеразличных заточек и педрил с варияциями, посидят тихо, подрастут, потом их заметят, и даже по шерстке погладят, и выдадут почетное звание государственных клоунов. Шоу "мьюты-отличники разгребают пожар". Ясно. Скучно.

-...я, как ты понимаешь, Россомаха, телепат и могу находить нам подобных. Большинство из нас еще очень молоды, собственно, дети. Следующая возрастная группа - молодежь - ушла к Магнусу. Старших мало и они тщательно скрываются. Вот ты, например. Уничтожить рентгеновские снимки и сбежать... да... В общем, я решил, что наиболее востребованной общественной формой будет образовательное учреждение, школа для особых детей, детей с измененным ДНК.

Что?! Идиоты, идиоты, ****утые дрочилы... Может, прирезать его, пока есть шара?

СОБИРАЕШЬ МЕЛКИХ МУТАНТОВ, ПРОФЕССОР? Я НЕ МЕЛКИЙ.

- Мне понадобится штат из взрослых, разумеется. У тебя, например, превосходные физические данные. Ты умеешь заживлять свои ткани за считанные секунды. Когти из металла, скорость, чутье и выносливость, как у крупного хищника. А у Скотта, вы еще познакомитесь, - лазер вместо глаз. Джин - эмпат и телекенетик, я - телепат. Четыре. А нужно не меньше двадцати. По штатному расписанию.

ОК. НАХУЙ ТЕБЕ ЛИЧНО Я?

- Вероятно, это все же нужно тебе... Впрочем, если ты предпочитаешь ничего не менять, жить, как живешь... Я бы предложил тебе для начала простую вещь. Тебе, я уверен, хорошо знакомы спортзалы. У нас готовы летние, открытые площадки, но нужны еще и зимние. Внизу для этого отведен целый этаж - там должен быть спортзал и бункеры, где ребята смогут вволю кидаться молниями и файерболами. До начала учебного года пять месяцев - за это время нужно составить план и смету, заказать детали, разместить снаряды... В общем, что касается размещения снарядов...

НУЖНА КАЧАЛКА? МОЖНО. РАЗБАШЛЯЕШЬСЯ, ПРОФЕССОР, ТАК: В КАЧАЛКУ ПОТОМ БУДУ ЗАХОДИТЬ.

Смотрят на меня, оба. С великим недоумением. Еще бы, они ж мне только что золотые горы обещали: работу легальную, кроватку теплую и идею светлую. Коробочку и бантики.

Цепляю когтем снимки со стола, и выпрыгиваю в окно.


Под утро сад занесло снегом, теперь он таял, и земля в проемах была особенно черна, поблескивала жиром. Шестидесятитрехлетний мужчина потер переносицу. Тревога перестала трепыхаться в гнезде черепа совсем недавно, и тело, солидно пожившее тело, вопияло всеми живыми нервами о нарушении режима.

Я уже видел нечто подобное, но где? - думал Профессор, приоткрывая фрамугу. Хотелось воздуха, и привкуса мороза на языке; казалось - защиплет, раскроется воспоминанием. - На той дальней войне, забытой напрочь? Или в студенческом разгуле, когда меня носило по универам? В каких областях искать?

Он покачал головой и повернулся к столу. Рука легла на кнопку связи: мальчик до сих пор пугается прямых обращений, все норовит выстроить собственные мысли, как на параде, и внимания ко входящему - ноль. Надо что-то с этим делать...

- Скотт, зайди, пожалуйста.
- Хорошо, сейчас. Что-то срочное?
- Чем ты занят? Завтракаешь?
- Угу.
- Джин тебе еще не рассказывала?.. ах, да, я ж сам отправил ее спать. Заканчивай и подходи.


На крыше ждала Гюрза, от нее тоже воняло аптекой и озоном. Чем бы еще? Не палиться же из-за этого, верно?

По меркам этих психопатов, я - стопроцнтный законченный ****ат. Смешнее всего, что они правы. За мной таскается мертвая стюардесса, хех, хвостом. А я переодически ее езжу и откапываю. Буквально. Проверяю наличие металлического скелета в сейфе почвы под камушком. Закапываю и уезжаю.

Не с****или.

Тело заросло и хотело жрать. Если не заткнется, прирежу голубя и сожру его сырым. Хоть это и мир ****атов, но настолько нарушать инструкцию нельзя. Сиди и жди, пока приедут псы. Запомни номера, хотя бы.

Тебя поимел инвалид.

Телепат.

Телепат-инвалид. Он тебя поимел. Как его зовут?

Ксавьер. Чарльз. Профессор.

Ксавьер. Хавьер. Еврей? Поляк? Немец? Чарльз.

Карл. Ну. Немец или жид. Еще с тех, пердунов победы.

Или не с тех. Жирный. Мог отожраться в обетованной и переползти сюда.

Мог. Что он тебе? Сейчас повтыкаем и жрать пойдем. Не звонит он сейчас никуда. Сидит, на пузе руке скрестив, и мысли свои ботанские думает.

Карл Хавьер.

Гюрза разворачивается и свист переходит в шипение. Ну-ну, давай, атакуй. Чем?

Дробь далеких барабанов. Дамар, мриданг, тум-тумов и этих, толстых. Да твою ж мать! Что происходит-то? Весь набор глюков у меня уже есть, новый не заказывал. Какого ляшего дохлая змея то Кэпом базарит, то Ухо исполняет? Вполне себе живых.

Вполне себе живых?

Я не буду думать в эту сторону. Бессмысленно. Если штаб взяли, то, ну... всё, собственно.

Ухо включала барабаны. Разумеется, их. Много, разных, все быстрее и быстрее. Накладывала ритмы, и Кэп встраивал тебя в них. И...

Чем я могу атаковать? Я? Чем?

Гюрза шипит озоном - кран на полоборота. Довольна. Она ужалила, я пропустил. Ладно, она права: надо собраться и подумать. Карл Хавьер. Слышал? Нет. Видел? Да. Когда?

Надо бы к Кэпу наведаться. С чем? С именем жида странновато знакомым? Плюс собирание общин-деток? Мьюты... Нет. Недостаточно.

А если их всех там уже лет пять как, а ты до сих пор ***ней страдаешь? И пасут тебя, барашка: связь есть, отчеты в ту сторону, приказы в эту - вроде все, как было. А Норы травкой поросли, мышка скачет...

Ухо тоже, по слухам, группу детишек набирала. Приманку, лакомый кусочек. Когда это было-то? Лет уже, считай, десять тому. Что я вообще о своих знаю? Целые будто сквозь землю провалились. Ломаные на виду, все одиннадцать. Работа Кэпа, не иначе.

Жирный голубь обвалился с карниза в яму воздуха и пошел отчаянно в ней барахтаться. Семнадцатый проводил его левым ухом. Смутно вспомнилось ощущение такого барахтанья - и в это время дверь здания, за которым он наблюдал с крыши соседнего, открылась.


- И вы ему предложили место?

Эти складки на лбу... Профессор отвернулся, скрывая улыбку. Похож на мать. Фигурой в отца - худой, тонкокостый, а лицо - вылитая Мэрилин. Пришлось ему помыкаться. Вот как бывает: приезжаешь домой, а тут твоих друзей похоронили, сынишка их неизвестно где. Ну да ничего, дело прошлое. Джин вчера полвечера сочиняла, что бы ему подарить на день рождения... дети.

- Да, разумеется, Скотт, предложил. Предлагать я буду каждому. Они должны знать, что есть еще и такая возможность.

- Ну... знаете, Профессор, мне кажется...

- Что он не вернется? Что он - боец Братства или идеально подходит Магнусу, а не нам? Верно?

- Вообще-то да.

- Тем не менее, он не в Братстве. Что-то его удержало от такого шага. Возможно, его устраивает жизнь одиночки в криминальном мире. Тогда он не вернется. Но, предположем, что он все-таки из Братства и ему удалось скрыть этот факт. Тогда он вернется, но это быстро вскроется. Я буду читать мысли этого человека, Скотт. Во всяком случае, поначалу.

- Но если он заметит...

- При чем здесь "заметит"? Он и мысли не допускает, что я не буду этого делать. К тому же... знаешь, что самое интересное лично для меня?

- Что?

- У него очень своеобразная картина психики. Толком я ничего не успел рассмотреть, но одно могу сказать точно: этот человек нуждается в коррекции. Более того, оставлять этот случай без внимания чревато...

- Джин говорила, он немой?

- Нет, у него работает речевой аппарат. Но временами, при особых условиях, способность речи у него исчезает.

- Он, ну...

- Сумасшедший? Вероятнее всего.

- Господи! Сумасшедший мутант! Так его нельзя выпускать в город! Он же убьет кого-нибудь, и к выходкам Братства прибавится еще и это.

- Он убил многих. Скотт, я мало что успел узнать, но есть вещи очевидные. Он наемник. Убивает по заказу. И он сошел с ума.

Скотт молчит. Да, мальчик, я тоже боюсь. Но попробовать просто обязан. Ближайшие недели всем нам спать вполглаза.

- Что мне следует делать, когда он вернется?

- Ничего особого. Это моя работа, Скотт, не твоя и не Джин. До начала учебного года достаточно времени. Такого я к маленьким детям, конечно, не подпущу... Ты разыскал планы тренировочных площадок на минус четвертом?

- Да, я нашел их вчера.

- Хорошо, Скотт, спасибо. Возвращайся к занятиям.

Последние полгода, определенно, пошли ему на пользу. Перестал сутулиться, подтянулся. То, что я нашел в приюте, на сына Грега походило очень мало. Помню, как смеялась Джин, застукав меня на том, что я опасаюсь ее ревности. Ей привели первого друга в ее жизни, прямо на дом. Раньше, с нашими вечными переездами, все никак не удавалось. Бедолога Скотт, его приходилось отбивать. Дети.

Да, дети. Дело не ждет.

Выпавший ночью нестойкий весенний снег таял под воздушной струей, и за Ксавьером оставалась темная, влажная садовая дорожка. Она была установлена в отдельном здании, его машина, его детище, его игрушка, сияющая, круглобокая, как шар на елке. Месяц назад он ее еще подгонял, балансировал, калибровал. Сейчас же о ней уже думалось, как об обыденности дня. Нужно составить списки, просмотреть детей и их родителей. Усилитель работает даже лучше, чем предполагалось: набор информации идет с сумасшедшей скоростью. Сумаседшей, как их ночной гость.

Зимняя дорога, в обрывами сугробов по обеим ее сторонам. За колесом машины, стоящей рядом, кто-то шевелится. Собака? Кот? Барсук? Нет. На желтом, промасленном крошеве - грязная пятипалая рука. Ребенок человеческий.
???

Мамина память. Их тоже зацепило - вскользь, краем. Предложение от лабораторий Чикаго пришло очень вовремя. Пароход отдавал швартовы, когда Польша уже полыхала. Меняя гражданство, отец записал себя Ричардом, а меня - Чарльзом.

Шлагбаум приближается, подходит, козыряя, "наш соотечественник", как все детство мое говорила мама хриплым насмешливым шепотом, когда взрослые вели свои разговоры за дверью моей спальни. Шлагбаум поднимается...

Вздыхает мощный механизм, открывая шлюз. В недрах усилителя тонкая автоматика из редких металлов, им требуется особая среда. Поэтому здесь первые минуты зябнешь, нападает то кашель, то зевота. Состав воздуха, тенмпературный режим, влажность. Все нормально, можно начинать.

Огромная металлическая сфера ожила, засветилась изнутри, как только контакты коснулись выбритой специально для этого устройства головы. Литиевый гель пополз вниз по вискам, холодя кожу. Свет множества разноцветных ламп дрогнул и начал колыхаться, словно водоросли под волной, завиваться, менять форму.

Вытянулся, стал ручкой двери цветочного магазина... девочка, смеясь, забежала внутрь, присела перед ведерком калл, те повернули к ней головки...

И рассыпались вместе с девочкой и магазином. Свет взвихрился, плеснул на стены, ударился, вздыбился прибоем. Будто камень рухнул в пещерное круглое озеро. Маленькая фигурка человека на открытой платформе в центре огромной сферы вскинула руки к голове и застыла в таком положении. Волны света перекатывались через нее, заставляя вжиматься к кресло, тишина звенела, гудела, давила.

И волны спали. Стали озерной гладью.

Крышей. Кирпичной трубой. Летящим голубем.

На крыше сидело существо с рваными краями. И смотрело на Профессора.


Поляна зарастала с каждым годом все сильней. Поднявшийся лес выдвигал перед собой заслон кустарника, и заравнивал за ним почву жадными, ищущими корнями.

Здесь семнадцатый шел всегда очень осторожно. Где только возможно без лишнего шума - поверху, с ветки на ветку. На место выходил по сужающейся спирали, слушал кожей и костью.

Поиск тела ведется. Он держал в руках ежегодный отчет ЩИТа. Не в первой строке, и даже не в двадцатой - но обозначен. Однако то ЩИТ. Есть бумаги, где розыскные мероприятия стоят в графе "приоретет". Иные отчеты другой стороны.

Если та другая сторона действительно есть.

Стемнело стремительно, еловые ветви сьели сумерки. Только тогда Семнадцатый спрыгнул с ветки - через темную полосу терна - в овраг. Перекатился, лег, замер. Тихо. Встал и пошел, как по улочке, напрямик. Почва сгладилась, лет семь назад еще не пройти было так развалисто. Край речной, снега хорошие, пухлые.

До Нор - рукой подать, сто шесьдесят кеме.

Скала вросла, будто тут всегда и стояла. Ее обожженный бок зарос мхом, необожженный - ежевикой. Ну а что еще могло вырасти над Гюрзой? Хотя волчьей ягоде я б тоже не удивился. А какие кракозябры здесь в первые разы торчали - все вывернутые, в узлы завязанные. Видел бы их давешний ботан!

Тогда могли найти. А сейчас-то что - ежевика и ежевика.

Выдвинул лезвия, изобразил крутилку. Потоптался по подстилке, утрамбовал, перекидал на просевшую за сезон кучу таких же. Скинул поклажу, вытащил и собрал лопатку. Пора откопать стюардессу.

Сюда Гюрза вламываться не рискует. И правильно делает. Застебу. Соберу из костей этот, как его... ксилофон. А че - металл уже просох, на удар звенит, я в прошлом году пробовал. Или увезу его наконец, Бесу на билы. Бес лабает по кабакам, приколю чувака.

Подумать тут можно. Без лишних.

За последние восемь лет не произошло ничего. Ничего интересного. Мьюты размножились, если картина ботана верна. Разборки в новостях, аналитика вещает о судьбах стремительно мутирующего человечества. Как так и надо. Как ни в чем не бывало. Как и не было никогда.

Кэп сказал, что Обоймы нет и Обоймы не стало. И все остальное исчезло вместе с ней. Вот тут тянулось минное поле. И где оно? Ели сьели.

Есть Бес, и есть Зеро, есть Мистик и есть Ангел. Сука Саблезуб есть. Вот уж кого бы лучше не было. Я есть. Шевелимся, ползаем. Всяка тварь при работе. Каждый порос в своем. Так и надо, наверное. Эпоха сменилась. Это тогда Обойма ого, Обойма ага, артиллерия, ультиматумы. Как-то совсем дурацки получилось. Исчезли и... исчезли. И не нужны особо никому. Выходит, что так.

Карл Хавьер. Немец. Отец - совладелец лабораторий "Футурум", объединения ученых естественных наук. Поднялся на колесах. Съебался из своей дучландии в тридцать девятом. Сынок вырос тут. Окончил Гарвад, работал в шести универах по всему континенту, скакал, как блоха. Мьют, телепат. Ловили его на этом? Выискивал себе чины и степени? Или следовал указаниям? Придется поездить. Зачем богатому ботану собирать мьютов в возрасте становления дополнительного гена? Кажется, вспомнил, где видел я видел это имя. Сейчас и проверим.

Лопатка глухо зазвенела. Семнадцатый отбросил ее и начал шарить в рыхлой земле. Вынул несколько связок костей, отложил в сторону. Вслед за ними на край ямы встал ящик.

...архив распределяется между зарядами... сохранение секретности... пункты назначения... подконтрольная область...

Да, Кэп.

Теперь ждать, когда луна встанет в зенит.

Открылась поляна и в ноздри бьет сырым железом. Гюрза тормозит, покачается на ветке. Шипит тихо, устало. Последний перегон шли поверху, она впереди. Теперь я зарос, пора меняться. Темп придется сбросить - но вертушки уже прошли, до их возвращения

три тысячи сорок семь -

подсказывает рептилия. Масса времени. Встаю на соседнюю ветку, смотрю, рычу.

уровень травы - уровень рельефа - мины - дыры - проходы

Рептилия не ошибается. Перейти это труда не составит. О чем только думали на этой второй базе? Или это для любопытных с той стороны? Тогда там обычная взрывчатка, не Ди три.

интервал-десять-метр
интервал-пять-метр
инструкция-десять-метр

Гюрза пожимает плечом: хвоя, пот, нейротоксин. Ничего, мы почти пришли. Еще перегон - и откроются горы. Склон уже ощутим. Прицеливаюсь, спрыгиваю, сразу вогнав когти в почву. Кувыркаться сейчас очень нексати. Отсюда, снизу, еще раз проверяю дорожку рептилией: да, все так. Пошел!

Четыре, пять - Гюрза соскальзывает с ветки, идет след в след. Отдыхает, слушает вокруг.

Глаз!

Чуем одновременно, Гюрза - сильней. Припадаем к земле: откуда?

Тишина, пахнет лесом, и только лесом. Рептилия? Тварь? Нет источника. Гюрза шипит, встает, цепляет стебелек - щекот колосьев по ладони. Встаю сам. Ощущение наблюдения ушло, как и не было. Оборачиваюсь на Гюрзу, та машет - пошли.

интервал-десять-метр
темп-выше

поднимается рука Гюрзы ладонью вниз. Верно. Торчим посреди поляны. Намечаю рептилией другую тропу - под прыжки. Кромка леса рывками летит навстречу.

Свист - тонкий, резкий. Я - успеваю, Гюрза - нет.

Пусть. Одна часть откопает вторую и донесет ее до Нор. Гюрза тормозит, я ускоряюсь до предела. Она толкает в спину, переливает свои силы в меня. Обычное дело - переброс общака то в одного, то во вторую, по обстоятельствам.

Влетаю в лес, падаю за толстые стволы.

Вторыми ушами - свист и вой, вторыми глазами - волна земли, вторая, третья, вторым телом - осколки. Железо, стекло.

Стекло. Ди три.

Вторым телом - на четвереньки, на ноги - стою, покачиваясь. Его даже сильно не посекло - взрывчатки здесь было всего ничего. Так, капсулы разбросать. Дышу, бреду не глядя.

В ранах уже крутятся, набирая скорость, алмазные шлифовальные диски.

84 минус. 83,7 минус.

Выкатываюсь из-под покосившегося ствола и скачу к Гюрзе. Ничего, так уже бывало. Ее, конечно, сильно разъест, до 20-25 от нормы. Я подберу место для стоянки, разведу костер, согрею воды, добуду мяса. С утра она будет зверски голодна.

81,5 минус.

Беру ее на плечо сразу, не дожидаясь положенных пятидесяти пяти. Так я успею добраться почти до самых Нор. Чем ближе к своим стоянка, тем лучше.

67 минус. 65 минус. 40 минус.

Что?!

Влага пробирается через плотную ткань, заливает плечо, и только тут я понимаю, что это не кровь. Вода. Из клеток, сошедших с ума.

И Гюрза - мною. И скатывается с плеча, оттолкнув мои руки.

- Сто шестьдесят, - рычу я. - Сто шестьдесят кеме. Там Кромсач.
- Сто шестьдесят, - насмешливо шипит она. А затем Ди три доходит до ее горла и шипение обрывается.

Солнечный свет проник под веки, сметая старые сны. Семнадцатый привычно прислушался: никого. Медведь у реки, плеск увернувшейся рыбины, олень чешет рога о кору, два бобра, ежи, птицы, змеи. Тихо, тепло.

Заснул, пролистывая архив. Что искал - не нашел. Значит, тот синий лабораторный журнал у кого-то еще. Может, Кэп оставлял его себе? Небольшой, в замшевой обложке, потертой на углах. Семнадцатый хорошо его помнил. Когда разбирали архив, узнал сразу. Со второй базы они забрали всё, абсолютно, до последней бумажки, до паскудной скрепки. Неужели помогло?

Зато Игровая... да, все ее чертежи, техдокументация, адреса поставщиков... давно устаревшие адреса. Накладные, заявки, счета. Четыре толстых картонных папки, набитых под завязку. Он ехал сюда не за ними, но...

Игровая. Защищенная, закрытая территория, на которой ни на миг не прекращается война. Их старая Игровая. Туда никто не мог зайти. Стоило только добраться до Игровой - и ты становился недосягаем для сотрудников проекта.

А сейчас-то зачем?

...но нужны и зимние. Внизу для этого отведен целый этаж - там должен быть спортзал и бункеры, где ребята смогут вволю кидаться молниями и файерболами...

Бред. Кэп сказал: Обойма не будет принадлежать никому. Ни одно правительство, ни одна организация, ни одно движение не смогут получить ее в свое распоряжение.

Игровая - не Обойма. Одной Игровой Обойму не создашь.

Кэп сказал: соблюдать секретность, никому не передавать технологии проекта.

По готовой Игровой ее технологию не вычислить. Для этого нужна целая бригада ботанов, которые разберут ее по винтику. А этого он не допустит.

Семнадцатый поднялся и медленно, сам себе не веря, уложил папки в рюкзак. Закрыл ящик, спрыгнул в яму, поставил его на дно. Сверху легли кости. Он знал, что по этому поводу скажет Гюрза. Как только появится.

Ты резал меня, рвал, выдирал куски мяса зубами. Ты вылизывал раны, тварь, а после начал отдирать часть за частью, наперегонки с Ди три. Ты знал, что я все равно сдохну, что ты не успеешь - никак не успеешь. Какого черта ты не дал мне сдохнуть спокойно?

Какого черта я болтаюсь за тобой, гнида? Тебе давно пора сдохнуть, сдохнуть, сдохнуть - и не вонять! Какого черта ты каждый год выкапываешь мои кости, ебучий ты пидорас? Сгрузи их в любой чан расплава на любом из этих смердящих заводов - тогда их точно никто не с****ит. Но ты ж у нас любишь игрушечки? Машинки, самолетики, мотоциклы, всякоразные стрелялки, перделки, ножички, звездочки. У тебя логова набиты барахлом под завязку. Весь прошлый год ты гонялся за - ох ты ж ёлы - запястными ножами из Кении. Они тебе хоть раз пригодились?

Какого черта ты при малейшей возможности висишь в этих пивных помойках с боями без правил? Там тебя не убьют, сука. Не убьют. При всем желании обеих сторон. Никак, тварь. Нихуя не выйдет. И Саблезуб не убьет, как бы вы оба друг на дружке ни отыгрывались. И ты его замочить не сможешь. А значит, и это все - так, игрушечки. Ты же не хочешь от него избавиться, верно? Зачем? Он привносит чудное разнообразие в то унылое дерьмо, в котором ты дрыхнешь и пузырики пускаешь. То лимонка из ниоткуда, то грузовичок в морду - такие замечательные сюрпризы! Подарочки на Рождество. Хлопушки и фейерверки. Помнится, кто-то хотел мести, тварь? Перехотелось, остылось. А зачем, собственно? Это ж лапой шевелить, Ди три доставать. Или заказывать, палиться. Верно?

И еще. Какого *** архив все еще валяется в моей яме? Это моя, сука, яма. Я сдохла, первая база сдохла, вторая база сдохла, проект сдох! Отнеси ящик Кэпу или забери его, наконец, себе. Собачку на сене мы отыгрываем, поглядите на нас, красавчиков! Тебе давно пора сдохнуть. Сразу после Саблезуба. Но нет, зачем же? Нас тут кормят, развлекают. Мы себе и сами развлечения найдем. Игрушечки.

Например, восстановим Игровую.

Ты что, голуба, совсем ****улся? Да?

Дерьмище вьелось в бетон - даже шланг с насадкой не берет. Достало. Присаживаюсь и срезаю верхний пласт, выметаю в канализацию - аккуратненько, сняв заржавевшую решетку. Мелкая школота на улице замечает движение в темном узком тупике за складом, замирает, приглядывается. Ухожу в тень. Невелика честь - детишечек стращать. Ныряю обратно в дверь, в лаз, в логово.

Сперва занимал готовые щели - подвалы, чердаки, технические помещения. Но удержать их было сложно и муторно. Раздобыл первую ксиву - попробовал покантоваться по съемным дырам. Не смог. Шум, вонь. Да и сам я - не тихий. Когда соседи вызывают копов - полбеды. Положить неповоротливых идиотов с их пукалками и уйти себе, посвистывая, - много ума не надо. Но вот когда сердобольная дура из квартиры слева заглядывает через общую лоджию в окно и бежит с воплем вызывать скорую - это уже никуда не годится.

Покупать? Отбирать? Ненадежно, да и запрещает инструкция иметь постоянное жилье, привыкать к нему. Верно запрещает. Тут - верно.

Начал пристраивать, где возможно. К складам, подстанциям, мелким замшелым лавочкам. С обратной стороны. Там, где хрен догадаешься, должен здесь быть проезд, лишний угол, стена - или нет. Сказать честно, сам не помню, сколько их таких у меня. Сто? Двести? Пятьсот? Был год, когда я чуть ли не каждый день строил по одному в разных районах. Триста точно есть. Было. Приходилось же и разваливать, жечь, подрывать. Логово - хорошая ловушка, с тем и делается. И минирую я их сразу же, до того, как залить бетоном и заложить кирпичом. Три входа. Коридор - конечно, с веселенькими сюрпризами. Два помещения - для сна и для мытья. Сток. Шкаф в стене. Матрас. Квадратные ниши в стенах под всякую чушь, нужную и не очень. Кстати, где я оставил те кенийские запястные? Или пропил? Уже не вспомнить. Ну да и *** с ними! Фонарь на полу и горелка. Чай вскипятить, консервы подогреть. А что еще надо?

Это людям надо. Или мьютам. Ну так они все ****утые - тут проект не врал. Абсолютно и неизлечимо. Они так уверены, что все в порядке, что они в безопасности. И так удивляются, нарвавшись, к примеру, на меня. Смешно просто. Помню, как я охренел, увидев хренову кучу людей, идущих посреди дороги, не скрываясь, не оглядываясь. Подумал еще, что их всех чем накололи и гонят теперь, сонных, в далекий транспорт. А это они просто на работу шли. Злым городским утром. Никакого транспорта на них не хватит.

- Почему я его оставил? Вы понимаете, я ничем, собственно, особо не рисковал, по здравому размышлению. Абсолютно, стопроцентно, безупречно легальное образовательное учреждение; присутствие Вулвери сжигало последний мостик, во многом дисциплинировало - с этой стороны, как видете, выгодно. С другой, сугубо социальной, я же не мог отпустить на улицу буйного сумасшедего мутанта? При том, какие слухи и так о нас ходили... да и ходят... в связи с деятельностью одного моего давнего собеседника. Вот вам и причина два. Далее пошло себе поехало. Забавное это лето, когда он приезжал то на фуре, то на байке. Циклопа отодвинул, принюхался к Джин, мне кивнул - и закрылся на неделю на минус третьем. А потом, одна за другой истории: Джин, Зверь, Бандит. Раз за разом.

Кресло мое, подлокотнички. А этот сидит напротив, в углу, как приклеенный. Далеко сидит, говорить неудобно. И мне сейчас местом своим поступаться никак. Прошу твердо: сядь в кресло, пожалуйста, или на любой из стульев.

И он выдвигает ногу и начинает бот расшнуровывать, да так, с паузами: быстрое точное движение - пауза - и снова. Черный бот такой снимает, ставит рядом, а я не спешу, напоминаю себе не спешить и не спешить еще раз.

И перескакивает на стул, именно прыжком. Но, что примечательно - стула не покачнув, и очевидно - исполняет. В ту же позу: коленка вперед, спина прямая, нога согнута под прямым и лежит на икре. И вторая нога, которой в пол упирался, которую разул, ушла в обшивку стула. И руки вперед - пустые, на виду.

Не говорил еще толком. Всякий раз с усилием, слова через себя проталкивая. Медленно до чертиков. Скотт потом признался, что долго был уверен: эмигрант совсем свежий; нелегал. Языка не знает разговорного. Ошибался; даже степень такой самоверификации мальчик представить себе не мог - и хорошо, что не мог.

Мне ли, старому, ошибаться в таких вещах? Тем более, что я его, ну, считайте, голяком застал с девочкой этой его мертвой, Гюрзою! Я не знаю, что у него в прошлом, на чем он именно поехал, что не вывез до распада. Вьетнам? Не молод ли он для той еще войны? Иногда кажется - не молод, другой раз глянешь: да ну, бред, двадцать-тридцать, и не выше. Но технически-то возможно и сорок, и более. Я на него смотрю: как с ним?

Для детей он безопасен: они к нему не подходят. Он старшеклассникам объяснил, что - не стоит. Точно не стоит; а те - младшим. И не задирает детей. Демонстративно.

Сколько же в этом тупой, никому не нужной демонстрации.

А он на стуле сидит и смотрит мне за плечо, под острым углом к подбородку. Нарочито?

Ладно. Говорить пора.

Россомаха, зачем?

- Зачем - что? - произносит, сосредоточившись на произношении, и получается, будто запись повторил.

Он имел дело с телепатом. Где? Когда?

Подавляю желание взять его прямо сейчас за черепушку, за торчащую извилину, и тряхнуть-тряхнуть... Вслух, чтоб не сорваться

- Зачем ты шантажировал мою дочь, Вулвери? С какой, хотя бы, целью?

И он смотрит мне в глаза, открывая на пару секунд двери... так, кусок гостиной в проеме, с улицы не разобрать, но на серой от пыли циновкой под босыми ногами пятна прогоркшего пива и, лампой в глаза - отчаянная, запредельная трезвость; опускает на запястье.

Эту машинку подарила ему Джин. Долго искала, заполнялав длинный заказ... на нем и была застукана беднягой Скоттом. Машинка. Он печатает, не задумываясь. Ну зачем? Дитё ведь! Что мы вообще тебе сделали?

Все здесь, под крышкой. Берите. Что возьмете - вашим будет.

Медлит, смотрит: прочел я? Киваю. Он, на самом деле, сейчас спокоен и трезв, устал - я его дернул из Милетарника, как четко и точно окрестили сооружение на минус третьм дети. Милетер-рум - конечно, Милитарник. А я, помнится, говорил о небольшой тренировочной комнате и простых бункерах.

Ладно, это мелочность. Еще настучал, ну-ка, ну-ка:

Милитар или Церебро - на ваш выбор. И непосредственно сейчас.

- Что ж, верно. К чему рисковать недешевой обстановкой? Электрикой тонкой. Церебро. Отправляемся.

Вверх по лестнице уже бежал третий курс основного уровня, и пришлось отвлекаться на то чтобы вызвать Зверя, перепоручать ему спешно гегелевскую этику. Оглядываюсь - след простыл. И как-то все, совсем расхотелось. Машу рукой, говорю:

- Зверь, ты как Вулвери увидешь, скажи ему...
- Ох, да, точно, извините, бога ради, совершенно забыл за этими немцами: он же просил передать, что ждет вас в Церебро.
- В? То есть - внутри? Или возле?

Зверь жмет буграми кошачьих плеч, улыбается. Я вижу, что он уже в курсе, и что он готов вложиться, чтобы его оставить. Хорошо, Зверь, в тебе-то никаких сомнений. Приму к сведению.

Еду дальше - быстро, торможу уже перед шлюзом. Мог бы и не тормозить. Настежь. Въезжаю, верчу головой по сторонам, и лишь с четвертого раза вижу его - внизу,  на самом дне сферы, на корточках. Я в центре, и между нами ровно радиус - шестнадцать метров. Смотрю вниз, на него, а он - вперед. Ждет, и ждет уже давно, молча, не меняя положения.

Он должен быть здесь, напротив, у правого бортика узкой площадки. Там единственное свободное место и каждый, кто обращается ко мне с вопросом, его и занимает. Там даже подушка припасена на такой случай. Вопросы большей частью мелкие - достать из памяти дату, расставить по местам глагольные времена, понять, почему так раздражает радио соседа по комнате. Скотт хочет научиться сопротивляться и прятать данные. А вот Зверь ходит мимо. Ему не надо, он сам мог бы, случись ему телепатом, а не оборотнем.

Зверь... Его-то к Вулвери что тянет?.. Из разных вселенных...

Росомаха давно заметил меня - сразу, - но ни кивка, ни шевеления. Звать его? Настаивать, чтоб поднялся на площадку? Бодаться с его бычьим, нечеловечески тупым упрямством? Воздух сотрясать. Хорошо, начнем.

Вхожу сразу, уверенно, как в собственную спальню. Шлем еще не опустился, а я уже внутри -

- и, пока еще, снаружи, и фигуру внизу уже скрыла пляска света, уже выстроились замызганные стены - нет, не стены - опоры безымянной эстакады глухих окраин, где он встречает меня. Только сам он уже не видит, и не знает о том, что снаружи - тоже. Что камеры - пишут.

Никакой конкретики - эстакада любого шоссе, фонари, мигающий свет рекламного щита. Далекая заправка слева, справа - поля и всходы тьмы. Сидит под мостом, в тени, смотрит. Разговора ждет? Здесь?

Это макет. Занавесочка. Даже не жалюзи. Срываю ее одним движением - и проваливаюсь в кирпичную коробку, два на полтора. Узкий матрас в углу, из проема тянет сыростью, у стены - газовая горелка с кружкой чая и фонарь вверх. Оборачивается от шкафа... да, это именно шкаф, вырублен в стене полками.

Быстро, ботан.

Здесь мои скорости превышают твои. Мне все равно, как ты меня именуешь. Мне надо знать мотивы, которые заставили тебя так обойтись с Джин. И я их найду.

Ищи. И не забывай по сторонам оглядываться, герр Хавьер.

Мимо. Моя биография - не банковское золото, за толстыми стенами не спрятана. Достать - раз плюнуть. Поездил, достал. И что?

Вижу его глаза - закрытые, насмешливые... больные. Он умеет прятаться и притворяться, но я телепат. Есть один безотказный прием... Но нет, еще не время. Оглядываюсь по сторонам - кирпич, бетон, щебень, серая нора старого хищника. Сквозняк безысходности.

Ты так жил?

Я жил по-всякому.

Ты завидуешь ей? Ее молодости, богатству, красоте? Дружбе со Скоттом?.. Дай бог, не только дружбе.

Мимо.

Да, мимо, вижу сам. Он ковыряется в шкафу, примеряет какие-то накладки на какие-то изогнутые лезвия, рассматривает, снимает. Он ждал именно этих вопросов и даже готов был согласиться - соврать, но в последнюю минуту передумал.

Хорошо. Я спрошу еще раз. Конкретизирую. Если взломать Церебро для тебя - не проблема, то уж мой кабинет - тем более. Ты в любую минуту мог войти, обыскать помещение сверху донизу, выпотрошить компьютер, найти и прочесть мою переписку. Почему ты этого не сделал? Зачем надо было так гнусно, так похабно, воспользовавшись детским любопытством, поманив, посулив - а потом лезвия к горлу? И добро бы лезвия! "Если через час у меня будет всё, до последнего смайлика, твой папик и смазливый скоттеночек останутся вместе со своей крошкой. А нет, так что ж? - крошка других найдет, верно?" Ей восемнадцать лет, ты, урод! Какой же тварью надо быть...

Есть! Вулвери резко оглянулся - щель! - и я рванулся вперед, пока она не затянулась. Прямо в глаза,

выворачиваясь,

выворачивая, -

и меня смели с ног, прижали, вдавили в перегной - свистящее шипение, брызги слюны, просверк лезвия -

останавливаю время

стряхиваю с себя застывшее существо, встаю, отряхиваюсь, смотрю внимательней. Это не он. Не Вулвери. Вон он, в двух шагах, вытянулся в прыжке, левая нога еще вдавлена в почву, под правой висит облачко сосновой хвои. Это его девочка. Та же, что была тогда, на крыше. Оскаленная, шипящая, с яростью самки, потревоженной в норе. С двумя узкими, изогнутыми ножами, выходящими прямо из ладоней. И на кончике правого уже набухла жемчужная капля. Яд. Протоки и железы, как у змеи. Такой мутации я еще не видел. Оглядываться по сторонам, Росомаха? Ты ее имел в виду?

позволяю времени течь.

Он обрушивается на нее, бьет в спину, когти выдвинуты до упора, и все же ей удается вывернуться, отбросить коленом. Еще одно лезвие из-под пальцев ноги свистит в воздухе, достает плечо соперника, входит - и тот подается вперед, блокируя возможность высвободить ногу, и когти левой вспахивают живот. Девочка смеется. Обнимает. И выпускает нож из ладони точно в сердце.

Что это было? Брачные игры демонов?

Так или иначе, на какое-то время оба выбыли - и Вулвери, и его - кто? Память? Главная героиня сексуальных фантазий? Сторожевая программа? Сестра? Внешне, вроде, не похожи, но движения, повадки... Пора идти, пока они не пришли в себя.

Выбирая самое высокое дерево вверх по склону, перемещаюсь в крону. По солнцу - конец лета, но уже сыплет легкий снежок с края уходящей тучи. Север. Лесистые предгорья. Он отсюда родом?

Так я ничего не узнаю. Отталкиваюсь от ветки и, оставляя малую часть сознания внутри, маяком, выхожу.

Да, так значительно лучше. Короткие вспышки моего маячка едва заметны где-то на середине склона. Высокий длинный холм уже срывается в соседнюю долину скальными уступами, следующий за ним - еще выше и длиннее, а на третьем, скрытым дымкой, - непропорционально яркий выступ. Каждый камень виден, каждая капля воды, летящей вниз с обрыва, каждый лист, планирующий с ветки в близкую осень. Туда.

Вхожу обратно по маяку. Как раз вовремя - заросли, очнулись. Оба. Стоят внизу, под деревом, жестикулируют. Общий смысл ясен: он запрещает, ей на эти запреты - плевать. Спускаюсь, встаю третьим, опустив щит из агонии ребенка, умирающего от паралича легких. Девочка застывает, Росомаха щурится:

Хорошая игрушка, ботан. Что сразу было не вытащить?

Потому что. Как тебя зовут, девочка? Твой яд похож по действию на кураре?

Ничего в ответ, только шипение. Она нереальна, это очевидно... но ведет себя, как живая. Такие, как она, часто играют роль сейфа - в них вкладывают сведения опасные или постыдные, и оттого у призраков бешеный характер. Знания жгут, призраки бродят, неуспокоенные, по ветхим коридорам сознания. Пока о них самих помнят - и кормят, еще ничего. Но люди склонны забывать неприятные факты. И вместилища неприятных фактов. И тогда призраки опадают на дно разума и превращаются в червей. Присасываются к хозяину и начинают жрать его невозбранно.

Впрочем, здесь не тот случай. Эти двое друг с друга глаз не спустят. Ладно. Я здесь не затем, чтобы его призраков разбирать на составные. Только если ситуация с Джин тоже в ее ведении. Тогда - извини, Росомаха. Девочки больше не будет.

Как это выяснить? Очень просто. Там, на обрыве над водопадом, лежит что-то очень значимое. И как только мы добермся туда, им придется меня останавливать. Вот тут и появится шанс развернуть рентген -

подкручиваю рычаг на шлеме, набираю мощность на просветку -

перемещаюсь на скалу над водопадом -

вакуумный взрыв, вопли всех умирающих на всех войнах вонзились клыками, черное и липкое желе пустоты, белый шум заворачивается лентами мебиуса -

прихожу в себя от собственного крика. Под сосной, свернувшись эмбрионом.

Стоять, Гюрза! Стоять!

Дышу. Значит, ее зовут Гюрзой. Ясно. Что это было? Защита. И ставил ее телепат. Против телепата. И если бы я не оставил, по привычке, маяк на том месте, откуда перемещаюсь, и если бы этот маячок не дернул меня обратно... Овощ. Без малейшего следа высшей нервной деятельности. Встаю.

Такая защита, Вулвери, - дорого обошлась?

Стоит? Значит, по карману.

И все ответы - там, внутри? Так? Включая Джин?

Так.

Хорошо. Позволь взглянуть поближе.

Выхожу уже открыто, явно. Оставляю парочку на склоне, поросшей лесом. Прогоняю волну - раз, другой, третий. С каждым разом картина все яснее. Это бункер. Крепость. Форт. Вольготно развернулся в самом центре памяти, оставляя за стенами лишь самые крохи: сосновый склон, эстакада, бетонная коробка. Улица, по которой идем мы с дочкой, и мой лысый череп поблескивает под фонарями. Улыбается Зверь, блестя клыками. Милитарник - в его готовом виде. Те месяцы, пока Росомаха его монтировал, тоже скрыты. Очень хитрая и умная защита - работает по множеству ключевых запросов. У него-то самого - полный доступ?

- Конечно, нет. Глупо.

Стоит и смотрит вверх. Стоит. А должен бы лежать и едва шевелиться. Я продавливал на каждом этапе без малейшей аккуратности, в полный рост. А он, значит, поддавался - раз, и второй, и третий, - чтобы я врезался с размаху. Змей своих придерживал. И никак не показал, что -

- Ты слышишь меня?
- Да.
- Всё? С самого начала?
- Да.
- Ты часто имел дело с телепатом?

Молчит. Хоть он далеко внизу, и лицо - пятном, явственно вижу пренебрежительную его кривую ухмылочку. Даже свет дергается в центре сферы. Ну вот оно и всё понятно. Безо всякой муцтации. Могли бы и в Церебро не спускаться. Ничего бы с кабинетом не случилось.

- Что ж. Я вижу, ты хорошо подготовился. Вероятно, не стоит тебя разочаровывать. Оставайся самым сильным. Самым хитрым. Победителем восемнадцатилетних девочек. Старых телепатов. На их же поле. В их же доме. Оставайся, Росомаха. Я не буду больше тратить на тебя свое время и силы. И не хочу тебя больше видеть. Думаю, ты понимаешь.

Снимаю шлем онемевшими пальцами. На висках - ожоги, их надо будет чем-нибудь прикрыть, чтобы не пугать учеников. Разворачиваю кресло и еду к выходу.

- У меня были причины.

Голос сзади, с площадки. Уже успел подняться. Усилием воли убираю палец с кнопки. Шлюзовые двери остаются закрытыми. Но это ненадолго. Спрашиваю, не оборачиваясь. В сотый раз. Все тот же вопрос.

- Какие?
- Были. Причины. И я имел право.

Право?! Оборачиваюсь всем корпусом, не дожидаясь кресла. Глаза в глаза, уже не сдерживая гнева: право?!

И снова, как в кабинете, навстречу мне открывается ледяная и острая трезвость. Безнадежная. Бескомпромисная. И я, невольно входя, понимаю: он не лжет. За всеми этими уловками, демонстрациями, яростью сторожевых девочек, защитными стенами - не лжет. Он имел право шантажировать Джин. У него есть причины. Настоящие причины.

О которых он никогда и никому не расскажет.

...Когда шлюз закрылся за нами, я молчал. Молчал в дверях флигеля, в саду и на лестнице. Молчал у кабинета, и в кабинете тоже молчал. Он шел за мной, не нарушая тишины, смотрел в сторону. А войдя, сел в тень под стеной, на корточки. Замкнул круг событий.

Я повернул кресло к окну и отодвинул шторы. Внизу носилась детвора, радуясь перерыву. Одни при этом касались земли, другие - нет.

- Просто постарайся не причинять боли, - сказал я ему. - Бери, что надо, если надо, но вот так - не надо. Понимаешь?
- Понимаю, - ответил он. С усилием, слово через себя проталкивая.

Я кивнул и отодвинулся от окна. Устало закрыл глаза, потер лоб. Под ним все еще искрили разрядами сожженные его защитой нервные цепочки.

- Ты нашел? То, что искал?

И спустя долгие секунды он все-таки ответил:

- Нет. Не нашел.

Если бы он соврал, я бы все-таки его выгнал. Несмотря ни на что. Но он не врал. У него были причины. Он имел право. И он не нашел, что искал. С того дня у нас и пошел новый отсчет.

Выгнать, говорите? Это слишком просто - выгнать. Просто и лживо. А я не люблю ложь. Очень не люблю. Я ведь ученый, научный сотрудник. Директор школы, учитель. Детей учу, маленьких. Лишний раз врать не обучен. Уж извините, мистер Фьюри. Или как вас теперь называть? Советник?

Фьюри поднялся, прошел до противополжной стены, развернулся бессознательно четко. Первый раз за трехлетнее знакомство он был в форме, и уже казалось, что всегда. Что он просто зашел домой после службы, снял один из костюмчиков, прошел на кухню - и тут трубка, колокола, машина к подъзду, и он так и выскочил, не одевшись, костюмчиком не задрапировавшись, прямо в форме. Рослый темный мулат, помесь всех южных портов, с телесного цвета перевязью вместо правого глаза, с изящной публичной биографией, идентичной натуральной.

Советник прошел еще два шага, остановился, выхватил из вазы третью розу, задумчиво очистил ее от шипов и листвы, разломал на части и верхнюю сунул в рот. Разжевал. Проглотил. За вто время, пока Профессор рассказывал, советник уже успел сожрать две розы и одну астру. В вазе оставались еще астра, хризантема, три лилии и множество мелких беымянных беленьких цветочков.

- Если так дальше пойдет, советник, то от букета и вазы не останется. А это, между прочим, мой букет. Вы его мне принесли. С пожеланиями скорейшего выздоровления. Так на открытке было напечатано. А теперь уничтожаете. И сорите, кстати, в больничной палате. И добро бы просто уничтожали - в окошко, к примеру, выбросили или там в корзину мусорную - а то ведь пожираете. В буквальном смысле. И кто из нас, скажите, после этого мутант?

Фьюри выслушал эту тираду, не перебивая, и сел. Вытащил из кармана зубочистку. Положил обратно. Откусил кусок стебля. Неспешно повел челюстями.

- Вы, Профессор. Вы мутант. Читаете мысли. И в каждой вашей клетке дополнительный ген. И знаете, что я вам скажу? С этим вашим Вулвери, с этими вашими Людьми Икс, со Школой, со всем дерьмом? Мне сейчас дадут лист с подписью. Чистый лист. С подписью и всеми необходимыми печатями. И я могу его даже не показывать по заполнению. Потому что по назначению - предыдущему, да и теперешнему тоже - мне сказали: Фьюри, вот это дерьмо на тебе. У нас де своего хватает. И теперь, когда оно развонялось сверх всякой меры, все машут чистенькими ручками. Это не моя жопа обосралась. Это Фьюри. И поэтому мне сейчас дадут рулон туалетной бумаги. С подписями и печатями. Понятно, да?

- Вполне. И что ж вы собираетесь делать, советник, с этим, с позволения сказать, гигиеническм средством?

- Я ? Напишу черновик. И выкину. А потом еще один. И тоже викину. А потом пойду собирать дерьмо. Голыми руками.

- Не делать из бешенства? Дождаться понимания? Достойная привычка. Неужели вы думаете, советник, что не будь нас, мутантов, вам было бы легче?

- Думаю. Дерьмо всегда найдется, это да. Но это свое, человеческое дерьмо, все уже считано-пересчитанное, отцифрованное, отсканенное и по каталогам разложенное. А ваше... на него другую операционку ставить надо. Как минимум. Отдельную. Ну что - поставил, раз надо. Ресурса жрет в три глотки. Бывает полезна - иногда. Но в целом... да, Профессор, я бы, по правде сказать, согнал бы вас всех вместе и жахнул сверху пару термояда. И диоксином сверху призалил, для верности. Чтобы долго еще ничего не росло.

- А после?

- А после меня бы торжественно судили, подержали год-другой для острастки и чтоб шум затих, сменили физиономию, выслали на острова на пенсию.

- А после?

- А после я пожил бы еще год-другой-третий, нашарил бы частный самолетик, прикупил в азиях ружьишко или ак простенький, и там бы и остался, среди муслимов. Или - на историческую родину, под сенью Анд.

- А после?

- А после вы опять бы расплодились. Но меня бы на тот момент уже пристрелили.

- За что? За глаз? За угрозу лишиться места?

- Глаз? Место? Так и не могу понять, Профессор, то ли вы актер от бога, то ли и вправду извилинки свои не тянете. Нет. Не глаз. Не место. Глаз я в Паке оставил. Место предыдущее мне куда как более... а даже если не достанется, все равно свои приберут.

- ЩИТ?

- Конечно.

- Так за что тогда?

- За две тысячи пятьсот восемдесят два трупа. За здание со срезанными перекрытиями. За Розовый Двор. А вы думали, почему он так зовется? Из-за клумбочек-газончиков? За одну мятую бумажку. Которая сейчас в ламинате и за семью печатями.

- Две с половиной тысячи?.. Магнус? Он нападал на Щит?

- Магнус в школу еще ходил. Хулиганил под мостами в славном городе Варшава. Уток стрелял из рогатки... или без рогатки. Магнус, как же. Магнус - это гнус. А тут у нас бацилла зашевелилась. Старая гниль. Черная оспа, если хотите.

- Советник, вы ходите вокруг да около. Вы уже решили поговорить со мной, вы понимете, что это необходимо. И что придется вводить меня в курс дела. Но как всякому человеку, привыкшему к скрытности, вам сложно начать. Я, пожалуй, сделаю это за вас. Вулвери служил в?..

- Номер части вам ни к чему. Они называли себя Обоймой. Называют. Они рассыпались двадцать лет назад. Шестнадцатого февраля, в пять двадцать три. Камеры уже стояли. Обойма их не тронула. Перекрытия сняла, а камеры - ни-ни. В шесть пятьдесят пять подошла первая машина. Водитель и еще двое. Рассвело уже, и как только они во двор заехали - это место на пленках хорошо видно, четко, - водила по тормозам, юзом, боком, все трое из форда высыпались и залегли. Дверей нет, окон нет, полстены срезано. И двор - розовый. Хлестало из всех проемов - и за час успело впитаться в асфальт.  Потом, само собой, залили свежим, заровняли...

Старый мутант приподнялся повыше на подушках, подаваясь вперед, но посетитель останавил его резким движением головы. Продолжил:

- Все вы правильно говорите, Профессор. Легче - не станет. Скрывать - привык. Поговорить - надо. Правильно все говорите, увещевательным вашим учительским голоском. Вы и Вулвери, наверное, то же самое тем же тоном протирали. И различий между ним и мной особых не видите. Так, по мелочам. Он пиво хлещет, я - по крепкому мастак. Он холодное собирает, я - огнестрел. Он - что там? - жрет сосульки с крыш, а я - букеты в больничках. А так - один черт малевал. Верно?

- В целом, да. Хотя вот так же, навскидку, я перечислю вам десять отличий. К чему вы клоните? В чем принципиальная разница?

- Кроме прочего, вот в этом, - Фьюри встал, обошел кровать и поднял, наконец-то, свой кейс для бумаг, элегантный, под кожу, с золотым тиснениям на уголках и хитрым замочком-дактилоскопом вверху справа. Кейс, который с размаху врезался в стену, как только советник ворвался в палату. За полсекунды до того, как ручищи мулата опустились на спинку взвизгнувшей кровати. За секунду до его рева: "Какого хрена вы его не выгнали?!"

Хорошо, что букет принесли загодя. Наткнись на него одноглазый сразу - проглотил бы целиком, вместе с шипами, не жуя. Теперь же он брезгливо осматрел кейс, отряхнул от воображаемой пыли, выудил из внешнего кармашка ручку, сигару и туб мятных драже. И лишь затем вдавил палец в замок и аккуратно извлек из основного отделения три бумажные подшивки, по семь-восемь листов каждая. Пролистал и уронил все это Профессору на одеяло:

- Три закорюки на первом листе и по одной - на всех остальных. Давайте, Профессор, малюйте. Можете почитать предварительно. Если хотите. Я подожду. Предамся любимому занятию.

- Что это?

- Неразглашение. Запрет на выезд на ПМЖ на десять лет. Отказ от претензий на госпосты на пять лет. Еще пара конфеток. Стандартый сапожок на Рождество. Пишите, Профессор. Поговорить, конечно, надо. Но в курс я вас введу только через эти ворота. Это, кстати, о разнице.