Про вольного мустанга. Песнь

Сашок – долговязый, с веревочными ручками и ножками, которые норовят заплестись в дамское рукоделие.

Вовик – сдобный, упругий, как матрас, бородатый. И в очках.
Сашок отлично учился, доходно вкалывал. Его даже пару раз пустили в Америку.

Вовика просто обожали все, даже Сашкова мама.

И каждая встреча была как отчет по командировке: Сашок, неуверенно, но по-змеиному улыбаясь, рассказывал, что приобрел, сколько и по какой смешной цене. Вовик недоверчиво хмыкал, курил и чинил свою «Яву».

Его эго страдало несильно: их, альфа-самцов, на весь городок было-то только двое. Городок, знаете ли, небольшой.

Однако тут перевес с самого начала был на Сашковой стороне: во двор, где Вовик из года в год чинил одну и ту же «Яву», въехал Сашок на «мустанге» цвета бычьей печени, гнедом таком «мустанге».

И Вовик принялся ковыряться в «Яве» куда менее заинтересованно.

- Вот, понимаешь, прикупил по случаю. «Мустанг»! – солидно сообщил очевидное Сашок, внутренне скача до потолка и показывая фиги, – объем двигателя как у «боинга», летает чуть ниже, девки дают в кредит, бензина наливают с горкой.

Вовик взял себя в руки, цыкнул и сказал:
 – Да не.

- Да-да! – настаивал Сашок, – Плюс харизма и характер, какой хрен отыщешь.

- Да не, – повторил Вовик.

- Да точно говорю, – начал раздражаться Сашок, – одна такая машина!

- Да не, – с оскорбительной уверенностью протянул Вовик, шумно повозившись в бороде, – такую же в соседнем квартале видел.

- Где?! – взвизгнул Сашок. – А ну покажь!

С ревом и буксами прокатились до соседнего квартала, в котором, как и следовало ожидать, не нашлось ничего похожего на гнедые «мустанги». Не та климатическая зона.

- Ну, и где? Завидуй молча, – и Сашок умчался.

Но ничего на этом ничего не закончилось.

Сашок как раз пропускал бабку, и эта дрянь, незаслуженно вежливо пропускаемая, всплеснула сухими лапками и перекрестилась:
 - Батюшки, красота-то какая!

- А то! – начал гордиться Сашок. Но.

- Только раз такую и видела. Сподобил Господь перед смертью, – прошамкала бабка и смахнула непрошеную слезу.

- Вы ошиблись, бабуля, – процедил Сашок, – глазками ослабли. Лучше сами признайте.

- Да нешто ошибешься тут, – упиралась старая кляча, – от тамочка, в подворье.

Бросив дискуссии, помчался Сашок в подворье. Там его встретили приветственными кликами, а хрыч на «инвалидке» пообещал проколоть шины, если хоть раз поставит он свой танк на его, хрычовское, автоместо.

Все бы как обычно. Закавыка была в том, что Сашок в жизни в этот двор не заезжал.

По городу бегал второй «мустанг», а за ним по пятам носился, завывая мотором, Сашок.

И по прошествии нескольких недель его, хохочущего, дергающегося, выволокли из машины и запихали в куда менее красивое авто.

Потянулись долгие дни, наполненные успокоительным, слабительным и укрепляющим.

Как-то ночью Сашок вздрогнул и проснулся. По крыше стучал дождь, на соседних койках психи выводили носами каждый свое, то есть все было как обычно. Кроме рычания многосильного, как у «боинга», мотора.

Вскочив с кровати, Сашок бросился к зарешеченным окнам.
 «Мустанг» был тут. Он поводил мокрыми боками, фыркал, рыл землю протекторами и насмешливо скалился хромированным радиатором.

В больной Сашковой голове ясно вспыхнуло: «Бывай, ублюдок! Тебе – психи, разбитые дворы и девки – ножки на весу. А мне – дороги. Все, которые только есть на свете!»

Сашок взвыл и принялся колотиться о стальные прутья.

Заплакали, завыли проснувшиеся психи, забегали няньки. Его отлепили, отцепили скрюченные пальчики от погнутой решетки, зафиксировали, но все напрасно: той же ночью Сашок удавился сеткой панцирной кровати.

Спустя несколько дней на одной торной тропке пьяный, ехавший за догоном, нашел в глубокой кювете невообразимо красивую машину цвета бычьей печени. Гнедой «мустанг» – разбитый, с пустым бензобаком, счастливо скалился радиатором на луну.