Кожа слона, Дума Лондона. Животные не пострадали!

УВЕДОМЛЕНИЕ: Используя плагин-функцию "слоновая кожа" при изготовлении ART - ни одно из живых существ Планеты Земли - не пострадало.
                * *   *   * *
«С десятого дня апреля месяца одна тысяча семьсот десятого года (1710) автор любой книги или книг, уже напечатанных,
или другие лица, которые купили или приобрели иным путем экземпляр или экземпляры любых книг, чтобы напечатать
или перепечатать эти же книги, располагают неотъемлемым правом и свободой печатать такие книги...»
              «Статут королевы Анны» принят
              Лондонской Палатой Общин (Британская Дума) в 1710 г.

MIT DEM ZEHNTEN FING ES AN
Eine Kulturgeschichte der Steuer
Herausgegeben von Uwe SCHULTZ

VERLAG C. H. BECK MUNCHEN
                * *   *    * *

Гюнтер ШМЁЛЬДЕРС
БОРОДЫ И СВАДЬБЫ, ОКНА И МЕХА НАЛОГАМ КОНЦА НЕ ВИДНО
Курьезные случаи из истории налогообложения

Самый курьезный случай — это, собственно говоря, само налогообложение.
Как случилось, что человек половину или более своего честно заработанного дохода отдает охотящейся за налогами казне без права требовать за это какой-либо ответной услуги?
Как удается налоговым органам устанавливать совершенно различные процентные ставки этого налогообложения, да еще вновь и вновь повышать их, пусть даже тайным способом, то есть сохраняя неизменными налоговые ставки при падении стоимости денег?

Святой Фома Аквинский называл налоги дозволенной формой грабежа.
Такой грабеж допускается, если речь идет о «справедливом» требовании имеющего на то право князя, который, конечно же, имеет хорошие и «справедливые» основания для налогообложения и, как мы добавили бы сегодня, тратит деньги не на себя, а на всеобщее благо.
В этом случае может произойти «грабеж без греха», замечает святой Фома, но грабежом то он для него все равно остается.

Другие писатели средневековья допускали налогообложение при условии, что оно имеет хорошие и справедливые цели, например вступление в брак дочери князя или набор войска для похода.
Еще Войт Людвиг фон Зэккендорф (1626-1696) в своем главном труде «Немецкое государство-княжество» выражал надежду, что «с помощью славных христианских добродетелей мы скоро вновь добьемся старого положения, когда никто и не знал о таких налогах и сборах».

Как известно, надежда эта не оправдалась, но в любом случае удивительно, к каким только трюкам и надувательствам со сменой вывесок не прибегали в истории налогообложения правители, чтобы придать жесткой налоговой хватке безобидный вид, преуменьшить ее значение, а по возможности даже скрыть ее под каким-нибудь звучным названием.
Особенно неохотно обозначаются суровым словом «налог» новые виды сборов.
Их называют «пожертвованием на помощь оказавшимся в бедственном положении», «взносом», «угольным пфеннигом», «помощью Берлину» или как-нибудь еще, тщательно избегая слова «налог», чтобы как можно незаметнее вкрасться в доверие налогоплательщика, к деньгам которого подбираются.

Что только не облагалось налогом: стоит лишь упомянуть налоги на фортепиано, холостяков, певчих птиц и собак.
Где бы казна ни надеялась получить доход, она стремилась к тому, чтобы через налогообложение заставить налогоплательщика нести часть государственных расходов.

Если не считать библейского «кесарю кесарево», то в классической древности значение налога как такового не было столь большим, как сегодня.
Общественные расходы финансировались частично за счет прямых сборов с граждан, частично из ранее накопленных сокровищ и, наконец, из дани, которую платил побежденный противник.
Полноправные граждане Рима были освобождены от налогов, их взимали только с рабов и метеков (*), которых можно сравнить с нынешними иностранными рабочими в ФРГ.
 Поэтому приходилось прибегать к использованию косвенных сборов, и первым любопытным курьезом в истории налогообложения стал налог на общественные туалеты, введенный императором Веспасианом.
Племяннику, выразившему свое неудовольствие, император ответил знаменитыми словами: “Pecunia non olet” (“Деньги не пахнут”).

Со временем число тех, кто подпадал под прямое налогообложение, значительно выросло.
Были введены налоговые классы в буквальном значении латинского classis (класс), так как сегодня часто употребляемое понятие «класс» ведет свое происхождение от налоговой практики Рима, от группы населения, класса, который должен был платить налоги или освобождался от них, как гордый римлянин, обладавший гражданством в полном объеме.

Долгое время не было границ фантазии при изобретении различного рода налогов на специфические формы использования доходов.
Если царь Петр I Великий довольствовался налогом на бороды, который должны были платить все мужчины, не желавшие следовать западной бледнолицей и безбородой моде и стремившиеся сохранить свои длинные дремучие бороды, то еще раньше, с незапамятных времен, под налогообложение подпадали также и косметические средства совершенствования женской красоты.

   Рис. Петр I ввел в 1699 году в России налог на бороды, который должен был вносить каждый, кто не желал расставаться с бородой. Бородачи, которые попадали под контроль и не имели на руках соответствующего квитка, тут же лишались бороды.

Другие налоги на специфические формы использования доходов, предлагавшиеся в прошлом, столь многочисленны, что имя им «легион».
Это налоги на скаковых лошадей и экипажи, бархат и кружева, меха и другую богатую одежду, всевозможные драгоценности и украшения, равно как и налоги на необычные виды сооружений и построек, например на выступающие эркеры и балконы, облагавшиеся налогом вплоть до нашего столетия.
Этот так называемый налог на воздушную колонну обязан своим появлением теории, согласно которой эркер или балкон покоятся как бы на воздушной колонне, основание которой находится на земле, принадлежащей городу, в силу чего их надлежит облагать налогом.

Недостаток налога на специфические формы использования доходов состоит в том, что контролировать его применение почти невозможно.
Самый простой и легкий вариант такого контроля существовал, пожалуй, во Франции при введении так называемого налога на двери и окна — налога, просуществовавшего до XIX века, когда налоговому контролеру приходилось просто-напросто пересчитывать двери и окна, выходившие на улицу.
Этим объясняется странная архитектура многих домов во Франции, практически не имевших дверных и оконных проемов со стороны улицы, жители которых пользовались преимущественно внутренним двориком и садом.

С исчезновением большинства налогов на специфические формы использования доходов, на смену которым пришли другие, более эффективные и легче контролируемые сборы, из общей картины налогообложения исчезло многое из той пестроты и обилия налогов, которыми отличались старые времена.
Налог на заработную плату и подоходный налог, каким бы тяжелым бременем они ни ложились на плечи налогоплательщика, внешне не слишком заметны и очевидны, по меньшей мере сегодня.
До 1918 года в Пруссии продолжал существовать «трех классовый» налог, который был вполне зрим, осязаем в том смысле, что самые крупные налогоплательщики какого-либо населенного пункта при проведении официальных выборов и голосовании имели право на три голоса, налогоплательщики среднего класса располагали двумя голосами.
В то же время основная масса избирателей, не имевших доходов вообще или имевших ограниченные доходы, обладала правом лишь на один - единственный голос.
В Англии же подоходным налогом вначале облагались только домовладельцы, о состоянии которых можно было судить по внешнему виду домов прямо с улицы.
Лишь постепенно налоговая повинность распространилась на «классы», не владевшие домами.

С точки зрения налоговой психологии все налоги на предметы потребления и специфические формы использования доходов обладают преимуществом в том смысле, что они в известной мере невидимо для глаза содержатся в цене товара, которую покупатель платит, не будучи точно осведомлен о величине налога, заложенного в цене товара.
Это делает так называемые косвенные налоги, которые было бы лучше назвать незаметными, любимым детищем правительств, в то время как для государственных и социальных реформаторов эти налоги как бельмо на глазу, поскольку государственным административным органам с ними хорошо живется до тех пор, пока они держатся в определенных рамках.
Самым большим из наших незаметных, или невидимых, налогов является сегодня всеобщий налог с оборота, в компанию к которому входят малочисленные более крупные или мелкие налоги на предметы потребления и на специфические формы использования доходов.
Здесь следует назвать налоги на пиво и табак, и прежде всего на сигареты, а в последнее время налоги на нефть, в частности налог на жидкое топливо, который ввели специально для повышения цены на мазут, что позволяло ему на равных конкурировать с углем.

То, что это стало причиной введения налога на нефть, быстро забылось, а сам налог резво и расторопно превратился в один из главных источников дохода государства, что вовсе не является занятной историей, но представляет собой давно известное явление, наблюдаемое и в практике других видов налогообложения: однажды введенный в силу какой-либо актуальной причины налог нельзя отменить никакими силами, хотя причины его введения давным-давно исчезли.

Настоящим кладезем налоговых курьезов является старейший учебник финансового хозяйства, творение Ричарда Илайского, лорда-казначея при дворе английского короля Генриха II, так называемый «Диалог о казначействе».
В нем содержатся наставления, своими корнями уходящие в эпоху становления налогового хозяйства, еще до организационного обособления государственных финансов.
Они разъясняют подход короля к своим налогам: он поручает казначею раз в полгода контролировать ландфогтов и ленных помещиков, взимать подлежащие уплате налоги или списывать их за счет государственных расходов, осуществленных подданными законным путем.
Особое внимание обращает на себя обоснование королевского права на взимание налогов.
Оно сформулировано следующим образом: «Правда, может быть, эти средства поступают королю не на основе тщательно пересмотренного права, а по законам его предшественников или же по тайным велениям его сердца, а иногда только по его собственному усмотрению.
Тем не менее подданным не приличествует обсуждать действия, а тем более осуждать их, поскольку тот, чьи веления сердца направляются богом, самому богу доверил заботу о подданных и дело его вершится и заканчивается по божественному помыслу, а не по человеческому».

Тем самым обосновываются притязания короля на взимание налогов и сборов.
Одновременно налоговая мораль увязывается с требованиями религии.
Поэтому неудивительно, что в соответствии с ленным правом того времени взимались налоги и сборы, которые по своему характеру были чем-то промежуточным между налогами, сборами, денежными штрафами и взысканиями, а также на первый взгляд частными сборами — арендной платой за земельные и лесные угодья.
Королю как верховному правителю принадлежит вся земля и весь лес.
В силу этого он не только взимает арендную плату за пользование земельными и лесными угодьями. При любом изменении правовых отношений на повестку дня становится введение новой системы налогообложения.
Скажем, к примеру, при смене арендатора или ландфогта нужно вносить дополнительный сбор, при чрезмерной же эксплуатации леса предусматривается внесение так называемой арендной платы за пользование лесными угодьями или даже налог за их опустошение.
При этом претензии о столь разорительной эксплуатации леса заявляются лишь в том случае, если человек нормального роста, стоящий на пне, мог видеть в непосредственной близости еще пять пней.
Последнее означает, что люди вышли за рамки нормального использования лесного угодья и что возникла ситуация, при которой следует платить штраф.
Если же эксплуатация леса ведется в разумных масштабах, то, помимо налога за пользование лесным угодьем, взимается сбор на корчевку леса, который в определенной степени необходимо рассматривать как цену за получаемые при этом дрова и за раскорчеванный участок земли.

К таким налоговым или аналогичным им ленным правам относится и знаменитое ius primae noctis (право первой ночи), право сюзерена (феодала) на получение повинности по случаю заключения брака тем или иным из его подданных.
Слово ius (право), в данном случае употребленное в значении налога, в дальнейшем привело недостаточно подготовленных с исторической точки зрения комментаторов к выводу о том, что ленные законы предоставляли землевладельцу право первой ночи с молодой супругой.
В действительности же это не представляло собой ни особого рода потех или забав и не соответствовало историческому смыслу данного сбора.
Такое упоминание о праве первой ночи дало волю фантазии представителей более поздних поколений, о чем убедительно свидетельствует существование оперы Моцарта «Женитьба Фигаро».

Помимо арендной платы за пользование ленными угодьями и сборов на корчевку леса, Ричард Илайский описывает многочисленные другие повинности, применение которых базировалось на верховенстве сюзерена над ландфогтами и арендаторами.
Одним из самых интересных является так называемый налог за убийство, сбор, взимавшийся в тех случаях, когда в пределах земельных угодий какого-нибудь ландфогта в течение последних шести месяцев совершалось убийство, раскрыть которое не удалось.
Этот налог мыслилось взимать в качестве своего рода штрафа за то, что могут случаться подобные вещи, а также в качестве воспитательной меры, принятие которой способствовало более внимательному отношению к делам, связанным с убийствами с целью ограбления.
Одновременно с некоторым чувством умиротворения мы узнаем, что данный налог взимался в случаях, когда убийства оставались нераскрытыми, а не тогда, когда имя убийцы было известно, даже если он сам еще не был арестован. [эффективный способ стимулирующий «посаженных» на хозяйственное управление]

Ленное право предусматривает множество других налоговых повинностей, которыми облагались ландфогты и арендаторы, к примеру так называемые гербовые деньги рыцарей, судебные пошлины, сборы на нужды обороны.
Для покрытия расходов на оборону взимались особые налоги, важнейшими из которых были «датские деньги», сбор, введенный после вторжения в страну датчан в 991 году в качестве дани для того, чтобы побудить датчан, уплатившим наличными, покинуть Великобританию.
Таким образом «датские деньги» стали первым в мире настоящим поземельным налогом, поскольку они взимались с указанием цели сбора — расходов на оборону — со всех землевладельцев и арендаторов соответственно количеству гуф (**) угодий, насчитывавшихся в их имениях.

Особую подоплеку имело и налогообложение ростовщичества, взимания процентов христианским купечеством и землевладельцами, сдававшими в аренду угодья.
Настоящий экскурс в историю ростовщичества объясняется, с одной стороны, личной заинтересованностью в данном вопросе лорда Ричарда, с другой — актуальностью проблемы в то время, когда создавался «Диалог».
Взимание процентов со времен раннего средневековья считалось, по меньшей мере среди христиан, занятием весьма недостойным.
Необходимые «экономические» функции [мытарство, ростовщичество, спекулянтство – далее следуя за бегалтером, знатоком местечковых нравов, рассказавшего о царящих порядках в стадных общинах в виде пародии на капитал, Карлом Марксом – жульничество, обман, мошенничество и пр.], вытекавшие отсюда [традиционно], возложили на [лиц без чести, совести, отечества, устоев индивидуальной свободы].
Вселенский сбор 1163 года обновил и ужесточил положения, направленные против ростовщиков [процентщиков, лиц и организаций выдающих кредит (заем, долг) под проценты], в первую очередь против тех из них, кто принадлежал к духовному сословию.
Дурным провозглашалось и каноническим и светским правом не только взимание процентов как таковое, но и использование кредитором заложенной недвижимости, масштабы которого превышали размеры расходов на содержание.

Итак, налоговые курьезы существовали с незапамятных времен и в каноническом, и в светском праве, и в ленном праве, существуют они сегодня и в государственном праве.
Снова и снова можно обнаружить при этом «мошенничество со сменой вывесок», призванное приукрасить, а то и вовсе замаскировать налогообложение.
Такого рода мошенничество приняло гротескные формы в Веймарской республике в последние месяцы правления Брюнинга, когда речь заходила о том, как сделать так, чтобы чиновники безропотно проглотили третье по счету сокращение их денежного содержания после того, как оно дважды уменьшалось на 10%.
Для того чтобы третье сокращение не слишком бросалось в глаза, его назвали «пожертвованием рейху от лиц, занятых на государственной службе».
В действительности же это явилось просто налогообложением в размере 10%, которое удерживалось с суммы денежного содержания при выплате.
То же самое имело место в двух предшествующих случаях.
В ходе следующей реформы денежного содержания это «пожертвование рейху», разумеется, было включено в ведомости денежного содержания, так что налог формально исчез, не оставив никаких следов.

На долю нашего времени выпала задача превратить налогообложение, которое с самого начала было задумано для получения, и только для получения, доходов, в общепринятый инструмент государственной исполнительной власти и экономического регулирования.
В налоговом законодательстве последнее нашло свое отражение в форме несколько стыдливого признания, содержавшегося в новом определении понятия налога: «Получение доходов может быть побочной целью».

В этой сфере история налогообложения также может похвастаться длинным перечнем курьезов, так как верхушка отлично понимает, что налогоплательщик сделает все возможное, чтобы избежать уплаты налога, и как следствие аккуратно обходит действия, которые могут повлечь за собой обложение налогами.
Так, много десятилетий назад по настоянию представителей сельского хозяйства ввели налог на маргарин, с помощью которого намеревались стабилизировать сбыт сливочного масла.
Равным образом ввели налог на жидкое топливо для оживления рынка угля, находившегося в застое, налог на строительные участки, намеренно не застраивавшиеся их владельцами, который должен был активизировать предоставление таких участков под застройку, а также некоторые другие виды налогов.
При этом государство чувствовало себя счастливым, если это налогообложение вообще не приносило доходов, поскольку последнее означало, что главная задача — препятствовать действиям налогоплательщиков, представлявшимся нежелательными, была достигнута.
Тем самым невольно признавалась правота итальянского писателя Амилькара Пувиани, рассматривавшего финансовое хозяйство как хитросплетение взаимных обманов и иллюзий.
При этом, утверждал он, то налогоплательщик пытается перехитрить государство, то государство — налогоплательщика; первый стремится увернуться от налоговой хватки государства, второй — не упустить наживы.
В случаях, дающих повод к застолью, например замужество дочери хозяина, государство облагает налогом бракосочетание, праздничное пиршество и выпитое по этому поводу вино.
Если же речь идет о случаях смерти члена семьи, то казна тут как тут со своим налогом на наследство, с пошлиной за составление свидетельства о смерти и с другими поборами, поскольку она не без оснований предполагает, что скорбящие родственники почившего либо не расположены заниматься налогами в такой момент, либо достаточно обеспечены и налог для них ничего не значит.
То, что в этой хитроумной игре с переменным успехом жесткая налоговая дисциплина, которая в государстве, настоятельно требующем налоги, ничего не видит, кроме персонифицированной справедливости, то, что эта иллюзия исчезнет бесследно, как и представление о гражданине, который платит налоги, проявляя восторг, пожалуй, уже нельзя считать курьезом.
Это скорее его прямая противоположность.

Сказанное выше позволяет нам подойти к современной теневой экономике, экономической системе, функционирование которой определяется поступками, действиями агентов, которые хотят так или иначе уклониться от налогового и государственного регулирования хозяйственной деятельности.
И в самом деле, было бы странно, если бы миллионы безработных, миллионы занятых неполную рабочую неделю и тех, кто добился права иметь больше свободного времени в рабочую неделю, сидели сложа руки дома или просто прогуливались по улицам.
Вот почему теневая экономика сегодня во всех странах мира достигла таких масштабов, что представляется оправданным говорить о наличии второй экономической системы, вклад которой в социальный продукт уже давно превышает 10% или 20%, а в отдельных государствах достигает даже 40%.
Здесь странными являются не учащающиеся случаи уклонения от практики государственного регулирования хозяйственной деятельности, а предпринимаемые попытки обуздать ситуацию, складывающуюся на черном рынке рабочей силы и в теневой экономике, вместо того чтобы отказаться от применения завышенных налоговых ставок и чрезмерно жесткого регулирования.

Курьезом можно было бы назвать, пожалуй, существование неодинаковых представлений о человеке, которые в различных сферах законодательства подчиняют своему влиянию законодателя, когда речь заходит о том, чтобы определить максимально допустимые размеры государственного налогового бремени, которое человек в состоянии нести на своих плечах.
В зависимости от того, какой образ человека определяет распределение налоговой повинности, меняются и рамки допустимого бремени в законодательной и административной практике.
Допустимо, например, нахождение рабочего места в 50 километрах от местожительства безработного, если последнему предоставили рабочее место вне пределов того населенного пункта, где он проживает.
При принудительном исполнении решения по гражданскому делу недопустимо наложение ареста на радиоприемник или телевизор должника.
Напротив, допускается в отношении каждого несущего налоговую повинность устанавливать более высокие хозяйственные тяготы при возникновении необходимости содержать нуждающегося родственника, рамки которых в зависимости от величины дохода устанавливаются в пределах 20-30%.
Применительно к военнообязанному рамки допустимого определяются даже готовностью принести в жертву свое здоровье и жизнь.
Но в то же время членам больничных касс при известных обстоятельствах разрешается получать компенсацию расходов при абортах.
По-видимому, в памяти законодателя при общении со своими согражданами возникает образ человека, пребывающего в состоянии либо тонкой, деликатной впечатлительности, либо героической готовности пожертвовать собой, и все это в зависимости от того, о какой сфере права идет речь.

Характерным примером были развернутая в ноябре 1983 года кампания всеобщей критики и всплеск возмущения по поводу решения Федерального финансового суда, который разрешил удерживать определенные суммы денежных штрафов с доходов, подлежащих налогообложению, если наказуемое деяние было совершено в прямой связи с осуществлением производственной и промысловой деятельности.
Иными словами, Верховный налоговый суд страны низвел соответствующее преступление до уровня безделицы, как это с давних пор практиковалось в системе частного регулирования издержек.
Если коммивояжер припаркует автомашину в запрещенном месте или превысит скорость движения, чтобы до обеда успеть заключить как можно больше сделок, то само собой разумеется, что его работодатель признает наложенный денежный штраф просто накладными расходами, возникшими при исполнении служебных обязанностей по заключению сделки.
К этой точке зрения присоединился и Федеральный финансовый суд, установивший свою регламентацию вопроса, которую деловые круги уже давно считают вступившей в силу.
Это породило критическую реакцию у многих лиц, поскольку тем самым ликвидировался или по крайней мере нивелировался принцип равенства между законопослушными и несколько легкомысленными водителями.
Отныне равенство неожиданно стало распространяться не на всех налогоплательщиков, а только на тех водителей автомобилей, над которыми нависла опасность уплаты денежного штрафа за то, что слишком спешат, или которые дают проявиться широкой натуре в своих собственных делах.
Принцип равенства, первоначально мыслившийся как средство защиты от государственного произвола, внезапно превратился в инструмент социализации.
Гражданин, за которым и без того государство зорким взглядом присматривает по причине его высоких доходов, теперь, не опасаясь наказания, может позволить себе поиздеваться над системой государственного регулирования, если оно стало помехой на пути к «быстрым» деньгам.

Пример делает наглядным достойные внимания перемены в общественном, то есть в опубликованном, мнении.
Каких-нибудь 50 лет назад всеобщее одобрение встретило бы решение высшей судебной инстанции, лишавшее налогообложение сумм, которые в интересах достижения высшей цели — правильного определения размера прибыли предприятия, — бесспорно, не направлялись бы в казну и как издержки проводились бы по бухгалтерским книгам.
Всякий раз, когда казну удавалось щелкнуть по носу в случаях, если она явно превышала свои полномочия, это всегда вызывало всеобщее одобрение и внутреннее согласие, даже если влекло за собой потерю государственных доходов.
Граждане страны стояли на стороне друг друга, а не настоятельно требующего налоги государства. Сегодня это уже в значительной мере изменилось.
В многочисленных откликах в прессе, выразивших свое отношение к данному решению, едва ли нашелся один голос, который признал бы правоту Федерального финансового суда, поставив на первое место не интересы казны, а задачу правильного с точки зрения экономики и организации производства разграничения приватных расходов и издержек предприятия, не входящих в доходы, облагаемые налогом.
Это наталкивало на мысль о Большом Брате (***), фигура которого просматривалась за лобовым стеклом машины.
Складывалось впечатление, что он был готов либо аккуратно забрать последнюю налоговую марку, либо оставить ее в кассе, куда она, что поделать, попала.

Знакомясь с этой любопытной историей принципа допустимости, нетрудно заметить за кулисами событий присутствие лоббистов, участвовавших в законодательной деятельности.
Исключительно успешной оказалась также «деятельность» социального лобби, за спиной которого находится колоссальная политическая власть профсоюзов.

В налоговых делах курьезные случаи перестают встречаться.
Дело в том, что нелепости налоговой системы ФРГ грозят обернуться суровой несправедливостью и односторонними привилегиями.
Поэтому и представляется справедливым клич провести налоговую реформу, даже если при этом речь заходит о «ползучем» повышении налогов путем распространения дифференцированного налогообложения на все более широкие слои населения, которые своими высокими доходами участвуют в стимулировании экономического роста.
Если что здесь и кажется любопытным, так это терпение наших налогоплательщиков, которые невозмутимо мирятся с фактом существования заведомо несправедливого и чрезмерно высокого тарифа налогообложения до тех пор, пока бюрократы не управятся с подготовкой новых, более жестких налоговых инструкций.

Еще одним курьезом явилась запланированная на апрель 1983 года, по ряду причин не состоявшаяся и перенесенная на более позднее время перепись населения.
Тому способствовало введение системы охраны информации.
И это несмотря на то, что проведение переписи было решенным делом.

В те далекие времена, когда римским наместником в Сирии был Тирений, вышел указ императора Августа о переписи всех людей — вне всякого сомнения, по налоговым соображениям — с тем, чтобы император смог получить представление о численности подданных, подлежащих обложению налогом.
Тогда любознательность казны не ограничивалась требованием заполнить опросный лист, к которому следовало прилагать соответствующие документы.
Участвовавшему в переписи гражданину надлежало, кроме того, находиться там, где родился.

2000 лет спустя общественное мнение хотя и не оспаривает права органов власти проводить перепись населения, однако закон должен однозначно определять, что результаты переписи, иными словами конкретные данные, ни в коем случае не должны поступать в качестве информации в руки судебных или финансовых органов.
Итак, по сути своей перепись больше не сводится к тому, чтобы снабжать систему налогообложения конкретными данными.
Наоборот, эти данные в любом случае должны храниться в тайне от налоговых органов, даже если они и используются органами власти в самых разнообразных целях.

«Но сколь же многого добиться мы смогли!» — воскликнул бы Мефистофель.
Так называемая налоговая справедливость уже 2000 лет состояла в том, чтобы выявить всех без исключения лиц, а затем обложить их налогами.
В наши же дни охрана информации, как новых элемент прав человека и гражданских прав, одерживает верх над тысячелетним правом верховной власти, которая даже не может на основе материалов переписи внести коррективы в ведомости учета населения, реестры постановки на учет в адресных столах, не говоря уже о внесении дополнений в списки налогоплательщиков.
По-видимому, и здесь происходит нечто вроде поворота, на этот раз за счет любознательности казны, которая должна добывать данные по налогообложению иным путем, не прибегая к ведомственной помощи статистики.
Следовательно, и здесь точка зрения налоговой справедливости остается в тени других государственных соображений.

Курьезных налоговых историй, которые гражданин государства пережил за многие столетия, хватило бы на целые тома.
В Зигбурге существует даже свой собственный музей истории налогообложения.
Впрочем, до тех пор, пока все несуразности, заблуждения и иллюзии нашего налогового хозяйства попадут в музей, где им давным-давно уготовано место, пройдет, видимо, еще много времени.
................................
*. Метеки — в Древней Греции чужеземцы, а также рабы, отпущенные на волю. Они были лично свободными, но не имели политических прав. — Прим. ред. верс. бум-форм.
**. Гуфа — земельная мера, различная по местностям, от 7 до 15 гектаров. — Прим. ред. верс. бум-форм.
***. Большой Брат — глава фантастического тоталитарного государства в романе Дж. Оруэлла «1984». — Прим. ред. верс. бум-форм.
                * *   *   * *
ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ С ДЕСЯТИНЫ:
/Все начиналось с десятины
этот многоликий налоговый мир/
                * *   * * *   * *
МОСКВА
 1992