Этюд 3. Мера добра

Когда мне исполнилось семь лет, меня перевели из дошкольного детского дома в детский дом для детей в возрасте от семи до семнадцати лет.
Жилось в нем намного лучше, чем в «дошкольнике». Во-первых, мы ходили в общеобразовательную школу, а это уже была легальная дверь в большую жизнь. В школе мы имели возможность общаться с людьми из другого мира. Мира, где у детей были родители. Во-вторых, все детдомовские правила и порядки ретранслировались через старшеклассников — так называемая дедовщина. Это тоже было лучше, чем в «дошкольнике», поскольку такая система позволяла проявлять личные качества: смелых, сильных ребят, способных постоять за себя, в коллективе уважали.

В «дошкольнике» нас били воспитательницы. Им было плевать на то, что из себя сироты представляют, мы были для них гремучей смесью, опасной для покоя. Их задача заключалась в том, чтобы держать под контролем эту сиротскую биологическую массу.
В новом детском доме можно было свободно передвигаться по всем этажам, кроме кухни и медпункта. Одно время даже кабинет директора был доступен для сирот. А главное, в детдоме имелся настоящий духовой оркестр — это было очень интересно и захватывающе. Короче говоря, для меня открывался новый мир, в котором появлялась возможность реализовать себя, в определенных жестких рамках, не опасаясь избиения со стороны воспитателей. Это уже была более-менее человеческая жизнь, почти на свободе.
Детей в этом детском доме делили по возрастам и классам обучения, то есть первоклашки жили с первоклашками и так далее. На ночь нас запирали на втором этаже, где находились спальни (по какой-то причине называемые детьми «палатами»), а из взрослых оставалась одна ночная няня, которая не вмешивалась в ночную жизнь сирот.
Старшеклассники любили зрелища, по образу древних римлян. То есть устраивали гладиаторские бои среди младших мальчишек (от девчонок мы были отделены запертыми дверями, попасть к ним ночью было невозможно). После отбоя они приходили к нам, собирали всех в одной спальне, и начиналось зрелище.

Бои между детьми проводились в три этапа: сначала были отборочные, победители выходили в полуфинал и финал, драка шла до первой крови.
Существовало правило: победителя (чемпиона) били все остальные (ранее проигравшие свои бои). За ним гонялись по всей комнате, затем валили на пол или на кровать, накрывали одеялом и били. Старшеклассники следили, чтобы били только до первой крови. Вероятно, это делалось для того, чтобы самый сильный представитель младших классов не вздумал, на основании своей силы, узурпировать власть над себе подобными. Власть в детском коллективе могла принадлежать только старшеклассникам, все остальные были равны перед ними. Это было логично и закономерно, поскольку, если бы у нас появились свои лидеры, мы могли бы ниспровергнуть власть старшеклассников. Такая вот внутренняя политика детдома, которую некоторые сотрудники использовали для воспитательного воздействия на детей.
Чтобы успокоить разгоряченных сражениями первоклашек, старшеклассники отвешивали нам «скворечники» (удар кулаком в солнечное сплетение), от боли мы скрипели зубами и сами себя убаюкивали, каждый как мог, под одеялами. Громко плакать было нельзя, по неписаным законам считалось позорным. За громкий плач полагалась еще парочка ударов.

В одно из очередных сражений (они не каждый день проводились), когда настал момент раздачи «скворечников», один старшеклассник, до этого мне не знакомый, решил уберечь меня от процедуры. Он велел мне спрятаться под одеялом на кровати в тот момент, когда нам дали команду строиться для проведения экзекуции. Затем он сел рядом и закрыл своим телом меня, прячущегося под одеялом. Так он оградил меня от весьма болезненного «успокоительного» мероприятия.

Для меня это подлинный пример бескорыстного добра. Один человек выручил другого просто так. Я этот эпизод очень хорошо помню и не перестаю удивляться этому поступку. Удивляться, потому что до того я не встречался с примерами подобного поведения. К тому же после старшеклассник не навязывался в друзья или покровители, это был пример спонтанного, бескорыстного добра.

Почему он это сделал для меня и не мог защитить остальных, вопрос не однозначный, но ясно, что и для того, что он совершил, требовалось мужество и доброе сердце, сохранившее жалось к таким же, как и он сам.

Так, мама, я познакомился с настоящим добром, которое до сих пор храню в своем сердце. Я не могу сказать, что раньше не встречался с сочувствием и милосердием, но, однако, ничто не оставило в моем сердце такого же яркого воспоминания, как эта история.