Ольга. Часть 9

Часть 9



Мы с нетерпением ждали Гришку из армии. Ждали повзрослевшим и возмужавшим, прошедшим ту самую "школу жизни", которой всегда считалась наша родная Советская армия. Но Гришка неожиданно появился на пороге  в зеленой пограничной фуражке, с огромным "ячменём" на распухшем глазу, весь кашляющий и с жутким насморком. Оказалось, что за неделю пути от Афганской границы его насквозь продуло студеными ветрами  в убогих поездах и дырявых вагонах. Брат изменился, изменился сильно, но у меня почему-то сжалось сердце, когда я увидел его впервые после двухлетней разлуки. Мне показалось, что Гришка не столько возмужал, пройдя эту самую "школу", сколько постарел, еще сильнее исхудал, согнулся и даже покрылся морщинами в свои двадцать лет. Из новенького красного чемодана он извлек традиционный подарок матери - пестрый восточный платок, а из кармана парадных брюк вытащил подарок брату - отполированный до зеркального блеска стреляный патрон от "калаша" с насаженной пулей и  колечком на цепочке, превращающим этот патрон в брелок. Тут же гордым, но осипшим голосом Гришка рассказал, к оханью и причитаниям матери, что этим самым патроном он, якобы, уложил вооруженного нарушителя, а потом, по традиции, почти год вручную, штыком и иголкой шлифовал и полировал его, чтобы сделать брелок на память. Конечно, я не поверил брату, что он кого-то "уложил" из автомата, но пуля, действительно, была стреляная, с косыми полосками от ствола, а Гришка совершенно спокойно рассказывал, что на дальних заставах  постреливают частенько, и служба там, в отличие от "блатной  Европы",  очень суровая и совсем неспокойная. Но самой главной реликвией, которую Гришка почти дрожащими руками с гордостью вынул из чемодана, оказался огромный и толстенный дембельский альбом, отделанный серым шинельным сукном и богато украшенный в зеленом пограничном стиле. Мать заспешила на ферму отпроситься по случаю возвращения сына из армии, Гришка пошел её проводить до родной калитки, и тут же я услышал его приветственные возгласы, а через пару минут он вошел в комнату в сопровождении радостной и смеющейся Оли. Мы остались втроем, листали Гришкин альбом и болтали об армейской жизни, а мне вдруг захотелось прямо здесь и прямо сейчас рассказать брату о нашей тайне, показать ему, наконец, отцовское письмо, чтобы между нами и  нашей сестрой не было в дальнейшем  никаких тайн. Я уже несколько раз подходил к сумке, в которой лежал заветный конверт, я уже протягивал руку, чтобы вытащить его, но в самый последний момент почему-то не решался это сделать. Мне казалось, что Гришка, без умолку болтая сейчас перед Олей о своей службе, едва узнав о нашей тайне, также пойдет болтать о ней по всей деревне направо и налево, а этого мне вовсе не хотелось и не только потому, что так приказал умерший отец, а что от этого неминуемо станет плохо Оле, ее матери, дяде Коле, да и нам с нашей матерью тоже. А позволить себе даже случайно или ненароком причинить хоть какую-то боль сестре я уже не мог.

Гришка поспал, погулял, попьянствовал недельку и пошел устраиваться в совхоз механиком. Но, поболтавшись там немного, уволился и уехал в город на завод, получив койку в заводском общежитии и частенько оставаясь там ночевать. Очень скоро в нашем доме вместе с Гришкой стала появляться и оставаться на ночь кругломордая, сисястая и толстозадая Маринка, которая, хоть и плакала очень уж фальшиво на его проводах, но, все равно, честно дождалась Гришку совершенно непорочной девушкой и теперь, по этой самой, радостной причине, готовилась стать его законной женой. Гришка с Маринкой заняли самую дальнюю и глухую комнату за кухней, выселив из нее мать, специально, чтобы никто за стенкой не подслушивал, чем они там занимаются по ночам. Маринка, хоть и была девушкой городской и даже со среднетехническим образованием, ни умом, ни собой стыдливостью не отличалась, и могла спокойно по утрам и вечерам расхаживать по дому в одной лишь тонкой комбинашке с кружевным передом, нагло сверкая огромными обвислыми сиськами и черным пучком волос под жирным животиком. Гришку такое бесстыдство совершенно не волновало, мать уже вообще никак не лезла в наши жизни, а я всячески старался показать всем, что подобного уже насмотрелся вдоволь и этим меня совершенно не удивишь. Хоть смотреть на голые Маринкины телеса было не столько стыдно, сколько откровенно неприятно, я никому ничего не говорил и виду не подавал. Я решил полностью переселиться в сою крошечную комнату, сделал там перестановку, сколотил из старых досок и найденных в сарае древних обрезков фанеры довольно удобное подобие письменного стола и теперь мог совсем не появляться в общем зале, где раньше все вечера до глубокой ночи читал и учил уроки за единственным в доме большим столом.
Наконец долгожданное заявление в ЗАГС было подано, через два с лишним месяца назначен торжественный день свадьбы, и в нашем тихом, просторном доме все разом встало на дыбы, закрутилось и завертелось в ожидании величайшего праздника. Свадьбу решили справлять здесь, в деревне, потому что тут полно места и есть где вволю разгуляться, в отличие от Маринкиной двухкомнатной "хрущевки", где она проживала со своими родителями - отцом и матерью. Да  и многочисленные Маринкины родственники были очень даже не прочь широко гульнуть на лоне природы, вдали от городской тесноты и толпы недовольных соседей. Гостей насчитали почти полсотни, но это не беда. Если из нашего зала вынести всю мебель и разобрать одну перегородку, отделявшую никому уже не нужный угол, то здесь можно усадить и гораздо больше народу, если это потребуется. Кроме родственников, были приглашены все Маринкины подруги, Гришкины заводские и деревенские друзья, его закадычный армейский друг Славик из небольшого городка аж за триста километров от нас и непременно соседи - дядя Коля, тетя Катя и Оля.  К тому же Гришка сообщил всем, что пригласил еще Олькину двоюрную сестру Наташку, которую, как он мне однажды вечером спьяну  признался, несколько раз до армии затаскивал в наш сарай на "пару палок", да и в городе тоже несколько раз "перепихивался" с ней в заводской общаге. Я спросил, стоит ли в таком случае звать ее на свою свадьбу? Вдруг она чего-нибудь лишнего сболтнет? Но Гришка тут же заверил меня, что Натаха - девка стопудовая, начал расписывать все интимные подробности ее женских прелестей, ее офигительную родинку слева на лобке, и сообщил, что на свадьбе я легко могу затащить Наташку в наш сарайчик и сам во всем убедиться, потому что свадьба - это дело такое... На свадьбах никто никому не отказывает.  Я подумал и не стал рассказывать подвыпившему Гришке, что уже видел все Наташкины голые прелести и ее родинку еще задолго до того, как все это увидел мой братец.

Чем меньше недель и дней оставалось до свадьбы, тем сильнее ощущалось напряженное волнение, суета и всеобщее возбуждение в нашем, перевернутом вверх дном, доме. Все чаще стали приезжать Маринкины родители, осматривать, рассуждать и планировать вместе с матерью и вступающими в законный брак детьми, где и что надо купить, сколько раз и зачем съездить в Москву, сколько брать водки, кто и сколько выгонит самогона, какое лучше вино ставить на стол для интеллигентных, больных и не пьющих. Также решались многочисленные вопросы со скатертями, столами, лавками,  посудой и прочим хозяйством, необходимым для такого грандиозного торжества. Худощавый и лысый Маринкин отец пообещал даже достать хороших, ровных досок для столов и скамеек, поскольку собрать по соседям столы и стулья для такой оравы, как оказалось, просто нереально. Уже через пару дней к дому подкатил "газик" и двое краснорожих грузчиков накидали из него целый ворох новеньких и, действительно,  ровных, но ужасно коряво и грубо распиленных досок. Мне вдруг до жути захотелось построгать и попилить, и я сам вызвался заняться этими досками и всей свадебной мебелью. На подготовку и приведение в рабочее состояние старого, еще отцовского, инструмента ушел целый день. Пришлось заново точить почерневшую ножовку, осваивать по ходу развод зубьев топором и напильником и даже сбегать на Центральный в мастерские, чтобы заточить и настроить древний шерхебель и пару рубанков. После этого я целую неделю с утра до вечера выстругивал шерхебелем и выглаживал рубанками  эти корявые доски, делая из них отличные, ровные досочки, из которых уже не стыдно делать настоящие столы и скамейки. И мать, и Гришка всю неделю гудели, что я зря  натираю мозоли на руках, что для пьянки и так сойдет. Но я не мог позволить, чтобы на свадьбе любимого брата моя любимая сестра, а с ней и все остальные гости сидели на таких корявых скамейках, а от столов оставались лишь занозы на руках. Работа спорилась и доставляла настоящую радость ещё и потому, что все эти дни Оля была моей неутомимой помощницей. Забежав как-то через сад поинтересоваться, что это я строгаю у сарая, она так и осталась на всю неделю сметать и убирать стружку, подносить доски из штабеля, размечать и поддерживать концы, когда я ровнял и подгонял их отдельно для каждого стола и для каждой скамейки. Было хорошо и приятно, что она здесь, рядом со мной, что  я занят интересным делом, и моя сестра тоже разделяет мои интересы, а не бегает на речку с толпой городских ребят. Вооружившись тонкой иголкой, сестренка тщательно выковыривала из моих ладоней каждую занозу и тут же заботливо заливала каждую рану йодом, который был предусмотрительно принесен ей из дома и водружен вместе с ватками и спичами на полке в моем сарае. Технику безопасности я должен был соблюдать теперь неукоснительно. Сестра следила за этим бдительно и строго. "Аккуратнее с пилой! Убери руку из-под рубанка! Ты что? Так нельзя держать! Сорвется и порежешься!" Я не смел противиться ее заботам и ее волнениям, поэтому пилу держал аккуратно, руки из-под рубанка тут же убирал и каждый раз просил ее помочь держать правильно, чтобы инструмент не сорвался и не порезал меня. Просто было чертовски приятно, когда такая красивая девушка рядом и когда она так трогательно заботится о своем тайном брате.
В предпраздничной суете родственнички  уже начали частенько забывать про меня, где я сплю, что делаю, что надеваю, чем питаюсь. Гришкина свадьба, как и любая деревенская свадьба, готовилась основательно и с настоящим сельским размахом, чтобы запомниться потом на всю жизнь.  И среди этого вселенского столпотворения только моя сестра не забыла и не бросила меня, продолжая заботиться, кормить три раза в день и не забывая меня ни на одну  минуту.
За несколько дней до свадьбы начались хлопоты с готовкой и продуктами. Из города на помощь матери приехали две толстые бабы - Маринкины родственницы, а из деревни пришла наша тетка - отцова сестра  и соседка тетя Катя, которых мать тоже попросила помочь. С тетей Катей неожиданно пришла помогать и Оля в легком халатике и белоснежной косыночке, поэтому я сразу переселился на кухню, теперь уже помогая ей и остальным бабам рубить, резать, крошить и крутить мясорубку. Бабьи языки трещали без остановки, в основном о предстоящей свадьбе, а Оля и я предпочитали молчать и лишь изредка обмениваться красноречивыми взглядами. Но из бабьих разговоров я тайком узнал от проболтавшейся  в отсутствии Оли тети Кати, что её дочь будет на свадьбе в новом и очень нарядном платье, которое они вместе с теткой Зиной сшили специально для этого случая.

Я не поехал в ЗАГС, несмотря на многочисленные уговоры и цитирование неписаных свадебных законов. Народу там хватало и без меня, и этот народ мне сразу и откровенно не понравился своей пошлостью и серостью. Я не стал никому ничего объяснять, просто наотрез отказался и все. Гришке было не до меня, он волновался сам, как пацан, а мне здесь, с моими девчонками было и лучше, и приятнее.
Наташка приехала одна на автобусе, сразу, не заходя к тетке, завалила в нашу калитку и, увидев меня, тут же полезла целоваться густо накрашенными губами, бесстыдно и бесцеремонно уперевшись в мою грудь круглыми, тугими сиськами.
-- Привет, Жоржик! Ух, как ты вымахал! -- она кокетливо потеребила наманикюренными пальчиками мои празднично причесанные патлы и тут же поправила передо мной свою рыжую копну волос.
-- Привет, рыжая! -- я ответил в тон ей, изо всех сил стараясь выглядеть гораздо взрослее своих четырнадцати.
Ведь сегодня, по настойчивым уговорам Гришки, я должен был тащить семнадцатилетнюю Наташку в сарай, уже как совсем взрослый и опытный пацан, будучи далеко еще не взрослым и опытным только в теории.
Наташка убежала в дом - попить водички с дороги, а я остался стоять, как вкопанный. Да, она обалденно красивая и очень похожа на хитрую и очаровательную рыжую лисичку, в короткой юбке и модной цветастой блузке, с распущенными и выкрашенными в темно-рыжий цвет длинными волосами и совершенно по-лисьи подкрашенными уголком ресницами. Я откровенно растерялся и начал волноваться. Как же мне теперь вести себя? Посадить Наташку рядом с собой, подпоить её и потом неожиданно предложить пройтись в сарайчик? А Оля? Ведь она тоже будет здесь и она, конечно, все увидит и все поймет. Как же я буду потом смотреть в глаза сестре? И что она скажет мне после этого? Обидится? Может быть. Конечно, я буду, сгорая от стыда, просить у неё прощения и, конечно, как любящая сестра, она простит меня. Но я вдруг почувствовал, каким предателем стану после ЭТОГО для той, кто так честно и искренне любит меня даже просто, как своего братика. Но мы ведь брат и сестра, мы не можем и не должны ревновать друга, как мужчина и женщина, потому что мы никогда не можем быть мужем и женой, не может жить вместе и не можем иметь общих детей. Каждый из нас должен жить только своей личной жизнью и сам выбирать, с кем он когда-нибудь пойдет гулять и ляжет в одну постель... А, будь, что будет! Там разберемся...
Они пришли вместе, втроем - нарядная, очень красивая и веселая тетя Катя в пестром платье, с красными бусами на красивой шее и с большими красными сережками, дядя Коля в праздничных брюках и белой рубашке с галстуком, тяжело опираясь обеими руками на свой  потертый костыль и Оля. Первый раз в жизни я увидел ее такой. В белом, с очень мелкими цветочками, новом коротком платье, обтягивающем ее тоненькую талию, с чуть подкрашенными длинными ресничками, делающими ее темные глаза еще темнее и еще бездоннее, с завитыми на концах и стянутыми сверху белым ободком темными волосами и в белых новеньких босоножках на длинных и стройных ногах. Она немного смущалась и стеснялась своего праздничного вида и моего обалдевшего взгляда, но, все равно, весело и очаровательно улыбалась, смеялась и вежливо здоровалась со знакомыми и еще незнакомыми гостями. Сердце екнуло и упало в пропасть. Конечно, она сшила это обалденное новое платье, накрасилась и нарядилась сегодня совсем не для Гришки и не ради его свадьбы, она сделала это для меня и только ради меня!
Увидев, что я стою в стороне один, Оля тут же оставила родителей и подошла ко мне совершенно просто, без всякого стеснения, лишь чуть покраснев от общего волнения. Олька, сестренка, моя радость, моя прелесть! Нам не надо было уже ничего говорить друг другу, достаточно лишь одних взглядов и улыбок. "Ну как я тебе, братик?" "Сестренка, ты сегодня самая обалденная!" "Ты тоже... Дай только воротник поправлю... Вот так... Теперь замечательно" Ее рука быстро поправила воротник моей модной в талию рубахи, ее заботливые глаза быстро оглядели мой праздничный наряд с головы до ног и теперь остались полностью довольны мной... Все. Плевать мне теперь на Наташку и на все на свете. Я уже знал, что сегодня, на этой свадьбе, мы будем с моей сестрой только вместе и только рядом, и пусть все вокруг думают и говорят о нас все, что захотят. И пошлые науськивания Гришки  насчет Наташки и сарая  показались уже не возбуждающе пикантными, а просто гадкими и мерзкими.
Осторожно, чтобы никто ничего не заметил, я взял Олины ладошки и немного подержал их в своих руках. Она не вырвалась и не отстранилась, она все уже увидела и все поняла. Да, на свадьбах никто, никогда, никому не отказывает.
Наташка подлетела, едва завидя нас стоящими в сторонке, расцеловалась с Олькой, восхищенно "огокнула" от её вида и тут же завела обычные родственные разговоры о своем поступлении в педагогический и о том, что она собирается теперь посвятить всю свою жизнь обучению  детишек уму-разуму. Но её болтовня прервалась волнующими и протяжными сигналами приближающихся свадебных машин, возвещающих нас и всю округу, что вот-вот начнется то, к чему мы все так долго и так напряженно готовились все эти два с лишним месяца нашей жизни и ради чего собралась сейчас здесь пестрая, возбужденная толпа гостей и родственников.

=============================================
Часть 10:  http://www.proza.ru/2013/08/09/821