Созерцатель

                И. Рассказов

                Созерцатель.

                1. А в Цюрихе… дожди.

Фёдор обратил на них внимание ещё на автобусной остановке. Выбритые затылки, в ушах «тоннели». У одной, что оказалась на голову выше своей подруги, волосы были выкрашены в зелёный цвет, в крыльях носа торчали кольца из медной проволоки. Одеты они были ни как все – какие-то нелепые матерчатые сандалии на ногах из яркой ткани, блузки с перекошенными вырезами, в которых едва угадывались девичьи груди. На той, что была с зелёными волосами, всю её «красоту» прикрывал вязанный берет, как у Боба Марли – кумира прошлого поколения. Чуть сгорбленные, а особенно та, что была повыше ростом. Ещё с ними был большой клетчатый чемодан на изрядно изношенных колёсиках, а у той, что едва доставала головой до плеча своей спутницы за плечами висел ещё и рюкзак, сплошь утыканный булавками вперемешку с разноцветными пуговицами.
Теперь, когда они оказались вблизи от Фёдора, он мог более тщательно рассмотреть их экзотический прикид. Автобус потряхивало. Дороги в этом году почему-то не торопились латать, и водителю приходилось маневрировать в потоке машин, объезжая ямы и ухабы.
Фёдор любил во время поездок рассматривать людей. Вот и сейчас он ощупывал взглядом незнакомок. Та, что была с выбритым затылком стояла к нему спиной. Это давало ему некоторые преимущества. Её подруга располагалась к нему в профиль, поправляя, поминутно берет. Он сразу уловил запах исходивший от этих пассажирок. Пахло чем-то молодым, нетронутым и ему захотелось вдруг зачем-то коснуться этих «тоннелей» в мочках их ушей, проволочек, булавочек. Если бы сейчас кто-нибудь смог влезть к нему в мозг, то вся подноготная мыслей стала достоянием общественности и тогда…
Нет, лучше со всем этим багажом держаться в стороне от народных масс, а то быстренько определят в растлители подрастающего поколения. Собственно, ничего криминального и потом это всего лишь были его фантазии, где он представлял себя в постели с этими двумя инопланетянками. А почему бы и нет? И потом люди и не до такого могут опуститься в своих желаниях, а тут-то всё у него под контролем и Фёдор помнит и о морали, и о нравственности, а значит… Автобус сильно  тряхнуло, и Фёдор коснулся той, что была с рюкзаком за спиной. Ещё не тело, но уже кое-что. Он придавил слегка свои желания, чтобы не выделяться.
В автобусе было полно народу и все будто сговорились – пялились на этих «пришельцев из космоса», как на нечто сверхъестественное. «Пацанки», как окрестил их про себя Фёдор, и это было заметно, чувствовали себя не в своей тарелке. Им не хватало комфорта и от этого они горбились. А людские взгляды продолжали их оценивать, но пока это происходило без всякой агрессии и осуждения. Фёдор улыбнулся краешком губ – обыватели заглотили наживку. Пока для них ничего не понятно, а даже любопытно. Эти две не такие как все остальные, а значит надо для начала разобраться во всём этом.
Автобус притормозил. Вошли две шишиги с распущенными волосами, утянутые в джинсы с вьетнамского рынка. Тут же сориентировались, прыснули в кулачки с зажатыми в них рублями и стали шушукаться, косясь глазами на «пацанок». Фёдор без всякого интереса провёл глазами по их лицам. Ничего интересного – «статисты» среднего пошиба. Такие, как правило, любят бегать в стае и пахнут они слишком рано по-взрослому, ибо с самого детства мечтают о «принцах на белых конях», а сами годам к тридцати набухают от переедания и начинают на себе испытывать все имеющиеся в наличии на этой планете диеты. Он мысленно выстроил их в шеренгу затылок в затылочек и подумал, что люди перестали удивлять этот мир своим появлением на свет.
Пока рассматривал новых пассажирок, «пацанки» несколько отодвинулись от него, как бы давая ему право выбора между этими «щебетуньями» и ими. Фёдор не стал торопиться. Да и что он мог один решить там, где терпимость с каждым годом росла в цене? А со средствами у народа так себе и отсюда полное непонимание, когда кто-то не похож на всех остальных. Он потянул носом, стараясь не отпускать от себя запах «молодых и нетронутых». Это удалось с  трудом. Только что вошедшие в автобус были надушены дешёвыми дезодорантами, и от этого возникало желание вышибить все окна в громыхающей колымаге, чтобы не задохнуться.
Фёдор поморщился и сделал полшага к «пацанкам», оттеснив «статисток» плечом. Получилось совсем недурно – он спиной закрыл этих непохожих на остальных от любопытных взоров. Выбор был сделан. «Пацанки» почувствовали себя под защитой и та, что была ростом пониже, даже выпрямилась. Фёдор улыбнулся.
Теперь он находился на стыке двух миров: там за его спиной щебетали «статистки» о всякой чепухе, а тут перед глазами бритые затылки… продолжали жить по своим законам, не нарушая ни чьих границ. Фёдору хотелось с ними поговорить, но не мог нащупать ни одной темы, которая могла бы их заставить ему ответить взаимностью. Он был для них одним из тех, кто сейчас за его спиной продолжал со своих мест вытягивать шеи, чтобы насытить своё любопытство. Только один раз он смог расслышать, как «пацанки» перебросились парой фраз. Фёдор расслышал только вот это: «А в Цюрихе… дожди».
Всё произошло быстро. Ему сначала показалось, что ослышался, но потом представил, как в дождь выглядят улицы Цюриха и… Собственно, он никогда там не был, но в памяти сидели кадры из фильма «Мёртвый сезон» и этот постоянно мокрый асфальт, в котором отражались витрины магазинов. Ещё он смог во всё это втиснуть этих двух со своим «клетчатым другом» бредущих подальше от всех с их моралью и нравственностью.
Фёдор поймал себя на мысли, что это когда-то должно будет произойти. Он сразу же вспомнил о своих фантазиях в отношении «пацанок» и облегчённо вздохнул – эта тема сворачивала знамёна. «Ну, вот и никто не пострадал» – подумал он, ощутив в своём теле лёгкость. Снова тряхнуло автобус, и пацанка с бритым затылком не удержалась и облокотилась на него. Он подхватил её. Что-то невесомое скользнуло у него между рук. Дальше всё могло получить продолжение и он, скорее всего что-то сказал бы доброе, но не сказал. Надо было себя держать в рамках, а то не дай Бог эта девочка напридумает себе всякого… Вон и подружка её как-то странно покосилась на Фёдора. Эта не так проста, как кажется – бдительность у неё при себе. «Это хорошо, значит можно ехать дальше» - Фёдор слегка отстранился от «пацанки».
Да, а вот сердцебиение участилось и совсем не хотелось отпускать локотка этой «молодой и нетронутой». А собственно,  что в ней есть такого, чего нет в остальных? «Тоннельки» в ушах? Так, пустячок, но интригует, зараза и хочется потрогать… губами эту экзотику. Наверное, при других обстоятельствах он, конечно же, что-то предпринял бы в этом направление, но здесь среди любопытных глаз, надо было шагать другими маршрутами. Ещё услышанная им фраза никак не выходила из головы: «А в Цюрихе… дожди». Фёдор подумал, что во всём этом надо бы разобраться, понаблюдать.
Пока он во всём этом копался, та из «пацанок», что была с зелёными волосами, оценивающе скользнула по нему взглядом. Так обычно смотрят те, кому есть что терять. Этой явно не хотелось остаться без своей спутницы. Да, одиночество в компании с «клетчатым другом» на колёсиках её не устраивало. Фёдор тут же подумал о ней, как самый развращённый тип на этой планете. Это он уже видел в кино и мог допустить такой расклад, если что… А что и зачем всё это, когда вон сколько газет с передовицами, которые никто не читает? Раньше хоть для туалета покупали, а теперь кусается печатная продукция.
Видно «пацанка» с зелёными волосами угадала его мысли о ней и скривив губы ещё раз оценивающе оглядела его, после чего что-то шепнула своей спутнице. Разобрать ничего нельзя было, да ещё водитель смачно завернул в адрес власти на счёт дорог. Заволновались пассажиры, отреагировав на резкое торможение автобуса, и гражданка с двойным подбородком вдобавок плаксиво крикнула: «Эй, не дрова везёшь, чудило!»
Наконец, показалась остановка Фёдора. Конечно, он послушный и прогуливать работу не в его правилах и тут всё, как у всех. Стряхнув с себя остатки задумчивости, ещё раз пробежал глазами по бритому затылку «пацанки» с рюкзаком за плечами и… Она видно почувствовала, что теперь и она, и её спутница останутся одни под прицелом глаз пассажиров и, не сговариваясь, засобирались к выходу. Их «клетчатый друг» последовал за ними. Федор, выйдя из автобуса, помог им с ним управиться. «Пацанки» кивнули ему в знак благодарности. За ними из окон колымаги наблюдали любопытные граждане.
Фёдор почувствовал себя в роли Деда  Мазая, спасающего зайцев от наводнения. Автобус тронулся с места. «Пацанки» развернулись на сто восемьдесят градусов и, не сказав больше ни единого слова, побрели прочь от остановки.
Фёдор стоял и смотрел им вслед, представляя себе, как однажды он увидит их мокнущих под дождём в далёком Цюрихе.

                2. Разговаривающий с муравьями.

Фёдор ощущал себя частицей этого мира, где весна заглядывала  в глаза прохожим, бессовестно обнимала всех без разбора за талии, а иногда сговорившись с ветерком, прилетавшим откуда-то с востока, баловала женскую половину человечества своим вниманием – забиралась под юбки и начинала щекотать по всем правилам фильмов про любовь.
Фёдору было чертовски хорошо. Ещё в голову пришла фраза, прочитанная им в социальной сети когда-то, мол, одуванчики захватили планету. Их становилось с каждым днём всё больше и больше, и маленькие дети тянулись к ним, как к какому-то волшебству, пачкая свои ладошки в пыльце и соке. Фёдор торжествовал – Создатель на посту и не забывает про людей с их маленькими радостями. Значит, есть шанс дожить до Нового года без незапланированных потерь.
И вдруг боковым зрением он увидел… Нет, скорее всего показалось, что… Собственно, чушь какая-то и тем не менее, он остановился и вгляделся. Старик в обветшалом пальто без пуговиц, в шарфе непонятной расцветки стоял на коленях, опершись руками о землю. Фёдор сначала подумал, что бомж где-то раздобыл горячительное, а потом в голову пришло вот это – «боец невидимого фронта» вернулся на Родину, в чём был и вот сейчас расчувствовался и, не спрашивая ни у кого разрешения, целует родную землю. Через  пару секунд стало ясно, что поцелуями здесь и не пахнет. Старик шевелил губами, как бы разговаривая. С кем? Может шизофреник? Фёдор решил приблизиться. Его тень упала на старика.
- Дай солнца, уважаемый… Дай им солнца, добрый человек, - попросил старик, слегка приподняв лицо от земли.
Фёдор сделал шаг в сторону. Старик кивнул и произнёс:
- Они помнят добро…
- Позвольте узнать – кто? – Фёдор тоже учтиво сделал движение головой.
- Муравьи. Не удивляйтесь, молодой человек… Эта планета их дом и они так же как и мы принадлежат этому миру, только с той разницей, что мы здесь не навсегда, а вот они останутся и после нас… Или вы так не считаете?
Фёдор неопределённо пожал плечами и спросил:
- А что же станет с нами?
- Мы уйдём, - старик стал подниматься с колен. – Одни туда, – он глаза закатил к небу, - другие в никуда. Прошу прощение за мой вид… Всё руки не доходят привести себя в порядок.
Фёдор промолчал и потом, сколько их вот таких со своей философией копаются сегодня  в мусорных баках. Он даже был знаком  с одним из этого списка, так тот без всяких закавык говорил, что его образ жизни – это такой протест системе, погрязшей в неестественности слов и поступков тех, кого она рожает себе в угоду.
Старик улыбнулся:
- Руки не подаю, да вам она и ни к чему. Вы же просто прохожий и потом у вас свои дела, а у меня… Прошу только аккуратнее ступайте - тут у них что-то вроде тропы и нам людям не надо ничего рушить в их укладе.
Фёдор снова кивнул и поинтересовался:
- А что вы делали, когда стояли на коленях?
- Разговаривал. Нет, вы не подумайте, что я того… - Старик снова улыбнулся, и его небритое лицо стало добродушным, как у сказочного гнома. – Я практик и у меня есть кое-какие способности. Сразу признаюсь, что этому меня никто не учил… Это пришло ко мне само. Как? Не знаю.
- И они вас понимают? – ирония обозначилась в голосе Фёдора.
- Надеюсь на это. Я же их понимаю… - старик пошевелил губами, но ничего не было слышно. Что-то невнятное прошелестело и улеглось.
- Что вы сказали? – Фёдор слегка наклонился к старику.
- Я попрощался с ними,  – ответил тот. – Это надо делать всегда, когда тебе много лет, и ты не знаешь, что с тобой будет завтра. Жизнь движется у каждого из нас только в одном направлении и каждый прожитый день – это подарок судьбы. Времени остаётся всё меньше и меньше, и ничего не успеваешь, да и скорости потерялись во время этого длинного пути, а тут всё взяло и навалилось… Вот поэтому мы старики часто выглядим не так, как хотелось бы окружающим. Ещё эта дурная привычка – хранить то, что пора бы уже отправить на свалку времени, а мы всё рассовываем по углам, донашиваем и думаем, что так можно замедлить приход старости. Заблуждение всё это и, тем не менее, пока всё это с нами марширует изо дня в день, напоминая нам, что когда-то всему этому настанет конец. Вы не смотрите на моё пальто так скептически… Если привести его в порядок, да вернуть на свои места все до одной пуговицы, то уверяю вас - все ваши бренды окажутся в задних рядах. Не смейтесь молодой человек, не смейтесь… Если ему придать лоск – это будет, как сейчас вы говорите… писк моды. И не спорьте – выбросите своё время на помойку Вечности.
Фёдор улыбнулся и сказал:
- Интересный подход в объяснения бытия с точки зрения человека, разговаривающего с муравьями.
- Иронизируете? А мне даже приятно… Что-то в этом есть из моего прошлого. Ваша реакция на всё мною только что сказанное – это ещё одно доказательство тому, что мы на этой планете ненадолго. Вот смотрю сейчас на вас, и что-то мне подсказывает: в вашей жизни всё будет не так, как допустим это было в моей. Нет, я не о нашей с вами системе, выстругивающей из нас изначально послушных и исполнительных граждан. Это присуще всем существующим строям и что-то в этом менять не имеет смысла, да и человечество так устроено – ему легче с чем-то согласиться, чем посмотреть на всё спускаемое сверху с критической точки понимания. Что не согласны? А хотите пример?
- Пожалуй, - Фёдору становилось интересно слушать этого разговорчивого старика.
- Далеко ходить не будем. Возьмём в качестве иллюстрации к нашей теме революцию… И где все её завоевания? Где хваленая диалектика большевиков? Нет ничего этого. А всё потому, что нельзя диалектику подстраивать под ту или иную идеологию. Это самообман. Есть только одна идеология – это то, что заложено матерью природой в весь этот мир. Вот мы – люди считаем себя самыми-самыми на этой планете. Ошибочное утверждение, ибо помимо нас есть много другого, что живёт по своим законам и мы со своей моралью недоношенной им, как корове седло. Возвысив себя, поставив всё остальное на этой планете ступенькой ниже, мы тем самым лишили себя способности мыслить гораздо шире, чем нам надлежало бы.
Фёдор слушал. Старик сделал жест рукой, предлагая пройтись. Они пошли вглубь парка, аккуратно ступая по мягкой земле.
- А вот вам другой пример… Вы были влюблены? Нет, не отвечайте, - старик замахал на Фёдора руками. – Давайте так, отправимся в мою историю и потом вашей, если она уже имела место быть всего-то лет ничего, а тут забегать наперёд, чтобы понять и во всём разораться, по крайней мере, не тактично, да и каждый день вносит свои коррективы, и мы можем просто ошибиться, делая те или иные выводы. Вот поэтому приглашаю вас в моё прошлое, где всё уже улеглось… На примере моей любви я покажу вам, как мы становимся слабыми и сильными. – Старик сделал паузу и пожевав губами, продолжил: - Если вдуматься, то личная драма – это не только боль и потери… Тут нельзя всё подобное рядить в одежды банальности. И потом, если человек знает, что рано или поздно всё это вернётся к своей точке отчёта, то какой смысл стараться обнять ускользающую тень? Мы же какие? Вот-вот, постоянно возвращаемся в своё прошлое, и каждый раз это происходит с нами уже на другом уровне. Вы успеваете следить за моей мыслью?
Фёдор кивнул. Старик запахнул пальто и стал говорить дальше:
- Однажды в моё одиночество постучалось одно создание… Эдакий светлый человечек… Лет ей было мало, чтобы помышлять с порога о чём-то неземном и тем не менее и не смотря на мою некоторую растерянность, всё потом у нас с ней получилось по-взрослому. Целых три года мы мечтали о будущем, а потом… А потом она уехала. Это часто случается у людей и потом кто-то один из двоих начинает пытаться что-то вернуть обратно и как правило ничего из этого путного не получается, а если и получается, то не надолго. Уже тогда я поймал себя на мысли, что где-то о чём-то подобном я уже читал и просто взял и умер… для неё. Мне почему-то показалось, что всё, что у нас с ней было – это неправильно, а я для неё ненужное приобретение. Видно, это она поняла раньше меня и всё у нас закончилось.
Фёдор спросил:
- Давно это было?
- Ещё до «конца света»… Расставание перенёс болезненно. Всё пытался найти всему  этому объяснение.
- И?
- Не нашёл. Точнее придумал кое-что, чтобы себя успокоить, а так всё, как вилами по воде… И вот тогда стал за собой наблюдать. Иногда я был похож на человека, пытающегося найти в тёмной комнате чёрную кошку. Спасала работа. Конечно, постоянно в голове держал её образ – строгий костюм, блузка белая и воротник навыпуск и ещё её улыбка. У меня до сих пор хранится эта фотография, где мы с ней вдвоём… одни на всём белом свете и никого вокруг. Странное чувство возникает, когда смотрю на этот снимок… Постоянно хочется оказаться в том времени и сделать всё по-другому. Ведь уже тогда она всё знала и готовилась к расставанию, и чемоданы были упакованные и билет лежал у неё в кармане совсем на другую «планету». – Старик замолчал.
- А что было потом?
- Потом? Потом пришли другие в мою жизнь… Разные и больше глупые, чем добрые и светлые. Потянулись никому ненужные «эпизоды». Что-то вроде проверки на… вшивость. Устоял… И вот тогда наступило полное умиротворение – никто не стал мне нужен. Нашлось время, чтобы посмотреть на себя со стороны. Да, моя «планета» опустела. Слишком много я отдал той, что ушла из моей жизни. Начинать что-то выстраивать по-новому мне уже не хотелось. Нет, встречались интересные судьбы, но постоянно ловил себя на мысли, что всё это не навсегда… Я же романтик и мне половины яблока не надо. У меня даже мечта была о том, чтобы сидеть и слушать дыханье той, что не предаст. Мне было всё равно, кто это будет. Вот такой парадокс: с одной стороны никто не нужен, а с другой… вот такая мечта.
Фёдор не утерпел и спросил:
- И как удалось совместить и то и другое?
Старик прищурил глаза и сказал:
- Романтики одними и теми же тропами не ходят и потом жизнь меня взяла и развернула кормой к заходу солнца, мол, пожалуйте уважаемый на повторный круг. Стоило кому-нибудь заикнуться о своих чувствах ко мне, а я уже знал все последующие слова и паузы, и даже запахи. Ну, и как можно было мне ещё раз кому-то там поверить в искренность? В игру – легко, а во что-то серьёзное – ни-ни. И стал я искать что-то такое, чего до сих пор не было на моей «планете». Это так меня захватило, что однажды переселилось ко мне по соседству, а потом и вовсе взяло меня под руку. Я обрёл способность видеть, чувствовать всё живое вокруг себя настолько ясно без всяких поправок на погоду, что люди с их повседневными проблемами мне стали не интересны. Кто-то даже пытался чисто по инерции за мной увязаться, мол, вдвоём веселее, товарищ. Ну, на тот момент мне веселье было ни к чему, да и возраст уже давал о себе знать. Вот так я и оказался в списках тех, кто умеет разговаривать с муравьями. И как вам, молодой человек, моя история?
- Поучительная.
- Ну, и на том спасибо. Ладно, мне пора… Что-то на душе тревожно.
Старик кивнул на прощание и пошёл прочь, всматриваясь в землю перед собой. Полы его пальто двигались в такт его шагам и шарф непонятной расцветки, как аксельбант подрагивал концами, будто пританцовывал в ритме марша. Фёдор опустил глаза к земле. Там была жизнь. Развернувшись на одних каблуках, встал на цыпочки и стал выбираться на аллею пролегавшую чуть в стороне за кустами сирени.

                3. Первая любовь.

В семнадцать лет опрокинулось небо в её глазах. Нет не небо, а потолок с лампами дневного света и ещё его мужская щека… небритая. Всё, как в американских фильмах, где зрителю вешают лапшу про «конец света», а чтобы не скучно было его ждать, показывают что-то романтическое и обязательно с откровенными сценами. Когда всё так, в самый раз повесить на себя нательный крестик и чтобы во время движения под его разгорячённым телом он прилипал к тебе, как прирученный и пот ручкался бы с ним и ни одной мысли не возникало о том, что это грех. Потом-то и подумают, и скажут, что ведьма. А пускай только попробуют!
У неё была своя система. Тот, кто об этом не знал, мог легко попасть под жернова её желаний. Целоваться она не умела. Губы были, и грудь бросалась в глаза, а навыки  вот отсутствовали. При её худобе всё это то и дело перевешивало, то в одну сторону, то в другую. Ну, тут на любителя. А парням всё равно, а если ещё и сама себя предлагала в спутницы прогуляться по тёмным аллеям парка, то почему бы не положить свою руку туда, где постоянно что-то подрагивало и… мокло?
Первый раз это произошло с ней в двенадцать лет. Тогда ещё никого у неё не было, если не брать во внимание всякие там фантазии. Голова ими была напичкана настолько, что руки сами нашли те места на девичьем теле, от которых хотелось ещё и ещё касаться себя. Дрожь пробегала от пяток до самой макушки, и что-то горячее постоянно расплывалось в самом низу живота.
Она откуда-то знала, что это некрасиво, но остановиться и не хотела, и не могла – это было выше всяких запретов. С каждым разом ей хотелось всё больше и больше этих касаний. Она придумывала невероятные романтические истории со своим участием и даже когда о чём-то подобном читала в книгах, плакала от счастья, мечтая поскорее стать взрослой и всё-всё-всё это пропустить через себя.
А потом вдруг она испугалась. Кровь. Было не больно. Сознание вычертило схему, по которой, если мама узнает, будет скандал. Именно страх заставил её во всём ей сознаться. Щёки горели от стыда, а та, что родила, обозвала её нехорошими словами. Так она в свои двенадцать лет повзрослела, отметив таким странным образом уход из семьи своего отца. Она любила его и мама его любила, а он взял и ушёл к другой женщине. Мама напившись, перерезала себе вены, а потом приехали врачи и забрали её с собой. Бабушка молчала, поджав губы. На её вопрос: «Почему?» - последовала тишина.
И вот тогда она с остервенением бросилась себя ласкать. Дошло до того, что под глазами появились круги. Из больницы вернулась мама, но уже совсем другая. Иногда будто вспомнив что-то важное, начинала лезть в душу, мол, как учёба и…  всё остальное. Она ей врала. И потом не будет же она рассказывать ей про то, как ей хорошо бывает под душем, а потом ночью под одеялом, когда она одна… совершенно одна. Собственно, в этом состоянии она находилась почти всегда с того момента, как отец ушёл из их семьи.
Чтобы хоть как-то скрасить своё одиночество, стала посматривать в сторону своих сверстников, которые, как сговорившись, что-то там высматривали в Интернете, а потом хвалились друг перед другом, какие они «крутые». И когда у неё появился первый мальчик, ей к тому времени исполнилось пятнадцать лет. Он был не похож на всех остальных, а тут вся она такая со своими «навыками». Вот-вот, «ботаник» и тихая такая «ведьмочка». Нет, стихи он читал хорошо, и она поэзию любила, но ей от него было надо совсем другое. Правда, один раз он попытался её поцеловать. Ей это не понравилось. Это было так далеко от девичьих представления о мужском поцелуе, что она даже расстроилась, после чего выждала несколько дней и дала ему понять, что разные они с ним. Расставание получилось каким-то игрушечным: он плакал, а она просто повернулась и пошла прочь. Уже тогда она уверовала, что стихи стихами, а любовь – это совсем другая планета.
Ей хотелось по-взрослому, а всё её окружение – это в лучшем случае одноклассники, которых она сумела к своим пятнадцати годам рассмотреть так, что могла с закрытыми глазами расставить на воображаемых полках для посуды в таком большом бабушкином серванте со скрипучими дверцами. Это было уже не так ей интересно. Конечно, когда-нибудь, лет эдак через пяток, кто-то и мог бы ей составить компанию в её любовных играх, но это надо было ждать. Вот-вот, а ждать ей не хотелось. Были ребята и постарше, и от них постоянно пахло то сигаретами, то спиртным и вели они себя смелее её сверстников и эти могли с ней «поиграть» во что-то запретное без всяких обязательств на продолжение и даже некоторые из этого числа уже пытались её погладить. Увы, срабатывало что-то сидящее у неё внутри, и все их ухаживания она отметала в сторону. Ей хотелось как в кино – до самой старости. Им наоборот - всё подобное было ни к чему.
И снова она оставалась одна на один со своими желаниями. Руки знали своё дело, и постепенно её психика стала сбоить. Находиться постоянно в подвешенном состоянии трудно, а тут ещё всякие фантазии. Хорошо, что на её горизонте нарисовался губастенький верзила. Он вполне мог сгодиться на роль отца будущих её детей и она развернула активную деятельность. Ну, целоваться научила его быстро и даже показала, как надо трогать и что говорить при этом. Теля, воспитанное матерью следовало её наставлениям. Он быстро освоил «курс молодого бойца» и стал проявлять нетерпение.
Шёл ей тогда восемнадцатый год. Они как-то оказались наедине в её квартире, и губастенький наслушавшись от сверстников баек про всё такое, полез к ней с намерениями сделать с ней что-то из области пока запретного для них. Она отбивалась так, будто речь шла о жизни и смерти и вышла победительницей. Второй раз в своей жизни она так испугалась за последствия, что решила расстаться со своим ухажёром. Маме ничего не сказала на это раз. Поумнела. Расставание было тяжёлым. Он постоянно встречал её у подъезда с цветами и просил прощение. Может быть, она его и простила бы и даже потом у них была бы семья, но тут произошло нечто…
Она влюбилась. Мужчина был гораздо старше её. Откуда взялся он в её жизни? С улицы… Собственно, а какая разница и потом он не рассусоливая просто взял её уже через месяц, не обещая ничего из того списка, что она себе набросала в своих романтических фантазиях. Казалось бы, получила то, что хотела и на этом хватит всяких там историй. Увы, всё пошло не по её сценарию – он охладел к ней быстро. Она продолжала к нему приходить и ждать, когда он захочет её, как в первый их раз. Не захотел. Зачем она это делала с собой? Наверное, любила по настоящему в первый раз. Ещё этот губастенький почувствовав, что у неё ничего не ладится, стал опять напоминать о себе. Тут ещё мама стала нашёптывать, мол, хороший парень и чего она такая капризная. Даже мысль промелькнула и не один раз  - взять и переспать с этим верзилой в знак протеста против всех этих мужиков, а потом можно и к экзаменам готовиться.
Постепенно всё улеглось. Губастенький так и остался ни с чем. Она закончила школу. Жизнь приоткрыла ей совсем другие горизонты. Как бы вдогонку она ещё несколько раз приходила к своему первому мужчине, но он всегда говорил ей одно, что ему с ней, как с женщиной не интересно. Понимала, что теряет его и ничего не могла с этим поделать. Оставалась только учёба. С головой в неё с разбега, без оглядки и чтобы поскорее забыть прошлое и никогда не прикасаться к нему памятью. Чёрт, чёрт, чёрт! Стоит перед глазами и эти движения его рук, слова… Какая это мука – выдирать из себя чувства…
А потом у неё появился однокурсник. Нормальный парень, только некрасивый. Ещё у него взгляд какой-то растерянный был, и постоянно казалось, что он хочет в туалет. Ну, это уже мелочи. Главное, что она могла по-новому писать сценарий своего будущего, где уже всё с «чистого листа» и потом у неё есть объяснение тому, что уже не девочка и тут трудно было ей не поверить - любительнице Достоевского и Булгакова. Ах, как это романтично всё начать с самого начала и быть одной единственной и…
Увы, когда она своему избраннику предложила близость, он отказался. Вот так начинается настоящая дружба, если не брать во внимание женские слёзы, мол, за что же так-то? Он ей, как мог, объяснил, что не готов пока к чему-то большему, а значит надо подождать. И опять её завертело в непонятном вихре – полезли бзыки, и снова она наведалась к своему первому мужчине. Тот выслушал её и переборов соблазн возобновить с ней отношения, выпроводил восвояси. Это было поражение, так сказать, окончательный разгром всех её ожиданий.
Когда ей пошёл двадцатый год, появился ещё один… мосластый с машиной и даже глаза у него были голубые, как она мечтала. Маме он понравился со второй секунды. В доме запахло цветами и осталось только дождаться ей, когда он сам предложит ей спрятаться от всех под одеялом.
Фёдор узнал про всё это от своего коллеги по работе. От кого именно? А какая разница? Мало ли рассказчиков на этой планете, кому хлеба не надо, а вот дай языком поворочать чисто для гимнастики. Так вот, когда он дослушал эту историю до конца, ему стало где-то даже весело. Отчего? От людской глупости. Подобных историй множество. Если к одной из них приделать концовку с всякими вывертами, то можно легко снять очередную мыльную оперу. Вот-вот, усадить у экранов телевизоров самых преданных почитателей мелодрам, погрузив их во всё это с надеждой, что когда будет надо они оторвут свои задница от кресел и пойдут и проголосуют за того кого требуется, невзирая на все его промахи и не выполненные обещания.
Фантастика – это не только монстры, прилетающие к нам из других Галактик, это ещё мы сами, превращающие свою жизнь в ад. Мы слишком беспечны и не только в мелочах. Все наши неудачи – это звенья одной единой цепи и если где-то обрыв надо готовиться к экстренному погружению на глубину, чтобы отсидеться или умереть окончательно, чтобы не множить собственные ошибки.
                4. Буратино и все-все-все…

Буратино забрали в армию. Остальным из этой компании повезло по-разному. Карлсон отправился в деревню к бабке. Пятачок нанялся в магазин грузчиком, достав перед этим за деньги справку, что не годен к строевой службе. Их общая знакомая Шапокляк пошла на курсы парикмахеров. Вот собственно и выросли. Поначалу никто и не верил, что этой четвёрке удастся устроиться в этой жизни. Соседка, старуха с первого этажа, бывшая швея-мотористка напророчила им столько всего, что ни у кого не было сомнения в плачевном итоге бесшабашной жизни подрастающих балбесов.
Так-то они ни чем не отличались от своих сверстников: и школу частенько прогуливали, и спиртным баловались до рвотного рефлекса, а если было настроение по очереди «объяснялись в любви» Шапокляк. Вот и прозвища себе подцепили из детских книжек, чтобы выделиться из общей массы недорослей. Участковый по кличке «Свисток» до такой степени устал от их выкрутасов, что как-то прилюдно даже пообещал побрить себе голову, если с ними всё обойдётся до их совершеннолетия. Ну, потому-то в этом надобность отпала, ибо пока они росли, участковый облысел начисто. Судьба. Тем не менее, как только Буратино напился до чёртиков, отметив со своими дружками своё «рвение» послужить Родине, участковый спустя неделю после этого нанёс визит его родителям. С дурной новостью пришёл он к ним – выяснилось, что их выродок ещё к тому же и насильник и ждёт его не дождётся теперь интересная статья из Уголовного Кодекса.
Случилось  это за два дня до отправки его со сборного пункта к месту службы. Будучи в изрядном подпитии, решил оторваться так, чтобы потом целый год было что вспоминать, ползая на брюхе по матушке земле. Забрёл на территорию соседнего двора и цапнул малолетку за одно интересное место. Та была из неблагополучной семьи и согласилась уединиться с ним в подвале многоэтажного дома. Когда отца нет, и мать постоянно торчит на работе, жилы надрывая, чтобы заработать на хлеб и одежонку, случаются всякие приятности и неприятности с теми, кто предоставлен сам себе.
Возникает вопрос: «А можно всего этого избежать?..» Однозначно, да. Но это только в том случае, если в тебе есть стержень, который не позволяет ломаться в тех или иных условиях, которые водят дружбу с различного рода провокациями. Вот-вот, а тут ещё нравственность и мораль в загоне и всё это разом на тебя и ты не готов к этому.
Буратино жил себе, не обременяя свою голову размышлениями на подобные темы. Школа не настаивала, родители не напрягали, да и друзей его это устраивало, ибо они были вылеплены из того же теста, что и он.
Когда участковый переступил порог квартиры Буратино, он понял, что ему здесь не рады. Пока ещё можно было кое-что подправить в этом деле, и парень смог бы с меньшими потерями выкарабкаться из этого дерьма, да и пострадавшая сторона готова была пойти «на мировую», а это уже шанс и надо заметить неплохой. Теперь требовалось без крика всё решить и получить согласие родителей Буратино на вот такое продолжение… этой истории.
Мать Буратино с порога дала понять, что этого никогда не будет и добавила, брызгая слюной, мол, не ровня эта шалава их сынуле. Участковый развёл руками и произнёс:
- Не хотите, значит, по хорошему? Тогда вот мой вам расклад, - и он в двух словах, перейдя на официальный тон, обрисовал будущее её «сынули».
- Это ещё надо доказать! – распалялась мать Буратино.
Отец оказался более понятлив, но и он поначалу «полез в бутылку» и стал плести какую-то несуразицу, а потом и вовсе предложил участковому деньги, чтобы замять это дело. Полное непонимание. Правильно, а откуда ему взяться, если они все в бизнесе, а их чадушко с первого класса сам по себе? И бизнес-то так себе – киоск на базаре. Ну, на хлеб с маслом, да на колбасу хватало… И вот они такие сформировавшиеся богатеи, которым и закон не закон и вообще насмотрелись про всё такое и теперь готовы рублём загладить инцидент.
Участковый вздохнул. Его терпение вот-вот могло закончиться и тогда уже ничего нельзя будет исправить. Он ещё раз, дал понять родителям Буратино, что это жизнь и никакая-то там киношная и здесь без уголовной статьи не обойтись. Мать Буратино не хотела ничего слышать, тогда отец прикрикнул на неё и сказал:
- Всё, хватит… Надо, так надо… Перетерпим, а там…
Участковый поддакнул:
- Пойдут внуки, и всё встанет на свои места.
Уходил он из этой квартиры с тяжёлым сердцем и со слабой надеждой в то, что всё обойдётся. А сколько у него, таких как этот Буратино? Взять хотя бы Шапокляк. Сама из неблагополучной семьи и отсюда всё у неё через одно место. Уже в средних классах кто-то постарался, и она потеряла невинность. Слух об этом быстро облетел школу. С таким пятном в биографии рассчитывать на что-то хорошее в этой жизни тщётное занятие. Вот она и прибилась к это компании. Карлсон был среди них самый старший. Узнав про то, что она такая, решил проверить сам этот факт. И проверил, после чего она долго находилась под его покровительством. Спустя какое-то время по пьянке он проиграл её в карты Пятачку. Тот не побрезговал. Ну, дальше не имело смысла из себя ей корчить недотрогу, и она стала никому не отказывать из этой компании быстро взрослеющих пацанов.
Теперь вот курсы парикмахеров. Нет, о мастерстве она не помышляла. Вот о деньгах и деньгах больших мечты были, и ещё хотелось ей поскорее всё забыть и начать жизнь с самого начала. Увы, всё те же деньги, а точнее их нехватка заставили её заняться подработкой - раздвигая ноги для клиентов с туго набитыми кошельками.
Участковый знал про это, но пока прямых доказательств у него не было против неё. Сплетни старух у подъезда – это, конечно, сигнал, но их к делу не пришьёшь. Ну, и подвозят её ночами выходцы с Кавказа к дому. А может они «добрые»? Ага, не дают умереть с голоду. Вот и получается, что ничего… ровным счётом ничего у него нет против неё. Конечно, одеваться стала так, что шмотки бросаются в глаза без всяких предисловий, но это ещё не доказательство её вины. Одно успокаивает, что выросла, а дальше как карта ляжет. Иногда всё оборачивается и совсем недурственно. Вон в мэрии секретарша Роза тоже из этого списка, а вот повезло девке – во власти осела.
Вот чего нельзя было сказать о Пятачке. Этот и раньше приворовывал, а теперь, когда собственными руками перебирает в магазине коробки с товаром, трудно удержаться от соблазна. Сколько верёвочке не виться… Участковый пробовал поговорить с ним по душам. Не получилось. Какой-то он замкнутый: то ли натворил уже чего, то ли только в мыслях вынашивает что-то из этого списка. А ведь не мальчик уже, да и мать сердечница и сестрёнка на инвалидности. Что с ними будет, если сорвётся? Вон и наколку себе сделал, будто бы сидел. Да за такие дела ему свои же перо под рёбро запустят и будут правы. У них с этим строго.
Эх, система – тут одни маршруты, там другие. Строчим законы, в речах нет нам равных на всей планете, а вот до сих пор, не научились в мелочах всё доводить до конца. Конечно, кое в чём преуспели и даже встречаются везунчики среди нас, но таких мало. Как-то так складывается, что они начинают по непонятно какой причине возносить себя над всеми и тут наступает конец всему их везению и смотришь, а они уже в общем строю со всеми шагают.
Учит нас жизнь, учит, а люди все на одно лицо получаются. Вот и вся эта компания выросла на глазах Фёдора. Всё шло, как у всех и здоровались при встрече, и даже будучи в старших классах пытались разжиться у него сигареткой. Не давал. Нет, было не жако. Просто не курил. Они-то думали про него, что он жмот, а всё было гораздо проще – исповедовал здоровый образ жизни. Собственно, их это не интересовало, а потом и вовсе они отдалились от всех. На лето куда-то пропадали всей компанией, а потом возвращались загорелые, весёлые. Глядя на них, даже зависть начинала развешивать бельё на провисших от времени верёвках, мол, вон они какие, а тут одна работа и нет никакого просвета впереди. Со стороны казалось, что вот они и есть самые счастливые на этой земле, поскольку жили вдали о каждодневной рутины и вот их эта свобода с запахом молодости. Иногда даже возникало желание попроситься в их компанию, чтобы во всём этом разобраться, понять их мысли, узнать мечты… Главное, и это чувствовалось даже на расстоянии – у них был выбор. Такое ощущение, что весь мир перед ними застыл в ожидании, и стоило сделать им шаг и…
И они его сделали. Через полгода службы в армии Буратино бежал из части, прихватив с собой автомат. При задержании был застрелен. Его малолетка спустя три месяца после этого родила девочку, так и не оформив с ним свои отношения. Всё это отложили до его возвращения из армии. Он вернулся и раньше срока, и не в том виде, в каком должен был…
Пятачка посадили. Допрыгался… Его мать ровно через месяц умерла от сердечного приступа. Сестрёнку-инвалида определили в интернат.
Шапокляк вышла замуж за какого-то отставника в звании «капитан», а через год и он, и она на объездной дороге за городом были расстреляны из автомата в упор в собственной машине. Поговаривали, что её муж держал в своих руках сутенёров города, а тут последовал передел сфер влияния в этом «бизнесе» и он встал в позу, мол, моё руками не трогать. Тронули.
Судьба Карлсона неизвестна. Был слух, что подался на заработки куда-то в северные широты. Дай-то Бог…

                5. Они.

Их он приметил ещё прошлой осенью. Только-только жёлтый лист закачался на ветру, вальсируя над землёй в ожидании первых заморозков, и вот они появились на краю угасающего дня. Фёдор ещё подумал, что они какие-то другие, а значит где-то в укромном месте стоит их летающий аппарат и когда-нибудь их не станет на этой планете.
Они были разные, и вместе с тем было в них что-то такое, отчего хотелось любоваться ими ещё и ещё. Вот-вот, не подсматривать, а именно любоваться. Всё это Фёдору напомнило одну давнишнюю историю. Было ощущение, что Создатель с какой-то только ему ведомой целью решил ещё раз доиграть всё как надо, но теперь без всяких там потерь.
Ну, зачем они нужны эти потери? Такая прекрасная осень и эти двое… стоят напротив друг друга, а Фёдор застыл с чашкой чая на своём балконе и просто наслаждается чувствами, которые те дарят Вечности. Это напомнило ему сцену расставания. Нет, не навсегда, а только на чуть-чуть. Она стоит, обняв его за плечи. Вся такая на цыпочках и глаза такие, как будто всё уже знает и про себя и про него и хочет, чтобы он тоже всё-всё-всё это знал и чувствовал и чтобы обязательно завтра они снова обрели друг друга на этой планете, где так легко бывает разминуться.
Это здорово, когда один из двух знает, что будет с ними завтра. Собственно, и никакая это не тайна, потому что они любят другу друга и это видно не вооруженным взглядом. Сегодня это такая редкость. Правда, ещё в кино стараются придумать что-то из этого списка, а в основном всё у жителей этой планеты получается уже не так. Человечество измельчало, и нет ничего нового – всё угадываемо и такое однообразное, что хочется взять и закрыть все кинотеатры, а телевизоры безвозмездно раздать по тюрьмам и никакого Интернета.
А почему бы и не помечтать? Немного тишины без вездесущего «унца-унца», без мата, без сотовых телефонов, сорвавших крыши людям? Что взамен? А всё, что делает нас лучше. Зачем, к примеру, себе отказывать в созерцании? Вон серебристая паутина спустилась с неба на землю и запуталась в её волосах. Он бережно старается её не то распутать, не то наоборот вплести в локон, свисающий у виска. Она смеётся. Ей с ним хорошо. Конечно, ещё немного и он уйдёт, чтобы завтра вновь стоять рядом с ней на углу её дома, и он будет держать её ладони в своих и никакая сила не сможет их разлучить.
Да, они другие. Фёдор это понял ещё в прошлый раз. И вот теперь снова они и осень подсвечивает им из-за крыш домов последними лучами солнца – вечер вступает в свои права. Такое ощущение, что они прибыли на Землю, чтобы ещё раз попытаться научить людей любви. Это вроде спички… последней и надо так ею суметь чиркнуть по коробку, чтобы успеть разжечь огонь.
И вот она потянулась к нему, и он губами уткнулся в её переносицу и её взгляд умоляющий не торопить минуту расставания. И он подчиняется и руками притягивает её к себе за плечи. Запах, родной такой, не похожий на все остальные запахи этой планеты и хочется взять и подбросить её в это вечернее небо вопреки закону земно притяжения. Как это знакомо Фёдору.
Нет, это невозможно передать словами. Вокруг них постоянно что-то происходит, и кто-то проходит мимо, а они стоят и никого не замечают. Они никому не мешают и даже будучи с другой планеты, как ни странно, ещё не успели нарушить ни одной границы на этой планете. И как это возможно? Конечно, это мелочи и им они не интересны, да и времени нет на всё подобное, а тут ещё осень колдует и солнце выводит последние знаки на небе, цепляясь за кроны деревьев и крыши домов. Вот и первые автомобили с включёнными фарами.  Здесь у самой земли уже сумрачно. Потянуло прохладой. Она прячет свои ладони у него на груди. Ну, прямо, как часовые на посту у памятника её величеству Любви. Её губы что-то шепчут. Он слушает и молчит. Потом она смеётся и тыкается в него лицом. Гармония чувств не знает пределов. Прохожие косятся на них. Конечно, их это не касается. Но ведь любопытно, чёрт подери!
Фёдор стоит на балконе и чай его давно остыл. Прошлое невидимыми пальцами пробежало по лицу и тут же тепло расплылось от губ во все стороны. Он улыбнулся. Приятно осознавать себя частью этого мира. Сразу хочется взять карандаш, чистый лист бумаги и написать письмо. Кому? А какая разница, а тем более, когда знаешь, что никуда его не отправишь. И будет оно лежать среди книг до самой старости не читанным. Когда уже тебя не станет, кто-то его обязательно найдёт, и будет плакать от бессилия, что ничего нельзя будет изменить и только память и эти строчки останутся в этом мире, где так мало счастливых людей.
Фёдор отпил из чашки. В последнее время он приучил себя пить чай без сахара. Пора уважать этот напиток в его первоначальном виде. Стало зябко. На небе проклюнулись звёзды. Никак ночь будет в ударе. Вот и месяц показался… А эти всё стоят. Он не уходит, и она не торопит его. Классика… Прощаться всегда трудно и даже если завтра опять будет встреча, всё равно не получается уйти – слова глупые и взгляды ненормальные. Она потянулась к нему. Её губы опять что-то шепчут и он кивает, мол, всё будет хорошо. Вот только время неумолимо и он сейчас уйдёт, а потом, когда настанет срок и седина прокрадётся в его волосы, это произойдёт уже без всякого обещания на возвращение. И она об этом знает и поэтому сейчас продолжает судорожно цепляться за рукав его курки, готовя себя заранее к тому последнему расставанию. Ей важно сказать ему всё-всё-всё о своих чувствах сейчас, чтобы он знал, что это навсегда.
Фёдор допил холодный чай. Там на углу дома поцеловались на прощанье, и вот он уже отступил на шаг, а она вся ещё мысленно с ним и он машет ей рукой. Она шепчет: «Раз, два, три…»
Фёдор вздохнул. Сегодня на этой планете сочинили ещё одну историю о любви со счастливым концом. Спасибо, люди…

                6. «Катафалк».

С некоторых пор Фёдор стал называть эти автобусы «катафалками». А как иначе, если иногда некоторые из их числа фрахтовались для перевозки усопших к их последней «гавани»? Окна подобных колымаг украшали плотные шторы, а иногда даже с кистями и ещё кое-где присутствовала бахрома. Внутри салона всегда было сумрачно и пахло чем-то специфическим. Следуя на работу во всём этом, Фёдор ни один раз представлял себя участником похоронной процессии. Вот так закроет глаза и понеслось.
Порой даже этого не требовалось делать, поскольку всегда рядом находились пассажиры с закрытыми глазами. Их он мысленно поочерёдно укладывал в воображаемые гробы, придумывая легенду, а точнее диагноз всему тому, что укоротило им жизнь на этой грешной земле.
Вот и в это тихое утро что-то подобное он проделывал, чтобы скоротать время. На переднем сиденье сидела молодая женщина и делала вид, что спит. Знакомая картина, когда занимаешь место предназначенное детям и старикам. Знакомая и смешная, ибо присмотревшись можно было заметить, как «спящая» пытается через щелочки глаз рассмотреть пассажиров. Ну, по её виду легко было определить, что эта «усопшая» из числа работников торговли. Стоп, а вот наушники – это уже перебор, хотя последнее желание «умершего» никто не оспаривает. Вот с причёской что-то не так у неё. Тут так, или некогда было, или ей вся красота до одного места.
Только он определил эту в список «усопших», как на остановке  с ведром в салон автобуса влезла массивная старуха. Поискала глазами к себе сочувствия на лицах сидящих пассажиров и не найдя его, стала громко охать, мол, спина напополам и вся она такая больная при больная. Молодая женщина на переднем сиденье даже не шелохнулась, если не считать то, как она сжала веки. Ну, эту не добудиться. Старуха с ведром стала топтаться, стараясь пристроить находившуюся в нём рассаду так, чтобы никто невзначай не попал в него ногой. Мужик в надвинутой до бровей кепке поинтересовался у неё:
- Никак на дачу собралась, мать?
Старуха оживилась, надеясь в тайне души, что вот сейчас ей уступят место и ответила постанывая:
- Вот еду…
- Ну, раз так, то своим болячкам дай выходной. Крепись, - произнёс мужик и отвернулся к окну.
- Так у меня внуки же, - стала оправдываться та. – Я им, то помидорчик, то редисочку, то огурчик…
- Вот-вот, а они потом вырастают и место старым не уступают в общественном транспорте, - сказал мужчина и кивнул на молодую женщину. – Страх потеряли при этой демократии. Стервецы, сидят и ухом не ведут… Ага, сны досматривают… Прикидываются…
Старуха только вздохнула и ещё раз обвела лица сидящих пассажиров просящим взглядом. Никто не шелохнулся.
С появлением коммерческих маршрутов на улицах города всё перевернулось вверх тормашками в отношениях между людьми. Каждый теперь был сам за себя. Фёдор ещё подумал, что деды вот этих когда-то дошли до самого Берлина. И вот какой результат мы имеем сегодня. Такое ощущение, что все они вообще не с этой планеты, а были десантированы на землю из космоса. Для чего? А чёрт его знает! Может внеземные миры захотели прибрать к рукам этот голубой шарик без единого выстрела?  Вот и провода торчат у каждого второго. Никак на связи. Раньше-то всякие там радистки, а сегодня каждый может эсемесками забросать того, кто хорошо платит за государственные тайны. Сидит вот такая с телефончиком и выбивает ноготками, мол, у нас так и так, а чтобы это было похоже на что-то шпионское выдаёт следующее: «Тёща приехала во время. Зять весь сияет». А означает это, что чертежи последней ракетной установки в тайнике. Жду следующего задания». А почему бы и нет?
Вглубь салона автобуса протиснулась девушка в брючном костюме. Фёдор оценивающе осмотрел её формы. Всё бы и ничего, но вот бы надо бочком как-то. Ей сделали замечание, мол, поаккуратнее. Реакция на нуле. Правильно, когда уши упрятаны в массивные наушники и там что-то постоянно гремит, тут не докричаться. Девушка встала рядом с Фёдором. Он подумал, что с таким музыкальным сопровождением нет смысла развивать тему похорон. Опять же эта меломанка дышала здоровьем так активно, что он, скосив глаза, даже залюбовался тем, как ходит её внушительных размеров грудь под оранжевой футболкой. Тогда он стал месить тему про шпионов.
Автобус тряхнуло. Пассажиры несколько оживились. Молодая женщина на переднем сиденье приоткрыла чуть-чуть один глаз и тут же его закрыла – старуха с рассадой в ведре ещё надеялась на сострадание. Увы, всё подобное умерло или просто было не во власти всех этих инопланетян. Фёдор вспомнил, как по телевизору один докторишка  «бил в набат», мол, мода на слушанье музыки через наушники может повлечь к частичной потере слуха. Кого этим сегодня испугаешь, когда каждый день мы мысленно готовим себя к неизбежному – апокалипсису. Из-за этого даже любить разучились. Если что-то и случается из этой области, то только на уровне инстинктов и рефлексов, а потом или спиваемся, или просто ложимся на дно.
Водитель притормозил. Вошёл паренёк. Бородёнка, что-то над верхней губой и в ушах… всё те же провода. Вот, черти, обложили со всех сторон планету. Фёдор скептически посмотрел на стоявшую с ним девушку. И тут что-то произошло на передней площадке автобуса. Сначала какое-то движение, а потом громкий голос:
- Застегнись!
Фёдор отреагировал и посмотрел туда. Он уже знал, что иногда в «катафалках» бдительные пассажиры обнаруживают извращенцев и тогда в ход идут и слова, и всё прочее. Пассажиры, ведомые любопытством, вытянули шеи.
- Застегнись, тварь! – седовласый старик, задрав голову на вошедшего только что паренька давил на свои голосовые связки. – Ты, что оглох? – Он дёрнул паренька за полу куртки. – Я тебе говорю: застегнись, образина…
Вот тебе и конфликт поколений. На этот раз парень отреагировал и, вытащив из одного уха наушник, поинтересовался у старика:
- В чём дело?
- Застегнись! – тот, уже в который раз повторил своё требование.
- Душно же.
- Раз такой жаркий, ходи в трусах, - старик рукой отвёл от своего лица полу курки паренька.
Фёдор усмехнулся – тема извращенцев не прокатила. Паренёк прошёл вглубь салона автобуса. Фёдор тут же представил на месте этого паренька накаченного верзилу и сам собой в голове его нарисовался итог всей этой перебранки. Старику явно пришлось бы не сладко. Качки, как правило, мало говорят, а если и случается, то только с помощью жестов. Вот тебе и инопланетяне. Ну, прямо все срисованные с нас землян.
Нет, что не говори, а ездить на задней площадке колымаг всегда комфортнее. Тут все свои, если не брать во внимание тех, кто несколько перебрал и спит, развалившись, как у себя дома. Этих лучше не трогать. Наблюдать за такими одно удовольствие. Нет, то, что они пахнут уж совсем по земному – это ладно, а вот то, как они смотрятся и это в самом начале дня – это фельетон с заглавной буквы. Россия…
Как-то Фёдору пришлось ехать в автобусе до отказа забитому выходцами с Азии. Любопытный народ – русского языка не знают, а ведут себя так будто не они у нас в гостях, а мы у них. Ну, и на том спасибо, «братья по разуму»…
Так вот в тот раз их было так много, что Фёдор даже проникся к ним уважением, мол, вы ко мне так и я к вам соответственно. Вот-вот, а тут ещё блондинка сидит и вся такая откровенная. Фёдор глаза вниз, а там… Он тут же придумал вот это: «Никогда не уступайте в автобусе место женщинам в декольте». Ну, вы меня поняли, о чём я толкую. Фёдор глаза сразу убрал, а потом и зачем же себя раскрывать в глазах общественности. Он-то молодец, а эти выходцы их Азии между собой «гыр-гыр-гыр», и стали оттеснять его от блондинки. Вот, бродяги, почуяли халяву, а эта сидит и носом не ведёт. Тут можно сказать назревает этнический конфликт, а ей хоть бы что. Фёдора задела наглость «братье по разуму» и он решил не уступать им ни пяди автобуса. Ну, тогда всё обошлось – блондинка без приключений доехала до своей остановки.
Да, в автобусах всегда есть на что поглазеть. Компании подбираются ещё те. Чего стоят только пассажиры в тёмных очках. Эти, ну точно сошли с экранов телевизоров про всяких там агентов. Особенно мужчины сильно смахивают на Джеймса Бонда. Нет, талантами Создатель Россию не обидел. Спасибо ему за это за всех нас. Может и в противостоянии с инопланетянами встанет на нашу сторону, бородач? Конечно, их вон сколько – по всей земле рассредоточились и только ждут сигнала, когда надо будет начать действовать. «Тут они, тут «шпионы»…. И куда податься простому журналисту?» - подумал Фёдор, представив на миг,  как после условного сигнала понесутся к Земле звездолёты, а ПВО всех стран начнут пулять  друг в друга ракетами. Ну, прямо новый год какой-то получается, а не война за выживание.
Автобус снова тряхнуло. Кондуктор объявил остановку. Люди потянулись со своих мест к выходу. Засобиралась и охающая пенсионерка, расталкивая своим массивным телом пассажиров. Раскланявшись с мужиком в кепке, сказала на прощание в полный голос, глядя на женщину с закрытыми глазами на переднем сиденье: «Давить таких надо на роду!» Никто её не поддержал.
Девушка, стоявшая рядом с Фёдором, расправила свои формы и стала пробиваться по проходу к выходу. Фёдор скользнул глазами по её спине. Нет, не в его вкусе и даже если сильно прижало бы, он предпочёл, как Челентано в одном из фильмов заняться заготовкой дров, а не умилялся любовными играми.
Молодая женщина на переднем сиденье засуетилась. Открыв глаза, проморгалась и стала ощупывать свои карманы. Мужик в кепке, сидевший напротив неё произнёс: «Как спалось? Видать сладко, что чуть свою остановку не проехали…» Женщина ничего ему не ответила. Фёдор ещё подумал про себя, мол, сколько чудес поджидает всех нас на каждом шагу – усопшая воскресла… И уже куда-то засобирались мысли о похоронной процессии и сквозь шторы в автобус брызнуло солнце. Сразу стало легче на душе, хотя каждый знал, что когда-то вот точно в такой колымаге его повезут в окружении бумажных венков за город и там… оставят. Тогда уже будет нам всё равно: и в чём мы будем, и что будут говорить родственники и близкие о нас, и все ли придут или выборочно, и даже на погоду не будем сетовать. А ведь страшно-то…
Страшно жить вот так бездарно, каждый день погружаться во всякие дрязги, постоянно видеть вот эти лица, слышать их слова и предложения, а потом ещё мечтать во что-то подобное влюбиться и быть счастливым до самой старости. А вот фигушки вам! Не дождётесь!

                7. Закон бутерброда.

«Бездарно – это когда… А, бред какой-то, а тем более всё узнаваемо, а местами даже чересчур. И потом, любая оценка, невзирая на значимость оценщика, это ещё не приговор. Как там у Стругацких? Вот-вот, возьми и перечитай, а то что-то смахивает всё это на «приземление бутерброда». Ага, физией в самую грязь».
Фёдор поставил точку в конце предложения. Ему чертовски в последнее время везло и теперь, как ему самому казалось, мог точно сказать, что под его ногами сплошная «белая полоса». Никого об этом и не просил… Как-то само получилось и теперь оставалось только идти вперёд и вперёд, никуда не сворачивая. Тут так: или постоянно оглядываться на своё прошлое и дуть на воду, или послать всех  на три буквы и маршировать до тех пор, пока силы есть и без всяких там трагедий. Это пусть остаётся всем тем, кому ох, как хочется и на стульчик сесть и вишенку съесть. Хватит. Теперь надо по-другому, а то случись что, и побегут как крысы с корабля любвеобильные особи. Им же привычное дело из одной кровати в другую шнырять… Физиология.
Фёдор сделал глубокий вдох, задержал дыхание и стал выдыхать через рот. Проделав это упражнение несколько раз, посмотрел на себя в зеркало. Посмотрел и подумал, что всё ещё возможно… Что именно? А всё, что пожелает. Это и раньше с ним было такое – представит себе что-то и вот оно перед ним. Не всегда, правда, это происходило быстро, но, в конце концов, всё едино оборачивалось так, как желал. Факт оставался фактом и это не ваш бутерброд, который по утрам можно было в два присеста отправить в желудок по причине спешки на работу. Не смотря на что-то суетящееся, это всё же было лучше, чем взять и уронить этот самый бутерброд на пол, да и не по-хозяйски это – разбрасываться вкуснятиной.
Собственно, Фёдор никогда ни чем подобным себя и не компрометировал. Ну, не мог он похвастаться  подобным, поскольку все свои романы с противоположным полом доводил всегда до логического конца. Вот такая добротная привычка – дочитывать книгу до последних страниц, если она того стоит, конечно. А вот в самый последний раз засомневался. Смотрел на неё и никак не мог представить её на своей кухне, а потом ещё, как в ванной она будет тереть ему спину. Что-то ему подсказывало – всё будет наоборот. И как тут можно было сосредоточиться, а тем более, она вся такая хрупкая. Он даже про себя её назвал «циркулем». Ну, дать прозвище – это только пол дела… А если она захочет ребёнка? Тут можно смело процитировать покойничка, Александра Абдулова, мол, я не готов к этому… Вот так сказать и уйти на «запасной аэродром». И потом, вдруг эта «книга» окажется не интересной? Ну и что, если кто-то её уже успел «зачитать» до дыр?
Фёдор на всё подобное никогда не обращал внимание. Мало ли, что и как, а тем более вон, что творится вокруг. Вот-вот, как говорит главный редактор их газеты: «Сплошной инцест… в стране, а люди, как сговорились, ждут повышения зарплат и пенсий». А главному можно верить, хоть он и гад, каких свет не видывал – зажал премию и делает вид, что так и надо. Ничего-ничего народ уже шушукается по углам, а это лучшая увертюра к тому, что скоро их газету посетят перемены.
Так-то работать можно. Вот, к примеру, вчера хороший материал подсунул на подпись. Не подписал. Испугался. Там же чёрным по белому, мол мэр города – вор. А какие ещё нужны доказательства, если у нас дороги такие, что… Хотя они все в России такие, а то и ещё хуже. А торговля спиртным? Собственно, и с этим, как везде – торгуют круглосуточно, невзирая на ограничения. Дошло до того, что автобусные остановки и те переоборудовали в мини-маркеты, прохвосты. Всё гоняются за благополучием, спаивая всех подряд с малых лет. А образование? Чёрт подери – и здесь всё вот-вот должно развалиться. И что же выходит - на всех постах воры? Люди, где вы, мать вашу? Можно, конечно, всех их под суд и следствие. Но тут вот какая закавыка… Ага, этих самих надо прогнать по тем же коридорам, так сказать за компанию. А чего рассусоливать?
Фёдор ещё постоял у зеркала. «Ну, и какой я журналист, если ничего от меня не зависит в этом городе?» - подумал он. И действительно, что он мог? Вот три месяца назад познакомился с одной, а у неё что-то там со здоровьем не ладится. Пообещал вылечить, а как – ещё не придумал. Можно, конечно, увезти с собой в деревню к старикам, да на месте проверить вдали от городской суеты, насколько она ему необходима в быту. Будет вести себя не так, можно надавать ей как следует и чтобы не простывала, и от тёплого нижнего белья не брыкалась, а потом в Европу или куда там она хочет… На какие деньги? Фёдор к этому вопросу был давно готов. Вот его ответ: «Банк ограблю или старушку процентщицу «уговорю» дать взаймы… без отдачи». Кстати, если верить прессе, то времена Раскольников уже вернулись в Россию, господа хорошие. Не верите? Тогда мы идём к вам! Накрывайте на стол и завешивайте зеркала!
В голове Фёдора рождались неописуемые фантазии. А у журналистов такое случается через одного. Вон его коллега по цеху даже на этой почве чуть не спрыгнул с окна своего кабинета. Всё требовал себе повышения зарплаты и личную секретаршу, как у главного редактора газеты для всякого там массажа. Ну, в повышении зарплаты ему сразу отказали, а вот по поводу секретарши, тут вопрос был решен за шесть секунд. Да их вон, сколько шляется по редакции без дела, а тут какой никакой, а приработок. Потом-то обманом сумели схомутать стервеца. Обмочился гад пока свои требования выдвигал перед руководством. Решил штаны сменить и тут его схапали самые смышлёные. Ох, как главный редактор газеты после гоголем ходил перед ним, и всё фиги в нос тыкал и орал: «Вот тебе повышение! Вот тебе секретарша! Может тебе ещё и моё креслице освободить?» И это всё в присутствии почти всего коллектива. Стыд-то, какой, товарищи!
Ну, у Фёдора фантазии были другого порядка. Он всё больше представлял себя в гамаке с какой-нибудь «кнопочкой» на берегу лазурного моря и чтобы обязательно такой лёгкий ветерок залезал им во все интимные места. «Блин, а вот ей противопоказаны сквозняки… С её болячками лучше тёплый плед и вязание или книга со смыслом…» - подумал Фёдор.
Конечно, это были только фантазии, и денег на всё это не нарисуешь за одну ночь. Вот поэтому остановился он всё-таки на деревне. Фёдор уже видел, как открывает калитку и говорит старикам: «Принимайте гостей, мои дорогие!» Бабане конфет пару пакетов сунет, мол, вот тебе родная к чаю. Деду упаковку «виагры». Шутка! Ему бинокль армейский. Этой игрушке будет рад, как ребёнок – расчувствуется, пустит слезу. Ну, потом по чарочке за встречу и на озеро. «Кнопку» в воду не пущать… С её диагнозом, лучше воздержаться от всяких там ныряний. Вот и пускай по бережку походит – крокодилов посмотрит. Откуда они там-то? А чёрт их знает? В прошлый раз штук двадцать насчитал спьяну. А вот потом, вечером на сеновал и… Так, опять замаячил ребёнок перед глазами Фёдора. Чтобы видение пропало, он сходил в туалет, потом в ванную, на кухню. Иногда приходилось вот таким способом отвлекать себя от всего мирского. На кухне постоял у окна и вдруг сказал вслух: «Ничего этого не будет… Стар я для неё… и детей я боюсь, а особенно их вопросов…» А с ними только так - они же любопытные и всё им непременно надо знать.
Опустив в свой желудок пару бутербродов, решил позвонить ей и, несмотря на свой страх стать отцом, предложить ей на эти выходные рвануть с ним в деревню к его старикам. Набрал её номер телефона и стал ждать. На другом конце провода ожили:
- Алло…
- Привет, чучундра! – Фёдор хотел казаться весёлым и почти сытым.
- Ты?
- Ну, а кто же будет звонить в столь ранний час? Конечно, я! Есть идея!
- Какая?
- В эти выходные рванём, - Фёдор сделал паузу, - в деревню!..
- Ой! – На том конце провода, что-то произошло.
- Что там у тебя?
- Я меня всё хорошо… Я в эти выходные выхожу замуж, Федя…
- Ну, и дура! – Фёдор бросил трубку.
Его мысли выстроились за считанные секунды в «каре». Он ходил по квартире в одних трусах. Не хватало для официальности галстука и хотя бы одного носка. Рассуждая вслух, он поймал себя на мысли, что с «кнопочкой» не виделся более двух месяцев и вот эта со своими болячками ухитрилась каким-то образом устроить свою личную жизнь и у неё теперь будет семья и ребёнок от неизвестного ему мужчины, а он… Ну, потом-то Фёдор признал, что в этой жизни кроме него должно и ещё кому-то везти. Вслух же он сказал следующее:  «А может это и к лучшему… Ну, какая она мне пара и потом у неё болячки, а мы мужики в основном эгоисты… Ну, и родила бы она мне что-то там, а у меня работа, командировки. Она, значит здесь с пелёнками наедине, а я непонятно где. Разве ж это семья? И потом у меня столько планов. Нет, всё правильно – пусть теперь ей повезёт, а я буду собирать вещи. В субботу рвану к старикам, да по хозяйству помогу. С дедом на зорьке посидим с удочками на озере, в баньке попарюсь… Эх, а потом вернусь и засяду за книгу и напишу что-нибудь интересненькое про всё-всё-всё… Вон его сколько: смешного и грустного. А вдруг кому-то этого так не хватает в этой жизни?..


                8. Земля предков.

Фёдор ворвался в тишину раскинувшейся деревни подобно ветру. Он любил будить это уснувшее «царство» своими шагами. Находясь в каких-то двухстах километрах от города, этот райский уголок будто ждал его приезда. И вот, нате вам – его  существо ступило на землю предков, огласив окрестности мажором. Фёдор пел. Он не выбирал, что именно петь, а просто разевал рот и мозг его швырял в это пространство строчку за строчкой. Надо отметить, обитатели здешних мест, лишённые газа и центрального водоснабжения, а ещё и временами свет тут у них сбоил, внимали его мотивчикам с интересом. Казалось бы, что им до всего того, что где-то окапалось в городе и вот теперь это марширует по пыльной дороге увитой какими-то дикорастущими травами в лице громкоголосого человека.
Дворов в деревне осталось всего-то около двадцати. Ещё кое-где по сараям что-то мычало и хрюкало, и даже петухи восседали на почерневшем от времени штакетнике и по одной единственной улице прохаживался замусоленный кот, сонно поводя глазами по сторонам. На стене строения, отдалённо напоминавшим собою клуб, кто-то печатными буквами вывел вот это: «Не верьте власти!» Фёдор улыбнулся, ибо ничего не изменилось здесь с прошлого его приезда сюда – всё на своих местах. Подмигнув петуху с колоритным гребнем на голове, отворил калитку и вошёл во двор своих стариков.
Дед возился в огороде, разговаривая вслух с котом. Тот крутился возле его ног, задрав серый хвост трубой, внимая речи своего хозяина. Дверь в избу была распахнута, и рой мух беспрепятственно носился то в сенцы, то обратно. Было слышно, как кто-то внутри гремит ведром. Дворняга на цепи лениво помотала хвостом, высунув облупившийся нос из своей конуры. Цыплята сыпанули из-под ног в высокую траву. В сарае что-то завозилось, и Фёдор расслышал аппетитное чавканье. Все заняты бытом, а тут вот такая радость – внук заявился. Полкан всё же решил подать голос, и сипло гавкнул из конуры, мол, вот тебе наши фанфары. Фёдор подошёл к нему и потрепал по лохматой голове. Дед в огороде отставил беседу с котом и, поднеся ладонь ко лбу, стал рассматривать гостя. Беззубая улыбка украсила небритое его лицо. Что-то сказав коту, засеменил навстречу внуку. Проходя мимо крыльца в избу, крикнул:
- Ну, где ты там?.. Федюнька приехал!
Федор, распахнув объятия, сказал:
- Он самый и на целых два дня, мои дорогие!
Из дверей избы показалась старушечье лицо. Глаз уже слезились от радости. Обнялись. Ну, потом всё по протоколу: гостинцы, сели, перекусили, набросали план мероприятий и засучив рукава, Фёдор принялся за работу. Что-то поколдовал с завалившимся забором, натаскал в баню воды, после чего занялся огородом. На заднем дворе две ржавые бочки наполнил водой. Дед только успевал шмыгать носом, семеня за внуком, то и дело рассматривая на своей груди армейский бинокль, подаренный Фёдором. Ну, как ребёнок и всё никак не мог поверить, что теперь эта вещь его.
Обрезав сухие ветви у яблонь, настала очередь крыши. Фёдор отстранил деда рукой, мол, я сам. Бабаня со смехом сказала:
- Ну, чего в ногах путаешься  у молодого? Сел бы, да не мешал…
- Так я помочь хочу, - оправдывался дед.
Фёдор улыбнулся и произнёс:
- Я мигом, а ты давай руководи мной с земли…
- Так я это и имел в виду, - дед ощерился.
К обеду всё было сделано. Умывшись холодной колодезной водой Фёдор не стал вытираться. Встав под солнце, взобравшееся высоко в небо, раскинул руки и замер. Дед посмотрел на него и сказал: «Вылитый отец…»
А Фёдор его и не знал совсем. Что-то из детства сидело в нём, но это было так далеко и неузнаваемо и если бы не фотографии, то он никогда бы не знал, как выглядел тот, кто дал ему эту жизнь. Ещё была мать. Её он вообще не помнил – она ушла из семьи, когда ему было всего месяц. Ушла просто так – не оставив даже записки. По словам деда, отец не искал её. Он так решил. Надо было быть сильным человеком, чтобы успевать и сына расти, и гоняться за преступниками. А потом его убили… свои. Вот такая история, где столько неудач свалилось на одну голову.
Теперь вот здесь на этом краешке земли стоял он – Фёдор и ему казалось, что ничего этого не было в его жизни, а просто однажды прилетел космический корабль и его оставили здесь непонятно для чего, а может просто забыли… А почему бы и нет? Мы ведь ничего толком не знаем про себя, а тут ещё всё такое, что так и норовит заползти в твои клетки головного мозга.
Ещё дед что-то бурчал под боком, норовя встать поближе, блестя на солнце лысой макушкой. Фёдор подумал, что хоть они и привыкли с бабаней к уединению, а вот всё же скучают. Вон как топчется старый. А дед всё пытался рассказать ему деревенские новости. Так ничего особенного, если не брать во внимание то, что к соседке напротив месяц назад прилетали инопланетяне. Никто их не виде из деревенских. А вот гости, между прочим, за одну ночь выпили весь самогон у неё. Бывший бригадир, а ныне пенсионер Григорий так и сказал про этот визит: «Никак отбились от своих гостёчки, а тут наши хлеб, да соль. Ты Петровна молодец, что приветила, только в следующий раз ставь в известность общественность. Мы тоже люди и нам хочется… так сказать, поручкаться с цивилизацией из космоса. Теперь, как пить дать своим доложат и нагрянут в следующий раз они уже всей дружной компанией… Посидим по русскому обычаю… Дело-то государственное!»
Фёдор не стал разубеждать деда в том, что это были и никакие не инопланетяне. И потом, вдруг и, правда, захаживали? Вон по ящику, сколько всего про них выливают на обывателей. Хоть какое разнообразие для русского ума, а то только митинги, да протесты.
Бабаня позвала к столу. Холодная окрошка, деревенская сметана, яичница на сале и хлеб, пахнущий совсем по-другому, никак городской. Дед предложил по чарочке. Выпили. Бабаня полезла в воспоминания. Не обошлось без слёз. Плакала она тихо по-бабьи, утирая глаза кончиком передника. Когда она ушла по хозяйским делам, дед заговорил, как бы с неохотцей, проверяя каждое своё слово на слух, мол, оно или не оно:
- А помнишь, как когда-то ты меня спросил… Ну, зачем тебя родили?
Фёдор кивнул:
- Помню. Мне и сейчас порой хочется получить на этот вопрос ответ. Вот только одни вы у меня с бабаней остались…
Дед вздохнул и произнёс:
- Такая вот тебе судьбы выпала, Федюнька, да и нам на старости лет вон с бабкой какая ответственность… перед Богом. А ты значит, до сих пор ищешь? Раз ищешь, видать не нашёл пока. Я вот что тебе скажу… Конечно, век наш недолог и все мы рано и поздно ляжем в землю.
- Страшно ведь?
- Ну, не без того… Страх, он же тоже разный бывает. А мне вот, к примеру, любопытно, как всё будет.
- Как, как? Больно будет…
- Тю на тебя, - дед улыбнулся.- Что такое боль? Это же, как укол. Нет, ну бывает, что за вихры маленько и потягает жизнь напоследок и кости все вывернет, но терпеть можно. Конечно, все мы разные и есть такие про меж нас, кто и за жизнь начнёт цепляться из последних сил… Тут так – дураки. Надо раньше было спешить жить, а когда костлявая уже у изголовья пристроилась, лучше не смешить её -  расплачется от смеха.
Послышался голос бабани:
- Мал, да стар… Один-то понятно – у него всё ещё впереди… А тебя куда понесло?
- Мать, ты это кому? – дед оживился.
- Тебе. А больше и некому-то. На что малому башку засоряешь?
- Какой же он малой?.. Он же газетчик, а это тебе…
- Ишь, разошёлся! А ну сворачивайте свой разговор и на помывку. Вон уже баня сигнализирует. Все митинги  откладываем на потом…
После берёзовых веничков, выползли на свежий воздух. Солнце уже спряталось за линией горизонта и с востока стали проклёвываться звёзды. Фёдор запрокинул голову – Вселенная закружила, и весь мир поплыл перед глазами. Было ощущение, что вот именно сейчас оттуда сверху на землю прибудут десанты и всё начнётся меняться в лучшую сторону людей. Фёдор почувствовал лёгкое покалывание по всему телу. Он стал растирать себя ладонями. Дед усмехнулся и спросил:
- Что, щекотят, холеры?
- Вроде того, - ответил Фёдор. – Эх, хорошо тут у вас! И умирать не хочется!
- Так живи… Чего Бога гневить?
- Дед, а ведь тебе скоро туда, - Фёдор ткнул глазами в небо.
- А я не тороплюсь. Мне и тут неплохо. Слушай, а у тебя зазноба-то есть или кантуешься, с кем случится? – дед сменил тему.
- Кантуюсь, - признался Фёдор.
- Ну, это тоже надо… Ещё успеешь насосаться горечи…
Помолчали. Фёдор почему-то вспомнил одну из этого списка. Ничего особенного: и ноги у неё так себе, и раньше времени стала седеть и вообще с головой у неё что-то не так… А вот сидит в башке и всё тут. Собственно, есть, не просит, и пусть себе «гостит» пока есть ему, о чём вспомнить. Прошлое – оно же разное: тут тебе, то пенёчки, то кусточки, то травиночки, то листочки. А без этого никак. Вот-вот, боль и радость всегда в одной упряжке: одна чечётку выбивает, а другая еле ноги тащит. Иногда начнёшь вспоминать, а там будто кто до тебя обыск производил… Всё перемешано и что-то нужное долго приходится искать. Ну, наведёшь порядок по своему усмотрению: этих на одну полочку, этих на другую, а иных и вовсе долой – в дальний угол, чтобы не пред глазами не мельтешили.
Сколько раз Фёдор пытался сделать в своём прошлом «генеральную уборку». Начнет, бывало, устанет, а на следующий раз всё так, как было до этого – все на своих местах. Видно, человек не властен над своим прошлым. Вот-вот, не вычеркнуть, не переписать статусы. Может, только с годами оно само как-то утрамбуется и правые и неправые сядут за один большой стол и помирятся. Но это будет только за час перед тем, чтобы сделать последние распоряжения, а потом останется покинуть эту землю раз и навсегда и всё закончится. Вот поэтому все земные дела надо заканчивать при жизни и обязательно ставить точку в конце предложения.
Фёдор об этом знал, и вот теперь глядя на звёздное небо, подумал о том, что только так можно найти общий язык с космосом. Сколько бы человечество не придумывало себе богов – это не приблизит его в истине. Можно всю землю уставить церквями, но нищета так и останется нищетой. Одни жируют, а у других и денег порой нет на хлеб. Отвыкли сами себе говорить правду. Сначала зачитывались передовицами в газетах. Теперь все во власти рыночных отношений. А космос ждать не будет - у него свои скорости, на фоне которых личные проблемы каждого из нас – это что-то такое, что вообще не стоит брать во внимание. Нам-то кажется, что это главное и всю свою жизнь гоняемся за тенями из своего прошлого. Всё хотим себе доказать что-то там или понять непонятое до сих пор. Зачем?
Фёдор посмотрел на деда и вспомнил его слова: «Тю на тебя… Что такое боль? Это же, как укол…»
Вот именно, только болючий, зараза…

                9. Территория заблуждений.

Знал, не знал? Скорее всего, так – догадывался, но делал вид, что это его обойдёт стороной. Он так в это уверовал, что когда надо было ей сказать всю правду, Фёдор даже не поморщился. Всё было просто до безобразия и стоило только раскрыть ему рот, как она изменилась. Сначала дрогнули брови, и уголки губ поползли вниз. Фёдору даже показалось под конец первой минуты, что еле уловимый запах от неё стал каким-то другим, и он стал вытеснять все сомнения, которые каким-то образом ещё сидели в его сознании. Теперь, когда всё легло в масть, Фёдор уже не хотел ничего отматывать назад, и она это поняла. У женщин со всем этим иногда обстоит лучше, чем у мужчин. Это как раз и был тот случай, когда он только открыл рот, чтобы сказать, а она почувствовала и изменилась, превратившись на его глазах во что-то маленькое и некрасивое. Он не стал себя сдерживать и произнёс: «Я тебя не люблю». И всё – дальше можно было уже ничего не говорить.
Знал, не знал? А какая теперь разница, если взял и всё оборвал, а потом стоял и провожал её взглядом. Она уходила, втянув голову в плечи и это было отвратительно – её гордость, которой он до этого восхищался про себя, капитулировала. Фёдор ещё сказал ей, что в её жизни будет другой человек и что между ними всё кончено, а все её фантазии на счёт его – это всего лишь заблуждение и не надо ничего усложнять. Она промолчала. Нет, не так – она всё же что-то сказала, и губы её дрогнули и слегка приоткрылись, но он не расслышал, что именно, поскольку в ушах стоял звон. Такое ощущение, что все колокола мира решили посолировать. Да, ради Бога,  только, куда подевались паузы? А потом наползала тишина и тоже звенящая. За всем этим трудно было что-то расслышать, и к тому же Фёдор никогда не умел читать по губам. Она повернулась на одних каблуках и пошла прочь, унося от него всю себя – без остатка, чтобы никогда он не смог её позвать обратно… в свой мир.
Знал, не знал? А кто из нас может похвастаться, что способен всё предусмотреть в этой жизни? Нет, ну кое-кому дано, но в основном это только рисовки и не более. Именно так и не иначе. Фёдор был в этих вопросах не новичок и вообще, в отношениях с женщинами вёл себя, как хорошо натасканная собака – чувствовал, когда надо уходить и знал, что сказать, чтобы боль не была самой-самой. Собственно, он всегда считал, что до его боли всем этим, рождённым уже после никогда не дотянуться. И вот она сейчас уходила, а он прислушивался к тому, что творилось у него внутри, и даже если бы захотел всё исправить, то уже ничего у него из этого не получилось бы. Сказанные им слова, как пули нашли свою мишень. Всё и больше об этом не надо не вспоминать, не говорить…
Фёдор поймал себя на мысли, что уже завтра проснётся другим человеком и даже сможет пожалеть, что всё так закончилось между ними, но это будет только завтра. Он передёрнул плечами, будто затвором винтовки. Во рту пересохло, и на кончике языка проступила горечь. Рука непроизвольно стала ощупывать карманы. Наверное, это были рефлексы, воспитанные на кинематографе, где постоянно «герои» кинолент в подобных ситуациях начинают искать закурить. Странно – это баловство бросил ещё в детстве, так и не пристрастившись к никотину, а вот, поди, как руки задвигались…
А как хотелось когда-то встретить одну единственную и дожить с ней до старости, а потом… А что, потом? И смешно, и грустно – романтика так себе, а вот не отпускает людей всё это. Вот-вот, всё придумывают и придумываю подобное и молятся как ненормальные, мол, хорошо-то как… Сами-то ничего толком про это не знают. А ворочают языками и себя обманывают и других поучают. Наверное, это у них в крови – быть такими скучными и однообразными. Посмотришь порой на них и сразу представляешь такую длинную витрину магазина и там ровными рядами выставлены резиновые калоши. Ага, такие чёрные, блестящие с красными стельками внутри. Красота! Только чего тут красивого, если все на одно лицо? Нет, так-то отличия имеются: и размер, и всякие зазубринки, хотя всё это и не существенно. Штампы, когда их слишком много, всю нашу жизнь сводят к такому малюсенькому отрезку времени, за который надо успеть и сына родить, и дерево посадить, и дом построить.
Фёдор ещё раз передёрнул плечами. Ему захотелось выпить, а если удаться, то и разговорить какую-нибудь глазастую дуру из тех, что ошиваются в ночных клубах. Нет, никакой близости… Этих надо постоянно держать от себя на расстоянии. Вот и той, что только-только ушла, втянув голову в плечи, он постоянно говорил: «Ничего не надо придумывать. И без этого столько уже всего наворочено - случись что, будет не разгрести». Не слушалась. Чудная. Совсем ещё девчонка, а вот взяла и бросилась без страха ему наперерез.  А что он? Просто отступил в сторону и брякнул, что все её фантазии – это бред «сивой кобылы» и что ничего у них не получится и потом он уже по годам дядька, а ей ещё стареть и стареть, чтобы догнать его. Собственно, догнать всё равно не получится. Не обучена она таким скоростям. Ну, и наконец, он не сможет постоянно находиться с ней рядом, а ждать могут не все. У него командировки, у неё гастроли, если сумеет выучиться. И что это за семья получится, когда все в разъездах? Он-то ладно – не ревнивый. А как быть с ней? А захочет родить? Она как-то об этом проговорилась ему, мол, и девочку и мальчика… А когда жить? Фёдор ещё тогда подумал: «Эх, девочка, родить, конечно, хоть и больно, но можно, а вот потом кому-то одному из нас придётся на своей карьере поставить точку». Ну, понятно кому. Здесь равноправие отменяется. И потом Фёдор о воспитании детей знал только понаслышке и поэтому, сразу дал понять ей, что мужчина должен зарабатывать деньги и помогать своей спутнице советами, а всё остальное – это уже частности.
Она же не хотела ничего слышать и продолжала придумывать и придумывать их будущее, а он взял и сказал: «Я тебя не люблю». Это была правда… горькая и противоречивая, поскольку слова были сказаны под каким-то нажимом извне, а если всё так, то можно считать, что…
Собственно, в последнее время Фёдор всё чаще ловил себя на мысли, что ему никто не нужен. Всё это постепенно оккупировало всё свободное место в его голове и стало вытеснять желания и представления о будущем. Что или кто был во всём этом виноват, он даже и не пытался разобраться. Это была такая лень, замешанная на возрасте, где постоянно что-то сбоило, и Фёдор мог найти кучу причин этим не заниматься вообще.
И вот, когда её силуэт затерялся среди вечерних огней, тянувшихся по краям аллеи, ему стало невыносимо грустно. Он подумал о том, что сейчас её окружают чужие лица и запахи, а она идёт, и будет так идти до тех пор, пока не умрёт однажды от мыслей и забот. Промелькнула шкодливая мысль догнать, вымолить прощение, а потом утащить в свою нору и там не включая света, сделать её женщиной… своей до самого конца. Когда они устанут друг от друга, он даст ей слово больше никогда не уходить от неё, а чтобы она поверила ему, расскажет обо всех своих женщинах и даже о той, что до сих пор стоит перед глазами…
«Чёрт, чёрт! Что-то меня не туда потащило… Сцены сумасшествия в моём исполнении вряд ли соберут полные залы, а поэтому надо пойти и как следует надраться, а если повезёт, то и набить морду одному из нынешних тинэйджеров, чтобы не забывали о конфликте поколений. Надо соответствовать реалиям – крепкие кулаки и никакой философии по поводу того, с кем и сколько раз. Ну, на худой конец переступить через себя и положить в свою кровать что-то среднестатистическое и просто извозиться до такой усталости, чтобы на утро не хотелось уже ничего менять в своей жизни никогда. И пусть она будет с кривыми ногами, с потными ладонями, непричёсанная – всё это мелочи и потом это всего лишь на одну ночь. Если начнёт приставать, скажу, что завтра улетаю на далёкую планету, и ей так и быть можно будет проводить меня на космодром…
Какой космодром? Фёдор сам себе удивился – только-только проводил хорошего человека и вот уже видит себя с другой. Странно всё это, хотя и объяснимо с точки зрения физиологии. Он в очередной раз передёрнул плечами. Надо было что-то решать. Что именно? Развивать тему о космодроме или просто остановиться и ещё раз прокрутить всё происшедшее только что? Для чего? Может показаться это безжалостным, но цель уже была – больше никогда не возвращаться туда, где уже всё сожжено. Фёдор потянул  в себя воздух. Пахло гарью…

                10. Поворот судьбы.

Никогда ничего подобного с ним не было. Нет, так-то и на нож ходил на такой махонький с огромной резной ручкой и вообще умел кулаками махать (научили в армии), но чтобы вот так – с одного удара и отключиться – такое в первый раз. Потом был вонючий фургон, и кто-то или что-то перекатывалось у его ног и постоянно давал о себе знать бок. Видно, всё же он кому-то что-то хотел доказать. Вот и рот скотчем залеплен, и руки за спиной скручены верёвкой. Кстати, и память какая-то вся в дырах и, оттуда, сквозит, как из разбитого окна.
Фёдор напрягся. Ну, встретились, выпили по стопочке или сколько там её было этой водки, а потом провал. С кем пил? А с кем пьют обычно? Назвался его школьным другом. Упомнишь их всех, а тем более, когда из одной школы в другую кочевал. И имени он не помнил своего однокашника и никак не мог восстановить в памяти его лицо. Что-то среднестатистическое: нос, брови, рот…
Фёдору захотелось вдохнуть полной грудью. Ну, что за запах? Они что в этой колымаге дохлую рыбу возят? И вот зачем им какой-то провинциальный журналист? Что у меня есть? Квартира-двушка. Тоже мне недвижимость. Зарплата? Так это вообще можно не обсуждать. Здоровье? Грешно жаловаться. Может из-за моей профессиональной деятельности? Смешно и даже местами очень. Нет, так-то отдохнул у стариков классно… И чего меня потянуло выпить? Как же его звали этого?.. Нет, не помню. Отшибло всё. Скорее всего, что-то в водку подсыпали. А может и его, как меня?.. Или попали под раздачу случайно, а теперь разобрались и везут, чтобы… Не дай, Бог… Я ведь ещё и не жил…
Фургон притормозил. Фёдор стукнулся затылком об пол. В боку дала себя знать боль. Кто-то там, на свежем воздухе что-то сказал. Разобрать ничего не удалось. Единственное, что ему показалось, так это то, что разговаривали не на русском языке. Фёдор стиснул скулы и подумал: «Ничего, разберёмся…»
Колымага заурчала и движение продолжилось. Фёдор стал считать про себя. На счёте тысяча фургон встал. Загремели засовы. Свет проник внутрь, когда дверь со скрежетом открыли. Фёдор увидел лица. Азия… Улыбчивые «братья по разуму» вытащили то, что всю дорогу валялось в ногах Фёдора, а потом настала и его очередь.
Да, обхождение было ещё то. Такое ощущение, что этим загорелым выродкам было всё равно, кто он. Его бросили на землю, как мешок с мусором. Щурясь, он огляделся. То, что ехало с ним в одном фургоне подало признаки жизни. Ну, с этим ясность определилась. А вот куда и за что их сюда завезли - было не понятно. Куда не бросишь взгляд ни одного холмика – поля и где-то на самом горизонте угадывались столбы электропередач. От такого простора можно запросто свихнуться. Фёдор с ненавистью посмотрел вдаль и понял, что здесь он надолго.
Его попутчиком оказался старик. Их отвели в сарай, который стоял на краю то ли оврага, то ли огромной ямы. Никто не удосужился разлепить им рты и развязать руки. Требовать что-то у этих непонятных людей с дубинками за поясами не имело никакого смысла, а потом у двоих Фёдор успел ещё рассмотреть на поясе кобуры. Так просто такие цацки взрослые дяди на себя не навешивают. Судя по всему, этим квартира Фёдора была ни к чему. А что тогда? Напрашивалась только одна версия – рабство. Ну, и что, если на дворе двадцать первый век? В наших реалиях всё приемлемо. Вот поэтому нам, никогда не достучаться до небес.
Фёдор подумал: «Эх, пригнать бы сюда с десяток наших раздолбаев в камуфляже и пусть ребятки оттачивают свои навыки… Повеселились бы, а заодно навели порядок на своей территории. Эх, Россия… А если это уже не она? Да, не может быть… Воздух наш и  небо… Нет, тут мы - у себя… дома. Только вот, что эти здесь забыли? Разберёмся, только вот руки бы распутать, да водицы испить.
Когда дверь сарая закрыли на засовы, Фёдор, привыкая к сумраку строения, осмотрел стены. Так себе сооруженьице. При желании можно было разбабахать одну из стен и вот она свобода и иди на все четыре стороны. Ага, а тебе в спину из содержимого кобуры. Старик попытался что-то сказать. Фёдор как мог, дал ему понять, чтобы тот опустился на землю. После чего скрученными за спиной руками попытался содрать с его лица скотч. Получилось не сразу - пальцы онемели и плохо слушались. То же самое старик проделал и над скотчем на лице Фёдора. Теперь можно  было разговаривать.
- Как звать, уважаемый? – старик, отдуваясь,  уставился на Фёдора. – Лицо мне ваше знакомо.
Чего-чего, а о старике Фёдор ничего сказать похожего не мог. У того во всё лицо тянулся оттёк от удара. Представился. Старик помолчал, что-то пытаясь вспомнить, но потом обречённо  тряхнул головой, мол, в следующий раз. Потом он рассказал Фёдору про то, как оказался в фургоне. Ничего примечательного – прикорнул на заходе солнца в сквере, а потом вот всё это. Ну, пару раз ему сунули под бок, да когда упирался, угодили ногой в лицо. Вот такой джентльменский набор тех, кто не хотел тратить время на слова. Судя по всему, эти ребята знали, ради чего устроили их перемещение из их настоящего в непонятное пока для них будущее. Фёдор решил зубами освободить руки старику. Тот прокряхтел: «Вот что значит молодость - и ум на месте, и зубы ещё свои…»
Когда путы пали, и Федор, отплевываясь,  встал, старик сказал:
-   Осталось научиться проходить сквозь стены, и мы на свободе.  Ах, да… давайте я вас освобожу, Фёдор. – Он узловатыми пальцами стал распутывать верёвочный узел.
- Интересно, здесь кормят? – Фёдор хотел казаться не таким удручённым, как его компаньон по несчастью.
Старик отреагировал и произнёс:
- И первое, и второе…
Фёдор усмехнулся:
- Что-то мне подсказывает, в этом гостеприимном месте нас ждёт только третье и то под большим вопросом.               
Старик отбросил в сторону распутанную верёвку со словами:
- Экономный народ… эти китайцы… Добряки до корней волос.
- Почему именно китайцы?
- Молодой человек, я не первый год живу на этой земле… И потом, что такое старость? – Стрик улыбнулся. В его улыбке было всё: и ответ на этот вопрос, и некоторое превосходство над Фёдором. – Это опыт и знания. Да, пока нет никакой ясности: и вы, и я гадаем сейчас о том, что с нами произошло. Это с одной стороны, если взглянуть на проблему глазами простых смертных. Но мы-то с вами не такие. Как  считаете? – И, не дождавшись, когда Фёдор отреагирует, продолжил: - Конечно, вы можете опротестовать мои слова, но в любом случае доля правды есть в том, что я сказал. Нужны доказательства? Пожалуйста…
Пока старик говорил, Фёдор пытался вспомнить, где он мог его видеть раньше. Когда старик наговорился, и настала очередь Фёдору поучаствовать в дискуссии, он просто кивнул, мол, кое-что он принимает из сказанного, ну, а кое-какие несовпадения и мелочи – это не так существенно и потом, когда желудок просит свою пайку, топтать воздух предложениями – это уже слишком. Фёдор растянулся на земляном полу, закинул руки за голову и закрыл веки. Старик ещё повозился, устраиваясь в своём углу, и всё затихло. Через минуту старик произнёс:
- Надо бежать. Это вы молодые можете ждать и рассуждать, а мне старику эта роскошь уже не по карману.
Фёдор сказал, не открывая век:
- У каждого возраста свои привилегии.
Ещё одно бы слово с его стороны и дискуссия обрела бы второе дыхание, но память Фёдора качнулась, подхватила его и, опрокинув реалии, потащила в прошлое. Он не сопротивлялся. Там в своём прошлом он ещё оставался самим собой, и не было рядом никаких китайцев.
На этот раз его воображение вытащило из запасников образ его одноклассницы. Пучеглазая, с короткими ногами – она ещё там сумела к нему подобраться так близко, что... С какой целью? А какая она может быть у быстро взрослеющей тёлки по определению его друга Мишки, просидевшим с ним за одной партой весь последний год. Это же надо было ей додуматься, чтобы предложить себя ему в качестве спутницы жизни? Ну, то, что она была старостой их класса, это не давало ей никаких бонусов. А потом все старосты это такие лошадюги, которые всегда за всех тащат на своих плечах всю внеклассную работу класса. Откуда только у них берутся силы? Если приплюсовать сюда её увлечение театром, вообще получалось чёрти что. И вот это создание с лицом усыпанном прыщиками вбила себе в голову, что он станет её первым мужчиной, а следовательно и отцом её ребятни. Вот такой расклад. А тут ещё совпало с тем, что в театральное училище не было набора, и эта коротконожка забила тревогу, мол, если не в артистки, то в матери.
Увы, Фёдор остался в стороне от её помыслов, сразу же воздвигнув перед ней что-то вроде стены. Брать препятствия не всем под силу, а тем более, когда тебе всего-то восемнадцать и ты вся витаешь в образах классиков. А потом появился у неё мальчик - студент музыкального училища. Тут у неё всё сладилось, только с одной оговоркой – ухажёр вдруг исчез. Поговаривали даже, что он слинял за границу. Мать, узнав о том, что скоро станет бабушкой, наотрез отказалась  в этом участвовать, пригрозив ей, что выгонит из дома. Одним словом, аборт и дальше уже ничего интересного в её жизни не случилось.
Фёдор отогнал воспоминания. Старик не спал. Он сидел в своём углу и сам с собой разговаривал. Наверное, для него это было привычное занятие. У старых и одиноких людей это встречается через одного.
Вдруг загремели засовы и в сарай внесли ведро воды. Старик попытался заговорить с человеком с раскосыми глазами, но тот без слов ударил его в живот ногой и вышел, ругаясь на своём языке. Фёдор не успел отреагировать. Старик согнувшись иронически заметил, что полдник подан. Потом он ещё обозвал инородцев варварами и стал пить вонючую воду зачерпывая её пригоршнями из грязного ведра. Напившись, толкнул речь по поводу того, что русский человек никогда не должен становиться на колени перед всем подобным, а поэтому надо готовить побег. Он так и сказал:
- На своей земле, да ещё терпеть унижение от пришлых – это нонсенс.
Ещё он поведал Фёдору о том, что сделает с этими выродками, когда вырвется отсюда. Было забавно его слушать. Это напоминало речь в сенате, и этот плащ на старике мог при плохом освещении сойти за одежду времён Римской империи, если бы он то и дело не совал руки в карманы. Фёдор ещё подумал, что старшее поколение напичкано не только патриотизмом, но и иллюзиями по самую крышечку. Казалось бы, столько раз система вытирала вот об таких ноги, а они знай себе, лозунгами обезобразили весь свой словарный запас. И, несмотря на это продолжают и сами верить, и всех остальных тянут за собой к справедливости. Несгибаемое поколение – так и норовят встать во главе колон, нацепив на лацканы поношенных пиджаков побрякушки «За доблестный труд».
Нет, это не был цинизм. Здесь пахло другим – самым крутым лохотроном, когда взамен утраченного здоровья власть раздавала значки и медальки под звуки гимна страны. Сейчас всё подобное уже никого не цепляло – всё измерялось денежным эквивалентом. Люди так просто не хотели спускаться в шахты и побеждать на олимпийских играх и если шли на риск, то только за приличные деньги. Как сказал один сатирик: «Дураков нема…» Вот-вот всё измеряется теперь рублём, но даже при новых правилах игры каким-то образом за труды платили копейки, а деньги, деньжищи уходили в карманы «товарищей» из коридоров власти. Так-то всё и по закону, а капни глубже и… Да, кто тебе позволит при демократии заниматься раскопками?
Старик ещё что-то говорил, а Фёдора опять потащило в прошлое. Он пытался в убыстрёнке прогнать воспоминания о коротконогой «пустышке», но она снова и снова вставала перед его глазами и этот студентик, сделавший ей ребёнка, демонстративно гладил её по интимным местам. Это продолжалось так долго, что Фёдору захотелось сделать то же самое. Он даже, так ему показалось, протянул руку, но видение рассыпалось на мелкие осколки, и вдруг он увидел её уже на перроне вокзала. Беременная стояла у самого края платформы и ждала поезда. Фёдор ещё подумал, что быть беде. Он рванулся к ней, но было поздно – поезд показался внезапно, а потом всё замелькало, и кто-то произнёс в самое ухо: «Спишь, что ли?» Это был старик. Фёдор смотрел на него ничего непонимающими глазами. Старик перешёл на шёпот:
- Стемнело… Может попытаем счастья? А?
Федор, наконец, понял, о чём идёт речь и произнёс:
- А поймают?
- Надо рискнуть.

                11. А что дальше?

А действительно, куда теперь направить сюжет? Может быть, замесить тему об инопланетянах и развить её до размеров фильма «Аватар»? Конечно, не мне одному это решать, хоть я и автор. Если уж так случилось, у моих героев есть право выбора: или досмотреть свою жизнь в наших реалиях до конца, или попросить убежище у гостей из космоса… Последнее чревато тем, что киношники с оттопыренными карманами от дармовых денег могут «позаимствовать» задумку и заработать на этом столько, что мне и не снилось.
Кстати, зависть во мне умерла, когда я, будучи сопляком, нашёл в магазине кошелёк с деньгами и не задумываясь сунул его кассирше. Тётка так обрадовалась, что сузив свои глазёнки, прошипела, крутя головой по сторонам: «Спасибо, мальчик…» Ведь, чувствовал, что на моей находке можно будет поставить крест, но ничего не предпринял, чтобы вернуть кошелёк. Ели честно, до сих пор не понимаю, какая собака тогда меня укусила. Это потом появилось светлое чувство, и  мысленно я себя причислил к «правильным» пацанам.
Так, с завистью разобрались и можно смело садиться за продолжение сюжета, а там, куда кривая выведет. Замечу, что о жадности не имеет смысла в моём случае даже заикаться. Тут у меня пробел. Ещё один пробел стоит напротив слова – ревность. Ага, вот такой пушистый. И как мне такому хорошему моих героев отправлять непонятно куда? Открою секрет, что глава про инопланетян уже мной написана. Вон она торчит из рукописи, но что-то мне подсказывает, чтобы эту тему я приберёг на будущее. Что же остаётся? Плен, рабство, ещё эти китайцы… А может двинуть сюжет в сторону трансплантации человеческих органов? Нет, в этом направлении ещё до моего рождения столько раз уже «открывали Америку», что ничего интересного можно не ждать в этом направлении.
А может взять, да и ввергнуть всех их во что-то похожее на всемирный потоп? А почему бы и нет? Немного фантазии, похожу по библиотекам, посижу в Интернете и вот вам новый пирог. Кушайте на здоровье, уважаемые читатели! Кстати, хоть как-то смогу объяснить то, что китайцы прут осваивать наши исконные земли. Видно чувствуют, что вот-вот что-то подобное начнётся и планета возьмёт, да и взбрыкнёт, подчиняясь законам мироздания. У них там плюнуть негде, а у нас простор. Вот так начнёшь звать на помощь и никого. Ага, страна глухих.
Я на днях сделал вылазку на железнодорожный вокзал и вот такую сцену мог наблюдать. Мужик в весьма потрёпанных спортивных штанах, в обнимку с бутылками пива пытался сесть в поезд. Дородная проводница с арбузными грудями, свесившись над ним из тамбура вагона, зычно давала ему понять, что он не её пассажир. Я залюбовался. Ну, понятно, что не мужиком.
- Куда прёшь, образина? Сколько раз говорить, ты в моём вагоне не ехал. Позальют зенки, а ты проводи с ними политбеседу…
- А в каком… я ехал? – Мужик крутил головой по сторонам. Он явно находился в изрядном подпитии, да вот и доказательство тому, что трубы у него на пределе. Ага, вон сколько пива набрал. – Неужели отстал от поезда? А это какой?
- А тебе куда? – проводница прибрала громкость.
- Туда, - мужик кивнул в сторону.
- Балда! До кудова?
- Я же тебе показываю, золотце, что туда. Пусти. А?.. Я же помню, что на этом ехал…
- Не положено. Ищи свой вагон.
- У, зараза! – голос мужика полез на баррикады.
Тут же за его спиной нарисовались два мордатых полицейских. Ну, а куда без них? Они тактично поинтересовались:
- В чём дело, гражданин?
Мужик оглянулся и отреагировал так на появление двух стражей правопорядка:
- Я вас не вызывал.
- А мы по собственной инициативе. Вы с этого поезда?
Проводница, раскачивая своим бюстом, прощебетала:
- А он не помнит. Одно могу сказать: не мой пассажир. У меня все сидят на своих местах.
- Пройдёмте, гражданин. - Полицейские полезли обниматься с мужиком.
Тот отпрянул от них со словами:
- Мне ехать надо, а тут вы со своим гостеприимством. Странные вы какие-то и город ваш нехороший…
- Оскорбляем, гражданин?..
- И не думал, - мужик опять к проводнице: - Сестра, возьми на поруки, а то ведь заберут.
- Билет давай.
В этот момент объявили об отправлении поезда. Мужик заметался. Полицейские вокруг него, как мухи над… Он туда и они за ним. Одним словом, когда поезд ушёл, на перроне мужика уже не было. «Может быть всё-таки уехал?» - подумал я, а в ушах стояли его слова, когда он метался по перрону вдоль поезда: «Ну, хоть кто-нибудь подскажите, из какого я вагона, люди?..»
Вот насмотришься всего такого, и уже жизнь не кажется такой скучной и однообразной.
А может взять, да и устроить моим героям побег из плена? Вот-вот, получается всё, как у мужиков и логика вся построенная на погонях и выстрелах и, в конце концов, обязательно будет поединок на кулаках. Кстати, Фёдор служил в развед-роте и кое-какие навыки ещё не забыл. Вот со стариком будет сложнее, поскольку возраст, да и философ он по жизни, а значит, от него проку никакого не будет. Вот и получается, что им придётся пожертвовать. Ради чего? Если только для того, чтобы пролить кровь, тогда опять всё по кругу. Нет, этого и без меня так много в жизни, что порой хочется бросить гранату во всё это и накрывшись одеялом с головой никогда не просыпаться.
Конечно, можно пойти и по другому пути в сюжете и сделать Фёдора героем. Ну, к примеру, он, истекая кровью, даёт старику шанс выжить, так сказать вытаскивает его из этого дерьма. А что? Нашим реалиям явно не хватает нормальных героев. Вот-вот, а тут журналист и такой бескорыстный. Прямо после такого хочется встать в полный рост, гимн пропеть, а потом поклониться нашей системе в пояс за такого хорошего человека. А как же? Это ведь она наша родимая власть, выросшая на людской крови, невзирая на сложности в международной обстановке, сумела выстругать вот такого настоящего русского парня по имени Фёдор. Это же удар по всем тем, кто готов всю бездомную детвору российскую сегодня сплавить через усыновление за границу. А мы ещё нарожаем! Вон сколько у нас баб! Вот такой бизнес: они рожают, а власть продаёт. Рынок, мать его…
И всё-таки, что дальше? Может сделать так, чтобы Фёдор в плену встретил свою судьбу – женщину с раскосыми глазами и она, предав своих соотечественников, ушла бы с ним и со стариком подальше от всего этого безобразия и где-то на самом краю земли они поставили бы  дом. Как романтично! У них родились бы детишки… Кстати, старик пригодился бы им. Он прекрасно вписался бы в их семью, как воспитатель или нянька. А потом он же философ… Тут даже голосовать не надо, поскольку тот, кто умеет разговаривать с муравьями – это лучшее, что могло родиться в обществе, думающем только о своём животе.
Видите, сколько возможных вариантов продолжения сюжета. Это ещё не беря во внимание то негативное, чем потчует сегодня всех нас наше отечественное телевидение. Давайте представим себе, что у старика вдруг поехала крыша, и он, пока Фёдор спал, перегрыз тому горло. Конечно, это слишком – опять кровь. Ну, тогда просто укусит его или за нос, или за ухо. Вот-вот, и больно, и смешно.
Нет, если уж оставаться в жанре фантастики, всё подобное надо засунуть подальше, хотя меня так и подмывает сделать моим героям больно. Зачем? Не знаю. Вот и жизнь их изрядно поломала, а я будто ничего об этом не знаю и меня так и распирает им устроить очередную бяку, чтобы на их лицах прибавилось морщин.
А может это у меня от того, что я перестал любить людей? Надо будет за собой понаблюдать, а то проснусь однажды в чужой постели и не смогу вспомнить имя той, что окажется рядом.

                12. Десять лет спустя.

Где-то на самом краю Вселенной. Где именно? Так я же говорю, что на самом краю. Одно только пояснение – край у каждого из нас свой, а вот Вселенная одна на всех. Вот поэтому мы такие разные и волею случая оказались в означенный час на одной планете. Как и что? Ну, тут всё зависит от судьбы. Скажу только то, что приходим мы в этот мир для испытаний. Кому-то их выпадает столько, что он ждёт, не дождётся своего конца, а кому-то ничего… терпимо.
Вот и Фёдор постарел. Теперь ему нет дела до всех остальных и на баррикады с флагом, как когда-то не хочется переть. Всё суета, да и силы уже не те – растратил себя по пустякам. Кто-то даже слух пустил, мол, того он. Ну, если и так, то зачем в лицо фиги совать? Как-то не по-человечески. Так-то он ничего – всё это пропускал через себя и жил, уйдя в свой мир, никому не отвечая.
И вот десять лет укатили в его прошлое, а он в обнимку со своими воспоминаниями застыл во времени эдаким выступом и чего-то всё молчит и молчит. Много читает и любит подолгу смотреть на небо, когда льёт дождь. Иногда берёт карандаш и что-то пишет. Поговаривали, что в одном раскрученном издательстве даже хотели с ним заключить договор по изданию его давнишней вещицы, но он почему-то от этого предложения отказался. Непонятно только, как они прознали про его писанину? Никак кто из его коллег постарался.
Из газеты Фёдор ушёл. Надоело прогибаться. Власть привечает только тех, кто ей лижет одно интимное место, а он был не из этого списка. Какое-то время подрабатывал в университете – готовил журналистов. Работа так себе, да и молодое поколение уже совсем другое. С такими… без ста грамм не разобраться. Живут почти все в долг. Когда такое было? Пару лет проторчал на кафедре журналистики, а потом будто кто его подменил – стал часто пропадать неведомо где. Несколько раз был замечен в компании смазливой девчушки. Кто-то даже предположил, что у него серьёзные намерения в отношении её. Зачем только она ему, а потом и ей к чему этот мешок с костями? Вот так порой начнёшь разгадывать что-то из области ребусов и вязнешь по самые уши.
Нет, так-то жизнь у Фёдора и не такая уж плохая. Вот-вот, руки и ноги на месте, да и вон какая «картинка» увивается рядом. Ну, это его личная жизнь и потом, никто толком ничего про него не знает – одни домыслы и слухи.
Ах, да… стариков своих он схоронил года два назад. Теперь он круглый сирота – последний из их фамилии на этой планете. Недавно ездил, проведывал могилы. Заглянул в деревню. Опустела.
По возвращении в реалии «злые языки» пытались залезть к нему под рубаху, мол, пусти по-соседски, а потом смекнули, что с таким неразговорчивым можно легко потерять дар речи. Отстали. Фёдор кое-как наладил быт и, не желая никому зла, закрылся от всех, чтобы во всём разобраться самому, как следует. Несколько раз звонили из газеты. Предлагали вернуться. Он отказался наотрез. Собственно, а что там ему делать? Люди перестали покупать газеты. Вон, залезай в Интернет и вся изнанка жизни у тебя перед глазами. Фёдор поначалу тоже туда сунулся, а потом понял, что это не для него. Потянуло к природе. Неделями пропадал. Сначала один, а потом со своей спутницей.
Фёдор никогда не задумывался над тем, насколько он счастлив в этой жизни или наоборот… Мысли всякие приходили, но всё были не те. И потом, что-то постоянно отвлекало, а когда так, то время просто утаскивало его в сторону от всяких там вопросов, подсовывая ему очередные заморочки. Сумел не сломаться и уже хорошо. А как иначе, если «правильный пацан» жил в нём все эти годы? Таким, как правило, труднее всех остальных. Вся жизнь у них, будто кто её на гусеничном тракторе перепахал. Замечу, что таких людей на этой планете осталось катастрофически мало. Ещё говорят, что Бог их забирает к себе без всякой очереди. Ну, что сказать? Может оно и так, только Фёдор и здесь оказался как бы с краю. Вот-вот, и вымирающий вид так-то и вместе с тем, и не ухватишь его. Жаль, конечно, если однажды подцепит его Создатель, а в остальном хотелось бы об этом ничего не знать.
Ещё есть огромное желание подобраться поближе к его мыслям. Что-то загадочное в нём сидит и такое ощущение, что всё про всех он знает и даже план имеется у него по захвату всей нашей планеты. Зачем ему всё это? Затрудняюсь ответить и со своей стороны, как автор могу заверить только то, что всякие там революции и перевороты его не интересуют. Он этим никогда не болел, и потом его здесь и нет с нами по существу – он уже в будущем. Еще, будучи на кафедре журналистики, наставляя студентов, часто можно было от него услышать вот это: «Мы пока не способны проникнуть в тайны Вселенной. Нам только кажется, что мы с ней на «ты». Боюсь и на «вы» пока удаётся у нас с трудом. Мы катастрофически заблуждаемся в своих открытиях. Порой заняты чёрти чем, только не делом. Вселенная пока ещё ждёт, да и торопиться не в её правилах. Жаль, что мы не такие, чтобы понять всё это…»
Его интересно было слушать. В него влюблялись и даже хотели походить на него и срисовывали его походку, то, как он говорит. Конечно, всё это баловство и каждый человек индивидуален и у каждого из нас с вами своя территория, где мы устанавливаем правила поведения и ни что, и ни кто не вправе что-то во всём этом менять, кроме нас самих. Что-то приобретаем, что-то теряем, а в основном остаёмся такими, какими себя чувствуем наедине с собой. Всё, что сверху, это что-то вроде одежды, а в особых случаях это похоже на панцирь или доспехи. Вот ему удавалось быть особенным – без одежды и доспехов. Это и притягивало к нему людей. Конечно, он мог всему этому положить конец и все условности и привычки связать в один узел и… Что-то сдерживало это сделать. Создавалось впечатление, что это его прошлое стоит за его спиной и дышит в затылок, а он всё медлит оглянуться назад. Собственно, жить постоянно прошлым – это не так и интересно. Вот поэтому он постоянно вёл внутреннюю борьбу с тем, что ещё сидело в нём и каждый раз день за днём, шаг за шагом одерживал маленькие никому не заметные победы.
Жить надо настоящим – ради будущего. Этот маршрут стоит того, чтобы перестать копаться в собственных ошибках. Они были, есть и будут и вся наша учёность – это только опыт. Вот-вот, удачный или совсем наоборот. И потом, когда тебе уже столько лет, хочется всё успеть, а тут ностальгия вцепилась и не отпускает. Так-то и ничего в этом плохого нет, только время неумолимо и всё куда-то несётся вперёд и вперёд, а ты стоишь, как дурак и всё оглядываешься назад.
С появлением в его жизни её, Фёдор стал несколько другим, но не настолько, чтобы забыть то, через что ему пришлось пройти. Вспоминать специально не любил, а потом оно незримо всегда было рядом с ним и так. Может быть, поэтому он разрешил ей к себе приблизиться. Совсем ещё девочка, с какими-то бредовыми идеями, с задатками художника, с огромным желанием быть нужной ему. А почему бы и нет? Ему стало сразу как-то уютно в этой жизни, а она просто была рядом. Ему не надо было ничего говорить. Всё и так складывалось. Иногда только он произносил ей вот эту фразу: «Всё будет хорошо». Как правило, после неё что-то кололо в левой груди, а потом отпускало. Наверное, это прошлое ему напоминало о себе.
Ну, и чёрт с ним… с прошлым! Вон, какое небо над головой и дым костра стелется над рекой и тишина такая, что хочется всё забыть, стать прежним и затянуть что-то из репертуара «шестидесятников», свобода которым кружила головы, и они верили, как малые дети, что это теперь навсегда.
Всё так, только они не учли одного. Вот-вот, что люди к старости меняются: одни богатеют, заплывают жиром и легко отказываются от всего прежнего, а другие, как заговорённые, увитые морщинами, продолжают сжимать на гитаре аккорд ля-минор и поют: «Изгиб гитары жёлтый…» И уже не важно, если кто-то берёт не ту ноту. Главное, что ещё живы скитальцы дорог, связавшие прошлое и настоящее в единый узел. Осталась какая-то мелочь – шагнуть в завтрашний день.
И вот тут появилась она. Ничего особенного, если не брать во внимание её молодость. О, они такие – им хочется всё и сразу и чтобы обязательно были мальчик и девочка. Как это Фёдору? Нормально, а потом не президенту же их воспитывать. У него и без того своих проблем полные карманы. Вот поэтому Фёдор не мешал ей мечтать, думая о том, что когда-то она станет взрослее и всё у них закончится, а может, не закончится никогда, и на этой планете счастливых людей станет чуть-чуть больше. Конечно, они, чтобы уберечь своё счастье, вынуждены будут уйти на край Вселенной, где обязательно построят дом и останутся там навсегда.
Фёдор уже знал, где этот край. Оставалось дело за малым – сказать ей об этом. Он по глазам видел, как она ждёт этого. А там, позади всего этого что-то ворочалось и ему порой казалось, что вот-вот неведомая рука схватит его за шиворот и отхлопает, как провинившееся дитя. Скорее всего, это было его прошлое, следовавшее за ним след в след. Он внутренне был к этому уже готов и поэтому иногда оглядывался назад, но оттуда никто не появлялся.
«Наверное, обознался» - думал он и продолжал идти к краю Вселенной.

                13. Назад в прошлое.

Они уходили от своих преследователей, как зайцы, петляя по бесконечной равнине. Этому Фёдора научили в развед-роте. Старик сразу же предложил не нарезать лишние километры, а двигать прямиком. Куда? Вот этого он не знал, а поэтому просто махнул рукой, мол, там наша Родина. Фёдор ему не поверил. Им удалось какое-то время по дну оврага отдалиться от места своего заключения, а потом открытая степь взяла их и выдала. Старик то и дело припадал ухом к земле и произносил шёпотом: «Они уже близко». Как это волнительно: ты весь уже никакой, а те, что идут по твоему следу при оружии. Это добавляло адреналина и хотелось быть похожим на киношных героев. Вот именно хотелось, а сил убегать уже не было. Ещё старик не бежал, а шагал, но это в самом начале, а теперь только плёлся и постоянно хватался за левую грудь. Фёдор подставлял ему своё плечо, а иногда просто взваливал его на себя и шёл из последних сил,  только бы оторваться от преследователей.
Когда силы иссякли, он повалился на землю рядом со стариком и спросил:
- Как?
- Плохо, - последовал ответ.
- Надо идти.
- Знаю.
- Если не сдвинемся с места…
- Догадываюсь.
- Встаём?
- Попробуем, - Старик со спины перевалился на бок, потом тяжело дыша, встал на колени, оперев руки в землю. – Нет. Кажется, я приехал… моя станция и голова кружится. Вы уж Фёдор сами, а я полежу тут… подожду.
Фёдор оглянулся - где-то там сзади уже шли по их души. И такая взяла его злость, что готов был голыми руками рвать каждого, кто попытается к ним приблизиться. Он посмотрел на старика. Тот вытянулся и лежал тихо-тихо, едва сжимая ладонью левую грудь. Фёдор уставился глазами в небо. На Востоке проклюнулась светлая полоска. Значит, скоро они буду как на ладони. Фёдор выдохнув, взвалил старика на себя и понёс в сторону, где, как ему показалось, что-то выпячивалось на фоне равнины. Подойдя ближе, увидел, что это кустарник. Аккуратно положил свою ношу на землю, прислушиваясь к звукам степи. Мирная тишина, только вот обманчивая она и сейчас что-то должно измениться и в ней, и в том, что до сих пор досматривает свои сны, не ведая, что на этом клочке земли развернулась не шуточная борьба за жизнь.
Фёдор посмотрел на свои руки. Им предстояло сейчас стать оружием, чтобы уцелеть. Пригнувшись, он бесшумно скользнул по над самой землёй. Фёдор шёл навстречу преследователям, только не лоб в лоб, а чуть-чуть как бы в стороне, огибая примерный их маршрут. Сколько их – он не знал, а значит надо сначала всё разведать, а потом… Не любил он охоту, а тем более на живых людей.
Не прошло и десяти минут, Фёдор их увидел. Двое шли затылок в затылок друг другу, а ещё один чуть в стороне. Начинать надо  было с этого. Меньше возни и потом, когда не знаешь, что он за боец, лучше не рисковать.
Фёдор ползком стал заходить сзади. Преследователи остановились. Те, что были вдвоём, рассредоточились. Видно след всё же потеряли. Надолго ли? Вон и небо светлеет, а значит, скоро  погоня продолжится. Фёдор уже мог разглядеть шею своего ближайшего противника. Один бросок и тот мягко опустился на землю. Руки Фёдора в броске сумели сделать всё правильно. Позвонки еле слышно щёлкнули, и человека не стало. На языке обозначилась горечь, и дрожь пробежала по телу. Фёдор поймал себя на мысли, что в первый раз сработал в прямом контакте. Тошнота подкатила к горлу. Он отогнал её. Сильно сглотнув, отполз от своей жертвы в сторону. Жаль, что никакого оружия у китайца не было при себе. «Уверенные, сволочи» - подумал Фёдор, выискивая следующую жертву.
Пока пропажу никто из преследователей не заметил. Каждый из них что-то пытался отыскать на земле. Что? Конечно, следы. Фёдор смерил расстояние до ближайшего китайца. Щупленький, почти мальчик чему-то обрадовался, и в этот момент что-то бросилось к нему под ноги, и он с криком упал на землю. Его напарник выпрямился и тут же припал к земле. Фёдор отчётливо услышал, как что-то щёлкнуло метрах в пяти от него. Звук был похож на то, как взводят курок. А может ему показалось? Обыскав тело китайца, нашёл нож. Это уже было что-то. Теперь оставалось определиться, что и как дальше и… Ну, вот почему в жизни получается ни как в кино? Фёдор уловил приближающиеся шаги. Это было совсем не по сценарию. Он оглянулся. Откуда-то со стороны двигались ещё китайцы, и их было человека четыре. Выпрямившись на секунду. Фёдор дал рассмотреть себя тому, кто затаился совсем близко. И тут он увидел лицо своего противника. Расстояние чуть больше пяти метров, но в руках у того был пистолет. Резкое движение и в лоб китайцу вонзилось лезвие ножа. Без звука, без единого намёка на что-то нехорошее и в дамках оказался Фёдор, а не этот сухонький выходец из Китая.
Став обладателем пистолета, Фёдор уже не так сильно переживал за продолжение. Теперь у них со стариком появился шанс вернуться домой.
Оставив преследователей разбираться с трупами своих соотечественников, Фёдор отыскал старика и довольный исходом борьбы доложил ему: «Всё, а теперь домой…» Старик не ответил. Фёдор опустился рядом с ним, пощупал пульс - одним хорошим человеком на этой планете стало меньше.
Он сидел, уставившись в одну точку. Фёдор ничего не слышал. А там, совсем недалеко, совсем другие, морщинистые с азиатскими глазами, с опаской оглядывали тела своих соотечественников. Они  явно зашли не на свою территорию.
Через неделю Фёдор набрёл на лагерь геологов. Ничего рассказывать не стал им. Да и так было понятно, что человек попал в переделку, а тут ещё столько дней без нормальной, пищи. Бригадир распорядился покормить, напоить и дал выспаться вволю.
Что было потом? Чуть больше месяца он выбирался к цивилизации. Вот так далеко его завезли от родного дома. Когда письменное заявление поступило в соответствующие органы, на него посмотрели так, будто всё это он выдумал от нечего делать. Хорошо ещё, что из редакции пришла сносная характеристика, а то навесили ярлыков и ходил бы как дервиш среди людей, да гремел приобретённым статусом до конца своих дней. Пробовал торкнуться и в другие двери, но там его просто не захотели слушать. Ну, а потом это находилось где-то на самом о юге Урала. Кому захочется бросать свои дела и заниматься непонятно чем? Подумаешь – китайцы что-то там охраняют. Да их вон уже пол России. А может у них лицензия имеется? Рабство? Рассмешил! Его столько по всей стране, что уже все к нему привыкли. Вот такая ситуация.
Фёдор ещё какое-то время сопротивлялся, что-то доказывал. Вот-вот, хотел даже в газете тиснуть пару публикаций на эту тему, но главный редактор не дал добро. Он так и сказал: «Тебе бы книжки писать… Заслушаться можно…» Уж после такого не имело смысла «поднимать пыль до потолка». Всех всё устраивало в этой жизни и никто ничего в этом не хотел менять. Фёдор взял и ушёл в свои мысли, предоставив этому миру разбираться в себе без него.
На какое-то время он выпал из реальностей. Выглядело это так, будто кто за одну ночь перекроил его мозг. Соседи по дому и те заметили в нём перемены. Куда-то подевался былой лоск, бросавшийся в глаза при его появлении. Фёдор стал незаметным. Часто куда-то надолго исчезал. На что жил? Здесь вообще ничего не было понятно. Кто-то даже пустил слух, мол. подкармливают его сектанты. Как автор могу засвидетельствовать, что не было этого. Просто наступают такие моменты в жизни некоторых людей, когда приходится делать выверку прожитым годам. Иногда это приводит к неутешительным результатам и тогда тот, кто  слаб, уходит из жизни раньше времени. Фёдор оказался сильнее. Насколько? Трудно сказать, но то, что он продолжал жить – было неоспоримым фактом.

                14. Созерцатель.

Что есть жизнь? Движение и всё, что с ним связанно человечество уже усвоило. Вместе с тем не до конца остаётся понятым движение относительно нас самих. Если уж принимать всё на веру, то мы должны с каждым разом прибавлять, а по нам что-то этого незаметно.
Фёдор всё чаще стал воспринимать людей со знаком «минус». Ему удавалось отыскивать в совсем незнакомых ему мужчинах и женщинах столько недостатков, что иногда хотелось просто взять билет на другую планету и ничего не знать о тех, кто именовал себя землянами. Это были такие моменты, когда всё у него валилось из рук. Потом как-то всё стабилизировалось, и Фёдор даже сумел приспособиться, читая три раза в неделю лекции в местном университете по журналистике. Это отвлекало несколько от мыслей на эту тему.
Временами ему казалось, что где-то совсем рядом со всем этим бродит истина и надо только суметь к ней приблизиться, чтобы наконец-то поставить точку в споре о предназначение человечества на Земле. Увы, это были всего лишь иллюзии. Чем дольше он жил на этой планете, тем острее ощущал недостаток нужных слов, способных помочь ему понять происходящее. Это был какой-то парадокс, чем-то смахивающий на то, как Лебедь, Щука и Рак пытаются сдвинуть застрявший воз с мёртвой точки. Фёдор и раньше по поводу этой басни испытывал двойственное ощущение - что-то в этом было не так. Кстати, а если всё же они сговорятся и потянут его в одном направлении, а воз возьми и запротивится?
Эту ситуацию Фёдор всё чаще примеривал к стране, которая давала ему минимум, чтобы он не умер с голода. Ему уже не казалось, что это лучшая страна на земном шаре. Он многое переставил местами в своём сознании: сменил акценты и даже ударения в словах поменял местами. Для чего? Наверное, хотел найти отправную точку в своё завтра. Надо было с чего-то начинать своё движение или хотя бы заставить этот мир приоткрыть свои тайны.
Фёдор стал замечать, что каждый день всё повторяется. Такое ощущение, будто кто-то вычерчивает жизнь людей по одним и тем же лекалам. Бездарно, без всякой напористости и фантазии, как хорошо выученный урок – когда знаешь заранее и то, какую оценку получишь в самом конце и те слова, что заслуженно лягут красивым почерком в твоё личное дело.
Иногда им охватывало безумство, но это были короткие вспышки придуманных им же сцен, где его прошлое бессовестно обнажалось при тусклом свете, изображая из себя наложницу со стажем. После такого он мог не заметить и толкнуть любого, кто по этой жизни ходил, растопырив руки, как мастер спорта по… шахматам, к примеру.
Помнится, был вечер, и он возвращался откуда-то к себе домой, а навстречу шла компания молодых людей из тех, кто мотнёй штанов подметают сегодня асфальт. Поравнялись. Кого-то он задел. Нет, не сильно, а так. Этого оказалось вполне достаточным, чтобы крикнуть ему в спину что-то обидное. Не отреагировал. Те посчитали это за что-то родственное страху. Тем более он бы один, а их много. Сколько именно? Стая. Бросились на него сзади. Увы, это был не их день. Он пошёл себе дальше, а они уползи зализывать растрёпанную шёрстку.
И только дома он смог  что-то вспомнить и ему даже стало стыдно. Вот-вот, в одиночку дал открытый урок целому взводу, едва оперившемуся будущему этой страны. Фёдор осмотрел свои руки. Ссадин не было. Уже хорошо. Он даже не сумел припомнить их лица и их претензии не смог восстановить в памяти. Ну, куда это годится? Как в джунглях. С той только разницей, что он там ни разу не был и эти юнцы на обезьян совсем не похожи, хотя, как посмотреть.
Возвращаться в реалии не всегда получается без потерь. Для Фёдора это оказалось под силу, но что-то подсказывало – это ненадолго и потом одно дело бежать из плена и совсем другое дело, когда приходится в который раз втискивать себя в строй жителей этой планеты.
Фёдор постепенно шаг за шагом продвигался из своего мира в реалии. Сначала появился слух. Звуки вползали в него, и где-то даже ему показалось, что именно так входит в жизнь каждый новорожденный на этой земле. Откуда он мог об этом знать? Вот и получается, что это просто его фантазия – человеческая фантазия сумела на отдельно взятую тему о бытии кое-что дорисовать на своё усмотрение.
Фёдор обратил внимание, что большинство звуков он пропускал через себя так, будто давно о них всё знал. Это порождало тут же массу вопросов. Он не спешил на них искать ответы. Ему хотелось почувствовать себя хотя бы сейчас долгожителем. Фёдор знал откуда-то, что ему обязательно повезёт. Он не верил, а просто знал это.
Следующая сцена, увиденная им на улице, внесла некоторые коррективы в его уверенность. Это было как раз после дождя. Они стояли у самой дороги: несколько девчонок в утянутых до невозможности джинсах и этот паренёк с едва проклюнувшейся бородкой. Он говорил, а они слушали его и в этом Фёдор уловил что-то похожее на свободу. Прислушался. Так, набор слов о сексе. Но вот ритм был какой-то непохожий и от этого человеческая речь ему приглянулась. Ему даже захотелось повторить все эти акценты и перестуки. Шевеля губами, Фёдор стал копировать ритм. Не получилось. «Наверно, мне никогда это не удастся» – подумал он, с завистью разглядывая паренька. Тот буднично ворочал языком, и всё вокруг него прибывало в некой гармонии. Фёдор ещё решил, что говорун счастлив, но потом будто споткнулся о невидимую преграду, и сразу всё изменилось – паренёк превратился прямо у него на глазах в дурно пахнущую колбасу. Слова резанули по слуху, и ритм их уже не казался Фёдору принесённым сюда из другой Галактики. Захотелось взять этого говоруна за бородёнку и поводить по асфальту, подтирая его же слюни обронённые во время болтовни. Фёдор уже весь напрягся, чтобы… и тут проехала машина, Въехав задними колёсами в рытвину наполненную водой, обдала паренька так смачно, что тот поперхнулся. Девчонки захихикали, отскочив в сторону. Порок взял рекламную паузу, отряхиваясь от грязи.
Фёдор пошёл дальше. Пока его не было, в этой стране ничего не изменилось. Это был удар по его ожиданиям. Хотелось вернуться обратно в свой мир. Увы, что-то удерживало его от этого, и это что-то уже было от него в одном шаге. Что именно? Встреча.

                15. Последняя гавань.

Он не стал вдаваться в подробности. Ей было чуть больше двадцати. Нет, она ему ничего не говорила о своих чувствах. Теперь это было крайней редкостью, да и язык желаний стал куда проще, чем это можно было наблюдать раньше. Вот поэтому Фёдор всё это расшифровал по запаху, а может и не по запаху, а по интонациям в голосе, которые постоянно меняли направление, и от этого ему казалось, что она то и дело что-то ищет в окружающем её мире. Его это не напрягало, а потом всех своих бывших он постарался забыть. Ну, а что тут такого, если стал никому не нужен? А тут она с томиком Достоевского подмышкой, в джинсах с нелепыми карманами и ещё Фёдор обратил внимание на маленький размер её ноги. Почему-то вспомнил прочитанное о японских женщинах, которым с раннего детства перевязывали ступни ног, что бы те не росли. Этой же без всяких «экзекуций» природа мать просто взяла и подарила изумительную кукольную ступню. В первую же их встречу ему захотелось поближе рассмотреть её мизинчики на ногах. Если бы он об этом заикнулся, скорее всего, она уступила бы ему, но Фёдор был воспитан в совсем другое время и такие скорости узнавания друг друга не укладывались в его голове.
Через месяц, а может чуть больше он удовлетворил своё любопытство. Она искала ласк. Это было похоже на то, когда все подруги уже про всё знают, а ты такая сякая плетёшься в самом конце строя. Сначала было чуть-чуть больно, а потом они лежали «валетом» и он изучал своими пальцами её ступни ноги. В её жизни это был первый мужчина.
Что было потом? Они просто жили не строя никаких планов. Ему это было ни к чему, а у неё всего этого было ещё столько, что не имело смысла забегать вперёд и потом, когда всё впереди есть подозрение, что будут и новые встречи и даже лучше, чем эта… первая. Фёдор об этом знал и просто позволял ей оставаться рядом с собой. Странное сочетание приближающейся старости и ветреной молодости. Иногда казалось, что между ними такая пропасть, из-за которой всё подобное не может иметь место в жизни и тем не менее у них всё протекало без видимых осложнений.
А потом они отправились непонятно куда. Томик Достоевского она оставила у него на квартире под подушкой, а вместо этого водрузила на голову панаму цвета хаки, и небольшой рюкзак перекочевал ей за спину. Фёдор экипировался ей в тон, и они двинули, как он сказал: «На край Вселенной». Где всё это находилось, и в какой стороне знал только он и она ему поверила.
Как-то на их пути повстречалась река. Стояла жара, а тут столько прохлады и тишина. Она, сбросив рюкзак и панаму, в одежде плюхнулась у самого берега. Фёдор наоборот всё с себя стянул и медленно вошёл в воду. Контрасты. Навозившись в воде, занялись бытом. Она натянула на себя его рубаху, а свои шмотки развесила для просушки. О чём-то болтали. Больше говорила она, а Фёдор слушал. Так было у них заведено – ей край как хотелось рассказать ему обо всём, что сидело у неё в памяти. Истории были разные, и всё что их объединяло, так это то, что все они принадлежали её миру. Мелькали имена её друзей, ещё какие-то прозвища. Фёдор их не запоминал – девочка ещё жила иллюзиями и всё валила в общую кучу. От этого все они были пока для неё милыми людьми, с которыми она могла бы и в разведку рискнуть смотаться. Фёдор даже не пытался её в этом разубедить. Зачем? Это был её мир и потом, ещё так мало прожито, чтобы начинать просеивать всех их через свои установки и всякие принципы. Когда-нибудь она всем этим займётся, а пока есть вот эта река, тишина и он – её первый мужчина. Этого вполне достаточно, чтобы просто жить.
По поводу мужчины – это что-то вроде напоминания, поскольку потом приходят вторые, третьи… Всех и не упомнишь. А зачем, когда тебе всё ещё кажется, что ты продолжаешь расти? Вот-вот, расти, а не взрослеть.
Они часто с ней разговаривали на эту тему. У неё было своё объяснение всему этому. Он не спорил. Да и так интереснее, когда много точек зрения.
Так они просуществовали чуть больше недели. Они уже привыкли и к жаре, и к цвенькаю в высокой траве, и просто перестали обращать внимание на всякие мелочи, выбросив из головы всё второстепенное.
Как-то она попросила у него устроить ей немного воспоминаний о цивилизации. Не вопрос. Уже на следующий день им попался придорожный мотель. Приняли душ и легли на простыни, стараясь вспомнить, как это было раньше, там в городе. Они не занимались любовью – просто слушали звуки. Где-то чуть в стороне от мотеля затрещали моторами мотоциклы, а потом какие-то голоса и звук гитары. Она вся подобралась, выставив свою бульбочку, как сторожевая собака, учуявшая какие-то перемены. Потом она спросила его:
- Ты не хочешь прогуляться?
- Нет.
- Почему?
- Устал.
- Тогда я одна…
- Прощай.
- Зачем ты так?
- Потому, что знаю.
- И всё это неправда.
- Это жизнь.
- И всё равно.
Он не ответил. Она бесшумно встала. Фёдор слышал, как она натягивала на себя джинсы.
- Я скоро…

Утром проснувшись, он нашёл рядом с собой записку: «Извини… Я ухожу…»
«Всё встало на свои места» - улыбнулся Фёдор.
Собственно на этом можно было бы, и поставить и точку. Мне как автору, если честно, это удалось бы без труда, но тут есть одна закавыка. Какая? Дело в том, что домой Фёдор так и не вернулся. Что с ним стало? След его затерялся на этой планете и вряд ли теперь отыщется. Такое случается с некоторыми из нас довольно часто. После такого, как правило, писатели придумывают всякое. Я даже не буду перечислять их фантазии. Скучно это. И потом, как бы ни сложилась судьба Фёдора, я бы хотел, чтобы он всё же уцелел.
Дело в том, что однажды путешествуя по безбрежным просторам нашей страны, я набрёл на безымянную могилу. Крест из берёзы, табличка с выцветшей надписью и холмик. Вот и всё. Мне ещё подумалось, что где-то есть вот точно что-то похожее и всё это теперь принадлежит моему герою…
Мы живём в непредсказуемом мире с его сложными временами и склонениями, и сбрасывать подобное со счетов, по крайней мере, глупо. Конечно, возможен и другой финал, только не тот, где на нашу планету высаживаются инопланетяне и в качестве приза, разумеется себе, забирают кого-нибудь из землян. Эта тема уже так обглодана людьми, что мы даже готовы поверить во всю эту чушь, поскольку надо же как-то объяснить, хотя бы самим себе, куда деваются все те, кого мы считаем без вести пропавшими.
Ну, мы же с вами взрослые люди и не будем эксплуатировать всё подобное. Пусть Фёдор останется в нашей с вами памяти, как человек продолжающий идти к краю Вселенной. Это будет и честнее и правдивее, чем всё остальное.

                Июль 2013 г.