Выставка

БЕРЛОГА  ДЬЯВОЛА


новелла вторая

ВЫСТАВКА
               

Глава I


Сибирь, 1999  г.
 
    Эксперт отказался идти к Дике. Участковый виновато опустил глаза, взял ее заявление и вздохнул. Он ничем не мог помочь этой красивой молодой женщине, – когда квартира ограблена, надо первым делом вызывать милицию, а не заходить внутрь и не проверять, где что пропало…

   Дика вернулась домой поздно вечером. Доставая ключ, еще раз вспомнила совет мамы запираться на три оборота. Если бы утром, убегая на работу, не захлопнула дверь просто так, может быть, ничего бы и не случилось. Одно было хорошо – замок цел, его просто аккуратно отжали и вошли… И чем они надеялись тут поживиться? 
   На полу валялись ее изрядно поношенные вещи, видимо, совсем разочаровавшие грабителей. Дика закрыла створку секретера – пропажу драгоценностей она обнаружила сразу – вернувшись вечером с работы в свое разоренное жилье и поняв, что произошло, она, конечно же, метнулась к любимой шкатулке…
   Бабушкиных брошек было жалко до слез. Они из серебра, но ведь камни-то не бриллианты – просто стекляшки. Только для нее они имели ценность – дорогие сердцу сокровища детства. Какая с них прибыль? Воры, явно неопытные, просто гребли подряд все, что блестело. А настоящим там было только обручальное кольцо. После ухода мужа Дика перестала его носить – бросила в шкатулку и постаралась забыть о прошлом.

   Еще совсем недавно ей завидовали все подруги – обеспеченный супруг, счастливая семья… А потом начались проблемы: явились какие-то люди, показали бумагу, о том, что эта квартира теперь их собственность, и дали двадцать четыре часа на выезд. Взять с собой разрешили только одежду. Муж к ним не вышел -  он знал кто они, и, забившись под кровать, дрожал там от страха. Перед этим он целую неделю прятался в своей комнате, видимо, ждал такого визита... Дика начала оправляться от шока только тогда, когда вместе с сыном перешагнула порог родительского дома – мама всегда приходила на помощь в трудную минуту. Только мама.
   Мужа она больше не видела и старалась не вспоминать. Знала, что он живет в другом городе, затеял какой-то новый сомнительный бизнес, и, вроде бы, опять прогорел, но ее это уже не касалось. Мама разменяла свою жилплощадь на домик в поселке, где жила ее сестра, и эту однокомнатную квартирку. Так Дика оказалась здесь…

   Деньги из шкатулки, конечно, пропали. Как теперь ехать к сыну на выходные? Хотела привезти подарок… Новые наушники для Ромки… Гады! Они их тоже забрали. Телевизор и видик забрали. И даже старые Ромкины одежки, остатки прежней роскоши… Больше и взять-то нечего.
   Лампочка в люстре вдруг начала мигать и погасла. Дика включила бра над кроватью и посмотрела на потолок. Плафон висел криво, видно, чем-то его задели. Она заменила лампочку и поправила светильник, но свет не зажегся – поломка была серьезной. Сгребла разбросанную одежду, сунула в шкаф, вытерла следы чужой обуви на полу…
   Наведя кое-как порядок в комнате, она начала постепенно приходить в себя – ей вдруг стало невыносимо тошно, захотелось плакать. Ее взгляд случайно упал на подрамники, стоящие в углу… «Ангелы»! Неужели чужие руки посмели коснуться полотен, которых не показывала еще никому, даже сыну? Они были явно переставлены, очевидно, их разглядывали. Первые зрители… Интересно, что подумали? Господи, какой бред! Разве ее должно волновать мнение воров? Но ведь что-то же они подумали…
   Бре-ед! Дика рассмеялась сквозь слезы – выходит, что сегодня состоялась ее «первая выставка». Она расставила картины вдоль кровати, села на табуретку и попыталась взглянуть на них чужими глазами. Вся жуть произошедшего на мгновение забылась, она смотрела на свои произведения как бы со стороны и пыталась угадать, что поняли про нее незваные гости.
   Шесть лет назад она взялась за кисть скорее от скуки, чем от желания творить. Сидеть «в декрете» с ребенком – тоскливое занятие, особенно, когда муж по уши в своих делах и домой почти не показывается. Образы ангелов пришли к ней как-то сами собой, вовсе не похожие на лики с икон, но и на людей тоже не похожие. Она писала их быстро, с каким-то упоением, словно выплескивая из себя остатки чистой детской мечтательности, перед тем как принять на плечи всю тяжесть взрослой женской доли. Больше за кисть она не бралась…
   Последним в ряду стоял ее любимый «Темный ангел со скрижалями» - немного зловещий образ, увиденный когда-то во сне. Тогда она очень испугалась, и только перенеся видение на полотно, и вглядевшись в его глаза, отрешилась от своих страхов – взгляд ангела был печально-тревожным, но добрым. Сейчас, едва различимый в тусклом свете настенной лампы, он словно успокаивал ее, призывая крепиться…
   Впрочем, было уже поздно, пора ложиться спать. Дика поежилась от неприятного ощущения, возвращаясь мыслями в свою оскверненную комнату. Обычно она засыпала под звуки телевизора, как теперь без него жить? Но жить как-то надо. Она составила подрамники в угол и отправилась в ванную…

   Утром, придя на работу, Дика заметила в отделе необычное оживление. Не успела она раздеться и сесть за чертежную доску, как к ней подошла ее подруга Люба и сообщила приятную новость:
  - Сегодня будут давать продукты в счет зарплаты. Алтайцы рассчитались. Это еще за первый проект, за завод азотных удобрений. Говорят, сгущенка будет и мука. Ох, опять эти мешки таскать! А еще мне девчонки в третьем отделе сказали, что мясо будет. Директор какую-то сделку провернул, чем-то с кем-то поменялся. С этим «бартером» все так непонятно, - она вздохнула, - но хоть что-то дают. Мы еще везунчики. Ко мне свекровь приезжала позавчера, так рассказывала, что у них в поселке зарплату навозом платят. Каждому – по машине навоза. Прикинь, дерьмом! Они, правда, сначала были не против, но если целый год одним навозом… Ты чего грустная такая? Что-нибудь случилось?
  - У меня вчера обокрали квартиру.
  - Ужас! Сильно обокрали?
  - Ну, все ценное забрали и телевизор... Теперь сериал не досмотрю…
  - Я буду рассказывать... А ты в милицию обращалась?
  - Да ну их! Эксперт сказал, что раз я заходила в комнату и бралась везде руками, то он не поедет... Да кому там до меня какое дело? В нашем районе каждый день такое творится! Хоть бы раз кого-то поймали или что-нибудь нашли.
  - Это точно…
   В двери заглянула завхоз и велела всем спускаться вниз за сгущенкой. Когда коробки принесли в отдел, началась дележка. Было решено банки распределять поровну, вне зависимости от суммы долга по зарплате.
  - И на декретниц? – шумели женщины.
  - На всех делите! – громко заявил начальник отдела.
  - Светланку не забудьте! – напомнила Люба.
  - Свете-то, конечно, дадим, а вот Женя Фомина перебьется! - единогласно решила общественность.
  - Как это перебьется? – возмутилась Люба, мы ее уже целый год «прокатываем», неудобно же…
  - Слушай, она там, у Юрия Васильевича, живыми деньгами получает и, причем, регулярно…
  - Но у нее тут вся годовая зарплата вконец обесценится, и получать-то будет нечего! – не сдавалась Женькина защитница.
  - Не шуми, на нее все равно не хватает, – отмахнулись тетки.
  - Вот наглые! – тихо сказала Люба, обращаясь уже к Дике, безучастно сидевшей в углу. – Слушай, ты там рядом живешь, занесешь Свете ее сгущенку? 
  - Конечно!
   Дика даже обрадовалась неожиданно возникшему поводу пойти туда. Сейчас ей это было нужно. Рядом с той бедой все ее несчастья казались такими мелкими…
   После обеда началось что-то невообразимое: пришла машина с мясом. Говяжьи полутуши разрубали на четвертинки и растаскивали по отделам. Весь проектный институт словно сошел с ума. Делить мясо – это совсем не то, что сгущенку. Мужчины конструкторской группы кое-как занесли части туши через двери и положили посередине прохода, прямо на пол, на подстеленные женщинами картонки. Рубили топорами: крошки мерзлого мяса и осколки костей разлетались вокруг. Женщины расхватывали куски, вертели их, морщились, пытались поменять на другие... В отделе стоял страшный гвалт, начались ссоры... Дика смотрела на все это безобразие, на линолеум в бурых пятнах, на окровавленные клочья картона, и чувствовала, что ее сейчас стошнит.
  - Люба, я, пожалуй, уйду пораньше сегодня. К Свете зайду, - предупредила она подругу, быстро сгребла сумку и пакет с банками, и почти бегом направилась к выходу.            

   
Глава II

  Александра Леонидовна приоткрыла дверь в комнату и произнесла тихонько: «Светочка, к тебе Женя Фомина пришла…», затем отступила назад, пропуская гостью, и, взглянув еще раз мельком на дочь, ушла на кухню.
  - Привет! – Женя прошла на цыпочках и села на стул у кровати. Уже полгода ее подруга и бывшая однокурсница была парализована. Конечно же, ни Светлана, ни ее мама не верили плохим прогнозам. В их семье, чересчур, по мнению многих, религиозной, всегда надеялись на чудо. Да и как может сгубить двадцатидевятилетнюю девушку какой-то там склероз, который бывает только у старух...
   Женя чаще других приходила в этот дом, но беседовать становилось все труднее – разговоры в основном велись на философские темы. О чем говорить с парализованным человеком? Комната Светланы была полна книг – они стояли в шкафах и на полках, лежали стопкой на тумбочке у кровати...  Еще одну вынула Женя из своей сумки и положила на стопку сверху:
  - Спасибо, я дочитала…
  - Поняла что-нибудь? – в голосе Светланы слышался искренний интерес, но ее подруга только пожала плечами и, смутившись, отошла к комоду, где на ярко вышитой салфетке стояла бронзовая статуэтка Будды. Рядом были разложены какие-то странные предметы, раковины, пестрые свечки, на стене висели цветастые тибетские танки…
  - Поняла. Но буддизм все-таки не моя религия. В нем слишком много… истины. Слишком все научно как-то. И холодно…  Лучше верить во что-нибудь наше: бредовое, но теплое, греющее душу.
  - Ну, кому как... Слушай, вчера Дика приходила. Представляешь, у нее квартиру обокрали!
  - Чего там красть-то?
  - Бедняжка, ей теперь даже к сыну съездить не на что.
  - Я могу ей занять денег, это не проблема.
  - А чем она отдавать будет?
  - Да... Может быть, с Юрием Васильевичем поговорить? Пусть ей халтурку подбросит…
  - Как у вас там, на Дворце, дела-то, расскажи…
   Женя Фомина была одной из трех «счастливиц», которых увел с собой главный архитектор института Юрий Васильевич Уваров, создавая собственную мастерскую. Еще с ним ушли бухгалтер Надежда Ефимовна и ведущий инженер Нина Михайловна. Женя, обычный молодой архитектор-исполнитель, имела редкое по тем временам преимущество перед остальными – она владела компьютером (спасибо братику-программисту). Уварову позарез нужен был специалист по 3D-графике – он уже второй год занимался реконструкцией Дворца культуры металлургического комбината, крупнейшего в городе общественного центра. И, естественно, его выбор пал на Женю, тем более что она уже больше года рисовала для него «картинки» в порядке левой работы.
  - Театральный зал скоро доделаем. На той неделе светильники монтировали... Включали ненадолго... Это просто сказка, такая красота! Я тебе потом фотографии принесу. Уваров купил новую штуковину, ужасно дорогую, – «цифровой фотоаппарат» называется. Без пленки снимает. Ну, как будто бы сканирует действительность и записывает себе прямо в память. На обычном принтере можно сразу фотки распечатать.
  - Без пленки… - Света выказала удивление, правда, довольно вяло.
   В комнату заглянула Светина мама:
  - Женечка, будешь чай пить? Вчера Дуся приходила, сгущенки принесла. У вас на работе в счет зарплаты давали.
  - Спасибо, Александра Леонидовна, не надо, я уже побегу скоро, - отозвалась Женя и добавила, как только дверь закрылась:
  - Ну-ну! Про меня, значит, опять забыли…
  - Ты им позвони, - предложила Света.
  - Да, ладно! Я-то обойдусь. Даже если бы предложили – отказалась бы. Кстати, я тут вам тоже кое-чего к чаю принесла… - Женя открыла сумку и принялась выкладывать гостинцы…

   На следующий день в «штаб реконструкции» Дворца культуры пожаловало высокое начальство. Директор комбината Николай Геннадьевич Рудько, осмотрев очередной раз театральный зал – новую сцену, светильники и систему вентиляции, направился к Уварову. Всю команду проектировщиков он разместил в одной из комнат администрации Дворца – снабдил компьютерами, чертежными досками, всем необходимым для работы, и сам жестко контролировал процесс.
   Первыми вошли три охранника в камуфляже с автоматами. Они бегло оглядели комнату и заняли свои позиции по углам помещения. Нина Михайловна и Женя юркнули за чертежный комбайн – к шефу довольно часто приходили по проектным делам всякие местные «мафиози» с вооруженными телохранителями, но с автоматчиками приходил только Рудько!
   Начальник архитектурной мастерской встретил вошедшего директора и пригласил его, как всегда, за Женин компьютер. Хорошая штука – 3D картинки! Заказчику почти ничего не надо объяснять, он сам все видит. Полистав на экране эскизы интерьеров, Рудько перешел к разговору о главном. О сроках.
  - Когда театральный зал сдаем,  Юрий Васильевич? –  обратился он к Уварову.
  - Все по графику, Николай Геннадьевич, завтра привезут панели и кресла, с вентиляцией закончили…
  - Ребята из танцевальной студии хотят уже репетировать на новой сцене.
  - Пусть репетируют. Сцена готова, работы ведутся только в зале.
  - Светильники хороши! И те, которые в фойе, тоже… Хоровую студию закончили?
  - Осталось только сделать роспись торцевой стены…
   И тут Рудько задал, наконец, вопрос, которого со страхом ждал Уваров:
  - А что у нас с арт-гостиной?
   С арт-гостиной было почти ничего, главный архитектор уже целый месяц пребывал по этому поводу в творческом кризисе – в голову не приходило ни одной интересной идеи. И, конечно же, в глазах директора это не могло быть оправданием.
  - Новый год на носу, Юрий Васильевич! Миллениум! Давай, до конца ноября, чтобы все было готово!
  - Стараемся. Подготовительные работы там идут, перегородки уже разобрали…
  - Эскизы где?
  - У меня визуализатор немножко не успевает… - промямлил Уваров, сваливая, в очередной раз, всю вину на Женю. Та стояла позади чертежной доски ни живая, ни мертвая, костеря про себя начальника всеми подходящими к случаю выражениями…
   Рудько бросил недоверчивый взгляд в ее сторону, потом поднялся и, обращаясь ко всем проектировщикам, строго и коротко подытожил:
  - В общем, до конца ноября вам сроку…

   Уваров и Женя вошли в помещение хоровой студии.
  - Ты же хорошо рисуешь, и роспись не сложная. Всего полстены, справишься...
  - Юрий Васильевич, я знаю, кто это может сделать лучше меня!
  - Кто?
  - Дика Синцова. Давайте ее привлечем…
  - Евдокия Андреевна? Ну, почему бы и нет... Только эскизы еще сыроваты, я вообще-то на тебя рассчитывал... Давай так: ты сканируешь мои наброски, доводишь их до ума, наносишь вспомогательную сетку, а потом зови Евдокию Андреевну и пусть приступает.
  - Хорошо, Юрий Васильевич, я ей скажу… 
 
   Вечером Женя отправилась к Дике. Они не были близкими подругами, но Жене искренне хотелось помочь попавшей в беду сослуживице.
   На дверях были видны следы недавнего взлома. Женя нажала кнопку звонка и почему-то разволновалась, ожидая ответа. Но открывшая ей хозяйка казалась вполне спокойной, хоть и удивленной немного ее поздним визитом.
  - Привет, Жень, заходи... Ты не боишься в нашем районе по темноте ходить?
  - Я ненадолго. Юрий Васильевич тебе хочет работу дать небольшую.
  - Какую работу?
  - Там надо на одной стене роспись сделать. Возьмешься?
  - Конечно, возьмусь, какой вопрос. Мне сейчас деньги так нужны...
  - Да, я знаю, Света сказала, что тебя обокрали, - гостья все это время обшаривала глазами комнату, словно ища подтверждения полученной информации. – Телевизор жалко…
  - Жалко… - вздохнула Дика и ее лицо приняло горестный вид. Женя почувствовала, что продолжать разговор на эту тему не стоит.
  - Что это у тебя? – она показала рукой на подрамники.
  - Да, так... Рисовала когда-то, вот и стоят до сих пор.
  - Картины? А можно посмотреть?
  - Смотри, если хочешь…
   Впечатление, произведенное «Ангелами» было сильным.
  - Слушай, тебе выставляться надо!- воскликнула Женя. Ты могла бы озолотиться на живописи, а не прозябать в проектном институте…
  - Нет, не получится, - вздохнула польщенная ее словами художница. Искусством зарабатывать трудно. Хорошие работы продавать жалко, а плохие – стыдно. Впрочем, вот эти я бы продала…
  - Они тебе надоели?
  - Не знаю... После того, как тут шарились воры, трогали их руками, разглядывали... Мне теперь все напоминает об этом…
  - Если ты хочешь продать... Слушай, у меня есть один знакомый, бывший однокурсник, он сейчас работает в художественном музее... Он учился с нами на архитектурном, со мной и со Светой, правда, не окончил... Давай, я поговорю с ним.
  - Ну, поговори…
  - Устроим тебе выставку. Нельзя такую красоту от людей прятать... И Уваров, кстати, завтра вечером тебя ждет.
  - Хорошо, я приду, - улыбнулась Дика. На душе у нее потеплело – если удастся заработать немного денег, она сможет съездить в поселок к матери и сыну…


Глава III

   Дружба между мужчиной и женщиной возможна, но только если эта дружба с детства. Женя спешила к Стасу в полном восторге от того, что подвернулся хороший повод для встречи, они всегда были рады друг другу.
   Стас работал оформителем при художественном музее. В его распоряжении была часть подвала, где он оборудовал небольшой столярный цех и багетную мастерскую. Почти все живописцы города заказывали у него подрамники, но руководство музея не возражало против такого «левого» бизнеса - платить регулярно зарплату оформителю оно не могло. Стас «кормил себя сам», и его вполне устраивало, что не надо тратиться на аренду помещения.
   
   Пока Женя снимала пальто и прихорашивалась перед маленьким зеркалом, хозяин мастерской быстро смел со стола мусор, спрятал грязную посуду и сложил на столе книги и журналы аккуратной стопкой.
   - Ого! Итальянско-русский словарь! – удивилась гостья, подойдя к столу. – Ты начал учить итальянский?
   - Да так, - смутился он, - надо было перевести пару строчек…
   - Ставь чайник, я принесла твои любимые крекеры.
   - Мои любимые крекеры! - обрадовался Стас, - только у меня…
   - Да, да, и заварку тоже принесла…
   - Идеальный гость!
   - Вода-то у тебя есть…?
 
   Чайник закипел быстро. Женя распаковала гостинцы и с удовольствием наблюдала, как бывший однокурсник уминает за обе щеки сладости. Он всегда был сладкоежкой.
   Стас бросил институт из-за женитьбы. Родилась дочь, надо было кормить семью. Казалось, что диплом не убежит, но наступили девяностые, и стало не до учебы. Как-то неудобно было расспрашивать его о семейных делах – жена то уходила, то возвращалась к нему, закатывала истерики... Уставший от ссор и непонимания, он почти переселился в свой рабочий подвал, только тут ему дышалось легко.
   Женя дождалась, пока ее друг утолит голод, и перешла к делу:
   - Стас, а у вас в музее любой желающий выставляться может?
   - Ты о чем?
   - О картинах.
   - Если за деньги – любой.
   - У меня одна знакомая есть, у нее потрясающие работы! Представляешь, она только ангелов рисует, больше ничего!
   - Верующая?
   - Нет, ну что ты, это не иконы вовсе, это такие… образы. Немного абстрактные, но довольно декоративные. В том смысле, что вполне подходят для украшения интерьера.
   - Она хочет их продать?
   - Нет, ну… да, в общем, продать… Были бы у меня большие деньги, я бы их сама у нее купила…
   Женя расхваливала, как могла, произведения Дики, впрочем, вполне искренне, и, в конце концов, ей удалось заинтриговать главного оформителя музея.
   - Я хочу просто помочь ей немножко, может быть, ты что-нибудь подскажешь?
   - Ну не знаю… - задумался он, - в конце ноября планируется выставка «портрет XIX века», там картин немного, четвертый зал, скорее всего, будет пустовать…
   - И что? – оживилась просительница.
   - Его можно посвятить, ну, скажем, «романтическим образам в современной живописи». У нее много работ?
   - Штук пять... Я тебе потом на цифровой фотоаппарат сниму и покажу. Но денег-то у нее нет.
   - Мне начальство столько должно – им в жисть не рассчитаться. Налички от них не дождешься, пусть хоть чем-то отплатят. Все равно инфляция сожрет.
   - Они дадут тебе зал?
   - Думаю, да. Только пять картин мало, зал не заполнить. Надо еще штук пять. Найдете?
   - Ой, не знаю... А пореже их развесить нельзя?
   - Нельзя. Ерунда получится если в соседних залах старинные портреты чаще, чем тут, висеть будут.
   - Значит, ничего не выйдет? – огорчилась Женя.
   - Давай так, - поразмыслив, предложил ее друг, - три работы я дам, а еще две ты найдешь.
   - Где же я найду? – испугалась она.
   - Нарисуешь. Думаешь, я не помню, как вы со Светкой в общаге выставлялись!
   - Это была шутка! А те три работы, которые ты дашь, они твои?
   - Вообще-то, мои... Только не говори никому. Я для души рисую, просто так.
   - Покажи?
   Стас призадумался на минуту, потом, выйдя из-за стола,  вытащил из самого дальнего угла замотанные в полиэтилен подрамники, и, освободив их от пыльной обертки, расставил вдоль стены.
   - Какие дивы! – воскликнула его бывшая однокурсница.
   - Почему дивы? – удивился он, и как-то испуганно покосился на нее.
   - Потому что дивные! – объяснила она. – Кто это?
   На картинах, действительно, были какие-то женщины - загадочные, неземные. Их одежды напоминали и оперения птиц, и цветные облака и россыпи огней. Чего-чего, а такой лирики Женя от Стаса не ожидала…
   - Это дивы, - тихо сказал он, - видишь вон ту пластинку? Ее когда-то папа из Германии привез…
   - Ты слушаешь оперу? – поморщилась она, взяв его заветное сокровище в руки. – А как же твой рок?
   - Причем тут мой рок! – отмахнулся он, - я эту пластинку случайно нашел, решил отца вспомнить... А потом втянулся. Это так здорово звучит здесь, в подвале. Особенно по вечерам…
   - Да у тебя тут всегда вечер, - улыбнулась Женя. – Если бы мне кто-нибудь сказал, что ты оперу слушаешь, я бы не поверила…
   - Я бы раньше тоже не поверил. Старею, наверное, становлюсь сентиментальным. Тянет к чему-то светлому.
   - Тебе нравится, как пищат толстые тетки? – фыркнула она.
   - Они не толстые, - мечтательно улыбнулся он.
   - А какие?
   - Вот такие, - он кивнул в сторону подрамников.
   - Ну, ты фантаст! – засмеялась она.
   - Зря смеешься, - возразил он, - не мне одному это нравится. Говорят, что женщины, когда теноров слушают, вообще, в обморок падают. Хотя, по идее, им должны больше нравиться низкие голоса, как ты думаешь?
   - Ну, наверное, с точки зрения зоологии, низкий голос – это голос «сытого» мужчины. А высокий – голос мужчины одинокого, ждущего, зовущего... Не знаю, я не слушаю такую музыку.
   - А я, честно говоря, думал, что высокий голос – это символ чистой души, - вздохнул Стас. Я думал, что женщины способны оценить это.
   - Что «это»?
   - Чистую душу, - грустно сказал он, - разве не слышна в низких голосах примесь порочных страстей?
   - А толстые певцы не следствие порочных страстей? – подзадорила его подруга.
   Он еще раз вздохнул и начал составлять подрамники.
   - С тебя, короче, две работы, - напомнил он. - Зайди в понедельник, я подготовлю холсты.
   - Ой! Я, наверное, не справлюсь, - засомневалась Женя.
   - Тебе нужна эта выставка?
   - Да.
   - Значит, справишься! До конца ноября тебе сроку!

   Идя домой, Женя всю дорогу думала о предстоящей выставке. Итак – задача поставлена: нужно написать две картины за три недели. Всего-то. Но о чем? О чем будут эти картины?
   Дома, наспех похлебав маминого супа и закрывшись в своей комнате, она долго разглядывала репродукции картин из толстого учебника «История искусства», пытаясь найти вдохновение. Со старых страниц веяло не романтикой, а какой-то нестерпимой болью, страданием и отчаянием. Жене стало тошно, она закрыла книгу, начала вспоминать то, что рисовала раньше, в юности, но теперь все это казалось абсолютнейшим детским лепетом…
   Неужели так трудно придумать две картины? Ну, хотя бы одну…
   Весь вечер она пыталась набрасывать эскизы, но безрезультатно. И ночью еще долго вертелась в постели – не могла уснуть, все думала над предложением Стаса. Когда же сон, наконец, расслабил мысли и тело, когда она, приняв удобную позу на мягкой подушке, уже начала погружаться в трансовое состояние, освобожденный, предоставленный сам себе мозг начал выдавать одну за другой «картинки». Так часто бывает с творческими людьми: весь день пытаешься раскрутить неповоротливый маховик воображения, а потом он по инерции, когда ты уже почти спишь, начинает творить сам.
   Перед глазами замелькали какие-то цветы, пятна, орнаменты, как в калейдоскопе. Образы переливались, не давая проникнуть в детали... Она села на кровати и мысленно начала набрасывать одно из видений на холст...
   Нет, все не то! Это не картины - это призраки, миражи полусонного разума. Пустые, яркие... В них же нет ничего!
   Эта мысль отрезвила Женю, она окончательно проснулась и «слайд-шоу» прекратилось.   
   «А ведь есть способ заставить свое воображение выдать то, что нужно! – вдруг вспомнила незадачливая художница. - Старый, еще студенческий способ. Светин способ. Мне нужна ее помощь!»

Глава IV
   
   Дика с трудом отворила новую дорогую дверь дворца культуры и оказалась в вестибюле, где вовсю шел монтаж гардеробных стоек. Искать никого не пришлось – Уваров стоял с группой рабочих и раздавал указания. Увидев ее, он заулыбался и двинулся навстречу:
   - Привет, Евдокия Андреевна! Сто лет тебя не видел!
   - Мне Женя сказала…
   - Да-да, пойдем, я возьму эскизы и все тебе расскажу.
   Тридцатисемилетний Уваров никогда не скрывал своего особого расположения к этой красавице из четвертого отдела. Дика не отвечала на заигрывания женатого мужчины и держалась с достоинством. Они не встречались с той поры, как он ушел из института, она была уже разведена, и ей было неприятно видеть в его глазах хищно-шутливый блеск. Если бы не обстоятельства, вряд ли согласилась бы она работать здесь.
   - Проходи… - главный архитектор распахнул дверь своей мастерской перед гостьей, и та зашла, озираясь по сторонам.
   В комнате никого не было. Женя и Нина Михайловна ушли на обед. Уваров принялся рыться в столе, отыскивая эскизы росписи, вытащил оттуда небольшую папку и протянул Дике:
   - Вот, посмотри пока. Условия конкурса на памятник Сибирскому Валенку. Не желаешь принять участие?
   - Валенку?
   - А почему бы и нет! Валенок всегда помогал сибирякам выжить, согревал в морозы... И вообще, сейчас модно ставить памятники местным брендам и всякой разной ерунде. А ты чему бы поставила памятник?
   - Латиноамериканскому сериалу… – без тени иронии сказала она, немного поразмыслив. -  И написала бы: «От всех женщин, выживавших в 90-е»…
   - Не ожидал от тебя… - усмехнулся он. – Впрочем, моя жена тоже их смотрит.
   Уваров нашел, наконец, эскизы и повел свою новую сотрудницу в хоровую студию.
   - Это Женя рисовала? – спросила Дика, мысленно примеряя изображение на стену.
   - Мы вместе. Тебе не нравится?
   - Роспись как роспись, - пожала плечами она, - вполне сойдет.
   На листе была довольно абстрактная картинка: какие-то вспышки, круги, парящие ноты…
Как еще можно изобразить музыку?
   - За две недели надо управиться. Сможем? – он вполне серьезно и даже озабоченно посмотрел на нее.
   - Конечно. Мне чем быстрее, тем лучше…
   - Да, кстати, вот тебе небольшой аванс, - он вытащил из кармана деньги и протянул ей.
   По всему телу Дики разлилось тепло. Наверное, так розовеет полумертвый больной, когда ему вливают кровь. Она взглянула на Уварова как на спасителя, с искренней благодарностью: 
   - Спасибо…
   - Не за что.
   Он знал, что для нее это важно и был рад, что хоть как-то может помочь.
   - А ничего, если я по вечерам работать буду? Вряд ли мне сейчас дадут отпуск…
   - Можно и по вечерам. Здесь аврал полным ходом, здесь почти все работают до двенадцати. Теперь пойдем, я тебе весь Дворец покажу, посмотришь, чем мы тут занимаемся.

   После роскошного фойе с новым дубовым паркетом для бальных танцев и не менее впечатляющего бара со стойкой из индийского мрамора и зеркалами самых замысловатых форм Уваров повел Дику в святое святых – в театральный зал.
   На сцене заканчивалась репетиция театральной студии. Когда танцоры ушли, главный архитектор подошел к выключателю и зажег все люстры зрительного зала.
   - Как красиво! – воскликнула его спутница. – Стильно, никакой псевдоклассики, никакой лепнины... Светильники – чудо! Богатые спонсоры, наверное, здесь, раз денег на искусство не жалеют!
   - Ты здешнюю директрису видела?
   - Нет, а что?
   - Новая жена Рудько. Из Москвы привез. Молодая актриса... Ну, не то, чтобы совсем молодая – лет тридцать пять. Чтобы не скучала, отдал ей во владение Дворец культуры своего комбината, и на реконструкцию денег не пожалел...
   - Как романтично!
   - В общем, да. Но отдает каким-то феодализмом, каким-то Тадж-Махалом...
   - В смысле гробницы для любимой женщины?
   - Вольера для любимой женщины... Правда, творческий люд не внакладе - им создали такие условия! Все довольны.
   «И мне перепало!» – с удовольствием подумала Дика. Она начала понимать, почему Женя Фомина смотрит на Юрия Васильевича снизу вверх, и говорит о нем с придыханием. Для Жени он Величайший Мастер! Да, действительно, талант, ничего не скажешь…
   - Представь, здесь еще ковровое покрытие будет и красные кресла! – продолжал экскурсию автор интерьера. – Видишь вон ту аппаратуру в чехлах – это световые пушки! Такие эффекты можно будет на сцене устраивать – москвичи позавидуют…
   Он еще долго и увлеченно рассказывал ей о своих задумках. Потом они вышли через фойе на второй этаж и, пройдя по коридору, зашли в совершенно пустое помещение с высоким потолком и узкими окнами. 
   - А здесь должна быть арт-гостиная, - со вздохом сказал Уваров. – Моя главная проблема.
   - Почему проблема?
   - Не выходит «каменный цветок». Сколько ни подступался – никак! Ведь это должна быть самая шикарная комната во всем Дворце. Для VIP-гостей, для заезжих звезд! Хотелось бы чего-то особенного, тем более что в деньгах меня Рудько не ограничивает…
   - Еще придумаете, время есть. Идеи часто в одну минуту приходят…
   - Времени-то и нет... Эх, знать бы, как эти идеи заставить прийти! 

   Женя припоздала с обеденного перерыва. В дверях столкнулась с Альбиной, женой Уварова, та выходила из кабинета. Женя по привычке посмотрела ей вслед, полюбовалась изящной походкой.
   - Что ты на нее все оглядываешься, - проворчала Нина Михайловна, - как мужик, все равно. Тоже мне, нашла королеву…
   - А разве она не королева? – улыбнулась поклонница Альбины. И, потом, я – не мужик, я – художник, мне можно пялиться на красивых женщин!
   - Художник! Архитекторы вы, а не художники! Обычные инженеры. И Альбина – обычная дамочка. Даже Дуся из вашего отдела, и то поинтересней. Если кто и красивый, так это Анечка. Вот уж небесное создание!
   Анечкой все называли директрису Дворца, молодую жену Рудько.
   - Как можно сравнивать? Они такие разные – возразила Женя. – Вот у меня друг есть, философ-любитель, так он говорит, что под красотой люди понимают три вещи: представительность, обаяние и сексапильность. Причем, старики оценивают сексапильность, люди среднего возраста – экстерьер и представительность, а обаяние личности могут оценить только молодые, потому что  у них души чистые.
   - Что за друг? – тут же полюбопытствовала бдительная сослуживица.
   - Ой, да просто друг. Учились вместе.
   - Прав твой друг... – вздохнула Нина Михайловна. – Старикам плевать какое там обаяние, лишь бы тело молодое. А у тридцатилетнего если рядом не модель, то он и не крутой, вроде. Только мальчишка может в некрасивую влюбиться за то, что она человек хороший...  Но это по глупости, какая уж там «чистая душа»!
 
   Альбина всегда казалась Жене полной противоположностью ее самой, а, стало быть, – совершенством. Только имя было неподходящим – в переводе оно означает «белая», а жена начальника имела смуглую кожу, темные волосы и темно-голубые широко расставленные глаза. И, конечно же, идеальную фигуру.
   «Все-таки красота как экстерьер это то, что природа создает и оттачивает с особым тщанием, – думала Женя, глядя на нее. – Но правильные параметры необходимы в основном фотомоделям. Актерам же, таким, как Анечка, нужно скорее обаяние. Чтобы невозможно было не влюбиться, какими бы эти параметры ни были. А сексапильность… сексапильность не помешает никому, – вздыхала она, – хотя гармония при этом может быть и нарушена…».

     В три часа Нина Михайловна ушла домой, и в мастерскую заглянул Евгений Иванович Добровкин, бывший начальник техотдела института, ныне – главный инженер проектной группы фирмы «Северстрой».
   - Привет, тезка, а где Юрий Васильевич?
   - К подрядчикам ушел, а что?
   - Да я, собственно, и не к нему, я к тебе. Пришел предложить кое-что.
   - Халтуру? – обрадовалась Женя.
   - Должность архитектора первой категории! – торжественно произнес гость. – Загружать тебя левыми работами Уваров не позволяет, говорит,  здесь запарка. Я сколько раз просил: «Дай мне своего визуализатора ненадолго!», а он – ни в какую. Так я тебя сманить решил! Фирма  у нас перспективная, в два раза больше получать будешь. Такие компьютерные мастера как ты сейчас нарасхват...
   - Ну что вы! – возмутилась Женя. – Разве я брошу Юрия Васильевича? Он же без меня никак!
   - У вас тут к концу стройка идет. Скоро не нужна будешь. В общем, подумай хорошо. Вот моя визитка, звони, как надумаешь.
   Добровкин положил карточку на стол и распрощался.


Глава V

   В понедельник, отправляясь к Стасу за подрамниками, Женя решила прихватить с собой Дику. Но едва переступив порог подвала, она уже жалела об этом своем решении – хозяин мастерской был не один. На старом верстаке, поджав ноги, сидел Игорь, молодой художник, заходивший иногда к Стасу по делам или просто по дружбе. Игорь нравился Жене, да и не только ей. Красивый, загадочный – настоящий представитель богемы, довольно известный в городе. У него уже было несколько успешных выставок, и сейчас он готовил новую.
   Женя не питала никаких иллюзий по поводу своих чувств, но предпочла бы сейчас оказаться здесь без своей слишком эффектной спутницы. Впрочем, она опасалась зря, куда большее впечатление новая знакомая произвела на самого хозяина подвала.
   - Это и есть та самая Дика, которая рисует ангелов? – спросил Стас, не сводя глаз с прекрасной гостьи, после того, как Женя представила ее присутствующим. – Наверное, полное имя у Вас Эвридика?
   - Евдокия, - улыбнулась она, привыкшая к таким расспросам. – А Вы Станислав?
   - Аристарх, вообще-то…
   - Ну, вот и разобрались, - засмеялась Женя, - а мы, кстати, с гостинцами. (Она никогда не забывала о насущном, будучи самой «богатой» среди своих товарищей).
   - Ой, спасибо Жень, только попозже. Мы с Игорем уже перехватили кое-чего.
   На столе валялись колбасные шкурки и вскрытая пачка печенья – успешный художник тоже не ходил с пустыми руками.
   - Девчонки, садитесь, – по-простому предложил главный оформитель, – я вам сейчас покажу шедевр. Можно, Игорь?
   Тот кивнул. Стас расчистил стол и водрузил на него произведение друга.
   Глубоко убежденный в том, что станковая живопись давно устарела, Игорь постоянно искал новые техники. Теперь он работал со стеклом. Женя ожидала увидеть что-нибудь необычное, но эти эксперименты с амальгамой ее просто потрясли.
   - Что это? – изумилась она, угадывая в серебристых брызгах силуэты неистово пляшущих женщин с растрепанными волосами.
   - Решил пройтись по классическим темам, это из серии «Древнегреческие мифы», – ответил автор.
   - Вакханки?
   - Угадала.
   - По-моему, здорово! А сколько всего работ в серии?
   - Шесть, – он начал загибать пальцы, – «Похищение Европы», «Рождение фурий из крови Урана», «Бой с амазонками», «Колесница Посейдона», «Жертвы Минотавра» и «Вакханки».
   - Всё ужасы какие-то.
   - Эта техника предполагает динамику, чтобы все разлеталось на части.
   - Как ты думаешь, чем стекло лучше обрамить? – спросил Стас, думая о своем. – Деревянный профиль сюда не пойдет…
   - А нержавейка есть? – спросила Женя. – Лучше бы металл… можно хром…
   «Как легко люди сюжеты находят, - думала она, - наверное, это и есть талант, когда все приходит само, без всяких мук».
   - Стекло толстое, если дырки просверлить, то и рамок не надо, - возразил Игорь. – Как говорится: «Вино новое не вливают в мехи старые», не стоит новую художественную технику впихивать в старые рамки.
   - Если ты такой противник картин, почему не занимаешься инсталляцией? – немного ехидно заметил Стас.
   - Занимаюсь, занимаюсь, - успокоил Игорь, - скоро увидите.
   - И бросишь графику? – испугалась его преданная поклонница.
   - Инсталляция круче, чем любая графика. Наконец-то человечество доросло до того, что очистило метафору от ненужных подробностей. За этим направлением будущее.
   - Жаль. У тебя такая чудесная графика…
   - Куда она денется. Буду рисовать, жить-то на что-то надо.
   - Скоро художники совсем перестанут красоту творить, - вздохнула она, - останутся одни мысли.
   - Красота это по твоей части, Жень, - заметил ее бывший однокурсник.
   - Почему по моей?
   - Дизайнер должен красоту творить, а не художник! Я в одном научном журнале прочитал про эксперимент... В общем, ученые обнаружили, что если любого художника попросить нарисовать прямоугольник, он нарисует его обязательно в «золотом сечении», как и любой архитектор. Потому что это идеальная пропорция. Но, ни одной картины с рамкой в «золотом сечении» они не обнаружили у великих мастеров! Ни в одной галерее! Тогда они решили выяснить, почему?
   - И почему?
   - Слушай дальше! Они вычислили, какие длины электромагнитных волн, соответствуют пропорции «золотого сечения», а какие – более вытянутым или более квадратным пропорциям. Потом провели опыты на людях: вызывали у них положительные и отрицательные эмоции, замеряя длины волн, излучаемых мозгом.  И знаешь, что оказалось?
   - Что оказалось?
   - Вытянутые рамки – это негативные эмоции, то есть «минус». Квадратные рамки – положительные эмоции, то есть «плюс»! – Стас взял в руки один из недоделанных подрамников, развернул его горизонтально, и, крепко сжав с боков своими длинными худыми пальцами, выставил вперед. – Выходит, что «золотое сечение» – это эмоциональный НОЛЬ!
   - Значит, гармония бесстрастна, а совершенство скучно? – подытожила Женя, немного приуныв от такого вывода. – Да, я согласна, архитектура должна создавать комфортную среду, тут нужна уравновешенность, безмятежность...
   - Помнишь, мы на третьем курсе проходили, чем отличаются «эстетическое» и «художественное»...
   - Но для чего людям искусство? Со всеми его «плюсами» и «минусами», со всеми страстями?
   - Искусство – это канал для передачи эмоций, – подсказал Игорь. – Вербально, словами, эмоции не передашь – человек услышит, но не прочувствует. Можно ему, например, твердить без конца, что «убивать нехорошо», но в один прекрасный день он выйдет из кинотеатра обалдевший и скажет: «Блин! Убивать-то, действительно, нехорошо, что же вы мне раньше не сказали!». До человека дойдет...
   - А зачем передавать эмоции? Чтобы учить? Или чтобы перекладывать тараканов из своей больной головы на чью-то здоровую? Я позавчера заглядывала в «Историю искусств», там такой мрак... Но, все-таки, красота художникам зачем-то нужна!
   - А зачем, как ты думаешь, в полезную питательную пищу кладут соль и специи? – спросил Игорь и сам себе ответил: – Чтобы она съедобной была, чтобы нос от нее не воротили.
   - Нет, все не так, – с серьезным видом возразил Стас. – Дело не в красоте и не в умных мыслях. Есть еще что-то... В искусстве... Колдовство какое-то. Когда «минус» тянется к «плюсу» и встречаются они в этой точке «ноль». Там не пустота. Совершенство – не пустота! Люди, к примеру, слушают оперные голоса, и от их совершенства впадают в экстаз... Над этой точкой «ноль» есть что-то, какое-то «око бури», через которое видны звезды...
   - Минус к плюсу через «ноль» не ходит, – заметил Игорь, – все мотается по спирали в нашем мире.
   - Выходит, что «ноль» – это некая ось, - подхватила мысль Женя, - а бедный минус обречен вечно крутиться вокруг нее, пытаясь догнать плюс... Ой, что-то мы в такие дебри полезли... А как определить, есть колдовство в картине, допустим, или его там нет? Как вообще отличить высокое искусство от низкого?
   - Очень просто: высокое искусство объемно, его можно бесконечно вертеть и рассматривать со всех сторон, все время находить что-то новое. А низкое искусство – оно плоское, однозначное, и понимают его все одинаково, - ответил ей Игорь.
   - Не просто объемно, а совершенно, как кристалл! – добавил Стас. – Хоть грани и разных форм, и переливаются всеми цветами радуги, но они составляют при этом математически правильную фигуру! С центром в одной точке!
   - Мно-го-гранное... – усмехнулась их подруга.
   - Да, многогранное, как бы банально это ни звучало!
   - Многозначное не может иметь центр в одной точке!
   - Может! – почти хором ответили парни.
   - Ну, а какой «геометрический центр» у твоих «Вакханок», например? – обратилась она к художнику.
   - Разрушение, – коротко ответил он. – Хотя я не считаю их совершенными.
   - Что «разрушение»?
   - Общий смысл такой – «разрушение».
   - Ты же говорил, что однозначности быть не может!
   - Но у произведения может быть слоган, этакий «ключ к разгадке».
   - Как у голливудского фильма?
   - Ну, да...
   - А у какого-нибудь великого романа «центр» определить слабо? У «Войны и мира», например?
   - «No war, make love», - улыбнулся Стас и показал пальцами «V».
   - А «Мастер и Маргарита»? – не унималась Женя.
   - Я, кстати, думал над этим, – серьезно заметил Игорь.
   - И к какому выводу пришел?
   - «К писательству нас подталкивает Дьявол, а отвечать за написанное придется перед Богом».
   - Как подталкивает?
   - Ну, с помощью всяких, там, выигрышей в лотерею...
   - Выходит, что писательство – от дьявола?
   - Типа того.
   - Ничего себе! До чего мы договорились!
   - Знаешь, почему профессия актера считается греховной?
   - Ну, наверное, потому что они врут и притворяются?
   - Потому что эта профессия душу забирает. Они же как наркоманы делаются, и без сцены потом жить не могут.
   - А художники?
   - Не знаю... – задумчиво произнес Игорь после долгой паузы.
   - Искусство, по-твоему, от дьявола? А как же священные книги? Помнишь, Стас, – она повернулась к бывшему однокурснику, – Света нам говорила, что священные книги любой религии пишутся поэтическим языком! Она нам «Экклезиаста» читала, – это же чистая поэзия!
   - Я же не говорю, что все от дьявола...   

   Разговор зашел в тупик. Дика, сидя у стола на табуретке, все это время разглядывала спорящих, не имея никакого желания вступать в диалог. Игорь показался ей интересным, но слишком самоуверенным. К тому же, он ни разу не глянул в ее сторону за все это время. А вот хозяин подвала, похоже, всеми силами пытается произвести на нее впечатление. Высокий, худой, немного сутулый, с длинными волосами, собранными по старой рокерской привычке сзади в хвост, он внешне сильно проигрывал своему гостю. Игорь был, как всегда, в серых потертых джинсах и синем свитере. Светло-русые, давно не стриженые кудри, доросли у него почти до плеч, но он был чисто выбрит, и вид имел не запущенный, а скорее «богемный». И, кажется, кое-кто здесь был к нему неравнодушен...
   Женя занялась чайником. Стас аккуратно уложил в коробку стеклянное произведение друга и поставил на полку стеллажа. Когда сели пить чай, все казались задумчивыми, но стоило хлебосольной подружке хозяина достать из пакета самодельный торт, - настроение сменилось само собой, и беседа продолжилась...
   Так они просидели и проболтали до позднего вечера. Долго обсуждали, является ли поэзия абстракцией в литературе и является ли абстрактная живопись поэзией в изобразительном искусстве. Ну и о всякой прочей ерунде. Потом Стас и Женя проводили домой Дику, а потом  оформитель довел и Женю до ее подъезда и, передав ей в руки два обтянутых подрамника, которые нес под мышкой, сказал:
   -  Не забудь, выставка – уже в конце ноября!


 Глава VI

   Идя к Свете, Женя набрала полный пакет всяких вкусных гостинцев. Положение больной не улучшалось, ела она совсем мало, и угощения предназначались, в основном, для Александры Леонидовны.
   Конечно, неловко было беспокоить парализованного человека такими просьбами, но Женя все-таки решилась спросить подругу в конце их встречи:
   - Светик, нужна твоя помощь! Помнишь, я тебе рассказывала про Дикиных «Ангелов»? Так вот, Стас обещал, что выставку ей устроит. У него там небольшой зальчик пустовать будет на следующей выставке, так он придумал вывесить наши работы. Ее картины он, правда, еще не видел, – поверил мне на слово, что они хороши. Зато свои показал. Три штуки. И еще две меня попросил нарисовать до конца ноября. А я совсем не знаю, что рисовать.
   - А как я помогу? – удивилась Света.
   - Я хочу, чтобы ты меня опять «сводила к мастеру».
   - Ой, ты думаешь, получится? Столько лет прошло, да и я уже...
   - Получится, получится! Только мне теперь надо не к архитектору, а к художнику!
   - Это уж ты сама выбирай... Сядь поближе, дай руку. Расслабься, закрой глаза... – бывшая однокурсница начала медленно считать, как в старые добрые времена, когда они в студенчестве практиковали этот странный метод чтобы обрести творческое вдохновение, – один, два, три... Ты видишь комнату?
   - Да, смутно...
   - Это мастерская. На стенах видишь картины?
   - Да, но они завешаны какими-то тряпками.
   - Ничего страшного. Он ведет тебя в свой самый лучший зал... Это настоящий художник, очень успешный! Смотри внимательно, сейчас он покажет тебе свой главный шедевр. Он подошел к нему?
   - Да...
   - Он взялся за край тряпки и сейчас сдернет, смотри внимательно! Он дергает! Смотри! Что ты видишь...?
   Женя вдруг вскочила со стула, выйдя из охватившего ее транса. Ее больная подруга не растеряла своих загадочных способностей, они даже стали еще сильнее, просто, увиденное слегка шокировало Светину пациентку.
   - Что там? Что ты увидела? Рассказывай скорей!
   - Это не мое... – как-то испуганно прошептала Женя, стараясь представить себе то, что висело на стене у «мастера». – Это же тема Игоря – «Древнегреческие мифы»...
   - Что там было-то?
   - Икар.
   - Икар?
   - Да. Вверху – часть солнечного диска, и на его фоне, по диагонали, летящая фигура. Крылья такие... как оплавленные. С них капли длинные стекают... Левой рукой он взмахнул – и крыло разлетелось крупными брызгами... Он как будто сейчас рухнет. А лицо к Солнцу обращено... – Женя сразу вспомнила «Вакханок». – Это же та техника, в которой Игорь работает! Наверное, образы, которые человек вытаскивает из своего мозга, могут оказаться чем-то вовсе не оригинальным!
   - Ты видела у кого-то эту картину?
   - Не эту. Но если я такое нарисую, все подумают, что я подражаю... Нет, придется все изобретать самой.
   - Что изобретать?
   - Шедевр какой-нибудь.
   - Разве их изобретают?
   - Я шучу. Кстати, мне Стас показал свои творения. Я даже не подозревала, что он такой романтик - оперу слушает и див рисует! До чего докатился! Я у него на столе итальянско-русский словарь видела...
   - Ужас! – усмехнулась Света. – А кому ты боишься подражать?
   - Помнишь, я тебе про Игоря рассказывала, который все время разные новые техники придумывает? Он нам позавчера такую картину показал... Ну, в смысле, не картину, а стеклянную... стеклянное произведение. Необычная такая штука – как будто вся из брызг и разводов на стекле... Представляешь, он говорит, что станковая живопись умерла уже. А как может умереть целый вид искусства?
   - Направления в искусстве, как и в моде, не вечны. Они возникают как эксперимент, как авангард, потом, если эксперимент удачный, становятся актуальным искусством и завладевают большинством умов. Именно в это время происходит «наращивание массы» произведений, рождаются гении жанра. Вот, как коралл, – пока он живой, он наращивает массу. А потом...  Потом из него можно делать поделки. Когда направление в искусстве теряет актуальность, из него выбирают лучшие «жемчужины», а остальное – на помойку. Из жемчужин получается классика.
   - Какие поделки?
   - Ну, совершенствуется исполнение, если это музыка, или, там, новые постановки появляются, если это опера.
   - Опера-то точно умерла!
   - И рок умер, и джаз... Если кто-нибудь сейчас даже очень хорошую оперу напишет, она все равно никому не нужна будет. Все скажут: «Дайте нам классику!».
   - Мне кажется, что уже все умерло, а люди что-то находят... Какие-то сюжеты, техники. Почему я-то ничего не могу придумать, я же, вроде, творческий человек?
   - Потому и не можешь, что творческий. Вспомни нашу выставку в общаге...
   Когда-то давно, еще на втором курсе, Женя нарисовала просто так, от скуки, белый пароходик на синих волнах и желтое солнышко. Ее соседке Свете очень понравился рисунок, и она подписала внизу: «Женечка, 3 года». Девчонкам стало так весело, что они решили сделать «Выставку совсем детского рисунка», чтобы дать посмеяться и друзьям. Весь вечер, наперегонки, студентки архитектурного факультета трудились над своей задумкой, и, как ни странно, каждая новая работа рождалась легче и легче. Это было чистым баловством, но наспех, лишь для количества создаваемые наброски, получались все интереснее и интереснее. Когда же в комнату пришли соседи по общежитию и однокурсники, чтобы оценить развешенные на стене «шедевры», вдруг случилось нечто такое, что обе подруги до сих пор не смогли забыть.
   «Женя, продай мне эту картинку!», - вдруг серьезно сказала одна из соседок, и показала на листок с подписью «Женечка, 7 лет и 6 мес.». Это была последняя и самая удачная работа «юной художницы»: среди цветущих лотосов плыла лодка, в ней сидела девушка с небольшим веслом в руках. «Мы же не продаем, мы же просто так...» - опешили подруги, но их гостья не унималась: «Я, правда, купить хочу! Мне нравится этот рисунок!». Жене он и самой нравился, и продавать она ничего не собиралась, но упрямая «поклонница» не отставала и, в конце концов, озадаченные авторы раздарили свои импровизированные экспонаты всем желающим.
   - Странно, правда? – сказала Женя. – Такие страсти тогда разгорелись из-за нашей шутки.
   - А я в тот момент подумала, что искусство – это большая игра. Людям нравится, когда с ними играют. Они готовы платить за это деньги. Вот, актеры что делают? Играют! И все остальные тоже.
   - Выходит, я должна предложить человечеству какую-то игру?
   - Конечно! Смотри на это дело проще...
   

Глава VI

   Стоя на деревянных козлах, с банкой краски в руке, Дика прислушивалась к голосам, доносящимся из другого конца коридора. Был уже поздний вечер, и роспись, скорее всего, сегодня ей закончить не удастся. Как страшно тут одной, во Дворце... Страшно упасть с этих козел, страшно идти домой по ночным улицам, где каждый день кого-то убивают... Ах, девяностые годы! Когда-нибудь про вас напишут книги, снимут фильмы, как про какие-нибудь лихие двадцатые..., а может быть, и не напишут – постараются забыть поскорей, как жуткий кошмар...
   В коридоре послышались чьи-то шаги. Дверь в хоровую студию открылась, и Дика с удивлением увидела Уварова.
   - Привет работникам и работницам! – махнул он ей рукой, и подошел поближе, разглядывая снизу ее стройную фигуру. – С тебя бы сейчас статую лепить!
   Она не ответила на комплимент, но почему-то очень обрадовалась его приходу.
   - Я решил тебя подвезти, что-то ты очень долго сегодня...
   - Мне еще немного осталось.
   - Я подожду. Ценными кадрами нельзя рисковать, а то придется потом самому дорисовывать...
   Уваров окинул взглядом стену, отошел подальше и посмотрел еще раз, прищурив глаза.
   - Знаешь что, ты докрашивай пока там наверху, а я пробегусь по акцентам. Как-то тускловато в целом... – начальник скинул куртку, закатал рукава и подошел к столику, где стояли банки с краской. – Есть тут у тебя узкий флейц?
   Полчаса они работали молча. Потом он помог Дике спустится вниз и отодвинул козлы к боковой стене. Оба придирчиво разглядывали результат своих усилий и остались довольны.   
   - У тебя цветовые оттенки хорошо сочетаются! – заметил Уваров.
   - Я секрет знаю.
   - И в чем твой секрет?
   - Я за основу беру один светлый цвет, вон тот, желто-коричневый, и в него добавляю все другие.
   - Да, нас когда-то в институте учили идеально сочетать краски: надо немного первой добавить во вторую, а второй – в первую... 
   Пока Дика мыла кисти и прибиралась на столике, главный архитектор отошел в дальний угол, где стоял зачехленный рояль, приподнял пыльную накидку, открыл крышку, и наиграл «Собачий вальс».
   - Я тоже умею его играть, - улыбнулась она.
   - Одевайся скорей, поздно уже, - ласково поторопил он ее.

   Уже подъезжая к Дикиному дому, Уваров вдруг спросил:
   - А ты, правда, ангелов рисуешь? Мне Женя рассказывала...
   - Раньше рисовала. Сейчас не до этого.
   - Я бы хотел взглянуть...
   Он развернул машину возле двери ее подъезда и затормозил.
   - Я бы хотел сейчас взглянуть...
   Дике вдруг стало жарко. Потом как-то очень холодно. А потом она подумала: «А почему бы и нет?»...
 

   Все выходные Женя провела в творческих поисках. Даже пробовала сама, без Светы, «ходить к мастеру». Но ничего не получалось.
   «Наверное, слишком много я хочу, – думала она, – ведь не требуют от меня супершедевр, надо просто заполнить пустое место на стене. Зачем я так мучаюсь? Совершенство же недостижимо, как Солнце. Вот, люди хотят создать нечто совершенное, как кристалл, начинают обобщать, обобщать... и получают абсолютно правильный плоский квадрат... Они пытаются наполнить его всеми красками мира, но краски смешиваются, и квадрат получается черным. В этом, наверное, трагедия художника...» - рассуждала она, но ей действительно хотелось сделать что-нибудь стоящее, за что не стыдно было бы перед Стасом, к примеру, или перед Игорем...
   
   В понедельник, придя утром на работу, Женя не обнаружила на месте Уварова.
   - А где шеф? – спросила она Нину Михайловну.
   - Его не будет пару дней. Уехал в Новосибирск за люстрой для арт-гостиной.
   - Он уже придумал арт-гостиную? Но, как же он мог уехать, – Женя понизила голос, – мы же сегодня «левую» работу должны заказчику сдавать! Интерьеры казино... Артур в три часа придет за картинками... 
   - Не придет! Пристрелили его в пятницу. Возле подъезда... Уваров сказал, чтобы ты пока отложила эту халтурку.
   - Ничего себе, новости у вас тут! – воскликнула помощница Юрия Васильевича.
   - Ты еще всех новостей не знаешь! – многозначительно намекнула ее старшая коллега.
   - Что еще?
   - Твой обожаемый начальничек в Новосибирск уехал не один!
   - А с кем?
   - С Дусей Синцовой, о которой ты все хлопочешь!
   - И что?
   - Не будь глупой девочкой, тебе ведь уже двадцать девять. Я не стала бы говорить, если бы не была уверена.
    Женю сначала возмутили намеки сослуживицы, но Нина Михайловна была женщиной мудрой и никогда не сплетничала попусту. Скорее всего, ее слова были правдой, но слишком больно было в это поверить.
   - Ну что, не будешь больше называть Альбину «королевой»? – ехидно спросила она Женю.
   - Не буду, - согласилась та. Ей стало грустно. Когда мужчина изменяет женщине, он словно низвергает ее с трона, втаптывает в грязь, и она уже никому не кажется царственной...
   - Можешь пока отдохнуть, - посоветовала Нина Михайловна, - Юрий Васильевич тебе работы никакой не оставил.
   - А арт-гостиную он делает без меня? – с грустью спросила Женя.
   - Не знаю, он мне не докладывал.
   - Ему Дика помогает?
   - Не думаю. Но он, говорят, у нее какие-то картины для оформления арт-гостиной купил. Пять штук. Так что, Дуся у нас теперь богатая... 
   


Глава VII

   «Никогда люди не будут петь высокими голосами. Права была Нина Михайловна, - чистой души у человека быть не может, все это лишь детская наивность и глупость», - рассуждала Женя, идя домой. Она чувствовала себя полной идиоткой, ее хрустальный мир рушился и крошился на мелкие острые кусочки. «Задурили нам в детстве головы сказками, - думала она, - а в реальной жизни все по-скотски».
   - Света, почему все так мерзко? – спрашивала она подругу. – Я чувствую себя прохожим, которого автомобиль обдал грязью с ног до головы, а сам чистым остался.
   - Что случилось, Жень?
   - Она продала своих «Ангелов» Уварову.
   - Ну, и ладно. Хоть деньги будут.
   - Она теперь его любовница!
   - Даже если так, не бери близко к сердцу.
   - Если грязь из-под колес прямо на меня летит, как я могу ее «не брать»?
   - Пусть летит себе дальше, сквозь тебя.
   - Как это?
   - Если ты резиновый мяч пнешь – он долго будет обо все стенки биться, пока не успокоится. А если ты пнешь кучу пуха...
   - Я не куча пуха и не пустое место! Я живой человек и мне противно!
   - Мы все пустое место, Жень. И если мы поймем это, все будет проходить сквозь нас...
   - И плохое и хорошее?
   - Да, как ясный свет сквозь прозрачное стекло.
   - Пожалуйста, не надо этого буддизма, мне от него холодно становится.
   - Ну, хорошо. Только не тащи в свой мир чужую грязь, береги его.
   - Разве мир не один на всех?
   - Не знаю... У меня – свой.

   На обратном пути Женя решила заскочить к Стасу, сказать ему, что выставки не будет. «Как жаль, - думала она, - он ведь тоже хотел участвовать... Глупо все в моем мире, глупо и запутанно: грешница, рисующая ангелов... рокер, слушающий оперу... смертельно больная подруга, к которой мы, здоровые, ходим за утешением...»
   Подвал оказался запертым, от этого ей стало еще грустнее. Она шла по улице и все пыталась представить себе, как будет жить дальше. Сможет ли работать с Уваровым? Как будет смотреть в глаза Дике?   
   Дома она достала визитку Добровкина и положила на стол. Ложась спать, постаралась отключиться и не думать ни о чем, - боялась расплакаться. Еще несколько дней назад мысль уйти от Юрия Васильевича показалась бы ей ужасной нелепостью, но теперь было все иначе.
   
   Евгений Иванович принял новую сотрудницу как родную. Жене сразу показали будущее рабочее место с самым мощным по тем временам компьютером, главный инженер перезнакомил ее со всеми коллегами и не отходил ни на шаг, боясь упустить ценного работника. Оставалось только уладить формальности, и в конце недели Женя отправилась к бывшему начальнику сообщить о своем уходе.
   Она долго искала его по Дворцу, пока ей не сказали, что он в репетиционной комнате собирает люстру для арт-гостиной. Перед дверью она немного замешкалась, но потом собралась с духом и, тихонько постучав, вошла.
   Пустая белая комната была залита ярким солнечным светом. В центре на полу, на листах старого ватмана лежала полусобранная хрустальная люстра. Уваров, Альбина и Дика сидели вокруг и пытались разобраться в сложном узоре подвесок. Несколько сотен сияющих кристаллов, аккуратно разложенных по полу, переливались всеми красками радуги в лучах солнца, отбрасывая на стены замысловатые световые пятна. Женя тихо ахнула и от восторга на какое-то время вдруг забыла, зачем пришла, ей так захотелось присоединиться к этому восхитительному процессу... Что и было сразу предложено:
   - Привет, Жень. Садись, помогать будешь, а то нам до вечера одним не управиться, – Уваров указал рукой на свободное место, – тут сплошные головоломки.
   - Юрий Васильевич, у меня к Вам дело, - решительно сказала она, - я, вообще-то, пришла увольняться...
   Три пары удивленных глаз тут же уставились на нее.
   - Ну-ка, пойдем, поговорим... – шеф вывел Женю в коридор и прикрыл за собой дверь. – Что случилось?
   - Ничего. Просто здесь уже дело к концу идет. Скоро я буду не нужна.
   - Ты с ума сошла! Я уже подписал договор на реконструкцию центральной гостиницы с конференц-залом. И «левой» работы полно... Куда ты собралась?
   - Неважно. Собралась и все, - обиженно буркнула она.
   - Тебе там пообещали больше денег?
   - Да!
   - Я так и думал, что для тебя главное деньги, – упрекнул ее начальник, сразу поняв, что ей все известно о Дике.
   - Да, деньги! – со злостью выпалила Женя, сверкнув глазами. Она развернулась и почти побежала по коридору прочь, боясь, что Уваров начнет уговаривать ее остаться.
   Выбежав на улицу, на холодный осенний воздух, она немного пришла в себя и попыталась собрать мысли в кучу. Правильно ли она делает, уходя отсюда? Как на ее месте поступил бы «нормальный» человек? Должны ли люди так болезненно реагировать на чужой грех? Она вспомнила про Альбину, – вот уж кто должен болезненно реагировать, - но жена шефа была сегодня невозмутима, как и всегда. Неужели не знает? Знает, скорее всего, но сидит рядом с соперницей и спокойно собирает люстру... Впрочем, она же Совершенство! А совершенство бесстрастно, совершенство – это эмоциональный ноль...


Глава VIII

   Стас выслушал печальный Женин рассказ о потере «Ангелов» и о том, что выставка, скорее всего, теперь не состоится, но не отреагировал никак, только пожал плечами. Видимо у него на этот случай существовал запасной план.
   - Я, наверное, всем кажусь глупой, – с грустью продолжала его расстроенная гостья, – наверное, человек должен легче относиться к тому, что подруга спит с женатым начальником. Но я не могу.
   - Я тебя понимаю, Жень, – тихо сказал Стас, – у меня жена последний раз ведь не к маме уходила... Я знаю, что чувствуют люди, которым изменяют.
   - А почему ты ее назад пустил?
   - Я не просто пустил, я ее, чуть ли не за руку, сам домой притащил. Из-за Маши. Я ради дочки все стерплю. И семью никогда не брошу.
   Жене стало неловко. «Люди сильнее страдают, чем я, – думала она, – и как-то живут с этим. Но вот что странно – все знают как это больно, но никого это не останавливает...».
   - У тебя сейчас другой рабочий телефон, ты номер не помнишь? – спросил Стас, меняя тему разговора.
   - Зачем тебе? – удивилась Дика. Бывший однокурсник никогда не звонил ей, тем более на работу.
   - Это не мне, – лукаво подмигнул он, – это Игорь у меня твой телефон все выспрашивает. 
   - Ой, я еще не знаю новый. Давай, я завтра спрошу и тебе на пейджер скину...
   У Жени в один момент все переживания последних дней вылетели из головы. Какое, право же, имеет значение, кто с кем спит, если Игорь попросил ее телефон!

  В среду в институте давали «под зарплату» крупу. Свои пять килограммов Дика оставила в отделе, сначала нужно было унести Свете ее долю.
   Мать подруги открыла ей дверь, какая-то очень усталая и подавленная, с черными кругами вокруг глаз.
   - Что случилось, Александра Леонидовна? – заволновалась Дика. – Свете плохо?
   - Проходи, Дуся, - тихо ответила хозяйка, пропуская гостью в коридор своей маленькой квартирки. – Она спит. Ей вчера хуже стало, а врачи только руками разводят... Посиди со мной, пожалуйста, хоть немножко, а то мне как-то не по себе.
   Дика прошла с ней на кухню и села за стол. На стене в кухне висели иконы. Обычные православные иконы, а не тибетские танки. «Интересно, не бывает ли у них споров между собой? – подумала она. – Мать и дочь исповедуют разные религии!».
   «Светочка говорит, что ее вера не религия вовсе, – всегда повторяла Александра Леонидовна, – она говорит, что буддизм это философия такая. А я не возражаю. Пусть верит хоть во что, лишь бы жила».
   Светина мать не была слишком набожной женщиной, но нищета и болезнь дочери не оставили ей почвы под ногами, теперь она готова была верить во что угодно, лишь бы не впасть в отчаяние.
   - Знаешь, как у меня Светочка сделала первые шаги в десять месяцев? – рассказывала Александра Леонидовна Дике. – Она тогда ходила, только держась за что-нибудь. А однажды схватилась, не глядя, за детскую книжку, которая лежала на табуретке, и вдруг пошла сама, неся ее в руке. Ей казалось, что она держится за эти сказки... Мне и сейчас кажется, что она только за книжки свои и держится...
   - Мы все держимся за сказки, книжки... сериалы... – вздохнула гостья. – Иначе и шагу сделать не сможем... А у меня Ромка только в год ходить начал, зато ползал так быстро, что ползунки до дыр протирал.
   - В садик-то, когда отдашь?
   - Не знаю. Там платить надо, и не талонами, а живыми деньгами. Где я их возьму? В пятницу ездила в поселок – увезла туда все, что удалось заработать. Спасибо бывшему начальнику...
   - А воров-то так и не нашли, которые твою квартиру обокрали?
   - Кто их будет искать? У нас, вон, на первом этаже недавно магазин ограбили, прямо среди бела дня. Куча свидетелей – и ничего... Никто теперь никого не ищет.
    Александра Леонидовна поставила чайник и принялась рассыпать принесенную крупу по банкам.
   - Я пойду, наверное, - сказала, вставая из-за стола, Дика. Ей совсем не хотелось встречаться со Светой и что-то ей объяснять.

   В пятницу Женя отнесла заявление Уварову и получила расчет. Главный архитектор уже не уговаривал ее вернуться, спокойно подписал все бумаги, отдал деньги и пожелал успешной работы на новом месте.
   - Юрий Васильевич, - немного смущаясь, спросила Женя, не в силах побороть любопытство, - а можно мне, напоследок, на арт-гостиную взглянуть? Я же только люстру видела...
   - Держи! – шеф вытащил из кармана связку ключей и кинул своей уже бывшей сотруднице. – Там все работы закончены.

   Отперев массивную дверь, Женя вошла в гостиную. Конечно же, она ожидала увидеть роскошный интерьер и ничуть не обманулась в своих ожиданиях. Начальнику все-таки удалось сотворить нечто особенное, как он и хотел. Но во всем этом великолепии присутствовало еще что-то, что она уловила сразу же, на каком-то очень тонком уровне, на какой-то особой частоте, на которой звучала сейчас ее душа и входила в резонанс с творением мастера. В роскошном убранстве гостиной явно присутствовал художественный замысел. Это был не просто «дизайн» – это был «арт»: стены помещения были окрашены в темный, почти черный цвет, на окнах – богатые темно-бордовые шторы с едва заметным узором и тяжелыми кистями. Пол, покрытый плитами черного полированного камня, казался лужей нефти, он отражал дорогие диваны, обитые бордово-красной кожей, стоящие вокруг комнаты у стен. В простенках между окнами и над диванами, в эффектных рамах, величественно красовались Дикины «Ангелы», своими задумчивыми лицами словно призывая всех обратить взор к центру комнаты. А в центре, на белоснежном круглом подиуме, занимавшем большую часть комнаты, как раз и находилась зона арт-гостиной.
   Подиум с мягкой ковровой поверхностью был слегка приподнят и, казалось, парил над черным полом. Восемь белых ионических колонн из полимерного материала окружали его, поддерживая круглый карниз, богато украшенный легкой синтетической лепниной. Внутри карниза, на блестящем круге натяжного потолка с мраморной фактурой, красовалась та самая хрустальная люстра, которая совсем недавно заставила Женю замереть от восторга. Часть противоположной стены тоже была белой, она соединялась с кругами на полу и на потолке, и была щедро украшена зеркалами, искусственной лепниной и бледной позолотой. И роскошные импортные кресла, расставленные по кругу, и низкий широкий стол в центре, – все было белым, и только позолота на отделке придавала композиции легкий цветовой акцент.
    Женя не удержалась и включила люстру. Гостиная вспыхнула праздничным сиянием хрустальных подвесок и бликами зеркальных отражений. У восторженной посетительницы перехватило дух от такого зрелища и ей вдруг страстно захотелось войти в этот круг света. Она разулась, осторожно, на цыпочках, шагнула на мягкий подиум и встала под лучи светильника...
   «Не надо быть экспертом, чтобы понять, какая идея двигала мастером, – думала его бывшая помощница, – конечно же, это тема Рая и Ада: темный мир страстей вокруг, а посередине – остров чистоты и покоя...  Но откуда у него эти мысли? Что навеяло? Оттолкнулся ли он от Дикиных картин, или от собственных грехов? Мучается ли сознанием вины? Ох, вряд ли... 
Людям нравится крутиться в водовороте страстей... Мы все в этой спирали словно в центрифуге –  какая-то центробежная сила не дает нам приблизиться к Оку бури. Или мы не верим, что там тоже возможно блаженство? Или мы думаем, что оно только там, где страсти?»...
   
   Дверь отворилась, и в комнату вошел Уваров.
   - Ну, что скажешь? – с порога спросил он.
   - Гениально! – вырвалась у Жени ее любимая фраза.
   - Правда? Спасибо... А то все придираются, придираются... – как-то обиженно сказал он, – говорят: «Смесь эклектики с неоэклектикой».
   - Это сейчас модно, – улыбнулась она. – Называется «фьюжн». И не слушайте никого, они же ни черта не понимают!!
   Вот уж чего не ожидала Женя, так это того, что ей придется утешать шефа. Но никому она, даже сейчас, не дала бы его в обиду. Грешник он или нет – не ей судить, для нее он всегда будет Мастер.
   - Спасибо, Жень... Жалко, что ты уходишь...
   - Я всего лишь исполнитель, – пожала плечами она, – исполнителей много...


Глава IX

   Игорь и Женя сидели в новом, почти безлюдном, кафе на центральном проспекте за столиком у окна.
   - Вот уже и конец ноября, – заметила Женя, – через неделю выставка, а я так и не смогла помочь Стасу. Не вышел из меня художник...
   - Надо было отталкиваться от техники, – сказал Игорь, – я всегда так делаю.
   - Сначала изобретаешь новую технику?
   - Да, – кивнул он, – идеи потом приходят сами. В каждом виде искусства есть Техника исполнения и Композиция, тактика и стратегия. Ты, видимо, идешь от композиции и стараешься сочинить картину, придать ей какой-то смысл, а смысл не главное.
   - А что главное?
   - Душа, эмоция.
   - Хорошо музыкантам, – вздохнула девушка, – один сочиняет, другой исполняет. А скульптор должен сам ваять, живописец сам писать... техникой владеть... Но как от нее отталкиваться? Сначала же надо все придумать.
   - Из тех, кто много придумывает, получаются писатели, – улыбнулся он. – Может быть, тебе романы писать?
   - Ну, не издевайся!
   - Я не издеваюсь. Если человек тренирует руку – из него выйдет художник, а если он тренирует только голову – то из него выйдет писатель. Логично?
   - То есть, размышлять должны одни писатели? – обиделась она.
   - Ну, прости, – виновато сказал он. – Хочешь пирожное?
   - Нет.
   - Все у тебя получится, просто больше практики нужно.
   - Я не хочу заниматься искусством, – вдруг решительно заявила Женя. – Помнишь, ты говорил, что все это от дьявола. Искусство от дьявола. Так оно, наверное, и есть. Я лучше буду своим делом заниматься, архитектурой, по крайней мере, от этого душа не разорвется. А шедевры пусть грешники творят, если им души и нервов не жалко!
   - Грешники?
   - Мне одна мысль недавно в голову пришла, я даже испугалась...
   - Какая мысль?
   - Человек с чистой душой, наверное, бесплоден... Он не может творить искусство...
   - Успокойся, Жень. Безгрешных людей не бы-ва-ет! – засмеялся Игорь. – На этом свете всё грех.
   - Правда?
   - Конечно!
   - Значит, я тоже могу что-то попробовать создать? – обрадовалась она.
   - Можешь. И обязательно создашь. Если не боишься.
   - Чего?
   - Что твои грехи вылезут на полотно. Они это часто делают сами, независимо от нас.
   - Я не стану своих «тараканов» на людей перекидывать. Ты же сам говорил, что перед Богом потом за это отвечать.
   Игорь улыбнулся.
   - Ты придешь на мою выставку? – спросил он, беря ее за руку.
   - Конечно, приду, – улыбнулась она. – А когда?
   - В следующем тысячелетии, в феврале.
   - Ой, с ума сойти! Уже миллениум скоро... Я в детстве думала: «В двухтысячном году мне тридцать лет исполнится, неужели я когда-нибудь такая старая стану?».
   - Ну, мне в прошлом году тридцать стукнуло, и ничего, живой пока.
   - Ты мужчина, тебе не страшно.
   - И ты не бойся. Не надо ничего бояться...

   Весь следующий день Женя вспоминала о свидании с Игорем.
   На новом месте у нее была интересная работа – проект развлекательного центра, она уверенно начала набрасывать эскизы, намурлыкивая себе под нос какую-то красивую мелодию, и ей уже совсем не хотелось философствовать. «Все-таки, нет ничего лучше моей профессии, – думала архитектор первой категории, с удовольствием предаваясь нехитрым радостям чистой эстетики, – она не требует никаких страстей»...

   Стас в своем подвале в четверг вечером собирал рамы и в гости никого не ждал, поэтому очень удивился, услышав легкий стук в дверь. Он открыл и, совершенно потрясенный, впустил в мастерскую Дику, озябшую, припорошенную снегом.
   - Здравствуйте, – тихо сказала она. – Извините, что без предупреждения... Я хотела спросить о выставке.
   - Проходите, проходите, – заволновался он, – раздевайтесь, садитесь. Я сейчас чайник поставлю... Вы мой гость, и, к тому же, замерзли...
   Хозяин подвала включил чайник, взял у гостьи пальто и придвинул табуретку.
   - Тепло у Вас, – заметила Дика, все же кутаясь в шарф.
   - У меня только нет ничего кроме заварки, – виновато развел руками он, оглядев стол.
   - Спасибо, не беспокойтесь, – быстро заговорила Дика, – я только зашла сказать... Я хочу, чтобы выставка состоялась, чтобы Вы с Женей смогли участвовать... Я не хотела никого подвести, но так получилось, что у меня выпросили те работы... Я написала новые. Правда, всего три...
   - Вы написали новые картины? – обрадовался Стас. – Ангелов?
   - Да. Только эти другие совсем. Но они лучше тех...
   - Это очень кстати, – заметил он. – Тем более что Женя не стала ничего делать, она действительно думала, что выставки не будет.
   - Она подвела Вас? Из-за меня?
   - Не переживайте, на этот случай у меня был запасной план. Я ведь тоже брался за кисть...
   - И теперь картин хватит, чтобы заполнить зал?
   - Пять моих и три Ваших... Я думаю, хватит.
   - Значит, выставка состоится?
   - Конечно, – кивнул он.
   - «Современные романтические образы»?
   - «Романтические образы в современной живописи».
   - А я еще не видела ни одной Вашей картины, - улыбнулась Дика.
   - Ой, нет, – вдруг покраснел Стас, – потом, на выставке увидите...
   Его гостья уже догадалась, какой романтический образ она увидит на новых его работах, но виду не подала. Это не имело для нее значения. Главное было то, что выставка теперь все же состоится!

Конец