Гол в ворота Вселенной

   
Как-то вспомнилось к знаменательной дате. Подумать только, со дня запуска первого спутника целых полвека прошло! А всё было как будто вчера...

К тому дню я уже целый месяц проучился в шестом классе, и проучился не очень слабо. Сколько пятёрок я получил, начиная с первого сентября, точно не скажу, а четвёрку одну и тройку тоже одну. Понятно, что пятёрок не помню: их я наловчился получать в произвольном количестве примерно класса с третьего, потому что моя мама (учительница начальных классов) считала отличничество нормой жизни и штатной ситуацией, чего и мне желала изо всех своих педагогических сил. Я же, слывя в маминых учительских кругах показательным сыном, старался воплощать её установки в жизнь, хотя и с некоторым отвращением. В конце концов, моё отвращение привыкло, стало тише и реже напоминать о себе, и время от времени получать пятёрки мне как-то даже понравилось. Вероятно, потому, что в пору моего отрочества было вообще модно хорошо учиться. В отличие от настоящего времени.

Любая моя четвёрка вызывала у мамы прохладное равнодушие и, соответственно, игнорировалась, как если бы я не получил совсем ничего.

Зато тройка – эх, тройка!... – то был Апокалипсис всея семьи. Тогда в воспитательную работу поневоле были втянуты и оба моих младших брата, и отчим, и бабушка, и уже неважно передвигающий ноги, репрессированный некогда дед. То есть косвенно, рикошетом от меня, заочно, понемножку доставалось и другим членам нашей довольно обширной семьи, не имеющим к полученной мною тройке никакого отношения.

В Новых Горках, где жила тогда наша семья, была только начальная школа; там мама и работала. Я же обучался уже второй год в школе другого посёлка – Загорянской первой средней.

Тем ясным холодным утром, в субботу пятого октября шёл я в школу без всякого энтузиазма, опасаясь какой-нибудь проблемной отметки. Потому что несколько дней перед этим я занятий не посещал (и, соответственно, пропустил пару-тройку новых тем) из-за ангины. Надежда была лишь на то, что по той же самой причине меня с места не спросят и к доске не вызовут.

Той, полувековой давности, дороги из Горок в Загорянку больше в природе не существует. Она осталась только в памяти тех, кто по ней в своё время хаживал. Стало быть, и в моей памяти тоже. Скажу даже так: сколько во всём мире было и есть дорог в школу, – эта одна из самых красивых, в чём я и поныне свято убеждён. Честное пионерское.

Основным и самым интересным участком пути был, без сомнения, длиннющий мост через заболоченную клязьминскую пойму. Собственно, и не мост даже, а узкий дощатый настил без перил, возвышающийся метра на полтора над бесчисленными бочагами и кочками. Простирался он метров на триста. Если, пройдя по нему до середины болота, ты посмотрел бы налево, то вдоль восточного горизонта увидел бы окраину Щёлкова на Гребенской горе. А ближе, километрах в полутора, – вознесённый над крутым травяным откосом Образцовский храм Рождества Пресвятой Богородицы, весь в золотых крестах и с тающими в небе куполами, обрамлённый густой зеленью дубовых и липовых крон. Справа, далеко на западе – та же зелень и то же золото с небесной голубизной Болшевского храма Космы и Дамиана.

У берега Клязьмы настил кончался, уступая место собственно мосту через живое и чистое русло. А под мостом неправдоподобно длинные ленты водорослей, сплетаясь и расплетаясь, вальяжно-лениво колыхались в тёмной воде. Много лет спустя я увидел точно такой же зелёный подводный серпантин у Тарковского в первых кадрах пролога его фильма «Солярис». Ностальгически защемило…

На другом (южном) берегу – обрывистый Васильевский взгорок с идущей по нему вкось и вверх песчаной тропкой. С подножия, почти от берега, тропку подпирал буйными зарослями черёмуховый кустарник (не деревца, а именно кустарник, и что-то больше нигде в округе подобного кустарника я не видал).

Если тебе довелось наблюдать такую природную картину сотни раз во всём её погодном и сезонном разнообразии, то ты поймёшь, что я имею в виду, говоря о красоте…

…И, уже поднявшись на взгорок, идёшь по проулку, сворачиваешь вправо, а тут метров через четыреста вот и она – Загорянская школа.

Знаменитая школа. Если не на весь Советский Союз, то уж на РСФСР – точно. В Липецке и Вологде, в Ставрополе и Тюмени педагоги между собой и называли её особо: «школа Милова», по имени её тогдашнего директора.

О, Пётр Степанович Милов! Фронтовик Великой Отечественной, в одном из её кровопролитных боёв потерявший ногу и уволенный с войны вчистую. Учитель милостию Божьей, преподававший нам математику, физику и астрономию. Помню, в 2002 году, на праздновании 60-летия школы, он вошёл в актовый зал, битком набитый выпускниками разных лет, поднялся на трибуну – и долго, очень долго не мог начать своё приветственное слово. Собравшиеся устроили ему десятиминутную громовую овацию. Естественно, стоя.

А было ему тогда девяносто четыре года.

Да, так вот тем субботним октябрьским утром на спортплощадке перед школой было необычно шумно. До начала уроков оставалось минут пять, но к дверям школы никто не спешил, даже учителя. Они тоже были здесь, и каждый пытался сбить свой класс если не в шеренгу, то хотя бы в кучку. Суетилась и наша классная Инна Степановна Жёлтикова. Между прочим, она очень странно расписывалась в дневниках: рядом с отметкой по своему предмету (русский язык и литература) ставила заглавную букву «М» с жирной точкой. Впоследствии я раскрыл эту мини-тайну, но теперь о ней не будем – это совсем другая история, к пятому октября 1957 года никаким боком не относящаяся.

Вот тут из дверей появился Пётр Степанович, и перед школой кое-как установилось некое подобие порядка.

– Здравствуйте, ребята! Здравствуйте, товарищи старшеклассники! – произнёс он своим обычным глуховатым тембром. – Все ли знают, почему мы тут собрались?

Классы загалдели. Кто-то знал, кто-то нет. Я, только что подошедший, тоже не успел пока ничего понять.

– Замечательный день сегодня, – продолжал директор, – очень важная дата. Точнее, вчера. Радио и газеты с утра сообщают, что в нашей стране произведён успешный запуск первого искусственного спутника Земли. Четвёртого октября в половине одиннадцатого ночи по московскому времени. Так что наш спутник кружит в космосе… (он посмотрел на часы, отогнув манжет сорочки) – уже часов десять.

Тут нашего класса главный комик и заводила Сашка Зыбин, воздев по-тельмановски кулак над стриженной «под ноль» головой, истошно завопил «ура!». И – вот те раз – впервые к его выходке мы все отнеслись серьёзно. Не стали ржать по привычке, а подхватили это самое «ура», и вслед за нами закричали другие классы.

– И чем же эта дата так уж важна для нас? – спросил Пётр Степанович, дождавшись, когда вопли утихли. – Кто что думает?

Линейка школьников ощетинилась руками. Пётр Степанович обвёл всех взглядом, не задержав его ни на выпускных классах, ни на начальных. А указал на парнишку из седьмого «А» – звали его, помню, Миша, а фамилию забыл.

– Потому что, – бодро начал Миша, – в космосе эта первая… (тут он запнулся) – ручная вещь!

– Ты хотел сказать «рукотворная»? – поправил Пётр Степанович. – Что ж, по сути верно. Действительно, сколько существует человечество, никогда ещё вокруг планеты Земля не летал предмет, который человек перед этим подержал бы в своих руках. Это настолько важно, что мы с вами сегодня ещё не до конца сознаём всё значение того, что произошло вчера. Более того, я уверен: мы сумеем оценить это не завтра и не послезавтра, а только с годами. Думаю, не так уж долго ждать, когда в космос полетит человек. Вот тогда и осознаем…

– А это когда? – снова подал голос посерьёзневший Сашка Зыбин.

– Человек-то в космос? – Пётр Степанович замялся. – Ну, думаю… три, от силы четыре года подождать придётся.

(Замечу в скобках постфактум: до какой же всё-таки степени Милов оказался прав! Ну просто мистика какая-то… Ведь Юрий Гагарин – это же апрель 1961-го, то есть именно и конкретно через три с половиной года! Неужто Пётр Степанович особым внечувственным образом провидел всё наперёд?)

– А вот ещё вопрос задам, – прищурился директор. – Допустим, ракета выкинула бы в космос… ну, обыкновенный камень. Круглый такой же, весом те же пять пудов…

Ученическое сборище издало какой-то не очень весёлый коллективный звук.

– Что загудели? – взмахнул рукой Пётр Степанович. – Разница-то невелика. Смею утверждать: да, не-ве-ли-ка! Объясняю, почему. Закинуть за пределы атмосферы что пипикающий шарик, что молчащий булыжник – примерно одно и то же. По одной простой причине: энергозатраты одинаковые! Поэтому великий исторический смысл нашего спутника не только и даже не столько в том, что он издаёт какие-то там сигналы. А прежде всего в том, что впервые за весь период существования человечества материальное тело, подброшенное вверх, обратно на Землю – что?.. – не упало! Всегда падало, а вчера вот – не упало!..

Директор помолчал. Помолчали и мы.

– Будем считать, что первый урок у нас прошёл, – подвёл он черту. – Второй урок тоже объявляю свободным… для всех, кроме вас, десятый «Б». У вас по расписанию астрономия. Так что идите в класс, готовьтесь к уроку. Я скоро буду.

Только сейчас я заметил в задних рядах Гришку Рябикова из параллельного класса, лучшего футболиста школы. В руках он держал мяч не мяч – нечто белое и круглое, с четырьмя хвостиками-прутьями.

– Вот он, спутник, – очень тихо, шёпотом сказал он. – Сам сделал. Из мяча.

Рябиков вообще не мог говорить в полный голос. Ходили слухи, что лет пять назад, когда ему делали какую-то сложную операцию на гортани, хирург нечаянно задел его голосовые связки скальпелем, и с тех пор Григорий разговаривал только шёпотом. Но в футбол играл божественно! За это даже старшие звали его уважительно – «Ляксеич».

– О-па! В футбол сыгранём! – подскочил наш Толян Панфилов, тоже футболист не слабый, обладатель удара типа «из пушки на Луну». Спутник не трогать, я к Альберту за мячом. Ляксеич, собирай команду! Лиса, вставай в ворота!

(Для справки: «Альберт» – это наш учитель физкультуры Альберт Александрович Афонягин, «Лиса» – это я. В описываемый период был, говорят, вполне приличным голкипером.)

Команде Рябикова мы проиграли со счётом 3:1. Счёт удалось размочить всего за полминуты до звонка на третий урок, и сделал это, как нетрудно догадаться, Толян. Он так смачно всадил мяч под перекладину, что один из болельщиков, Юра Сионский, наш непревзойдённый шахматист и математик, заорал: «Спутнику посвящается!»

Между прочим, Сионский был единственным из нашего класса, кто ещё летом купил и прочитал только что появившийся в книжных магазинах роман Ивана Ефремова «Туманность Андромеды» и теперь давал его почитать всем по очереди.

А в это время в восьмом классе нашей школы учился Саша Александров из Образцова, который ещё не знал, что станет космонавтом.

А несколько раньше в нашей школе учился Валера Рюмин, который тоже не знал, что станет космонавтом.

Да и школа наша поселковая понятия не имела, что когда-нибудь её назовут единственной в мире школой, выпустившей из своих стен целых двух учеников, которые стали  космонавтами.

А вот я третьим что-то не стал. Не то чтобы кишка тонка или руки коротки.

Просто в коленках слаб.

© Александр Лисицын, 2007 год