Повесть. Визит вежливости

ПОВЕСТЬ. ВИЗИТ ВЕЖЛИВОСТИ.

Метясь душой, ищи покоя!
Уютный уголок открыв,
Вдруг, встретишь счастие земное,
О треволнениях забыв.

И успокоясь, созерцая,
Просторы рек, полей, лесов
Блаженство, негу ощущая,
Познаешь отдых от трудов.

1.

   Чиновник шестого класса, коллежский советник Михаил Романович Козырев подвизался на поприще ведомства путей сообщений более двадцати лет и наконец, вознамерился выйти в отставку. Внешне он сохранил черты былой подтянутости и живости. Не обременён был возрастным выпуклым животиком, спину держал прямо, соблюдая осанку, поддерживая выправку, благодаря чему мундир на нём сидел ладно и выглядел Михаил Романович моложаво, для своих сорока трёх лет. Его голову, с большим крутым лбом не покинули с годами густые жёсткие волосы, плавно переходящие в бакенбарды, встречающиеся на скулах с усами и аккуратной бородкой - эспаньолкой. Лицо интеллигентное, под густыми бровями глубоко посажены пытливые глаза. Прямой аристократический нос с чувственными ноздрями и рот, с чётко очерченными, крепко сомкнутыми губами, вот, пожалуй, точный портрет нашего героя. По натуре был он аскетичен, не гуляка и, в общем - то не кутила. Увлекался западно-европейской литературой, писал акварели, которые, впрочем никому не показывал.
   Происхождения был не знатного, но имел достойное образование. Выслужившись, получил орден Станислава первой степени и, в конце службы, удостоился личного дворянства. На сбережения, сделанные за долгую жизнь в трудах и корпении на благо Отчизны, прикупил себе долговое поместье в Тамбовской губернии, именовавшееся Богородским, неподалеку от уездного городка. Поместье то продала вдова полковника, из-за стеснённых финансовых обстоятельств переехав к сестре в столицу, в качестве компаньонки. Этим смог воспользоваться Михаил Романович и выгодно для себя, через посредника, приобрёл недвижимость в живописном местечке, на берегу реки Цны. В переводе с эрзя название реки звучало, как - Цицина, что, по мнению самого героя, гораздо благозвучнее и означает «жердь, по которой вьётся хмель».
   За жизнь свою семьёй господин Козырев так и не обзавёлся, проживая постоянно в частных меблированных квартирах. Говоря откровенно, об отсутствии оной, серьёзно никогда не задумывался, тем паче не сожалел. Теперь же, когда пришла нужда отправляться в приобретённое имение, мысль о семье всё чаще стала навещать голову Михаила Романовича, но, пока ничего определённого.
   Как это принято, устроил он проводы, не поскупившись и пригласив своих сослуживцев и бывших соратников по службе в ресторан «Славянский базар», славящийся блюдами русской кухни, прекрасным обслуживанием и элитными напитками. Подавали в «Славянском базаре» не половые, как в трактирах, а официанты, во фраках и белых перчатках, что прибавляло веса этой встрече.
   Дым висел туманом и гнездился под куполообразной стеклянной крышей, на столе всевозможные закуски: расстегаи, кулебяки с мясом и рыбой, запечённая в тесте оленина и кувшины, наполненные квасом на меду с хреном. Охлаждённая на льду водка, вина, всё, что полагается в таких случаях.
   Компания пришла в ресторан, как говаривали - на завтрак, с двенадцати часов ночи до трёх утра, специально, чтобы получить «Журавлей». Так назывался превосходный коньяк в хрустальном графине, расписанный золотыми журавлями. Стоил он пятьдесят рублей, дороговато конечно, но заказали его гости в подарок, зная о прижимистости Михаила Романовича и то, что он - то уж ни за какие «крендели» не раскошелится на него.
   Уже в конце трапезы, после кофе с ликёрами и шоколада, все прокричали, по традиции:
 - Жу-рав-лей! Жу-рав-лей!
   Коньяк торжественно вынесли и его тут же распили, а пустой графин достался Михаилу Романовичу на память об этой встрече.
   Разговоры во время застолья в основном, конечно, о переезде.
 - Вам, милейший, сразу надо установить свои порядки, а не следовать ранее заведённым вдовицею. Бог знает, что там она понавыдумывала!- советовал один.
 - Это верно, новая метла,- поддержали его.
 - Самое важное, нужно нанести визиты вежливости и перезнакомиться с соседями. Летом ещё ничего, лепота кругом, а вот в иную пору - тоска смертная. Тут соседи и пригодятся. Пулечку расписать, в вист сыграть, по рюмочке пропустить. Да и вообще, обсудить новости, съездить в Тамбов, к примеру в театр, на спектакль. Соседи - это наипервейшее дело, любезнейший Михаил Романович.
 - Да, да, правильно,- загомонили все,- выпьем за это! Ну други, сдвинем чарки!
 - А ещё, вот ни кто не упомянул из вас!- заметил пожилой статский,- у соседей ведь есть дочки на выданье! Как упустить такой случай, а вдруг судьба! В поместьях девушки практичные, хозяйки хорошие, да и жёны верные, не как те, что в столице обретаются. Эти музицируют, по-французски лопочут, пироги пекут, капусту квасят, да и детей рожают здоровых на загляденье, мужу не перечат, учти друг - милый такую закономерность.
 - Верно, верно, и уездные балы гляди, посещай! Там тоже можно завести о-о-чень интересные знакомства, особенно ежели жениться не надумаешь!
   Все захохотали, поняв намёк.
   Расходились когда уже светало, пожимая руку Михаилу Романовичу, заверяя его в полном и совершеннейшем уважении, обещались непременно навестить отставника в его пенатах, не-пре-мен-но!

2.

   Отправив личные вещи малой скоростью, в багажном отделении, сам Михаил Романович удобно расположившись в вагоне, двинулся в путь и на следующие сутки прибыл в губернский город Тамбов, поразивший коллежского советника колдобинами, огромной лужей неподалеку от здания вокзала с гордо задравшими головы, плавающими там гусями. Удивление вызвало и стадо коров, которое прогнали по главной улице города.
 - Давненько не выезжал я в провинцию,- подумалось Михаилу Романовичу,- не привычно, однако, видеть такое.
   Наняв экипаж за сносную плату, отправился дальше в путь наш герой, в свои законные владения, благо до них было не более тридцати вёрст. Предстоящая встреча волновала:
 - Какое оно - Богородское? Буду тешить себя надеждой, что покупка удачная.
   Ожидание не обмануло Михаила Романовича и, проведя в пути несколько томительных часов, вдруг из-за поворота дороги, неожиданно, в лучах отправляющегося на покой солнца, «выплыло» поместье. Проехав резные кованые ворота, экипаж покатил по гравийной дорожке и остановился у парадного входа. Здание производило приятное впечатление, не смотря на некоторую явную обветшалость. Выстроено в стиле классицизма, с размахом и строгостью. Выступающий портал главного входа украшали четыре колонны, увенчанные греческими капителями. По обе стороны от входа разбегались два пандуса. Подробный внешний осмотр здания решил Михаил Романович оставить на завтра, что бы ещё потомиться в предположениях, попредвкушать, как говориться. Теперь же с нетерпением стал подниматься по ступеням, навстречу вышедшим приветствовать его слугам. Это были четверо немолодых уже людей, склонивших головы свои в уважительном поклоне. Управляющий, выступивший вперёд, проводил хозяина внутрь и, дождавшись пока тот удобно усядется в кресле, представился:
 - Семён Ильич Разуваев, управляющий, так сказать, Вашим имением,- с достоинством произнёс он.
   Далее была представлена челядь и показан дом.
   Комнаты в этом полутораэтажном здании расположены анфиладой. В высоком подвале находились различные служебные помещения, там же жили слуги. Раньше их было гораздо больше, теперь всё изменилось.
 - Другие времена, да-с!- с грустью пояснил управляющий.
   Этой ночью Михаилу Романовичу спалось как никогда, сладко и покойно. Тишина окутывала, пеленала спящего, воздух свежестью своей призывал вдыхать себя полной грудью, перина под боками, будто облако, пружинистая и лёгкая. Бельё шелковистостью своей поглаживало утомлённое тело, убаюкивая.
   Утром, ещё не открыв глаз, услышал Михаил Романович волнующие трели птиц, отдалённые, будто сквозь вату шумы пробуждающейся природы, приглушённые голоса хлопочущих уже людей и, потянувшись со сладостным наслаждением, сел в кровати:
 - Вот и перевернул я совсем иную страничку своей жизни,- немного пафосно подумалось Михаилу Романовичу, но к такому умозаключению располагала вся окружающая его обстановка.
   Сунув ноги в мягкие домашние туфли, накинув на ночную рубашку халат, помещик, а теперь именно такой статус был у Михаила Романовича, вышел на крыльцо и огляделся.
   Дом с двух сторон окаймляли густо растущие плодовые деревья и кустарники. За воротами усадьбы расстилался луг, а уж за ним мерцала серебристо-голубой гладью отражённого неба, река:
 - Цицина!- вспомнил Михаил Романович.
   Вернувшись в дом, приведя себя в порядок, как делал всегда, он плотно, не свойственно его прежней жизни, позавтракал и отправился, для дальнейшего ознакомления с усадьбой сопровождаемый Семёном Ильичом, управляющим.
   Поместье располагало двадцатью десятинами угодий, большим плодовым, правда старинным, а потому запущенным, садом и множеством надворных построек. Кузней, скотным двором и двумя конюшнями. В одной содержались ранее лошади для выездов, но осталась всего одна, да коляска в придачу, в другой - тягловый скот, теперь же помещение пустовало. Кроме этого рига, овин, маслобойка, подсобные рубленые избы, амбар, хлебник, клети, но всё это тоже находилось в запустении. Последние лет семь, вдова не следила за хозяйством, распродав весь скот. Землю же, сдала в аренду крепким хозяйственникам, мужикам из сельца.
 - Да, прежде нужно привести в порядок бумаги, обзавестись живностью для скотного двора, приобрести мебель и разобраться с арендой земли.
   В этом хозяину помог управляющий и практически, с неделю просидели они за бумагами. Картина финансового состояния усадьбы понемногу стала проясняться, всё требовало новых вложений и приобретений. Да и сам дом необходимо было подновить.
   Решил Михаил Романович к покупкам приступать осторожно, с умеренностью, без излишней торопливости.
   Теперь уж позволил себе он отдохнуть, оглядеться и насладиться красотой природы. Целыми днями, бродя по окрестностям, сидел частенько на берегу реки, и следил глазами за её течением. Природа так благотворно влияла на него, что распаковав коробки и достав картон и акварель, написал Михаил Романович несколько пейзажных этюдов. При этом душа его пребывала в восторге от увиденного вокруг и о службе, к тому же, о городе, он не тосковал вовсе. Так прошли недели две и не навязчиво, исподволь, стала посещать Михаила Романовича скука. Нет! Он не заскучал в деревенской тиши! Ему как и прежде милы были пейзажи вокруг, но захотелось общений, интересных собеседников, приятных встреч. Тут-то и вспомнил он советы сослуживцев, нанести визиты вежливости соседям:
 - А вдруг! Может, удастся развеять скуку!
   Пригласив Семёна Ильича, стал расспрашивать его о соседях.
 - В пяти верстах,- начал рассказ Семён Ильич,- в непосредственной близости, проживает в усадьбе Протасово, мелкопоместная дворянка, девица Харина Анна Платоновна, лет пятидесяти, с нею несколько приживалок. Очень уж набожна, всё паломницей по святым местам езживает. А зимой её приживалки кудель мнут, да сказки ей сказывают. Человек восемнадцать крестьян при ней, да земли немного, тем и живёт. Посетить её конечно нужно, интересная особа и доброжелательная.
 - Съезжу пожалуй на неделе, познакомлюсь,- решил Михаил Романович.

3.

   Откладывать на долго не стал и в ближайшую субботу, попросив пригласить бывшего кучера опять исправлять свои обязанности на барском дворе, после полудня выехал, удобно расположившись в коляске, в сторону усадьбы помещицы Хариной. Кучер Никита пустил лошадь рысью и, та поскакала по неровной дороге, тряся на ухабах пассажира.
 - Куда торопишься, а, Никита? Сбавь прыть, хочу полюбоваться пейзажем,- выкрикнул Михаил Романович.
 - Чем?- не понял тот, но лошадь попридержал, поехали медленнее.
 - Я уж, стосковалси по конюшне, работать с лошадьми дюже хотца.
 - Будет тебе работа, погоди немного. Постепенно докупим скота, рысаков. Много не будет, но для выездов парой обзаведёмся, уж поверь мне,- доверительно поделился он с конюхом своими планами.
 - И то дело, а больше и не надоть,- дёрнув вожжи подгоняя лошадь, удовлетворённо проговорил Никита.
   Дальше ехали молча, думая каждый о своём.
   Михаил Романович наслаждался созерцанием полей с зеленеющей ещё в своей нежной молодой свежести колосками ржи. Буйством луговых цветов: лилового иван-чая, ромашек, колокольчиков и васильков, перемежающихся полевой гвоздичкой, будто вспыхивающей мелкими огоньками, такими необычайно яркими соцветиями. Над всей этой отрадой для души порхали и дивно щебетали жаворонки. Марево полуденного летнего дня умиротворяло, навевало леность и приятную разнеженность.
   Дорога петляла по буеракам, то опускаясь в ложбинку, то поднимаясь на косогор, открывая перспективу низменности, до горизонта, до синеющего вдали хвойного леса. По низине этой, извивающейся змейкой-медянкой, прячась местами за куртинами тальника, неспешно текла - юлила Цна.
   Михаил Романович поднял голову, обратив лицо своё вверх и увидел, как величаво и неспешно парят, расправя большие и мощные крылья коршуны, высматривают добычу. Сначала высоко-высоко, лениво сотворяют виражи свои, всем видом показывая, им нет дела до того, что происходит на земле. Затем опускаются ниже, всматриваясь, и наконец круги становятся меньше, целенаправленнее, видимо добыча есть и она под прицелом зорких глаз. Вдруг, крылья сложены и, птица камнем падает в низ. Однако у самой земли, расправив их, взмывает ввысь, но не одна, а с добычею в когтистых лапах.
   Не дыша, следил Михаил Романович за полётом, охотой коршунов, поражаясь сноровистости и величию этих степных птиц.


4

 - О-о-н оно, Протасово, за бугорком,- вернул его неожиданно в реальность Никита, приподнявшись на облучке и показывая кнутом вперёд, по ходу дороги. Они подъезжали к деревянному господскому дому с мансардой и восемью окнами, глядящими с фасада на дорогу, обрамлёнными резными наличниками, будто молодки в расписных платочках. Издалека было видно, как на крыльцо выскочила по виду старушка, вся в чёрном. Приложив руку козырьком ко лбу, всмотрелась пристально и, всплеснув руками как курица крыльями, захлопав ими по бокам своим, ринулась обратно в дом. Приезд гостя был замечен.
   Сойдя с коляски Михаил Романович был встречен женщиной, по видимому домоправительницею, стоящей на верхней ступеньке лестницы и откровенно рассматривающей гостя. Михаил Романович стушевался вначале, потом всё же представился:
 - Отставной коллежский советник, ныне ваш сосед помещик Козырев Михаил Романович, приехал для знакомства с Анной Платоновной.
   Глаза женщины потеплели:
 - Приятно, милости просим, проходите в дом!
   Пройдя сквозь внутренние двери, укутанные драпировкой, попал Михаил Романович по виду в столовую или гостиную, или то и другое вместе. Посередине небольшой залы стоял крепкий, массивный обеденный стол, покрытый вязаной белой скатертью, а за ним, на высоком стуле, с большим подголовником восседала сама помещица - Харина Анна Платоновна.
   Это была немолодая особа в тёмном камлотовом платье со множеством оборок и в таком же чепце. Украшений на ней не было, разве, что руки, короткие пальцы которых буквально унизаны перстнями с различными по цвету каменьями. Они довольно нелепо смотрелись на даме, так серо и безвкусно одетой. Поразило Михаила Романовича и лицо женщины, узколобое, с квадратной нижней челюстью, густыми нависшими бровями над маленькими глазками, но главное - нос. Формой своей напоминал картофелину, с большими ноздрями и был необычайно вздёрнут. Красавицей барыню назвать было трудно.
   Она, наклонив слегка на бок голову, оглядев гостя и выслушав его представление, спросила:
 - Родовой дворянин или как?
 - Имею личное дворянство, по заслугам,- отчего-то смущаясь и в душе уже жалея, что приехал для допроса, проговорил гость.
 - Ох, сейчас таких много,- вздохнула с долей сожаления барыня,- присаживайся к столу, батюшка.
   Когда гость присел напротив, Анна Платоновна проговорила, с горделивой ноткой в голосе:
 - Наш род Хариных упоминается в третьей родословной книге. Мы потомственные дворяне, по законному наследованию. Предки при всех царях служили, хаживали с ними в походы, получали увечья и награды конечно тоже. Привилегии свои заслужили.
   И тут же, буквально без перехода:
 - Землицы-то много у тебя?
 - Двадцать десятин,- ответил Михаил Романович.
 - Помнится,- заметила Анна Платоновна,- земли у бывших владельцев Богородского было гораздо больше, крепко они хозяйствовали. Да и я после отмены-то крепостного права лишилась почти половины своих земель,- с грустью добавила,- теперь вот перебиваюсь.
   Вдруг, неожиданно выкрикнула:
 - Агриппина, мать моя, подавай же обед! Барин-то с дороги, притомился, чай!
   Тут заметил только Михаил Романович, что в дверных проёмах столпились, выглядывая из-за портьер, какие-то старухи в чёрных одеяниях. Они с интересом и нескрываемым любопытством прислушивались и приглядывались ко всему происходящему в зале. Гость недовольно поморщился.
   Прибежала Агриппина, подобострастно согнувшись, мяла в руках фартук, заглядывая в глаза хозяйке.
 - Говорю, обед подавай! Да ты бы, мать моя, передник сменила что ли, а то как говорится:- у нашей Хвести и пузо в тесте,- сказала присказкой и принялась смеяться своей же шутке, прикрыв кулачком, унизанным перстнями рот свой, сморщив личико в одну большую морщинку, плечи её тряслись при этом.
   А за дверными проёмами раздалось будто кудахтанье, хрюканье и подвизгиванье. Приживалки веселились, оценив юмор Анны Платоновны.
   Резко прервав свой смех барыня, тем самым как бы приказала замолчать и всем остальным, сделав серьёзное лицо назидательно проговорила:
 - Пост Петровский идёт, батюшка, Михаил Романович, а я посты строго соблюдаю и оскоромиться не желаю, даже ради тебя, батюшка, уж поверь. Грешить не стану, да и водочки не подам к столу, уж не обессудь, милейший.
 - Петровка - голодовка, Спасовка - лакомка,- пословицей пояснила она,- по - понедельникам и средам - сухоедение, один раз в день, после девятого часу. По вторникам и четвергам - два раза, варёная еда, без масла. А вот уж в субботу и воскресенье - послабление, варёная пища с растительным маслом и рыба. Тебе, всё же батюшка, повезло, нынче суббота у нас. Что там, на обед будет, Агриппина?
 - Пареная репа, сазан томлёный в печи, к нему квашеная капуста, приправленная маслом, да печёная в меду тыква,- речитативом заученно оттараторила кухарка.
 - О! Прямо министерский обед!- возликовала Анна Платоновна,- да, повезло тебе, батюшка, Михаил Романович!
 - Почему министерский, в толк не возьму,- про себя подумал гость, а в слух произнёс,- действительно, мне несказанно повезло.
   Пока подавали на стол, Анна Платоновна благодушно поясняла:
 - На Петровку нужно лыко драть на лапти. Пропустишь хоть день - кора подсохнет. У меня все за лыком ходят, дерут и несут к деду Парфёну в сарай, а он уж там плетёт лапти с подмастерьем, на всех плетёт, и развешивает под стрехой. Лапти - красота! Обувка на все времена.
   Подали обед и, за спиной благодетельницы столпилась челядь на молитву.
   Анна Платоновна пропела «Отче наш!» и все, как мыши, шурша подолами, тихо исчезли за портьерами, а господа принялись за еду. После постной трапезы Анна Платоновна завела разговор о путешествиях своих по святым местам, по монастырям и скитам. Повествуя, как она добиралась до острова Валаам, с какими трудностями, да вдруг опять прервав себя, резко выкрикнула:
 - Агашка! Ты где ходишь, недотёпа!- и прибежавшей взлохмаченной конопатой девчонке скомандовала,- чесалку принеси, спина мочи нет саднит!
   Та быстро сбегала за палочкой, на конце которой красовалась как бы детская ручонка, с растопыренными пальцами, и не глядя на гостя, принялась Агашка чесать ею спину барыни. Та постанывала от удовольствия:
 - Ага! Вот-вот! Шибче, шибче в этом месте! Ой, славно!
   Михаил Романович, понял, что пора откланяться. Поднявшись, он поблагодарил Анну Платоновну за добрый приём, пожелав здоровья и душевной благости от путешествий по святым местам.
 - Нешто собрался уезжать?- удивлённо проговорила хозяйка,- а-а! Ну, тогда провожу уж до коляски.
   И тут случалось то, что никак не ожидал увидеть Михаил Романович.
   Барыня сползла, буквально со своего трона и предстала перед гостем карлицею. Ростом она была, чуть выше обеденного стола. Её туловище, до пояса было развито, плечисто и крепко, что и ввело в заблуждение Михаила Романовича, ниже, прикрытые длинной юбкой короткие ноги, по - видимому сильно кривые, так как шла она утиной походкой, переваливаясь с бока на бок.
 - Ну дела!- ошарашено подумал гость, но виду не подал, кажется ни один мускул не дрогнул на лице его.
   Выйдя на крыльцо и стоя там, в окружении приживалок, Анна Платоновна махала платочком вслед удаляющейся коляске, надеясь, видимо в душе, что произвела на соседа приятное впечатление. Впрочем, ей было всё равно, что о ней подумает этот отставной коллежский советник, она-то цену себе знала, будьте спокойны.
   Он же в раздумье сидя в коляске, не ведал, что и подумать об этой встрече:
 - Незаурядно, во всяком случае,- решил Михаил Романович и ещё пришло решение в голову,- буду обедать дома, прежде чем пускаться в путь.

5.

   Некоторое время после, мыслями возвращался Михаил Романович к этому необычному визиту, да забыл в скорости, дела закружили. Прошло с десяток дней и скука, точнее тоска по общению, захлестнула с новой силой. Поделиться впечатлениями от пребывания на новом месте жительства, посоветоваться по хозяйственным вопросам и, многое-многое другое необходимо было уточнить и уяснить для себя Михаилу Романовичу при встрече с соседями.
 - Семён Ильич!- обратился как-то он к управляющему,- Вы однажды упоминали о поместье Ильинка, далеко ли до него, что за господа там проживают?
 - Недалече, вёрст с десяток, может чуть по более будет. Живут там помещики Вяжлины, пара, детей им Бог не дал. Бывает, наезжают к ним родственники, уж очень они гостеприимны. Часто держат путь гости мимо Богородского, путаются в дорогах и просят показать направление. Помнится, что его зовут Анисим Павлович, она Софья Георгиевна, всплыли имена в памяти, так как в гости к нам сюда раньше часто они езживали, дружили с нашими господами.
 - Пора видно мне им визит нанести, познакомиться, как Вы думает, Семён Ильич?- поинтересовался Козырев.
 - Думаю, стоит,- поддержал решение это управляющий.
   В новое путешествие Михаил Романович не кинулся очертя голову, памятуя прошлую свою поездку в Протасово, а прежде написал и испросил дозволения нанести визит вежливости, исключительно для знакомства и налаживания добрососедских отношений. Ответ был получен незамедлительно. Ждали Михаила Романовича с преогромным нетерпением и благожелательностью. Прямо так и написали.
   В день, когда надумал посетить соседей Вяжлиных Михаил Романович, с утра пошёл дождь. Он был тёплый и скорый, чем и славятся летние дожди. Сидя у открытого в сад окна, вдыхая свежесть воздуха, отдающего пылью, слушая гулкие шлепки капель по листьям лопуха и монотонно-мелодичный перезвон каскада мелких горошин воды с карниза окна, находясь в сомнениях, раздумывал Михаил Романович:
 - А стоит ли сегодня ехать, вдруг дорогу развезёт?
   Но как только дождь прекратился, через малое время, стало опять солнечно и, в общем-то сухо. Тут зашёл в кабинет Семён Ильич с вопросом:
 - Так готовить ли коляску к выезду?
   И получив утвердительный ответ, поинтересовался ещё:
 - Вы сегодня вернётесь или ночевать будете в имении Вяжлиных?
   Михаил Романович был удивлён, услышав такой вопрос.
   Управляющий пояснил:
 - Я же говорил, что люди они приветливые, так просто от них не уедешь. Бывшие-то господа, как помню, по нескольку суток живали и приезжали очень довольные встречей.
 - Ну не знаю, не намерен, во всяком случае,- уклончиво ответил Михаил Романович, а сам подумал, что непременно вернётся нынче же.
   Однако подумал он так весьма опрометчиво.
   Поездка до имения в Ильинке показалась приятной и довольно скорой, так как воздух был прохладен и щекотал лицо, солнце порастеряло прыть свою после дождя и коляска резво катилась по довольно ровному, размягчённому водой чернозёму. Колёса понуждали комья земли и колдобины, буквально рассыпаться, разваливаться под ними. Усадьбу в Ильинке увидел Михаил Романович издали. Сначала появилась колокольня, небольшая церквушка под берёзами, затем и сам барский дом деревянный, под зелёной железной крышею. Возле окон буйство и пестрота множества цветов, будто яркий ситчик раскинул купец на показ барышням, призывая:
 - Подходите, дивитесь! Ну что, нравиться?
   У парадного входа в дом, помпезно разместились два облупившихся от времени лежащих льва, крытые бронзовой краской. Балюстрада довольно большого крыльца, тоже поблекла и нуждалась в обновлении.
 - Наверное хозяева озабочены чем-то другим, или просто недосуг,- подумалось Михаилу Романовичу.
   В следующее мгновение он вовсе позабыл о чём думал. К нему на встречу из распахнувшихся дверей, раскинув для объятий руки, быстрой походкой шёл хозяин усадьбы - Анисим Павлович Вяжлин, будто караулил у окна, ожидая приезда гостя. Прежде чем успел что-то сказать для приветствия, Михаил Романович попал в тёплые, крепкие объятия и услышал слова:
 - Как мы рады, какая приятная встреча,- басил Вяжлин, из-за его плеча выглядывая, кивала в подтверждения слов мужа, улыбающаяся Софья Георгиевна. Так, под руки, буквально внесли они оторопевшего от неожиданного приёма гостя в вестибюль.
 - Милости просим, милости просим,- неустанно рассыпались в любезностях господа Вяжлины.
   Вырвавшись из необычайно цепких рук супругов, Михаил Романович, наконец-то разглядел их.
   Анисим Павлович, человек рослый и полноватый, с довольно большим, выступающим вперёд животиком. Белый льняной костюм сидел на нём весьма небрежно, мешковато и был покрыт многочисленными замятинами, заломами и складками. Улыбаясь лоснящимся лицом, он постоянно фыркал и отдувался, полными влажными губами. Смеющиеся глазки его, не без хитринки, что свойственно полным людям, потонув, иногда выныривали из-за пухлых щёк. Пшеничного цвета волосы, были кудрявы и, из-под них ручейками стекал пот, который он энергично вытирал большим носовым платком, украшенным фамильным вензелем.
   Но сколько ласковой доброжелательности было в нём!
   Супруга, Софья Георгиевна, дама довольно корпулентная, дородная, имела пышные формы. Объёмный стан её драпировало лёгкое платье в крупных, ярких цветах, с пышной многослойной юбкой и откровенным декольте, открывавшим белотелую нежную грудь, дышащую отрывисто и возбуждённо. Лицо, необычайно привлекательно не смотря на второй подбородок, поддерживающий голову в горделиво - приподнятой позе. Густые волосы, не тронутые сединой, уложены упругими локонами в причёску.
 - Ах! До чего же мила, настоящая русская красавица!- не без удовольствия подумал гость.
 - Какая радость видеть Вас, любезнейший Михаил Романович! А - то мы уж было заскучали, в нашей глухомани,- буквально пропела, кокетничая и, строя глазки Софья Георгиевна,- ну пойдёмте же скорее в гостиную!
   Гостиная поразила Козырева своею кичливой нарядностью, граничащей с безвкусием, что было не свойственно столичным салонам, в которых приходилось ранее, пару раз буквально, бывать Михаилу Романовичу.
   По стенам, обитым шёлком висели картины в золочёных рамах, сомнительного авторства, виньетки, изображающие амуров и аляповатые акварели. На каминной полке множество фарфоровых безделушек, настолько не связанных между собой единым смыслом, что от них рябило в глазах. Диваны и канапе усыпаны пестрящими подушечками, множество ваз и вазочек с цветами, стоящих на вязаных салфеточках. Глаза Михаила Романовича скользнули по стенам. Вдруг, неожиданно, в окружении не представляющих ценности изобразительных работ, он увидел чудесную копию с картины Франсуа Жерара «Мадам Рекамье» написанную маслом! Восхитительная женщина изображена была полулежащей на оттоманке, в тунике богини. Да, это шедевр! Михаил Романович знал цену истинного искусства!
   Поймав восторженный взгляд гостя, Анисим Павлович не без гордости спросил:
 - Вам верно понравилось это полотно, любезный Михаил Романович?
 - Откуда у Вас оно,- только и смог спросить гость.
 - Да, как-то в дворянском собрании разговорился с одним помещиком, он был в очень стеснённых обстоятельствах, практически разорён. Предложил мне эту картину, запросил непростительно дорого, но я купил всё же, не стал скупиться, украсить гостиную хотелось, да и Софью Георгиевну побаловать. А что, она знакома Вам?
 - Известная дама своего времени, начала девятнадцатого века, много мужских сердец разбила,- пояснил гость.
 - Вот оно как? Не знал! А вы посмотрите, у нас и другие интересные работы есть, акварели, к примеру,- не унимался хозяин.
 - Да, да, очень красиво,- потеряв сразу интерес, закрыл тему Михаил Романович.
   Потом мужчины немного поговорили о ведении хозяйства и Анисим Павлович, признался гостю, что дела обстоят не лучшим образом:
 - Раньше, лет тридцать-сорок назад, имение наше процветало. Родитель мой большие площади земли под посевы отводил, под луга тоже. Скот держали крупнорогатый и мелкий во множестве. А гусей-то сколько водили, не перечесть было, да что там говорить,- с горечью махнул рукой хозяин,- после того, как крестьянам вольную дали, земли уменьшилось, наверное, вдвое. А ныне крестьяне, почитай с Покрова без хлеба сидят и носит их судьбина в поисках лучшей доли по России-матушке. Наши-то вот в Азию подаются, на хлопковые плантации, да на ватные фабрики. Дома ртов меньше остаётся, зимуют кое-как, а к весне те возвращаются, кто на сезонных работах был. Протоптали на погост дорогу, мрут, знаете ли, особенно младенцы. Суют им в рот мякиш жёванный, соски, засиженные мухами, ужас! Грязь и невежество, одним словом. Да вы сами бывали в дворянском собрании, поди слышали об этой проблеме?- осведомился Вяжлин.
 - Нет, милейший Анисим Павлович, я не вхож в это уважаемое общество, выступаю только в роли данника в отношении к потомственному дворянству. Плачу взносы на общеполезные дворянские нужды, но не смею, как личный дворянин, участвовать по законодательному праву. Даже, представьте, не могу кредит получить в Дворянском банке! Да если бы были у меня и дети, то не смогли бы стать дворянскими стипендиатами,- грустно констатировал Михаил Романович.
 - Да, дела!- проникаясь проблемой и сочувствуя в душе гостю, изрёк Анисим Павлович.
   В этот миг, дверь в гостиную распахнулась, на пороге возникла «воздушная», улыбающаяся Софья Георгиевна и разговор продолжился совсем на иную, более приятную тему:
 - Милостивые господа! Прошу к столу!- пропела хозяйка.
   Столовая своим интерьером и убранством приятно поразила гостя. Выдержанная в сливочно-кофейных тонах, с кипенно-белой скатертью, топорщащейся от крахмала, блестя серебром приборов, хрусталём и фарфором посуды, она заставляла уважать себя. И опять множество живых цветов, но здесь они не казались лишними, совсем наоборот, были к месту.
   Широким жестом, Софья Георгиевна пригласила мужчин к столу.
   Два лакея, принялись выносить и расставлять кушанья.
   Памятуя визит к помещице Хариной, Михаил Романович перекусил дома, тем не менее, дразнящие обоняние запахи расставляемых блюд, не смогли оставить его равнодушным.
   Вообще-то желудок свой Михаил Романович обычно не пересыщал. Кушал сдержано, но слыл гурманом. Отрезая маленькими кусочками, он медленно отправлял в рот, тщательно и вдумчиво пережёвывал пищу, от этого быстро наступало ощущение сытости. Любил, правда, побаловать себя рюмочкой анисовой водочки или мятным ликёром, но это после, примерно через час по окончании трапезы.
 - Любезный Михаил Романович, наш повар Поль, специально к Вашему приезду зажарил целиком жирного каплуна, сейчас отведаете!- предвосхитила вынос блюда хозяйка.
 - Поль, вы сказали?- удивился непривычному имени Михаил Романович.
 - Да! - пояснил Анисим Павлович,- у одного генерала жил после Отечественной войны 1812 года пленный француз, отменный повар. Женился на русской и сына от этого брака, Поля, отец обучил премудростям кулинарии. Служил Поль на кухне одного помещика, а я его переманил!- хохотнул удовлетворённо хозяин.
   На столе тем временем появлялись всё новые и новые блюда. Хозяйка предлагала гостю отведать их весьма настойчиво. Конечно, кушанья были необычайно хороши, но не привык Михаил Романович, так много вкушать, в чём и признался откровенно.
 - Нет уж, любезный Вы наш! Придётся всё попробовать!
 - Раньше,- заметил Анисим Павлович,- мы были приверженцами русской кухни, даже слышать не хотели о различных там супах и жюльенах. Только наше! Мужественно отстаивали похлёбки, студни, жареных поросят и другую снедь. Теперь, с приходом Поля, мы с Софьей Георгиевной стали гораздо терпимее к иноземной кухне. Желе, консоме, пудинги, бламанже разные, просто обожаем.
 - Вы отведаете сегодня и парфе на десерт, держитесь, милейший Михаил Романович!- пообещала ему, шутейно погрозив пальчиком, приятные вкусовые впечатления хозяйка.
   Что говорить, к концу обеда плавно перешедшего в ужин, гость заметно раскис. От несвойственного ему переедания, потерял былую стать, непростительно развалившись в кресле. После десерта, пересытившемуся ему, предложили прилечь и о том, чтобы пуститься в обратный путь не могло быть и речи. Еле добредя до определённой хозяйкой спальни, рухнул Михаил Романович на постель, но не уснул, а промучился всю ночь от изжоги, отрыжки и колик в животе. Он даже хотел очистить желудок, но не осмелился беспокоить хозяев, снуя по коридору и издавая неприятные слуху звуки. Утром надломленный, бледный и истерзанный страданиями встал гость с ложа. Ноги его дрожали в коленях, в глазах темнело и выступал обильный пот. Софья Георгиевна осведомилась, что с ним, узнав причину, тут же предложила верное лекарство, для восстановления работы организма - домашнюю ряженку.
 - Нет, нет!- замахал руками гость, но было поздно, ряженку уже принесли и, её пришлось выпить.
   Действительно, после заметно полегчало и в компании Вяжлиных смог Михаил Романович даже совершить прогулку по дорожкам сада, посидеть на скамейке под липами и постоять у воды.
   Нежный звук колокольчика, позвавший к обеду, прозвучал в ушах Михаила Романовича колокольным набатом, от которого испариной покрылось всё тело. Всё же идти к столу пришлось, тем не менее и вкушать обед пришлось, правда изрядно прикидываясь, делая больше вид, что кушается с аппетитом. Был французский луковый суп, пожарские котлетки и многое другое, что конечно съел бы Михаил Романович и отдал должное мастерству повара, но только не теперь! После обеда все пошли на послеобеденный сон, пообещав гостю:
 - Вас, милейший Михаил Романович, ждёт вкуснейший холодный десерт, после сна, замороженная гурьевская каша! Отдохните, подремите чуток. У нас так чудесно спиться! Блаженствуйте на здоровье!
   Решение пришло внезапно:
 - Бежать! Бежать без оглядки!
   Он сделал вид, что внял рекомендациям Софьи Георгиевны и прилёг, а сам притаился тем временем в комнате, давая возможность покрепче уснуть хозяевам.
   Взяв лист бумаги, Михаил Романович размашисто написал:
 - Милейший Анисим Павлович и прелестная Софья Георгиевна! Простите меня ради Бога! Я сбежал, как трус, как мальчишка! Не от плохого приёма или обиды, от изобилия изысканной пищи и эмоций! Желудок мой перенёс не привычный для него удар. Благодарю за тёплое ко мне отношение. Рад буду увидеть Вас у себя. С нижайшим почтением и благодарностью. Козырев.
   Записку оставил Михаил Романович на видном месте и взяв в руки обувь, чтобы не услышали звука шагов, на цыпочках вышел в коридор. Осторожно добравшись до конюшни, он растолкал спящего на сене Никиту и сообщил ему, недоумённо глядящему, о решении незамедлительно покинуть гостеприимную усадьбу. Вскоре по дороге покатила коляска, живо увозившая Михаила Романовича домой.

6.

   Примерно с неделю восстанавливал работу желудка своего Михаил Романович. Кухарка отпаивала его травяными настойками, в пище он соблюдал строжайшую диету и, наконец, всё пришло в норму. Дни потянулись опять довольно однообразно.
   Наступил пик лета. В барском саду поспели вишни, смородина, крыжовник и малина, всё то, чем так богата тамбовская земля. Слуги, работавшие в усадьбе, не справлялись со сбором урожая и Семён Ильич, пригласил в помощь, как всегда делал, женщин из сельца. Они пришли со своими корзинками и туесками и, привязав их на талию шнурками, чтобы обе руки были свободны и, ничего не мешало собирать ягоду. Смех, шутки, а то и частушки слышались из - за кустов. Михаил Романович выйдя в сад, побрёл по тропинке, желая увидеть сбор ягод своими глазами. Раньше, в городской жизни, он был далёк от понимания крестьянского быта. Попросту говоря, не вникал даже как пашут, сеют и убирают урожай. Теперь же, став владельцем усадьбы, он познавал и живо интересовался, открывая для себя, чем живёт простой люд.
   Подойдя ближе к малиннику, услышал треск сучьев, смех и шутки молодёжи. Увидел, как проворно и сноровисто мелькают загорелые руки их, срывая спелую, крупную ягоду.
 - Добрый день! Как вам работается?- спросил Михаил Романович, по сути не зная, что и сказал, увидев устремлённые на него любопытные и смешливые глаза. Женщины прекратили сбор ягод и обступили барина, смеясь и разглядывая его.
 - Сладкая малина? Много съели?- решился пошутить он.
   Вперёд вышла бойкая молодица и все с интересом стали наблюдать за их беседой, видно славилась она острым язычком и от неё ожидали явного веселья:
 - Съели мы довольно много, как не есть чужое! А сладкая или нет, сам, барин попробуй!
   В одно мгновение она подбежала к оторопевшему Михаилу Романовичу, подтянулась, встав на носочки и, поцеловала его, звонко чмокнув прямо в губы.
 - Что, сладко?- после этих её слов, захохотав, все брызнули в рассыпную и, вскоре, голоса слышны были уже на следующей делянке.
   Михаила Романовича будто жаром окатило всего. Он в растерянности от смелости молодой женщины стоял, приходя в себя, недоумевая от этой выходки, а в теле была необычайная лёгкость, какое- то томление и слабость во всех членах. Осторожно провёл языком по губам своим:
 - Действительно сладко, вот же разбитная!- восторгался в душе женщиной Козырев. Потом пришли мысли о своём одиночестве и настроение испортилось. Михаил Романович проследовал в кабинет и плотно прикрыл дверь, нужно было подумать.

7.

   Надо сказать, что затею свою, перезнакомиться с соседями, Михаил Романович не оставлял и написал несколько писем желая испросить разрешение на визит, да всё без толку. В одном случае хозяева были за границею, в другом же - совсем не ответили.
   Как-то вечером, прислонившись спиной к колонне, стоял Михаил Романович на террасе, устремив взор свой вдаль, на закат. Как румяный блинчик в малиновом сиропе, скатывалось медленно солнышко, плывя в малиновом закате, за тёмно-зелёной далью леса. Ассоциации эти навевало ему чутьё художника. За время пребывания в поместье он написал массу этюдов, набросков, и решил замахнуться на большую работу - пейзаж. Причём изобразить мечтал он Цну, с её берегами, поросшими кугой, с её заводями и игрой бликов на волнах, хотел попробовать написать в манере импрессионистов, мазками. По просьбе Михаила Романовича, из Тамбова, привёз управляющий холст и масляные краски. Нужен был только настрой, а вот с ним обстояло дело плохо. Вдохновение не приходило.
   Сзади тихо подошёл Семён Ильич:
 - Не так далеко,- проговорил он, вёрст восемь по направлению к Тамбову, есть имение Башлыковых, небольшое теперь, мелкопоместное. Раньше хозяин разводил рысаков. Конюшни, пастбища, штат прислуги значительный - всё было. Жена у помещика Башлыкова - просто красавица, достойная дама. Да вот как-то случилась беда, положив конец благополучию семьи. Скинул конь барина, когда тот объезжал его, сильно покалечил, и года через три тот помер. Осталась вдова с дочерью. Девушка вне всяких похвал, умница и красавица, в мать. Получила в своё время прекрасное образование, закончила в Тамбове учебное заведении для благородных девиц дворянского происхождения, Александринку, названную так в честь матушки Государыни Александры Фёдоровны. Испрашивали монаршего соизволения так-то назвать. На открытие её сам государь Николай Первый приезжал в Тамбов, одобрил. Честь большая для губернии!
 - Со смертию отца Башлыковы очень скоро обнищали. Вести дела его не умели, их обобрали и растащили практически всё. Теперь престарелая мать живёт в имении, получает какой-то пенсион, а дочь вынуждена в Тамбове работать домашней учительницей в богатой, преуспевающей семье. Но на лето приезжает к матери, да и сейчас она в имении. Я к чему это повествую? Мария Спиридоновна, так зовут дочь и матушка её Таисия Степановна, очень милые и приветливые дамы. Вы бы съездили к ним познакомиться, думаю, останетесь довольны, надеюсь на это,- с каким-то тайным намёком, произнёс управляющий, впрочем Козырев, по видимому не понял, погружённый в свои мысли.
 - Может быть, может быть,- отрешённо произнёс он, будто размышляя о чём-то своём,- не знаю, видно будет.
   Однако, через пару дней, вдруг, неожиданно, всплыли в памяти Михаила Романовича слова управляющего и, он решился всё же съездить к Башлыковым, прежде уточнив направление и другие мелочи.
   Памятуя о том, что в имении Башлыково проживают две дамы, Михаил Романович взял с собой бонбоньерку шоколадных конфет и отправился в путь с визитом вежливости, для знакомства.
 
8.

   Дом показался Михаилу Романовичу страдающим, в своей не востребованности и забытости. Так нелепо на облупившемся здании смотрелась лепнина, фриз антаблемента украшала выцветшая, еле различимая глазами, некогда чудесная, библейская история. Ионические колонны выглядели щерблёными и оббитыми. Потускнели и другие элементы некогда изысканного архитектурного декора. Огромные окна глядели невидяще, на подъезжающего визитёра, холодно и отстранённо.
 - Обнищавший аристократизм,- грустно подумалось Михаилу Романовичу,- как же тоскливо и безысходно, наверное, здесь живётся!
   Дверь ему открыл престарелый лакей и, проводив в гостиную, предложил подождать, обнадёжив, что хозяйка вскоре выйдет к гостю.
 - Подумали, видимо, что я очередной кредитор или ещё кто по налоговому ведомству,- предположил Козырев,- верно переполошились.
   Через некоторое время дверь в другие покои неожиданно тихо приоткрылась и возникнув, остановилась на пороге фигура дамы. По другому и не скажешь, именно дамы! Стать, осанка, горделивый поворот головы, всё указывало на благородство и сословное положение её. В ожидании представления она остановилась, не дойдя нескольких шагов до визитёра, в глазах наметился вопрос.
 - Честь имею представиться!- чётко, слегка волнуясь, произнёс прибывший,- отставной коллежский советник, Козырев Михаил Романович, а ныне ваш сосед, владелец усадьбы Богородское. Приехал совсем не докучать Вам, а с визитом вежливости, желая познакомиться с соседями, так сказать.
   Слова гулко отдались под лепным потолком, от голоса хрусталики на величественной люстре тягуче задребезжали, оставив послезвучие, как нежные отголоски, или удаляющиеся бубенцы ямщицкой тройки. Дивно!
 - Таисия Степановна Башлыкова,- в свой черёд представилась она и, наклонив слегка, в полукивке, голову протянула гостю холодную, узкую кисть руки, с длинными чувственно-музыкальными пальцами, произнесла, заставляя себя улыбнуться одними уголками губ,- милости прошу, всегда рада гостям, присаживайтесь.
   Таисии Степановне было, пожалуй, лет пятьдесят, может чуть больше. Она сохранила стройность и прямоту спины, двигалась нарочито медленно, как бы взвешивая и обдумывая каждый свой шаг.
   Михаил Романович протянул даме коробочку конфет, которые она с благосклонной улыбкою приняла, сказав:
 - Благодарю, Вы джентльмен, приятно. Вскоре вернётся дочь моя, будем пить чай.
   Присев в кресла у окна завели ни к чему не обязывающий разговор о красотах местной природы, о неизбежности прихода холодов, о литературе и губернском театре, в котором Таисия Степановна бывала довольно давно, но о последних премьерах наслышана:
 - В восточной части Семейного сада, в Тамбове, у некоего гражданина Лукьяненко, была арендована территория под летний театр. Там с успехом ставили Островского, да и Шекспира. Труппа актёрская великолепна, приезжали на гастроли и столичные знаменитости. Мы с мужем присутствовали на открытии этого театра, ещё в 1884 году,- грустно вздохнув, промолвила Таисия Степановна,- как быстро несётся время! Я уже довольно давно вдовствую.
   Установилась гнетущая, несколько тягостная пауза.
 - Простите, великодушно, хотелось бы осведомиться, как скоро к нам присоединится дочь Ваша? - осторожно, чтобы разрядить неловкую обстановку, сложившуюся в разговоре, задал вопрос Михаил Романович. За беседою они провели уже около часа.
   Переведя взгляд за стекло окна, Таисия Степановна, видимо тоже уставшая от разговора, произнесла с облегчением в голосе:
 - Да вон уже Машенька возвращается, замечательно! Пойду, распоряжусь в отношении чая. У нас кухарка печёт изумительный пирог с малиной и меренгами, сейчас отведаете, оцените,- привстав с кресла, уже более доброжелательно и радушно произнесла Таисия Степановна.
   Некоторое время Михаил Романович находился один в зале и смог оглядеться и привести в порядок свои мысли.
 - Да, однако, теперь не позавидуешь былому величию,- с грустью констатировал Козырев.
   В это время в комнату вошла усталой походкой дочь Таисии Степановны, на ходу развязывая ленточки на шляпке а ля Памела, украшенной с боку маленьким букетиком полевых цветов и колосками ржи. Девушка была в нежном, усыпанным мелкими цветочками по кремовому полю, лёгком платье, схваченном под грудью бантом. В светлых нитяных перчатках до локтей, с маленьким ридикюлем, на шнурочке. Увидев гостя, она остановилась нерешительно в отдалении, оторопела, не зная, по видимому, что предпринять и как себя вести с незнакомцем. Девушка показалась Михаилу Романовичу необычайно милой, красивой даже. Тонкие, аристократические черты, пухлые губки, но главное - глаза. Пронзительные и очень, кажется, умные, глубокие. В них застыл вопрос:
 - Кто Вы такой?
   Михаил Романович представился и поклонился.
   Девушка, лет двадцати пяти, подошла ближе и сделав книксен, буквально прозвенела нежным голоском:
 - Мария Спиридоновна,- при этом глаза её устремлены были в глаза Михаила Романовича.
   Посмотрев в эти серые, с нежной поволокою глаза Марии Спиридоновны вдруг, ощутимо, явно, почувствовал Козырев, что тонет в них окончательно, без надежды на спасение.
 - Боже! Что это со мной происходит?- теряясь, недоумевал он.
   Душа его, как словно провалилась куда-то в пятки и ноги враз ослабев, сделались будто ватными, в животе образовалась необычайная лёгкость, точно он, воздушный шарик, и сейчас взлетит!
 - Да разве такое может быть с человеком, абсурд!?- не мог взять в толк Михаил Романович. Громко и нервно сглотнув слюну, он ещё больше растерялся.
 - Я ходила гулять, стихи, знаете ли пишу,- и смутившись своим откровением поправилась,- точнее, делаю робкую попытку, пока. Природа у нас величественно-красивая, благословляет просто к поэзии.
 - Совершенно с Вами согласен. Питаю скромную надежду услышать из Ваших уст то, что нашептала Вам природа,- довольно витиевато, сам на себя удивившись, произнёс Козырев.
 - Что Вы,- замахала руками Мария Спиридоновна,- это ежели и случится, то будет довольно не скоро!
   Михаил Романович слушал не спуская глаз с девушки, а она заметно стала волноваться, оглядываться на дверь, не зная чем продолжить беседу. В этот момент и появилась её маменька, Таисия Степановна приглашая:
 - Пойдёмте пить чай с пирогом!
   Возвращаясь уже в сумерках домой, сидя в коляске запрокинув вверх голову и любуясь полуночным небом, с блаженной улыбкой вспоминал Михаил Романович этот необычайно приятный вечер, скрашенный обществом двух прекраснейших женщин, одна из которых взяла в полон сердце его.
 - Как такое могло случиться? Только увидел и сразу потерял покой. Какое милое создание, эта Мария Спиридоновна! И главное - общность наших интересов. Западно-европейская литература, поэзия, созерцание природы, пешие прогулки и рисование, знание произведений искусства. Можно ли было представить, что нанося визиты, встретишь родственную душу, в провинции! Такую цельную натуру! Человека, думающего так же, всего в каких-то десятке вёрст от тебя,- так, размышляя, возвращался домой Михаил Романович, окрылённый этим знакомством.
   А потом начались встречи, свидания наедине. Пару раз ездили Михаил Романович и Мария Спиридоновна в Тамбов, бывали в театре, гуляли по набережной. Много говорили, о разном, но взгляды их, удивительным образом совпадали, противоречий меж ними не было. Наконец, всё проанализировав и взвесив, путаясь в словах, робея и теряясь, Михаил Романович сделал Марии Спиридоновне предложение. Потупив глазки, она ответила согласием. Затем у Таисии Степановны милостиво попросил руки дочери Михаил Романович, та подумав некоторое время, тоже ответила положительно. С этой минуты, счастливей человека на свете не было! Или Михаилу Романовичу так казалось? Во всяком случае, таковым он себя ощущал.

9.

   Пролетело пестротканое лето, один за другим прошли величественно, со звонами колокольными, с броскими яркими пятнами радости Спасы: маковей - медовый, яблочный, хлебный - ореховый. Природа Тамбовщины поменяла наряд свой на свойственный золотой осени - рябиновый, морковный, тыквенный. Вот и Покров подошёл величаво. И именно на Покров, в церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что на высоком берегу, над рекой Цной в то время, когда вся Тамбовщина колобродила и веселилась на ярмарке, без лишнего апломба и суеты, обвенчались Михаил Романович и Мария Спиридоновна. Есть поверье, что на Покров крепкие браки, дружные семьи, на это в душе и уповали новобрачные, хотя и так рассчитывали жить в ладу друг с другом, в любви и верности. Выйдя из храма и остановившись над рекой, Козыревы, залюбовались пейзажем, устремив взгляды свои вдаль, туда, где кажется бескрайне расположились леса, а дальше, дальше только небо.
   Вскоре на семейном совете, втроём, Михаил Романович, Мария Спиридоновна и Таисия Степановна, разумно приняли решение продать Башлыково, пока оно в цене и перебраться жить в Богородское. На деньги же вырученные от продажи усадьбы, привести Богородское в порядок, купить всё для скотного двора, конных выездов и другое необходимое, и попытаться жить и хозяйствовать разумно.

   Пока не легли снега, часто можно было видеть на дорожках парка медленно гуляющую пару, о чём- то с увлечением беседующих. Иногда они сиживали на скамейке, неподалеку от реки. Михаил Романович, а это был именно он, делал на картоне наброски, зарисовки карандашом, а супруга его, Мария Спиридоновна читала вслух стихи Гёте, томик которых держала в руках. Всё мило, с любовью и уважением. Дай-то им Бог!