Радуга надежды

Загнанный в угол крохотный серый мышонок замер под взглядом горящих кошачьих глаз. Опасная игра длилась уже минут пятнадцать. Сначала мышонок пытался спрятаться или удрать, но, отпустив на сотые доли секунды, его вновь настигали мягкая лапа или острые зубы. Кот не был голоден. Ему хотелось играть. А мышонок устал. У него не осталось сил сопротивляться, и острые клыки каждый раз сжимались все плотнее. Обессиленный зверек забился в угол, но горящие глаза безжалостно следили за ним. И мышонок понял, что это конец. Его крохотное тельце задрожало в предсмертной тоске.


Веста проснулась в холодном поту. Ее била мелкая дрожь. Сон развеялся, а страх не исчезал. Девушка плотнее закуталась в одеяло, пытаясь согреться, но безуспешно. Она была бы счастлива, если бы ее страх, ее угроза обрели форму! Пусть это будет не кот, а целый тигр, динозавр, кто угодно! Она готова с ними сразиться. Она расстреляет их из лучемета, она будет биться до последнего, но сражение невозможно. Страх и угроза прятались в ней самой, и она ничего не могла изменить.

За окном постепенно светало. Для Весты наступил двадцать девятый день пребывания на Селене. Надо же было романтику-первооткрывателю Петру Дорохину назвать новую планету именем любимой и далекой жены. Так во Вселенной появилась еще одна Селена. В чем-то Петр оказался прав, ибо месяц на Селене был равен двадцати восьми лунным дням, лишь по счету таких месяцев вышло семнадцать. Впрочем, планетарная математика сейчас мало волновала Весту, потому что из всех сложений и вычитаний ей осталась только цифра «один» – один день жизни, последний день.

Девушка поднялась с постели, накинула халат и направилась в ванную комнату. Включив воду, она безвольно опустила руки и отрешенно уставилась на свое отражение в зеркале. Но она не видела ни огромных карих глаз, обрамленных черными ресницами, ни прямого точеного носика, ни взлохмаченных темных волос. Ее взор устремился в тот день, когда страх впервые вошел в ее жизнь, и смерть из чего-то мифического и отдаленного стала реальностью, ее реальностью.



Тот день, солнечный и ясный, был предпоследним днем ее пребывания на Селене, девятнадцатым по счету. Эксперимент завершен, вещи и диски с записями собраны, написана новая книга о планете радуг, а впереди – встреча с друзьями, возвращение в «Школу жизни». Хотя прежде ей предстоит путешествие к Земле на звездолете «Ладога-5», чей космозонд заберет ее завтра отсюда.

Веста сидела в Центре управления станцией и заполняла дневник наблюдений в ожидании сеанса связи с капитаном «Ладоги». И даже такая мелочь, что в назначенный час сеанс связи не состоялся, не испортила ей настроения. Видимо, «Ладога» еще не вышла на нужную орбиту. Ничего, у нее пока есть время, много времени.

Переговорный экран, занимавший большую часть стены перед панелью управления, матово светился. Наконец, по экрану побежали цветные волны, затем возникло хорошо знакомое Весте лицо. Перед нею сидел капитан «Ладоги» Рей Дэвидс, ее бывший ученик из «Школы жизни». Голубые, вечно лукавые глаза Рея смотрели сейчас строго, а на переносице собрались суровые морщинки. Веста и раньше видела его таким, но лишь в самых сложных ситуациях иллюзиона, а потому невольно напряглась.

– Здравствуй, Рей.
– Привет, Веста. У тебя все в порядке?
– Так точно, Рей. Все отлично.
– Как тебе Селена?
– О, Рей, это настоящий рай!
– Рай, говоришь, – лицо Рея немного смягчилось. – А на Цирцее сейчас ад.
Веста вздрогнула. «Цирцея – крупная планета, внешне очень похожая на Землю, есть воздух, вода, растительность, две исследовательских станции, последняя экспедиция в составе 120 человек», – моментально выдала память.
– Что случилось?
– Пришла в движение литосфера, по всей планете открылись старые вулканы, образовались новые. Атмосфера выгорает. Океан на грани кипения.
– А люди?! Как люди?!
– Двадцать человек уже погибло, остальных надеемся спасти.
– Слава Богу!
– Веста, – девушке показалось, что голос капитана дрогнул. – Мы не можем забрать тебя завтра. Мы ближе всех находились к Цирцее, уже изменен курс.
– Я понимаю, нужно спасать людей. А кто заберет меня?
– Мы, Веста, тоже мы. Селена стоит у нас по курсу. Мы заберем тебя немного с опозданием, но раньше, чем смогут другие.
– Когда?
– Минимум через десять дней, лунных дней, – исправился Рей, и вдруг спохватившись. – У тебя еще есть запас времени?
– Да, – как можно тверже проговорила Веста. – Центр все предусмотрел,– она изобразила улыбку. – У меня есть ровно десять дней.
– Отлично, дружище! Считай,  мы уже летим за тобой. Можно сказать, тебе повезло! Еще десять дней проведешь в раю, когда нас ждет ад. Отдыхай, Веста! Пока!
– Пока, Рей! Удачи!
 Экран погас. Его матовый свет отразился на лице девушки. Перед глазами предстала горящая Цирцея, гибель людей, смерть. И тут страх раскаленной иглой пронзил ее душу. Она солгала! Да, у нее было время, было! Но только девять дней. Десятый ей не прожить. Она солгала Рею, чтобы там, в огне Цирцеи, он не терзался угрызениями совести из-за нее. Что значит ее жизнь в сравнении со ста человеческими жизнями? Один процент. Сто к одному!..


Веста встрепенулась и увидела свое отражение в зеркале. Поежившись, выключила воду, потом, рассердившись на себя, снова включила и умылась. У нее еще есть день жизни, и она обязательно проживет его…



Веста Лэндгрин родилась в 2*** году и с момента рождения ничем особым не выделялась. Как и все земные дети в три года она пошла в школу, где давалась общеобразовательная программа. Обучение велось в основном с помощью компьютера и гипносна, но были и такие предметы, которые вели люди. Мир литературы и языка, мир игры и воображения может открыть человеку только человек, и потому профессия учителя являлась одной из самых почетных. Не каждому можно доверить трепетную душу ребенка. Учителями становились прошедшие жесткий отбор люди с теплыми руками, горячими сердцами и живым умом. Их было немного, наверное, один процент из всех живущих на Земле.

Рядом с Вестой оказался такой учитель, и девочка, не блиставшая в компьютерном классе и проигрывающая в спортзале своим сверстникам, превращалась в маленькую волшебницу на уроках литературы и живого слова. Во время занятий она обретала особую власть над детьми и учителем, была способна увести за собой в мир прекрасных эмоций и чувств, могла очаровать с помощью слов. Поэтому после первого тестирования в семь лет, когда детей разделяли по способностям и талантам для дальнейшей профессиональной подготовки,  Весту направили в специальный педагогический интернат.

В десять лет она начала писать стихотворения, и судьба девочки была решена. Ее ровесники учились управлять роботами, ракетами, космическими кораблями, учились открывать новые планеты, изучать и осваивать их. Веста училась открывать души людей для любви, сострадания, готовить их к принятию красоты жизни во всех ее проявлениях. Она оказалась способной ученицей, и в шестнадцать лет у нее появились свои собственные ученики. Она гордилась этим и трепетала от оказанного ей доверия. В семнадцать Веста сочинила волшебную сказку, после чего ее пригласили работать преподавателем в «Школу жизни». Девушка с восторгом приняла такое приглашение. Еще бы, ведь через «Школу жизни» проходили все капитаны звездолетов, все космические разведчики, все, кто должен уметь руководить людьми и не только ими.

В «Школе» Веста по-прежнему  преподавала литературу и живое слово, заставляя сильных телом и духом людей иногда плакать над судьбою какой-нибудь гусеницы или птахи, иногда хохотать над глупостью красавца-великана. Вселенная многолика, и человек должен быть зрячим. Как знать, может, на одной из вновь открытых планет Великий Разум предстанет в образе букашки, и человек не имеет права эту букашку раздавить.

А еще девушка писала сценарии для экзаменационного иллюзиона, через который также проходили все ученики «Школы». Экзаменуемый помещался в специальный тренажер, где вынужден был действовать так, как в реальной жизни при пожаре, на войне, в мирной природе, в толпе людей. Экзамен предполагал ситуации, из которых человек должен выйти и выйти достойно. Веста слыла мастерицей обнажать скрытые доблести и недостатки учеников в самых незамысловатых на первый взгляд ситуациях. За такое мастерство ее побаивались, ценили и даже любили.

В «Школе» девушка отработала пять лет, пропустила через свою душу ни один десяток людей, пока однажды не поняла, что ее ученики уходили в настоящую жизнь, в ту, которой она их научила, а ей оставался иллюзион. Они уходили в космос, ей оставалась Земля. Они жили, она не жила. Они ступали на неведомые планеты, они сталкивались с опасностью, они что-то создавали, а она каждый день бежала из своего маленького домика в совершенно безопасный сад «Школы», где ее ждали ученики, чтобы последовать за нею в мир Цезаря и Клеопатры, Ромео и Джульетты, Анны Карениной и Скарлет О`Хара. Иногда Веста успокаивала себя тем, что она создает людей, способных создавать, но ей самой так хотелось узнать реальный мир, его сокровенные тайны. Ей хотелось увидеть Землю из иллюминатора звездолета. Ей хотелось встретиться с неведомым, чтобы познать неведомое и саму себя.

Веста принялась атаковать своими заявлениями начальника «Школы» Виктора Карпински и начальника центра подготовки космонавтов Вадима Лазарева. Она просилась в экспедицию, любую, самую безопасную, самую короткую, лишь бы за пределами Земли. И получала отказ за отказом: «Вы нужны здесь», «Нет спецподготовки», «Профнепригодность». Веста отправляла резолюции в мусорную корзину компьютера и снова писала: «Прошу разрешить…». Она уже совсем отчаялась и почти смирилась со своей земной судьбой, когда среди ежедневной электронной почты обнаружила вызов из Управления Внеземными Поселениями…



Словно белый корабль из курчавой зелени леса выступило здание Управления. Веста плавно подвела к нему авиетку и, описав дугу, приземлилась на стоянке, напоминающей хорошо ухоженный газон. Трава даже не примялась, когда авиетка опустилась, расправив воздушную подушку.

Девушка спрыгнула на землю и направилась к величественному зданию. У входа бесстрастный робот-контролер пропустил через детектор ее личную карточку с персональным кодом. Он одобрительно мигнул зеленым огоньком и повел Весту сквозь множество извилистых белых коридоров в кабинет, где уже находились Лазарев и незнакомый высокий мужчина. Незнакомец показался девушке особенно замечательным: античный профиль, ясные голубые глаза, открытый лоб. У него было довольно молодое лицо, но его старили седые волосы и тонкие ниточки морщинок у глаз. Рядом с ним даже статный, смуглый Лазарев абсолютно терялся. Лицо седовласого мужчины никогда не мелькало по телевидению или в виртуальных новостях. Не появлялся он и в «Школе жизни».

Незнакомец рассматривал девушку с высоты своего роста, и Веста почувствовала себя маленькой хрупкой девочкой перед строгим учителем на экзамене. Это ощущение ей не понравилось. Она резким движением взлохматила и без того слегка спутавшуюся курчавую шевелюру, дерзко глянула в глаза незнакомца. Тот улыбнулся.

– Так вот вы какая, Веста Лэндгрин, рвущаяся к звездам, – глаза незнакомца потеплели. – Разрешите представиться. Меня зовут Дени Солинас. Я руководитель проекта «Живая Луна». Надеюсь, Вадима вам представлять не нужно.
Вадим, не раз побывавший в иллюзионе, приветливо кивнул девушке.
– Ну, что ж, проходите, садитесь. В ногах правды нет, – хозяин кабинета указал Весте на большое удобно кресло.

Однако когда гости сели у круглого полированного стола, сам Солинас остался стоять возле гладкой мерцающей панели, занимавшей всю стену. Панель оказалась демонстрационным экраном, на котором появился неизвестный Весте сектор звездного неба. Ее внимание привлекла яркая, в радужных разводах звездочка. Световая указка остановилась именно на ней, и Солинас заговорил.

– Я думаю, Веста, вы слышали о Селене Петра Дорохина, планете, открытой двадцать пять лет назад. Она уникальна и по своему геологическому составу, и по своей флоре, или тому, что мы привычно называем флорой. Петр обнаружил на Селене один удивительный минерал – лучевит, который является ни с чем несравнимым компактным источником энергии. К сожалению, никакие другие ископаемые, известные нам ранее, такими свойствами не обладают.  На Селене есть своеобразный воздух и притяжение. Более подробную информацию Вы получите, если согласитесь принять участие в эксперименте.
– Если я соглашусь? Неужели вы думаете, что я могу отказаться?! – возмутилась Веста.
– Не горячитесь, – осадил на девушку Лазарев. – Здесь не иллюзион. Вам еще нужно пройти предполетную подготовку, сдать экзамен по косморазведке, и неизвестно, допустят ли Вас по состоянию здоровья.
– Вадим, не нужно пугать Весту, – Солинас занял кресло у стола напротив Весты. – И Вы, и я прекрасно понимаем, что нам нужна именно она.
Столь лестные слова вселили в юную сказочницу надежду и веру в себя. Между тем Солинас продолжал.
– Дело в том, Веста, что Селена в последнее время стала преподносить сюрпризы. И нам важно узнать, в чем их причина. Действительно ли это проявление планеты, а не фантазия человека под воздействием селенита?
– Что такое селенит? – Веста ощутила себя полной невеждой. Для нее, жительницы литературного мира, каждое слово Солинаса казалось загадкой.
– Дорогая Незнайка, селенит – это специальный препарат, который вводится в организм человека, чтобы позволить ему жить на Селене, адаптируясь к ее атмосфере и притяжению.
– Что значит «адаптируясь»? – интерес Весты к эксперименту нарастал.
– Это значит, что человек может свободно дышать, передвигаться и постоянно оставаться дееспособным.
– Дышать без скафандра?
– Дышать, пользоваться водой, жить.
– И ваш селенит безопасен для организма? На все сто процентов? – в карих девичьих глазах появился азарт.
– Сто не сто, но девяносто девять мы можем гарантировать, – Солинас поднялся и стал расхаживать по кабинету. – Понимаете, Веста, эксперимент с селенитом является чем-то из ряда вон выходящим в нашей практике. Никогда раньше мы не осваивали планеты так быстро, как Селену. Ни одна планета не была так благосклонна к первопроходцам. Мы изобрели селенит уже во время третьей экспедиции, и у него есть некоторые особенности планеты. Он безопасен только в течение одного месяца, то есть в течение 28 лунных дней. Затем наступает неожиданная и быстротечная реакция отторжения: необратимо меняется состав крови, меняется ритм сердечной деятельности, наступают судороги и паралич. Но если в любой из 28 дней ввести антидот, организм человека безболезненно переносит все изменения и возвращается к земной норме. Такова загадка селенита, его плюс и минус. Поэтому старатели на Селене находятся самое большее двадцать лунных дней. Мы вынуждены часто менять контингент. Неспециалисту может показаться, что такая колония невыгодна, и он ошибется. Добываемый лучевит в тысячи раз окупает каждый день пребывания экспедиции на планете. Селена исследована нами и с геологической, и с биологической сторон, мы почти разложили ее на все химические составляющие, но так и не постигли чего-то самого главного, – Солинас перевел дыхание. – В последнее время планета стала капризничать. Во-первых, неожиданно снизился энергетический потенциал лучевита. Во-вторых, уже три смены старателей утверждают, что на станции появляются миражи, видения, фантомы, природу которых не удается объяснить. Однако видеокамеры и приборы ничего не фиксируют, а психологические и психиатрические тесты диагностируют нормальное психическое состояние людей. Мы не можем утверждать, материальны эти фантомы или плод человеческой фантазии. Мы не знаем, в чем причина перемен. А нам нужен точный ответ.

Веста осознавала, что любопытство отошло на второй план. Сейчас она испытывала недоумение, и только.

– Если приборы оказались бессильны, как я, человек, не имеющий специальной подготовки, совершенно далекий от реального мира, могу решить такую проблему?
Лазарев заговорил, немного поддавшись вперед:
– А Вам не кажется, Веста, что другие планеты тоже далеки от нашей реальности? Я, как и большинство руководителей Внеземными Поселениями, отдаю себе отчет в том, что Вы не являетесь биологом, геологом, астрофизиком, не владеете большинством рациональных профессий. Однако перед решением возникшей проблемы рациональность оказалась бессильной Мы изучаем планеты, словно препарируем лягушек, разбираем, рассматриваем, что у них там есть и как устроено. Мы очень разумны в своих исследованиях. Но иногда необходимо изучать не разумом, а чувствами. У Дорохина это однажды получилось. Он нашел лучевит, когда у него не осталось топлива.
– Но почему это должно получиться у меня? – Сердце Весты сжалось от странного предчувствия.
– Ваши сказки, Веста, говорят о том, что вы умеете чувствовать и, в отличие от многих, умеете выражать чувства на общедоступном языке. А это уже результат, который, если и не потрогаешь руками, то, по крайней мере, можешь осмыслить и понять. Вот Вам первая причина. А вторая, – Лазарев пристально посмотрел на девушку. – Вторая причина – Ваша фантазия, или уж не знаю, что там еще. Те сценарии для иллюзиона, что Вы составили для меня, соответствуют Селене по всем внешним атрибутам: предметы, краски, пейзажи, словно вы уже бывали на Селене.
Веста вздрогнула:
– Нет, не может быть! Я впервые услышала о Селене здесь и сейчас. Я не знаю…
– Это факт, дорогая девочка, это факт, – Солинас снова занял свое место за столом. – И потому Вы так нам нужны. Вы можете узнать больше, чем все существующие приборы. Ваш главный прибор – Вы сама, Ваш мозг и Ваша душа, если хотите. Мы, скептики и рационалисты, вынуждены признать свое поражение. Мы беремся гарантировать Вам рациональную безопасность, но то, что лежит за пределами разума или человеческих сил, мы гарантировать не можем. Мы столкнулись с неведомым, и подвергаем Вас риску. Вы вправе отказаться.
– Но, если не я, то кто же?
Вопрос повис в воздухе…


Два месяца подготовки пролетели быстро. За это время мозг Весты был наполнен огромным количеством новой информации, а тело закалилось и стало привычным к большим физическим нагрузкам. Она научилась защищаться и нападать, научилась видеть затылком. Она прошла через самые изощренные иллюзионы и побила рекорд адаптации к нереальным условиям и формам жизни, после чего даже Лазарев признал за ней право называться непрофессиональным косморазведчиком. Солинас наложил только один запрет, который сочли странным многие сотрудники Центра подготовки: Веста не должна была видеть фотографий и киносъемок с Селены, не должна общаться со старателями, побывавшими там. Ей предоставили лишь сухую информацию цифр, сводок и неозвученные протоколы дневников наблюдения. Ее эмоции и восприятие должны быть чисты и не затронуты никакими предубеждениями. Она сама составит представление о Селене, сама, в общении с оригиналом. И ничьи ощущения не должны помешать ей. Поэтому Веста будет одна, совершенно одна, как Петр Дорохин, впервые после чреды многочисленных экспедиций.

И вот все испытания остались позади. Позади прощание с родными и «Школой». Позади наставления Солинаса и Лазарева. Позади перелет на межпланетном лайнере «Айгуль».
В космозонде «Айгуль» врач ввел девушке селенит и улыбнулся на прощание:
– Ну, вот вы и стали селенянкой на двадцать восемь дней.
– На двадцать, – поправила его Веста.
– Немного ошибся. Удачи вам, девочка.– И люк закрылся…


Еще томительных полтора часа, и девушка ступила на Селену, вдохнула полной грудью инородный воздух. Голова закружилась от незнакомых ароматов, но головокружение вскоре прошло, а сердце наполнилось радостью и первобытным восторгом. О, да, эту планету Веста не раз видела во сне!

В небе сияло яркое солнце. Его лучи пронзали стволы деревьев цвета белого мрамора, но не могли проникнуть сквозь темно-изумрудную листву. Изумительная аквамариновая трава пружинила и выпрямлялась под ногами. Странные кустарники из голубых, желтых, красных спиралей и лиан то и дело передвигались, струились, движимые легким дуновением ветерка. И вдруг, словно приветствуя прибытие нового исследователя, в небе одновременно вспыхнуло семь радуг. Девушке показалось, что сейчас зазвучат фанфары, и раздастся торжественный марш, но лишь теплый ветерок да шорох листвы нарушали тишину, и в полном безмолвии перемигивались лианы и спирали, создавая  слышную только им цветомузыку. Веста, поддавшись идущему из глубины души импульсу, опустилась на аквамариновую траву и прошептала: «О, Селена Прекрасная, прими и приюти наивную странницу!» 

На глазах удивленной девушки лианы рассыпались множеством сверкающих точек и, как стеклышки в калейдоскопе, собрались в новый рисунок. Решив, что таким образом планета выразила ей свое одобрение, Веста поднялась и, наконец, глянула в сторону станции. Сердце ее заныло. Ну почему  извечная рациональность людей так любит серый цвет! Как можно в столь естественном буйстве красок насадить серых монстров! И здание центра управления, и жилые дома, и лаборатории – серые, серые, серые! Сейчас пустые, не заполненные ни людьми, ни электрическим светом постройки были унылы и убоги. Первое замечание в Дневнике наблюдений звучало так: «С прибытием следующей экспедиции необходимо изменить цветовое и архитектурное оформление станции».

Рядом с центром управления станцией Веста выбрала для себя маленький домик, отдаленно напоминавший ей тот, из «Школы жизни». Пустующие здания действовали на нее угнетающе, и потому с наступлением утра девушка стремилась покинуть станцию. Она надевала пояс безопасности, прозванный остряками-разведчиками «поясом целомудрия» за то, что энергетическая защита срабатывала, едва посторонний предмет попадал в личную зону человека, забиралась в авиетку и отправлялась постигать Селену.

Одиночество не тяготило ее. Она даже не думала, что так устала от людей. Веста любила своих учеников, их всегда было много в ее классе, и каждого она пропускала через свою душу. Ученики уходили, забирая частицу ее знаний, чувств, энергии. Уходили, а она оставалась, чтобы щедро одаривать вновь пришедших. Она всегда считала, что так и должно быть. Но здесь на Селене девушка обрела иную жизнь. Предоставленная самой себе, выпав из отлаженного механизма школы, Веста вдруг стала осознавать то, чего она была лишена за годы своей работы. Она поняла, что такое настоящее счастье именно здесь. Она наслаждалась тишиной природы, ее многоцветием, и в буйстве красок расцветала ее фантазия. Она писала сказки, населенные влюбленными эльфами, любопытными спиралями, сказки не по заказу иллюзиона, а для себя, для души. Веста спала на берегу лазурного озера, и в ее снах звучали мелодии чарующих вальсов и полонезов. Маленькие зеленые, лиловые и золотые спиральки, которых она называла детенышами, собирались вокруг нее, когда она декламировала стихи или пробовала на слух звучание сказок.

Иногда Веста ловила себя на мысли, что в отличие от Петра Дорохина, ей не с кем разделить радость открытия Селены, и только ее родители по-настоящему любили ее там, на Земле. И тогда она писала грустные песни:

Где ты, мой любимый? Где ты, мой хороший?
Ни мечты, ни мысли сердца не тревожат.
Годы пролетают. Жизнь проходит мимо.
Я тебя не знаю. Где ты, мой любимый?
 

Однажды Веста вспомнила древнее земное придание, гласившее, что человек, прошедший под радугой, будет счастлив, и целый день бегала под семицветными мостиками, которые возникали словно по заказу ее воображения. Срок эксперимента истекал. Девушка была убеждена, что планета разумна, вернее, на ней обитают разумные силы. Живые или неживые в человеческом понимании, но они есть. И они реагируют на жесты доброй воли, хотя никак иначе не проявляют себя. Веста знала, что они есть, а уж как вести с ними диалог, пусть решают специалисты по контактам!

За все время пребывания здесь девушку никто и ничто не напугало, наоборот, планета словно стремилась порадовать ее, вызвать звонкий смех или возгласы восторга. Эксперимент удался на сто процентов, так она считала на девятнадцатый день своей экспедиции, однако оказалось, что придется вычеркнуть один процент, и этим процентом будет она сама. Девятнадцатый день изменил все. Веста перестала смеяться и радоваться многоцветной феерии. Она бродила по станции или сидела в Центре управления, подогреваемая надеждой на то, что матовый экран загорится, и улыбающийся Рей скажет, что с Цирцеей удалось справиться раньше, чем предполагали. Экран не загорелся. Селенит, струившийся в ее крови, позволявший ей жить на чудесной планете радуг, получил право убить ее…

У нее был еще один день жизни, и она достойно проживет его! «Интересно, что значит «достойно»?» – вздохнула Веста, включая микрофон Дневника наблюдения. В течение последних дней она следила за собой, записывая свои ужасы, страхи и сны. Фантомов по-прежнему не было, но, как знать, в чем именно специалисты найдут разгадку планеты.
–Достойно значит не биться в истерике, героически стоять до конца, – ответило сознание, которое, как оказалось, было забито патетическими штампами.
– Но перед кем стоять? Перед черным глазком видеокамеры?!

Веста в который раз вспомнила симптомы ожидающей ее смерти: аритмия, судороги, паралич. Она представила, как бесстрастные эксперты кадр за кадром будут просматривать пленку, словно под микроскопом наблюдая ее агонию. «Нет! Не хочу!» – девушка схватила лучемет и разрядила его в черный глазок. На стене осталась обугленная дыра. Испугавшись собственной реакции, Веста бросила лучемет на стол.

Двадцать девятые сутки были на исходе. Действие введенного ей селенита скоро прекратиться, и тогда она задохнется. Или ей нужно ввести дополнительную дозу, которая тоже убьет ее, пусть и не так быстро.

Веста достала из аптечки капсулу с селенитом и положила ее рядом с лучеметом, затем перевела взгляд с капсулы на оружие. И то, и другое несло смерть. Если умирать от селенита будет так мучительно, не легче ли избежать страданий? Солнечный зайчик отразился на стальной глади лучемета. Надежда вспыхнула в душе девушки и тут же погасла. Перед нею мерцал безжизненный экран связи, а в стене зияла черная дыра. Время уходило. Веста взяла микрофон дневника наблюдений и принялась диктовать:

– Надежда умирает последней, и я все еще надеюсь на чудо. Но мы реалисты и понимаем, что чудес на свете не бывает. Я не знаю, в какой именно момент закончится действие селенита. Зонд должен прийти завтра. Это уже поздно. Для меня. Не для вас. Я должна проститься с вами. Да, проститься… Мне только двадцать два года, и я безумно хочу жить. Я никого не виню. Я сама стремилась сюда, на Селену, и Селена ни в чем не виновата. Вы обещали мне безопасность в рамках человеческих возможностей. Вы сделали все, что могли.  Кто мог предвидеть трагедию на Цирцее? Значит, это судьба, и мне суждено умереть. Когда мы рвемся на подвиги, нам кажется, что мы готовы к смерти. Оказалось, что это не так. Это неправда.  Мне страшно, очень-очень страшно… до тошноты… до колик… Я ни о чем не жалею. Я прожила неплохую жизнь. У меня были мои ученики. Может быть, я останусь в их памяти. И если нет, то останутся сказки. Я снова и  снова буду прикасаться к душам людей. У меня останется эта власть. А зачем мне она, если меня уже не будет?! Нет, все не то! – Веста нажала на кнопку и стерла запись.

«Я знаю, почему мне так страшно, – подумала она. – Я всегда учила любви. Как глупо! У меня не было такого права. Я поняла это сейчас, здесь, на Селене. Мне страшно, потому что я еще никого не любила, и меня никто не любил. Никогда. Что такое страсть? Я не знаю. Я не знаю, что чувствуешь, когда носишь под сердцем ребенка, когда даешь ему жизнь. Ненормально, неестественно умирать, не оставив жизни взамен своей. Я уже не смогу узнать, какой он, тот, которого бы я полюбила. Не узнаю. Никогда. А я так хочу знать!»

Микрофон поплыл в сторону перед глазами девушки. Она почувствовала слабость и холод, холод страха, сковывающий тело. Кажется, началось. Веста стала судорожно хватать воздух ртом, чтобы выровнять дыхание и успокоиться, но боль, возникшая в висках и затылке, разрасталась. Времени больше не было. Ей нужно решить теперь, сейчас либо задохнуться, либо ввести себе дополнительную дозу селенита и умереть, разбитой параличом, либо… Взгляд ее остановился на лучемете. Одно нажатие на курок, и никаких мучений. Она уйдет в небытие. Так легко и просто! Но она не хотела уходить! Не хотела! И Веста разрыдалась отчаянно, безутешно, впервые за десять дней. До настоящего момента ей еще казалось, что все происходило как бы и ни с нею, словно в иллюзионе, который вот-вот отключат. А сейчас острая, пульсирующая боль росла, ширилась, растекалась по ее венам. Смерть становилась реальностью. Ее реальностью.

Нежный цветок земных теплиц, Веста не знала настоящей боли, и потому впервые столкнувшись с ней, поняла, что не вынесет, не вытерпит, не сможет… Она взяла в руки лучемет. И вдруг сквозь страх, сквозь отчаянье в сознание прорвался голос, ее внутренний, страстный, настоящий голос: «Я хочу жить! Я хочу жить! Пусть у меня один шанс из тысячи, я попытаюсь выжить! Может, на свете все-таки есть Бог?»

Для каждого человека наступает однажды миг, когда в реальном мире вещей не остается надежды, и тогда он цепляется за призрачную ниточку веры в Высшие силы. И Веста, с трудом вписавшаяся в свой рациональный век, ухватилась за эту ниточку и поверила так, как может поверить только сердце сказочника. Лучемет упал на пол, а дрожащие пальцы схватили капсулу с селенитом. Ей еще хватило сил ввести препарат в вену, но боль пронзала ее миллиардом раскаленных иголок, и, устав с ней бороться, Веста потеряла сознание…


Звон разбитого стекла заставил девушку поднять тяжелые веки, и она не смогла скрыть удивления:
– Мама? Ты откуда?
– С кухни, доченька, откуда еще? Вот неуклюжая, чашку разбила, – и мать принялась собирать с пола осколки, с такой знакомой, чуть виноватой улыбкой.
Веста огляделась. Она сидела за столом родительского дома в Сити. Она не была в этом доме уже года три, и ровно столько же разговаривала с мамой лишь по видеофону. А сейчас мать хлопочет, накрывая на стол.
– Мама, давно я здесь?
– Да уж полчаса сидишь, глядишь в окно, наглядеться не можешь. Давай чай пить. Смотри, я и булочки испекла. Вот с маком, вот с повидлом. Кушай, родная.
Веста взяла булку с блюда. Совсем теплая, даже горячая. Абсолютно реальная.
– Мама, ты не подумай, что я с ума сошла, только где мы и какое сегодня число?
– Как где? На станции, на Селене, – дочь поперхнулась, но мать не заметила этого. – А число, – она щелкнула кнопкой наручных часов, прозрачная крышка упала на пол и раскололась на несколько частей. – Ну, вот опять стекло разбила, – вздохнула мама и стала вертеть часы в руках.
– Мамочка, а как мы теперь живем? На селените?
– Конечно, родная, конечно.
Веста не могла понять, почему мать ничему не удивляется, не задает вопросов.
– Он теперь долгого действия?
– Нет, нам вводят антидот, и сразу новую дозу, – мать задумчиво взяла одну из булок и надкусила.
– А у нас есть такой антидот?
– Конечно, нет, доченька. В клинике он, только в клинике. А почему ты спрашиваешь?

Дочь не успела ответить. В комнату вошел отец, и мать переключила свое внимание на него. Отец сел за стол, налил чай в кружку, не глядя на дочь. Веста совсем утратила чувство реальности. Перед нею словно вдруг ожил фантастический фильм Тарковского. Солярис? Она попыталась сконцентрироваться. «Жить! Жить! Жить!» – родился в глубине души крик.

Подсознание выдало: «Ты умираешь. Тебе нужен антидот. Ищи клинику!» Девушка выскользнула из-за стола, и никто ее не остановил. Отец и мать беседовали, занятые чаем и собой.
Веста вышла на улицу. Станция переменилась, но не слишком. Дом из Сити стоял на месте ее дома. Остальные здания оставались на своих местах. Только казалось, что станция совсем утратила цвет, она была почти черной. А воздух из прозрачного стал абсолютно серым, и словно плотная, колючая вата, набивался ей в нос и в рот.

Девушка плохо представляла себе, где может находиться клиника. Она завернула за угол дома и в изумлении замерла: на улице играли дети. Дети на станции!

Такой игры Веста не знала. Разделившись на две команды и взявшись за руки, дети растянулись поперек дороги. Одна команда кричала: «Цепи, цепи кованные, раскуйте нас!» Девушка подошла к этой команде и тронула за плечо мальчика, стоявшего с края.

– Ты не скажешь, где у вас клиника?
Мальчик схватил ее за руку:
– Давай играть с нами!
– Я не умею, не могу, – Веста пошатнулась. – Мне нужно в клинику.
Мальчик выпустил ее руку, подозрительно оглядел ее и вдруг закричал:
– Она не наша! Чужая! Ату, ее!

Веста не ожидала сильного удара в спину. Камень?! Раньше на станции не было камней. От следующего булыжника она  увернулась и бросилась бежать, а толпа улюлюкающих детей гналась за ней. Веста бежала прочь от станции, бежала, задыхаясь, хватая колючий воздух ртом, туда, к лазурной траве и мраморно-изумрудным деревьям. Она рвалась на волю, на простор, а улица сжималась, и камни  градом сыпались на нее. Силы оставили девушку, и она упала. Болезненная судорога свела тело, скрутила его и скорчила, не оставив ни одной мысли, только боль, и оно задрожало в предсмертной тоске.

Перед глазами поплыли и рассыпались светящиеся точки, затем стали собираться в цветные лианы и спирали. Они окружили Весту, заискрились, вспыхивая, переливаясь и меняя цвета. После особенно яркой вспышки девушка ослепла, а в ее сознании зазвучал мелодичный голос:

– Ты должна передать людям: Мы хотим мира. Мы можем дать им то, что им нужно, но мы не позволим разрушить нашу планету.
– Я умираю, я уже не смогу.
– Ты должна передать, что мы принимаем только любовь и свет, любовь и свет. Энергия не в камне, энергия – в жизни, энергия – в людях.
– Я умираю.
Веста почувствовала, как тонкая игла вошла в вену, по телу разлилось приятное тепло, и боль отпустила.
– Это антидот, – прошептал мелодичный голос. – Мы выбрали тебя нашим посланником. Ты должна передать нашу весть. Мы верим в тебя.

Зрение постепенно возвращалось к Весте. Она лежала посреди лазурной поляны. Прямо над поляной висела огромная радуга, а рядом с девушкой стояла ее мать.

– Мама?
– Вставай, дочка, тебе нужно идти.
Веста с трудом поднялась на ноги, и тут увидела, что там, за радугой стоит ее дом из «Школы жизни».
– Куда идти, мама?
– Туда, вперед, – мать кивнула в сторону радуги.

Девушка сделала несколько нерешительных шагов. Дом и радуга не исчезали. Она пошла увереннее.

– Веста, – окликнула ее мать, когда она почти дошла до самой границы, – все, что мы тебе сказали, это для людей. А для тебя, дочка, запомни: ты еще будешь любить. Ты обязательно будешь любить!

И Веста смело шагнула под радугу.