Детства радужные звуки

                Уважаемый читатель, прошу извинить меня за употребленные мною во второй книге крепкие русские словечки и плоские шуточки.
               
                Искренне Ваш М. Лапшин



Главные действующие лица:


Александр Ханьжов.

Фигура Саши напоминала собой плохо сколоченный гроб.
Глаза у Ханьжова были цвета запекшейся крови.

Николай Махор.
Махор был огромным нечистоплотным мужиком,
словно высеченным из мостового булыжника.

Анатолий Талгат.
Внешность Талгата трудно поддается какому-либо описанию.
На аморфном лице выделялись презрительные толстые губы.

Владимир Семенюк.
Семенюк – крупный, холеный мужчина с проникновенным, певучим голосом. Киновед и филолог.
Андрей Яковлев.
Симпатичный кудрявый парень. Романтик и поэт.

Сергей Рыженков.
Сутулый юноша с жгучей еврейской внешностью. ( По паспорту русский)

Дядя Слава (Бобок).
Коренастый субъект. Хороший врач и алкоголик.

Толян Самусь.
Белобрысый неандерталец. Фанат хард-рока.

Виктор Иванович Яковлев:
Человек похожий на обезьяну. Целитель. Поэт-романтик.

Владимир Бабиченко.

Мой одноклассник. Рас****яй и двоечник. С большими слюнявыми губами.

Его папа.
Здоровый дегенерат. Бывший танцор театра оперы и балета.

Ермолаевы.
Тетя Нюра, дядя Саша и их дочь Наталия по кличке Лошадь.
Очень простые люди.

Юрий Гусаков.
Сексуально озабоченный негодяй. Коллекционер женских трусов и
джазовой музыки.

Александр Диванов.
Пузатый гей. Обладатель красивого баритонального баса и
просто сумасшедший.

Владимир Топор.
Настоящее имя Владимир Иванович. Душевный бугай. Любитель сала,
водочки и моей поэзии.

Павлик Фиминов.
Умственно ущербный, красивый парень.

Миша Гитлер.
Человек, страдающий раздвоением личности. Страстный почитатель
Адольфа Гитлера.

Лена (моя жена).
Стройная женщина. Строптивая и упрямая. Названная за это Верблюдом.

Васины.
Михаил и Люба. Пышущая здоровьем супружеская пара.
 

Детства радужные звуки


                I

                *******
Значит так, - говорил Александр, - был один мужичок, Акимычем его нарекали. Всю жизнь ходил в грязной шинели на голое тело да в кирзовых сапогах. Работал грузцом. Платили мало. Пропивал всё, что попадалось под руку. Семья у него была: сыночек-переросток, верзила - Колька, кажется, и матушка, на свинью похожа. Тоже пьяницы. Всё в ****у пропили, кроме тубаря. А тубарь этот был им пригоден вот для чего: как помины у кого зачинаются, только мертвяка на кладбище снесут, а матушка с сынком хватают тубарь и бегут. Акимыча же игнорировали. Никто его никогда никуда не звал. И вдруг, ёптвоюмать, приходит гумага. Иначе говоря, телеграмма. Мол, разлюбезный Акимыч, приезжайте на свадьбу. Акимыча словно молния ****ула, ноги подкосились. Это ж надо! И укатил он. Далеко-далеко! *** его знает куда. Лет пять уже празднуют эту свадьбу. В общем, пропал Акимыч. А земляки, народ любопытный, интересуются, куда, мол, Акимыч делся? На что сынок-верзила отвечал всегда одно и то же: «А, тятя-то? Да в паликмахерскую пошёл».

*******

У нас был общий друг - Владимир Кузьмич Семенюк, известный киновед и филолог. Санька пропил у него, наверное, библиотеки три. Ну, а Владимир Кузьмич всё приглашал и приглашал нас с Ханьжовым в гости. А когда мы уходили, Санька прихватывал с собой какую-нибудь книгу из библиотеки В.К.
Санька:
- Вовк, дай что-нибудь почитать. Подороже.
В.К.:
- Побойтесь Бога, Александр Дмитриевич, вы у меня и так всё почти пропили.
Санька:
- Ладно тебе жаться, хлебороб. Прочитал книгу, вывод сделал, на *** она тебе нужна?
Семенюк охал, ахал и всё же выдавал Саньке из своей библиотеки выбранную им книгу, из которой он наверняка сделал большое количество выводов.

*******

Одним осенним пасмурным днём пришёл я к Семенюку с тремя пачками этаминала (ядерная вещь!). В.К., встретив меня, тут же сообщил, что денег нет и выпить не на что. И что сегодня он якобы едет в аэропорт встречать Настёну, свою дочь, и жену.
Я:
- У меня есть кое-что получше, чем вино!
Я достал пачку барбитурата. Семенюк долго жался, мялся, опасаясь принимать столь страшные таблетки. Но любопытство победило. Он прикатил три штучки, и мы стали ждать. Зачастую этаминал действует не очень быстро. В этот раз так оно и случилось. Прошло минут 15. Я дал В.К. ещё три или четыре таблетки. Эффект был сногсшибательным, в буквальном смысле. Володя встал, покачиваясь, подошёл ко мне и сказал примерно следующее:
- Боже, какая прелесть!
Язык его при этом сильно заплетался.
В.К.:
- Мы с тобой, Миша, будем вот так встречаться и иной раз баловаться вот так таблеточками. Только всё должно быть строго между нами…
Ну а потом последовало землетрясение в Спитаке. Володя посшибал висящие на стене стереоколонки, опрокинул здоровенный книжный шкаф. Глаза его закатились, изо рта пошла пена.
В.К.:
- Только всё между нами, всё между нами…
Он падал, вставал, снова падал и снова вставал.
Я:
- А что, может быть, и вина припьём, я и в магазин сбегаю.
В.К.:
- Одну минуточку!
В.К. с треском раскрыл дверь и по страшно крутой лестнице скатился к соседям - занимать на выпивку. Каким образом он вскарабкался по этой лестнице обратно, я не знаю, поскольку в это время ходил в магазин. Вернувшись с двумя бутылками вина, я обнаружил В.К. отдыхающим посреди буквально разгромленной квартиры. Я пожал плечами, подождал полчаса и пошёл домой. Одно я знал наверняка: никого встречать он сегодня уже не поедет.

*******

Как-то знойным летом, жарища была под сорок, мы с Александром Дмитриевичем, страдая диким похмельем, направились к В.К.
Санька:
- Ну не подыхать же? Может, хлебороб даст нам выпить?
Я:
- А ты думаешь, у него есть?
Санька:
- Есть-есть, у него пузырек тройного одеколона затарен был.
Придя к Семенюку, Ханьжов сразу перешёл к делу.
Санька:
-  Вовк, помнишь, у тебя в ванной деколон оставался, который тройной? Давай его сюда, а то мы с Мишкой подыхаем.
В.К.
- Господи, ребята, ну как же можно пить в такую жару?
Санька:
- Деколон давай!!!
Охая и ахая, Семенюк направился в ванную.
Санька (шёпотом):
- Подозрение у меня ***вое по поводу Вовки. Он щас этот тройной ёбнет там в одного, выйдет и скажет «нету».
Открылась дверь, вошёл Семенюк, растерянно развёл руками.
Ханьжов многозначительно посмотрел на меня, потом на В.К.
Я:
- Неужели выпил?
Санька:
- Конечно! Неужели ты сомневался?

*******

Если говорить о поэтической богеме, самым смешным среди нас, поэтов, считался Сергей Рыженков.
Рыженков (сильно картавя):
- У меня, между п’очим, дедушка цыган!
Я:
- А я вот видел твоего папу, так он чистокровный жид… Тебе, Серёга, не стихи надо писать, а учёным или же политиком быть….
Рыженков:
- За такие слова молду бьют!
Чистокровный еврей-цыган обижался, конечно, но продолжал писать. Как он говорил: «Я лаботаю».
Рыженков:
- Вот, Александл, посвятил тебе стихотволение.
Сидят мужики, играют в говно.
Подошёл мужик. А это кто?
Ханьжов:
- Что ж, польщён!
Рыженков:
- Лу-чей ба-буш-ка,
   Длугой лучей де-душ-ка…
В.К.(пытаясь вникнуть)
- Ну не понимаю я, Серёжа, не понимаю.
Рыженков:
- Да всё плосто, у нас в делевне так лучьи называются.
В.К.
- Тогда делай сноски, чтобы читателю хоть немножко понятней было…
Рыженков:
- Жлобы вы все… Я лаботать пошёл…
Где Рыженков сейчас, толком не знаю. То ли в Москве, то ли в Нью-Йорке… Знаю точно только одно: пишет, «лаботает».

*******

Ханьжов:
- Да, женщины - животные!
Махор:
- У-у-уй, ****ь!
Талгат: (крякая и ударяя рукой об руку)
- Не в бровь, ****ь, а в глаз сказано!
Ханьжов:
- А я у себя на Молочке одну суку пёр два дня, и что же вы думаете, ебу я её на третий день, а у неё сердце - ***к - и выключилось. Ну, я её за ноги и поволок в болото, уже подтащил к осоке, а она зенки-то и открыла, слава тебе, Господи!
Махор:
- А что, Ханьжов, утопил бы?
Санька:
- Конечно!.. Меня и так менты давно пасут. Места у нас гиблые, много народу сгинуло.

*******

Махор:
- А у меня тоже случай был: приходит одна ***сосочка ко мне, ну а я закемарил. Просыпаюсь, и что же - *** у меня во! Стоит. А она сидит, про*****, и на меня смотрит. А я ей говорю  очень культурно: отвечай, подруга, почему он в таком состоянии, ведь, кроме тебя, тут никого не было?
Ханьжов:
- Да… Все бабы - животные!

*******

Ханьжов рассказывал:
- Был у нас на ЛТП хмырь один, приставал ко всем: «Ой, бля, отрубите мне голову! В башке, словно лом раскалённый, не могу!» «Да шёл бы ты на ***»,  - отвечали братки, перекидываясь в картишки. «Удавлюсь, ведь, падлы, креста на вас нет!» «Давись…»
И удавился-таки. И что же? Башку-то ему, значит, распилили в анатомичке, а там - ни *** себе! - раковая опухоль больше головы, весь мозг сожрала.

*******

Приходит ко мне как-то Санька и спрашивает:
- Ванну у тебя принять можно? Подыхаю я…
Я кивнул: валяй, мол.
Вчера мы с ним здорово надрались. На душе было тревожно. Санька же минут 40 плескался в ванне. Наконец, вышел оттуда и говорит:
- Хорошо-то как!!!.. Хотел, как римский патриций, вены себе взрезать, да вот хозяина, то есть тебя, жалко стало.
Пришел друг Андрюха, принёс выпивку. Разлили мы по стаканам, выпили.
Санька говорит:
- Ну вот и полехше стало…
Потом, глядя в окно, добавил:
- Взгляни на птиц небесных! Не сеют и не жнут… - он улыбнулся. - А нам вот и крыльев не надо, мы ж и так парим. Мы поэты.
Помолчали…
Голос Саньки изменился:
- Эх! Руки-то как чешутся! Так и зарезал бы кого-нибудь!

*******

На складе стеклотары  - очередной праздник: Ханьжов приехал с шабашки.
- Денег у меня хоть жопой жуй! - говорил он.
Нас было несколько человек: я, Ханьжов, Андрей, Николай Цыганков по прозвищу Махор и Анатолий, которого звали когда Талгат, когда Мухаммед.
Сидим, значит, нахерчились по самое не хочу.
Александр отечески поглаживал Талгата по голове:
- Ну что, татарская морда, хорошо тебе?
Талгат не мог говорить. Помычал что-то невразумительное.
- Молчи, я всё знаю… - внушительным голосом сказал Александр.
               
                *******

Однажды Санька Ханьжов зашел к Талгату.
- Вмазать есть чего-нибудь?
Омерзительное лицо Талгата стало еще омерзительнее. Жирная нижняя губа искривилась в ухмылке.
- Хм, ****ь, откуда?! Вчера же все в ****у пропили!
Из соседней комнаты послышался татарский голос Толиного отца:
- Епть тьвою мать! Все няхуй пропили!
Ханьжов молниеносно запустил свою скрюченную руку в карман пальто, висящего на вешалке.
- Оп, ****ь! – он положил мелочь в свой карман. - Я сейчас приду, ясногубый, куплю «Алжирского».
Когда хищная фигура поэта исчезла в дверном проеме, отец Талгата полез в тот же карман
- Ктё, сюка ****ь, взял мои деньги?! Там рубль с мелочью билль! Аннсеким!
-  Ты что несешь, батрак! Кому на *** твоя мелочь нужна? Лучше спроси гнилую*,  может быть, она стащила.
В дверях появился Ханьжов. На его лице сияла беззубая улыбка.
-  Пошли, татарская морда, поправимся,- обратился он к Талгату.
 
* мать
               
                ******* 


Махор был среди нас самый здоровый.
Махор:
- А я вот Софку знаю!
Талгат:
- Какую Софку?
Махор:
- Да Ротару…
Талгат:
- Да? Где же ты с ней познакомился?
Махор:
- Где-где, в Москве… Поехал я, значит, к брательнику, а он у меня на Калининском живёт. Брательник мне говорит: «Ты, Колька, располагайся, я по делам, часа на два». А у него пятикомнатная хата, в каждом углу по бару, армянский коньяк, икра и прочая ***ня. И вдруг я вижу: тёлка сидит. Ну я ей говорю: «Ты кто, ****ь, такая?» А она мне: «Ну а может, сначала шваркнемся за знакомство, а потом побазарим?» А я ей: «Пошли…» Ну, зашли мы с ней в туалет, я этил раздолбал, на иглу метлу надел, выбрал машиной наркоту, а она заголила руку, а там, у-у-у-й *****! - всё в абсцессах, все вены пожженные. «Меня, - говорит, - Софкой звать». «А меня, - отвечаю, - Николай». Шваркнулись мы с ней и стали ****еть о том о сём.
Талгат (надменным голосом):
- А почему в туалете?
Махор:
- Так уж принято в высшем обществе.

*******


Талгат, Махор и Ханьжов загибались от дикого похмелья. А тут ещё, как назло, к ним прилип какой-то хиленький мужичонка, страдающий тем же. Когда же святая троица наконец набрала на бутылку красного, тщедушный мужичонка стал просить ещё более настойчиво.
- Что ты от нас хочешь? – вознегодовал Талгат.
- Ну, это самое, ребята, похмелиться, так сказать, упасть вам на хвост.
- Я что тебе, мразь, волк или собака? Где ты у меня хвост видишь?
Подошёл Махор и вполсилы ударил несчастного в переносицу. Тот рухнул как подкошенный.
Выпив бутылку вина, Махор и Талгат пошли доставать ещё денег на бухло. Худенький мужичонка подполз к сидящему как паук Ханьжову.
- Саш, а Саш, почему они так со мной поступили? И почему не дали сделать глоток из бутылки?
Помолчав, Александр изрёк следующее:
- Ну что тебе сказать, чудак-человек? Ты требовал невозможного.


                * * *

Махор:
- Сегодня какое число?
Талгат:
- С утра было тридцатое мая.
Махор восклицая:
- Точно? Ты не ошибся?
Талгат подумав, ответил:
- Да вроде бы точно тридцатое.
Махор:
- Ой, ****ь! - Сложив иксом свои огромные, как ласты, ноги и, как бы поправляя ручищами юбочку, словно девочка первоклассница, – краснея, он говорил следующее: - А у меня сегодня день рождения!
 
                * * *
Между Мухаммедом и Николаем Махром частенько возникали спонтанные диалоги националистического толка.
Талгат:
- Ты просто грязный таборный цыган!
Махор:
- Уй, ****ь, орда ****ая! Да ты жопу только вчера научился вытирать.
И разражался звонким, жизнерадостным хохотом.
Талгат:
- Во-первых – смех ***вый. Во-вторых, Махор, ты животное!


                * * *

Махор был прекрасным рассказчиком, за словом в карман никогда не лез. А вот Анатолий - тот был из другого теста: романтик и философ. Однажды выпивали они вдвоём и говорили на очень приятные темы.
Талгат:
- Да! Не везет нам в этой жизни!
Махор:
- Ага…
Талгат:
- Вот если бы у меня папа был шейхом… Вот если бы я был миллионером… Вот если бы…
Махор:
- Вот если бы у бабушки был ***, она была бы дедушкой.

*******

Талгат познакомился с Николаем у пивного ларька.
Разговорились.
Талгат:
- Ты где служил?
Махор (недобро прищурив глаза):
- Погранец. В Уссурии, мы там, через границу, хлеб у китаёз на рисовую водку меняли. А один раз решили уссурийского тигра добыть… Нас было трое. Взяли мы акээмы с запасными обоймами - и в тайгу… Шли, шли и вдруг видим: берлога такая! Передёрнули затворы и камень туда швырнули.
Талгат:
- Ну и…
Махор:
- А оттуда, из берлоги, вдруг такая ***ня вылезла, что мы к ****ой матери всё побросали на *** и быстрей оттуда… Уссурийский тигр - это тебе не шутка!

*******

Талгат:
- Здорово в милиции всё-таки ****ят!
Махор:
- Ну, не знаю… Я вот в кэгэбю был.
Талгат:
- Да уж не ****ишь ли ты, милейший?
Махор:
- Ни ***… Короче, сижу я там в подвале. Ну, думаю, ****а пришла! Открывается дверь, и входит мордоворот, полковник, красномордый, кулачищи как помойные вёдра, и на меня! Ну я в руки беру тубарь и говорю: «Ну, подходи, полкаш, я тебя щас тубарем до жопы развалю, а дальше сам развалишься». А полкаш в ответ на мои слова подходит к сейфу, открывает его, значит, ключиком, достаёт оттуда бутыль литровую спирта, разливает его всклинь по стаканам и говорит: «Ты, Николай, неисправим!»

*******

Все наши встречи сопровождались обильной выпивкой. Однажды приходит Махор к Андрею, а у того бутылка коньяка на столе, ломтики лимона на тарелочке. Андрей усадил гостя, налил ему стакан, включил магнитофон, а именно кассету с записью группы Urian Нeep, альбом Wonderworld. Махор выпил, разомлел…
Махор:
- Спасибо тебе, братишка! Поправился на золотую!
Андрей:
- А как тебе музыка?
Махор (прикрывая лицо волосатой ручищей):
- У-у-у-й, ****ь! Неземная музыка!
Андрей:
- М-м-да… Только вот третья песенка мне не очень нравится…
Махор (утвердительно кивая головой):
- Да сотри ты её на ***!

*******

До открытия магазина оставалось полчаса. Сидели на лавочке, курили, настроения не было, разговаривать не хотелось. Анатолий первым прервал молчание.
Талгат (напевая удивительно противным голосом):
- Гари-гари-гари-вей!… Откуда это?
Александр:
- Да я *** его знает…
Андрей:
- Кажется, Роллинг Стоунз….
Опять повисло тягостное молчание. Махор в это время будто бы дремал. Но вдруг он поднял голову.
Махор:
- Не пел давно и спел говно…

*******

Талгат:
- Ну, иди, Махор… Может быть, она даст тебе денег. Заодно и болт попаришь. Она же твоя одноклассница.
Николай обречённо направился в подъезд. Минут через десять он вышел оттуда.
Талгат:
- Ну что? Дала?
Махор:
- Дала… Возле жопы понюхать.

*******

Как всегда, друзья собрались в приёмном пункте стеклотары, где работал Андрей. Все уже выпили понемножку. Вдруг дверь заскрипела, и вошёл Махор. Он дружелюбно пожал всем руки. Всем, кроме Талгата, который сидел, как индюк, на корточках. Анатолий на это обиделся.
Талгат:
- Между прочим, милейший, когда заходишь, принято здороваться.
Махор:
- Ага! А я думал, тут насрали.

*******

Ханьжов, Махор, Андрюша были, как обычно, пьяны. Андрей заплетающимся языком прочитал моё стихотворение «Бриг».
Александр (голосом мэтра):
- Да, несомненно, поэтический дар у юноши есть!
Махор:
- Это кто написал? Подсолнух, что ли?
Все:
- Ну да.
Махор:
- А чё это такое - бриг?
Андрей пояснил, что автор имел в виду летучий голландец, корабль с мертвецами.
Махор:
- У-у-у-й, ****ь!
Махор застонал и, закрыв лицо руками, прослезился.
Наверное, тема мореплавания была освещена многими поэтами. Приведу читателю раннее стихотворение А. Ханьжова


Деньги пропиты. Сижу на мели.
Дырявый корабль во время похмелья.

В глазах мельтешит алкогольная осыпь,
Порваны снасти, пьяны матросы.

Поломаны реи и парус-тряпка
Висит, обессилев, над сломанным трапом.

Вчера была буря. Кошмарно штормило
И каждый из глотки выблевывал мыло.

Вчера так качало и так ударяло,
Тошнило, как после прокисшего сала

Бросало навзничь под колеса машины...
О, сколько наделано жутких ошибок!

О, сколько ошибок, не пересчитать,
А как ведь хотелось куда то пристать!

Куда же пристанешь, где выберешь берег?
Кругом одни джунгли и дикие звери.

А в мире блевотой и водкой объятом
Одни проходимцы, жулье и пираты.

Где ж тихая гавань бабьих грудей
Со счастьем плюгавым, с рогами мужей?

Ее поколенье спокойно и трезво,
К тому же страдает морскою болезнью

Мне, видно, скорее с жульем по пути
Болтаться на рее в мертвенный штиль.

А в море метельном пить и плясать
И в мутном похмелье латать паруса!
 
                *******

Махор:
- Мне у тебя, Санька, схорониться надо.
Ханьжов:
- Менты, что ли?
Махор:
- Ага…
Ханьжов:
- Перекантуемся у меня как-нибудь, на Молочке.
Махор:
- Лады!
Ударили по рукам.
Через три дня приходит ко мне Александр, зелёный от злости.
Ханьжов:
- К тебе эта мразь заходила?
Я:
- Кто?
Ханьжов:
- Да цыган вонючий.
Я:
- Не видел. А в чём дело?
Ханьжов:
- Да это животное всю жизнь мне отравило. Голый по огороду ходит, то курицу ногой ****анёт, то свинью. Визг, крики, шум. Матушка в шоке.
Ханьжов плюнул на пол, сказал: «До свиданья», и ушёл.
Буквально вслед за ним пришёл Махор. Он грузно опустился в кресло.
Махор (подавленным голосом):
- Ох, братишка, натерпелся я у этого поэта! Представляешь: ночь, похмелье. И голос Ханьжова: облака ****ь, облака *****… А я про себя думаю: вот сейчас подойдёт ко мне и по горлу бритвой.

*******

Андрюша Яковлев работал в Крытом рынке, в отделе радиотоваров. Святая троица - Махор, Талгат и Ханьжов - пасли его с семи часов утра.
Андрей:
- Эх, и крови мне они попортили! Качают и качают из меня деньги.
И действительно, отделаться от них было практически невозможно, пока, наконец, Андрей сам не взял себя в руки.
Андрей:
- Около 12 дня в магазин влетает Махор. «Не пихайся», - говорит ему какой-то здоровенный дядька. «Если бы я тебя пихнул, - отрезал Николай, - у тебя бы месячные пошли!» «Слышь, братан, - обратился он ко мне, - Талгата надо выручать, он какую-то бабу ****ул, короче, менты, свидетели, зона катит». Я понимал, что раскрутка идёт на приличную сумму, и для начала предложил Махру выпить красненького. Когда мы с ним уговорили бутылочку, я спросил: «А сколько нужно?» «Четвертной, не меньше». «Слышь, Коля, - сказал я, - а что он тебе, брат, что ли, или друг очень хороший? Давай с тобой вместе и пропьём этот четвертак». Махор потоптался на месте: «Да неудобно, друг вроде бы». Потом добавил: «А впрочем, *** с ней, с татарской мордой».
Прошло около часа. Мы были уже на рогах и, пошатываясь, брели по скверу. Смотрим, прямо за углом сидит на скамейке брошенный всеми Талгат. Лицо его было угрюмо-отвратительным. «Вон он, ясногубый, сидит. Ждет», - указал Махор грязным пальцем в сторону своего лучшего друга.

*******

Николай, Александр и Талгат частенько развлекались следующим образом: идут где-нибудь по проспекту пьяные да довольные. Махор высмотрит какую-нибудь симпатичную девушку, подходит к ней сзади незаметно так. Сам громадный, вонючий, очень плохо одетый. Подкрадывается к ней чуть ли не на цыпочках, поднатужится и зычно, словно конь, выпускает газы. Затем начинает громко, чтобы все слышали, осуждать девицу.
Махор (воздымая ручищи в небо):
- Ну как вам не стыдно! Вы же мне в дочери годитесь! И посреди этой славной улицы - проспекта Ленина! Ай-яй-яй!!!
Собирается огромная толпа, все начинают тыкать пальцами и хохотать.
Махор (всё продолжая сокрушаться):
- Ну как же вам не стыдно!!! Как таких, как вы, вообще земля носит!!! Безобразие!!!

               
                ******

Когда же Николай был в хорошем расположении духа, он настигал женщин и шептал им на ухо:
- Тётя, тётя, что вы трёте
  Между ног, когда идёте?
               
*******

Как-то утром, в приёмном пункте стеклотары, после обильного употребления портвейна.
Мухаммед:
- Гхм, бля, я считаю, что лучше утреннего кайфа по вину ничего не бывает.
Махор (после минутной паузы):
- Бывает…
Мухаммед:
- Что ещё там может быть? Разве что половой акт с женщиной…
Махор:
- Не-а…
Ханьжов:
- Наркота, что ли?
Махор: - Не-а…
Мухаммед:
- Что же в конце концов, бля? Объясни…
Махор:
- А вот канаешь по улице. Лето, жара. И вдруг очко в жопе как зачешется! Ну прям невмоготу! Ага… А кругом люди. И вот так канаешь, канаешь… Наконец, в какую-нибудь подворотню - нырь. Пятерню в очко запустишь и - у-у-у-уй, ****ь! Кайф!!!
Ханьжов:
- Ху-ху-ху! Точь-в-точь. Со мной тоже такое случалось. Ху-ху-ху!
Мухаммед (глубокомысленно):
- Гхм…

*******

Мухаммед (считая деньги):
- Вот, бля, на шафран хватает, а на 0,7 портвейна - нет.
Махор:
- Да, братишка, в жизни всегда так. То *** слишком длинный, то рубашка короткая.
Мухаммед:
- Гхм… я на 100 % уверен, что попаду прямо в яблочко. Сейчас пойду и стрельну полтинник у знакомого.
(Знакомый ничего не дал)
Махор:
- Ага, попал… прям в жопу пальцем!
Мухаммед (всё-таки ему повезло, кто-то дал ему денег):
- Как я быстро сориентировался в этой ситуации!
Махор:
- Да, ты шустрый, как понос.
Мухаммед:
- Бля, переебать бы тебя чем-нибудь тяжёлым по башке, скотина, за такие сравнения!
Махор:
- У-у-уй, ****ь! Я тебя щас так переебу, что ты потом всю жизнь срать где попало будешь.


       *******

После совместного куряканья косяка анаши…
Мухаммед:
 - Гхм, бля. Ну, о чём нам говорить? Что ты, бля, можешь сказать о Роллинг Стоунз, о Дип Пёпл, о поэзии?
Махор:
- Да, буробить нам с тобой не охуем. Но, глядя на тебя, я одно скажу: каких только дураков ****а не нахлобыщет!

        *******

Работяга:
- Ты, Толян, чё не работаешь? Идём на завод, в наш цех.
Мухаммед:
- Гхм… ты, бля, батрак, чего несёшь, в натуре?
Работяга:
 - Не, правда, давай к нам, в бригаду, токарем или слесарем…
Мухаммед (раздражённо):
- Что за ***ню ты порешь, зимогор! У тебя в башке, похоже, не мозги, а вечная мерзлота! Ну где ты, ****ь, видел Лермонтова за станком с напильником в руках?

          *******

Мухаммед (в который уже раз клянчит у продавщицы):
- Любезнейшая, дай пару флаконов красного, очень тебя прошу!
Продавщица Дуська (недалёкая, толстая и очень грубая женщина):
- Нет ни хера, я сказала.
Мухаммед (восклицает, как актёр на сцене):
- Тогда дай верёвку, я повешусь с горя!
Продавщица:
- Ну сколько можно без мыла в жопу лезть, а? Кончилось вино. Выпили такие ж, как ты, пьянчуги.
Мухаммед (обиженно):
- Гхм… Я с этим определением не согласен.
Продавщица:
-А кто ты есть? Самый натуральный алкаш.
Мухаммед: 
-Я не алкаш, я просто стабильно врезаю.
Продавщица:
- Те же яйца, только вид сбоку.
Мухаммед:
- Ну, хватит кобениться. У тебя же всегда есть затарка под прилавком.
Продавщица:
- Да вот *** ты угадал.
Мухаммед (теряя терпение):
 - Бля, в конце концов, дай две бутылки.
Продавщица:
- Может, тебе ещё и поебаться завернуть? Вали отсюда, пьянь голубая!
Мухаммед:
- Ты, овца, выбирай выражения, а то я тебя выебу, обоссу и заморожу!
Продавщица:
- Хи-хи-хи! Напугал бабу ***м! Да я тебе твой стрючок кухонным ножом на пятаки порежу!
Немая сцена секунд на тридцать. Мухаммед и Дуська с ненавистью глядят друг на друга. Наконец продавщица, уперев ручищи в жирные бока, говорит:
- Ну, дальше…
Мухаммед:
- Гхм… А дальше яйца не пускают.
Он с достоинством поворачивается и уходит.

    *******

По поводу прекрасного пола много чего говаривала знаменитая троица.
Махор (разговаривая с женщиной по телефону):
- Я к тебе щас приду, девчушка.
Женский голос в трубке:
- Коля, я тебя сейчас принять не могу, горло у меня болит.
Махор:
- Всё ясно с тобой, подруга.
И вешал трубку.
Талгат:
- Что, не даёт?
Махор:
- Говорит, горло болит. Наверное, сосала холодный *** в горячей ванне.

          *******

- А вообще, - говорил Николай, - баб надо ****ь и резать.
- Резать-то за что? - вопрошали недоумённые слушатели.
- За ****ство.

*******

Раз в год В.К. Семенюк устраивал у себя дома поминальный вечер Марины Цветаевой. По сторонам портрета поэтессы теплились две свечки, над портретом - маленькая икона Спасителя.
Семенюк:
- Творчество Марины Цветаевой не имеет аналогов в мировой поэзии…
Он  всегда говорил нараспев, а тут ещё, в связи с торжественным моментом, речь его была по-особенному бравурна, выспренна. Он не говорил, а буквально пел.
Я, Ханьжов и Рыженков в томительном ожидании глядели на стол, пестревший винными бутылками. В центре стола, аки королева, сверкала беленькая. Закуски не было. Вообще. 
В.К.:
 - Марина ещё с юных лет воздавала почести Аполлону…
Рыженков:
- Хватит, хлеболоб! У меня уже голова болит!
Ханьжов:
- Действительно, Вовк, ****ь, заканчивай ты всю эту ***ню.  Мне уже блевать хочется.
В.К.:
 - Марина еще в отроческие годы уже по взрослому глядела на мир…
Санька:
- Всё, бля!
Он, не меняя своего положения за столом, выпростал длиннющую руку по направлению к водке.
Семенюк:
- Но, Саша, всё же годовщина смерти… Как вот так можно сразу?
Ханьжов:
- Подумаешь, что мы, хуже этой ****орванки пишем, что ли?
Он глухо, как филин, рассмеялся.

*******

На одном из застолий поэта Сергея Рыженкова спросили:
- Вам нравится BEATLES?
На что Рыженков ответил так:
- Я английского языка не понимаю, а музыки не люблю…

*******

За что тебе дали 7 «б»*? - спросил я у Рыженкова.
Рыженков:
- Я, в общем-то, нолмальнейший человек…
Я:
- Ну а все-таки, как ты на дурку-то залетел?
Рыженков:
- Я еще в пелвом классе Платона на улоке читал, а учительница мне замечание сделала. Я её чуть табулеткой не убил…
Я:
- Не, Сергей, у тебя не психопатиия…
Рыженков:
- А что?
Я:
- У тебя параноидальная форма шизофрениии…
* психопатия

*******

В клинике А.Л. Гамбурга лечилось много талантливых и умных людей. Не исключением был знаменитый саратовский математик Сергей Желязовский, пухленький и розовощекий человечек. Его труды публиковались почти во всех развитых странах мира. Лечился он амбулаторно, врачевала его сама завотделением Маргарита Васильевна. 
Порой по несколько месяцев Сергей не включал в своей квартире света, все боялся врагов. Приходит ко мне один раз Санька Ханьжов, обиженный на что-то.
- Ты представляешь, что наш затворник сделал, этот купидончик ***в?! Завел на всех нас черный список. И ты там, Мишка, есть.
- Да подумаешь! Успокойся, Санька! Чего ж с больного-то человека взять?
- Тебе легко говорить, но я-то первым в этом списке стою, а вот ты на втором месте. Не прощу я ему этого…
Как-то раз были мы у Желязовского в гостях. Сергей пребывал под впечатлением от джойсовского «Улисса». Он возбужденно бегал по комнате, разглагольствуя:
- Вот ты представляешь, Саша: Джойс – это огромная туча.
- Я с тобой совершенно согласен. Гениальные слова!
- А все остальные писатели, вот ты представляешь, это как дождинки.
- Разумеется, гениально! – издевательски повторял Ханьжов.
Наконец, осознав, что жадный Желязовский денег на выпивку не даст, Ал. Дм. глухо расхохотался, поднялся из-за стола.
- Ладно, я вот чего думаю. Может, мне тоже этой ***ней на досуге заняться, математикой?
Прошло несоклько дней. Я шел по центральной улице города и вдруг, Матерь Божия, вижу: ко мне бежит кудрявый и бледный Желязовский. Поравнявшись со мной, он выпалил:
- Ты это, Мишенька, передай Ханьжову, что я очень-очень ценю его творчество. И еще скажи, что писать математические формулы не менее сложно, чем сочинять стихи. Кстати, - глаза его сделались круглыми, как у девочки, - многие считают меня больным. А вот ты как полагаешь, я сильно болен?
- Да брось ты, Сережа, у тебя просто легкое сексуальное расстройство.

 
*******

Раз прихожу я на Первомайскую. Танька кроссворд разгадывает, Санька мается похмельем.
Я:
- Здравствуйте, Александр Дмитриевич!
Гробоподобное лицо Ханьжова озарилось ангельской улыбкой.
Татьяна:
- Что это ты, Миш, Саньку так величаешь?
Ханьжов:
- А что, Танюша, мы же ведь уже взрослые люди.

*******

Часов в десять утра прихожу я на Первомайскую и гляжу: ёптвоюмать, сервант - на полу, мебель словно бы изрублена топором, повсюду осколки стекла. Такое впечатление, что орда степняков по комнате прокатилась. А произошло следующее.
Санька здорово избил Татьяну, погромил в пьяном состоянии некоторую мебель, а сам тем временем смылся, побежал за бутылкой. Вернулся, раскинулся прямо в грязных башмачищах на тахте и стал медленно попивать из горлышка… Вот тут-то и пришёл в гости Дон Вован - здоровый, красивый, в распахнутом пальто. Он подошёл к Ханьжову и ласково спросил:
- Дядя Саша…
Ханьжов:
- Ну!..
Вован:
- Я предупреждал вас, что ****ы дам?
Ханьжов:
- Ну и чё дальше?
Вован:
- Ну, тогда извините…

                *******

Погожим летним днем, после легкого опохмела, на лавочке сидели трое: Ханьжов, Мухаммед и какая то заурядная личность - Генка по кличке «Штангист». По щекам Генки ручьями текли слезы. Он роптал на судьбу, проклиная бытовые неурядицы и ***вую семейную жизнь.
Генка:
- Моя баба меня опять домой не пустила! Сказала - где пил, там и ночуй. Это после нашего вчерашнего бухалова, мужики.
Мухаммед:
- Послушай, батрак, я такой ***ней голову себе не забиваю. Вчера вечером я страстно отдавался женщине. Кинул ей пять или шесть палок.
В разговор вмешался разомлевший от вина Ханьжов.
Ханьжов:
- Вот, ****ь, какая полярность в жизни бывает. Один горькими слезами обливается, другой малофьей.

*******

На самом деле Коля был романтической натурой. С прекрасным полом ему везло.
Махор:
- Вот как-то раз стою в подъезде и пью из дупла портвешок. Тут открывается дверь квартиры одной. И стоит такая в пеньюарчике-***рчике, красивая такая, на Софи Лорен похожа. А пеньюарчик-то у неё совсем такой прозрачный, ****у, всё видно. И говорит: «Вы что, не местный»? А я говорю: «Я местный». А она: «Тогда, может, ***-моё, зайдёте, а то у меня день рожденья, а подруга не пришла». Ну я и зашёл. А там весь стол водярой да коньяком заставлен, гусь жареный стоит, ещё какая-то хуйня. Сел я за стол, налил стакан водки, ёбнул, налил стакан коньяка, тоже ёбнул…
Талгат:
- Так ты выебал её, милейший?
Махор:
- Да подожди ты. Я гусика наебнул, раздавил ещё три бутылочки беленькой, и впёр ей по пятое число. Но это уже неинтересно. А интересно другое. Просыпаюсь я с бодуна, а она мне: «Николай, уходите, муж приехал».  И действительно, смотрю, на вешалке шинель подполковничья висит. И еще я потом уже обнаружил в кармане четвертной на похмелугу.

******

У Махра было несколько жён и много женщин. Жил он с матушкой в хибаре, где стоял самогонный аппарат. Девочка Клава забеременела от Махра, её родители пошли к Николаю домой. Оба интеллигентные, воспитанные, хорошо одетые. Дверь открыла мамка - грязная, пьяная женщина. Махра дома не было.
- Мы, собственно говоря, по поводу Клавы.
Они стали намёками, полунамёками, очень тактично объяснять, что, мол, так и сяк, девочка забеременела, что, мол, родится мальчик или девочка, рады очень будут.
Мамка, ничего не понимая, смотрела на них тупыми глазами. Наконец, врубившись в суть дела, она сказала следующее:
- Значит так… Как еблись, пусть так и разъёбываются.

******

Махор:
- Ну, короче, один раз решили выпить. Ну, чё делать? Пошли товарняк разгружать.
Талгат:
- А уж не ****ишь ли ты, милейший?
Махор:
- Заткнись и слушай. Ну вот, пришли мы на железнодорожные путя. А там ни *** никого. Чё делать? Видим - вагон стоит, а на вагоне - амбарный замок. Ну, недолго думая, сбили мы его. А в вагоне бурёнка стоит и ласково так смотрит на нас. Стали соображать, как её продать. Ведь прежде чем продать, надо её убить, освежевать… А у моего приятеля Серёги родители в Сочах на солнце грелись. Ну, думаем, *** моё, пойдём к нему домой и там корову разделаем. А жил Серёга на девятом этаже.
Талгат:
- Уж не хочешь ли ты сказать, что вы корову на лифте везли?
Махор:
- Заткнись, татарская морда, в лифт и полкоровы не полезет. Тёлочка покладистая попалась, она сама - цок-цок-цок - по лестнице до квартиры дошла. А квартира - охуеть - финские стенки, паркет, ковры, хрусталь и прочая ***ня. Я где-то слышал, что корову забивают молотом. Молота не было. Обнаружили в прихожей лапку для обуви, ну я взял её обеими руками и р-р-рязз корове между рог. А кому это понравится, когда ему лапкой между рог? Ну и стала бурёнка всё на *** крушить - стенки-хуенки, люстра с потолка сорвалась. Повалили мы её на пол, я Серёге кричу: «Тесак, тесак давай»! Ага, кинул он мне тесак, я им по сонным артериям как наебнул! Кровища фонтаном в потолок так и ёбнула. А в это время - чик-чирик - ключи в замке поворачиваются: предки из Сочей вернулись. Как увидели они всё это - сразу ёбнулись, сознание потеряли.

                *******

В каком-то моем раннем стихотворении говорилось о конце света. Как всегда, сидела знаменитая троица - Талгат, Махор и Андрей. Махор был настолько пьян, что сидел, положив башку на колени.
Талгат:
- Почитай что нибудь, Андрюша.
Андрей:
- Да боюсь вам совсем настроение испортить.
Талгат:
- Ну, так читай, милейший!
Андрей (цитирует мое стихотворение):
 И в дреме старая больница
 Припоминает, скольких погребла …
Махор, уловив слово больница, всколыхнулся, как вонючий мешок.
Махор:
- У- у-й, ****ь, больничка, больничка.
Андрей:
- Ты че, Коля, какая на *** больничка?
Махор:
- У-у-й, ****ь, матушка там моя в буфете поваром работает, колесики мне достает. У-у-й, *****, больничка.

*******

Стоял летний знойный полдень, термометр показывал далеко за тридцать. Иными словами было пекло. Ханьжов, Талгат и Махор достали на опохмел бутылку водки. Махор (глаз-алмаз) справедливо разлил по стаканам 170 граммов на брата.
Первым осушил свой стакан Махор, вытер пот со лба, и изрек: «Уй, ****ь, поправился на золотую»! Ханьжов выпил молча. Мухаммед сурово смотрел на свой полный стакан не решаясь выпить: «Хм, *****, все-таки надо было красного взять. Какая жара! Это что же получается? На улице 40 градусов, и еще в себя 40 градусов влить. Охуеть можно, это просто пытка какая-то»!
Ханьжов: «Я с этим вполне согласен, но при условии, если к стакану водки будут некоторые приложения. А именно: дать тебе сейчас лопату и заставить на этом солнцепеке вырыть яму так метра 3 глубиной. Потом накормить тебя до сыта щами, с пылу, с жару, и затем заставить тебя бабу жирную, потную, вонючую ****ь. ****ь до тех пор, пока у тебя яйца не отвалятся. Вот это уже кое-что! А то возвел в проблему стакан водочки махнуть»! И, не дожидаясь ответа, Ханьжов взял стакан и залпом выпил его содержимое.

Как-то раз Талгат попал в неприятную историю, а именно украл у Махра и других пьяниц бутылку дешевого вина. Возмездие наступило на следующий день.
- Ну чё, татарская морда? – спросил Махор у провинившегося мусульманина. -Ты готов держать ответ за свой гнилой поступок?
- Кольк, врежь ты ему по харе! - негодовали собравшиеся на месте алкаши. Мухаммеду стало страшно:  - Хм! Между прочим я и убежать смогу.
 И он засеменил по улице словно жирное губастое насекомое.
- Уйдет, уйдет!- заголосили алкаши.
- Беги, беги! - уверенно сказал Махор. -  От цыгана не убежишь.
Его пророчество сбылось через несколько минут. Талгат, описав круг, причалил возле винного магазина, а магазин в этом районе был один.
- Ну вот, - сказал Махор, - я же тебе говорил! Ня… ня!
И пудовый волосатый кулак цыгана поверг татарина на землю.

Махор, Ханьжов и Талгат изрядно насосались пива. По естественным причинам им захотелось поссать. Выстроившись у забора, они начали справлять свою малую нужду. Махор и Ханьжов отлили быстро. Талгат, громко попёрдывая, продолжал опорожнять свой мочевой пузырь.
Махор сделал замечание: «В конце-концов, прекрати портить воздух! Дышать не чем, хоть противогаз надевай»!
Ханьжов тоже присоединился к возмущённому товарищу: «Да, Тольк, это же неприлично! Твоя вонь глаза ест.»
Мухаммед возмутился: «Вы что поссать не даете? Как вам не стыдно!?»
На что Махор справедливо заметил: «Стыдно у кого пипиську видно!»
   
*******

Однажды неприветливым зимним днём я шёл к себе домой и вдруг услышал хриплые вопли, стук и грохот. Обернувшись, я увидел следующую картину: по обледенелой дороге на костылях нёсся А. Ханьжов. Поравнявшись со мной, он заорал:
Мишка, ****ь, помоги! Догоняют!
В кармане его спецухи торчала бутылка дешёвого вина. Тут я всё понял. Александр с****ил у алкашей бутылку и теперь пытался убежать.
Нет, Санёк, извини, это твои проблемы, - ответил я и отошёл в сторону.
Через минуту пять или шесть озверелых алкоголиков настигли
 поэта. Костыли с грохотом отлетели в сторону
Ага, попался, сука! Бодлер ****ый! И Александра начали бить.
Я перекрестился и пошёл к своему дому.

*******

Последний штрих: Махра, Талгата и Александра уже нет в живых. Светлая им память. Хочу вернуться к началу повествования, а именно к Ханьжову.
Сидим мы в его времянке. У нас много колёс и много вина. И ещё помню: на печи лежал Санькин кот - копия хозяина. С такими же злыми глазами и острозаточенной мордой. Ханьжов, покачиваясь, подошёл к животному.
- Вот, ****ь, люди зверюгу обидели. Две ноги ему переломали, падлы.
Он обратился к коту:
- Бойся вот этих, этих, о двух ног!
Он показал коту два пальца.
В какое-то мгновение мне померещилось, что кот ему ответил: «Понял, бля, Санька, понял»!
Ханьжов грузно сел за стол, разлил по стаканам вино и произнёс:
- Место тут дурное. Вишь, рядом болото с осокой. Говорят, много народу сгинуло в этих топях.
Пока Ханьжов разглагольствовал, кот выполз во двор. И тут началось… Собачий лай, крики, гам, визги…
- Глянь, соседский кот пришёл моего ****ить. Чует его беспомощность. Ну я тебя сейчас, вы****ок!
Санька схватил кочергу и выскочил во двор. Прицелился и метнул в соседского кота. Но попал в своего. Соседский кот мгновенно растворился, а Санькин, хоть и был, по словам хозяина, инвалидом, как пуля взлетел на крышу сарая, заорав при этом страшным голосом. Тут выскочили соседи, поднялся гвалт. Санька вернулся в дом. Поднял стакан, медленно выпил и произнёс:
- Я же тебе говорил, гиблые тут места!


*******

Самый жуткий район в Саратове - СХИ. Там и прошли мои отроческие годы.
Вокруг - сплошные бандиты да наркоманы, тунеядцы всякие да алкоголики. В школе учился я очень плохо. Может быть, одной из причин последнего, и притом самой существенной, был сосед, живущий за стеной моей комнаты. Каждую ночь я слышал одно и то же, одно и то же, каждую ночь… Этот сосед - Вася, кажется, - со своей женой Зиной постоянно пьянствовал. И при этом крутили проигрыватель с запиленной пластинкой. До моего слуха доносилась всегда одна и та же песня:
«А почему, дружок, а потому,
что я жизнь веду не по учебникам, а просто я работаю…»
На следующий день в школе:
- Лапшин, к доске!
А у меня в башке одно и то же…Крутится и крутится эта проклятая пластинка. И ещё диалог, тоже никогда не меняющийся:
- Зина!
- Чё, Вась?
- Ты, это, продажная женщина!
- Васечка, да ты что!
- Бля-ди-ща!!!
Засим следовал жуткий грохот за стеной… На следующий день всё повторялось, как заведённое:
«А почему, дружок, а потому…»
- Лапшин, к доске!
Единственное утешение: не я один был двоечником.

*******

Наташа Ермолаева была моей соседкой по парте. Все звали её «лошадь», не исключая «культурных» преподавателей.
Учитель:
- И кто же у нас сейчас пойдёт к доске? А пойдёт к доске лош… то есть Наташа Ермолаева.
Весь класс сотрясался от хохота.
В четвёртом классе с этой Натальей произошло, как говорили у нас в школе, ЧП. В общем, её снасильничали. Восемь человек. Да ещё подарили «на память» кулёк карамелек. Что касается Наташиных родителей, супругов Ермолаевых, то они были в полном восторге от трагедии. Для них это был праздник.
Жена:
- Сашк, ****а в рот, ****ь!
Муж:
- Чё, Нюр?
Жена:
- *** через плечо да в ухо! Нашу-то лошадь выебли, за кулёк карамелек. Ха-ха-ха!!!
Муж (сотрясаясь огромным животом):
  - Иди ты в ****у, Нюрк… Они же ещё пацаны!
Жена:
- А-да-***-на! Сам-то как целки рвал, забыл? Так что *** пополам и ****а вдребезги!
Муж:
- Что точно, так уж точно.
Оба долго хохотали. Им вторили свиньи из гаража.
Супруги по целым дням сидели в своей беседочке на краю оврага, попивая вишнёвую наливочку.
Одним из участников насилия был мой друг - Павел Корабельский. Полового члена таких размеров, как был у Павла, я никогда не видел. Помню, мы, совсем маленькие, лет по девять, дивились, писая за гаражами, величине его пиписьки. На что он философски отвечал:
- Ничего странного, вот подрастёте, и у вас такие же вырастут.
Мы подросли, но ни у кого ничего подобного так и не выросло.
Помнится, я взял какую-то железяку и нацарапал ей на металлической двери гаража Корабельского с огромным ***м, бегущего за голой лошадью-Натальей.
Нарисовал и испугался: что же теперь будет?
А ничего такого и не было. Солнечным летним днём дядя Гена, отец Павла, угрюмо замазывал малярной кистью вышеупомянутый шедевр. Паша молчаливо помогал отцу. На беду, мимо проходила тётя Нюра.
Нюра:
- Генк, не замазывай, смотри, бля, как на твово архангела похож! ***ло-то какой!
Тут подоспел и дядя Саша:
- Да! Генка! Зачем замазываешь? Наша-то лошадь как вылитая!

*******

Однажды я был свидетелем следующего инцидента.
Тётя Нюра гналась, размахивая гантелью, за своей пьяной подругой Зиной.
Нюра:
- Про***** ебучая! Догоню - зашибу нахуй!
Подруга, к счастью, убежала…
И вот тут произошёл исторический момент.
Никто никогда не звал тётю Нюру тётей Нюрой. Самыми лёгкими обращениями к ней были: свинья ебучая, сучка засранная и т.д.
А я тогда вдруг возьми да скажи:
- Здравствуйте, тётя Нюра.
Я видел, как она сильно побледнела, гиря выпала из её руки. Она посмотрела на меня своими поросячьими глазками и выкрикнула неестественно гунявым голосом что-то типа:
- Здрявсть…
Мне кажется, это «здравствуйте, тётя Нюра» было первым и последним в ее жизни.

                *********
                (СЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ)
 
Моя мать встретила Наталью Ермолаеву на улице. Разговорились.
- Как ты,  Наташенька, живёшь? –поинтересовалась моя родительница. - Где работаешь? Муж, дети есть?
- А *** его знает, тетя Люда. Нет у меня никого, – Наталья покрылась стыдливым румянцем. - Я ведь, тетя Люда, сейчас уборщицей работаю. Знаете, как неприятно! Метешь, метешь пол, а эти самые интеллигенты подойдут вежливо, о здоровье осведомятся и харкнут мне под ноги. И так каждый день… Разве мы о таком счастье мечтали?
Моя мать понимающе развела руками.
               
                ***********

Помимо меня двоечниками были Вовка Бабиченко да Колька. Дядя Володя, отец Вовки, был заместителем директора театра Чернышевского, в прошлом балерун, большой и здоровый кретин. По любому поводу он смертным боем бил своего сына.
Д. Володя (ласково):
- Володька, а ну-ка, подь сюда.
Сын:
- Папотька, мне стлясьно!
Д.Володя:
- А думаешь, мне, бля, не страшно! Вот ёбнешь тебя куда-нибудь не туда, а ты и сдохнешь. Чё я мамке скажу?
За этим следовала серия сокрушительных ударов.
Д. Володя сочинял стихи:
Куужит уж лист золотой
На влажную землю в лесу…
- Вовк, бля!
- Тё, папотька?
- А у тебя, это, боводавка на носу…
Как-то раз на уроке географии без всяких видимых причин Вовка швырнул веером по всему классу ворох чёрно-белых порноснимков, на которых значилась вся его семья: брат, мать, какие-то пятидесятилетние тётки в виде отвратительных нимф и, конечно же, сам папа с огромным ***м. Маленькие глазки отца сладко улыбались, на квадратной его голове вились крохотные сальные кудряшки. В классе все просто охуели. Учительница живенько собрала разбросанное в стопку и, искоса поглядывая на снимок папы Вовы, произнесла:
- Ба-би-чен-ко, Во-ло-дя!
Огромный бюст её при этом так и ходил ходуном.
- Пускай завтра в школу придёт твой па…, то есть твои родители…
На следующий день весь преподавательский коллектив школы, осознав трагизм положения ребёнка, уговаривал взбешенного отца:
- Владимир Владимирович, вы уж его, того, не сильно… бейте…
- Ни-ни… Мы, это, по Макаренко.
Дядя Володя так избил сына, что тот несколько дней не вставал с постели.
Помню, был мороз под сорок. В школе отменили занятия. На балконе дома Бабиченко я заметил обнажённый атлетический торс д. Володи.
- Э-э-э-х, бля! Э-э-э-х, бля! - дядя Володя выбивал половики.
- Дядя Вова! - крикнул я, - а Вовка-то где?
- А *** его знает! Бегает где-то.
На самом деле Володька, до смерти избитый, валялся у себя дома.

Через три дня мы встретились в школе.
- Ну всё, бля! - произнёс Вовка, - отравлю я его, а сам в Индию уеду, я всё рассчитал. Вот карта, вот денег немного раздобыл. Я в химлаборатории яд с****ил для батька своего. На щегле испробовал, тот только ножками задрыгал.
- Да отец-то твой поболе щегла будет, - резонно заметили мы с Коляном, - вовсе пришибёт тебя!
- Ладно! - глаза Бабиченко зажглись нехорошим светом, - я ещё спизжу яду и завтра его папке в борщ брошу…
Вечером, когда мы шли по улице вдвоём с Колькой, тот полушёпотом произнёс:
- ****ец нашему другу!.. Слушай, у моей-то бабки сверхмощный запор. Ей какое-то очень сильное слабительное французское прислали, в капсулах. Надо нам Вовку нейтрализовать, а то ему точно ****ец.
Сказано - сделано…
В гостях у Бабиченко нас потчевали чаем с вареньем. Мы украдкой поглядывали на часы, поскольку в Вовкиной кружке было три или четыре капсулы дьявольского слабительного. Покончив с чаем, мы быстренько смылись домой.
У себя дома я быстренько набрал телефонный номер Бабиченко. Вместе с голосом в трубке чётко слышался шум работающего смывного бачка…
Дядя Володя не умер… А вот школу закрыли на карантин, поскольку Володьку отвезли в инфекционное отделение, думали - дизентерия.

                *******

В 24-й школе, где я учился, было много всяких хулиганов. Одним из таковых был Толян Самусь, большой поклонник группы Дип Пёпл, человек с низеньким лбом и сильно выдающейся нижней челюстью. Когда заканчивался очередной урок, Толян подзывал к себе выходящих из класса учеников и, напевая «Смоук он зе вотер», спрашивал:
- Откуда?
И, не дожидаясь ответа, наносил удар. Меня же он не трогал, поскольку я был его снабженцем по рок-музыке.
Как-то меня вызвали на педсовет. Толян тем временем шастал по коридору и постоянно заглядывал в полуоткрытую дверь учительской. Я видел, как в дверях мелькала его белобрысая чёлка.
- Знаем, знаем, Лапшин, мы всё знаем, - говорили педагоги, - и не спрашивайте. Мы знаем, на кого вы хотите быть похожим. Вы хотите быть похожим на Анатолия Самуся.
- А что в этом плохого?
Когда я выходил из школы, я увидел Толяна и впервые испугался: его лицо было заплакано.
- И-ды сюда, Миньк, дай пять, ува-жаю…
Толян сгрёб меня в объятия и расплакался.

                *******

Закончив восемь классов, Толян уехал поступать в вертолётное училище.
- У меня папенька - герой Советского Союза. Он лямку парашюта зубами перегрыз и, это… остался жив.
Как-то, а времени было ни много, ни мало 4 утра, мы с Мишкой-соседом решили похулиганить по телефону. Первый звонок предназначался Толянову папеньке. До этого Толяну звонила какая-то девка и постоянно молчала в трубку в ответ.
После первого звонка в трубке послышалось:
- Моль-чишь, су-ка ёба-на, за-сунь свой я-зык се-бе в жо-па и го-во-ри…
Во второй раз раздраженный папенька Толяна произнёс то же самое. Ночь, как-никак, импровизировать и то лень. Словарный запас его был невелик.
На третий раз я решил записать его голос на магнитофон.
Четвёртый звонок был ударным:
- Моль-чишь, су-ка ё-ба-на…
Я нажал клавишу воспроизведения и поднёс трубку к магнитофону:
- За-сунь свой я-зык се-бе в жо-па и го-во-ри…
Через две недели прибыл на побывку Толян.
- Здорово, Минь, ***ня какая-то произошла… Моего папаньку на Алтынку отвезли, совсем ёбнулся, сам с собой по телефону разговаривает.

                ********

Евгений Степанович Краснюк занимает особое положение в списке моих знакомых. Жил он на СХИ в пятиэтажном хрущевском доме на четвертом этаже в однокомнатной квартире, до отказа забитой книжными раритетами. В семидесятые годы трудно было достать Эдгара По, Бирса, Ирвинга, Кафку, Юхана Боргена, Акутагаву. Всё это было у Евгения Степановича, и он давал мне читать этих авторов.
- Это да... Вот, да. Только осторожнее, на три дня, да?
Именно так он говорил. Многие с трудом понимали его. Случалось, что я переводил его речь на русский язык, поскольку работал с ним в одном институте. Он был главным геологом отдела. Я – простым топографом.
К тому же мы были друзьями с его сыном Митей. Евгений Степанович слыл остряком и язвой.
- У меня, да, сын, да, есть. Видный такой... да, умный, холостой, да...
Женский коллектив института активно реагировал на эту рекламу.
- Ой! Евгений Степанович, а познакомьте нас с вашим сыном!
Евгений Степанович, делая хитренькие глазки, отвечал:
- Познакомить, да? Это да, конечно, можно, да, только он у меня какой-то странненький.
Женский интерес моментально улетучивался. Девушки, опустив глаза и пожимая плечами, отходили прочь.
Частенько мы с его сыном Митей заходили к Евгению Степановичу в гости: выпивали, беседовали о литературе и политике.
- Не понимаю,- говорил я, – ну, ладно, мистику и секс у нас запрещают. Но зачем же ученых великих пытали, убивали? сволочи сталинские. Например, взять нашего земляка Вавилова.
- А я, да, лично знал, старичка, да, который его пытал. Ничего, добрый, да, порядочный такой. Этот самый старичок вспоминал, как они с Вавиловым по ночам в шахматы играли. Приведут, значит, да, Вавилова, поставят шахматы на стол, старичок ему лампу в глаза направит, да.. ну и начинают играть... Мой знакомый старичок, да... спрашивает, передвигая ладью, ты, да, Вавилов? Вавилов отвечает, что да, мол, он, Вавилов, а старичок еблысть ему по морде, и так через каждые пять минут, всю ночь: - Ты? - Я! Бах по морде. А старичок, как я уже говорил, очень хороший, да...
В 1988 году в Спитаке случилось землетрясение. Неизвестно по каким причинам Евгений Степанович оказался на руинах армянского города. Приехав оттуда, он с волнением рассказывал:
- Это, да.. ужас какой- то, да, вопли, стоны повсюду, руины, да. Ну, а в них очень много интересного. Сколько я там книг, да, раскопал, под обломками зданий, и вдруг слышу, да, плачет кто-то, ну, я начал рыть в том месте, откуда доносился жалобный голос... И отрыл маленькую синенькую девочку, «Мама, мама», - плакала она. До сих пор сам, не могу поверить, как мог плакать и говорить мертвый ребенок, который пролежал под каменными глыбами дня три, четыре. А в это время, да, правоверные магометане пускали в ночное небо фейерверк и радовались стихийному горю ненавистных им армян. При этом землетрясении погибло 23 тысячи человек.
 Честно говоря, мало кто любил Евгения Степановича. Скончался он в 2003 году. У себя дома, на СХИ. Посреди своих любимых книг. Он не был верующим человеком. Но, как говорят в подобных случаях, – пусть земля тебе будет пухом, уважаемый Евгений Степанович.
 
*******

Дядя Слава по прозвищу «Бобок» был хирургом от Бога, а также большим любителем выпить.
Бобок:
- А чё, вот сижу я у себя в Третьей Совбольнице, и мужика завезли, костью поперхнулся рыбной. Ну, я беру пинцет специальный, да в пасть ему его и уронил нечаянно. Это вызвало настолько сильный кашлевый рефлекс, что и пинцет - нахуй, и кость - нахуй. А медсестра моя сообразила, туфлёй инструмент прикрыла тотчас.

*******

Бобок выпил в Третьей Совбольнице весь спирт из банок с заспиртованными уродами, за что его и выгнали из престижного места.
Бобок (возмущаясь):
- А чё, спирт он и есть спирт.
Перевели его в город Энгельс, в онкологическую клинику.
Моя мать:
- И как же вы там, Вячеслав Ксенофонтович, работаете?
Бобок:
- Да просто… Рот открой… Я в зеркало гляжу и вижу - нёбо рыхлое. И говорю пациенту - всё, рачок у вас, ступайте…

*******

Гости за праздничным столом:
- Вячеслав Ксенофонтович, расскажите что-нибудь интересное.
Бобок:
- Работал я в Южносахалинске, после войны, трупики детские взрезал, носовые проходы у них изучал. Время было голодное, жрать-то хочется!
А тут привозят трупняк свежий. Один был здоровый дядька такой! Пузо - во! Видно, мужик перед смертью хорошо поел. Ну я ножом прозекторским открыл ему полость живота, а там - гречка, каша гречневая, ещё дымится. Мы всем моргом собрались и ложками её, ложками! А она ещё со слизью желудочной, как с маслом подсолнечным… Вкусно!
За столом уже давно никто ничего не ел, за исключением расказчика. Гости тупо разглядывали содержимое тарелок.
Бобок (уплетая голубец):
- Или вот как профессор Фридман обосрался… В своей ванной. Ну а чё, сердце-то у него не выдержало. Но дело не в этом. А в том, что когда взломали дверь к нему в квартиру… соседи, вишь, позвонили, мол, затопило их, ну значит, взломали ему дверь, а там повсюду только говно плавает, везде одно говно! До сих пор не пойму: такой маленький был жидёнок, а говна от него, говна-то!!! Вся квартира затоплена, и везде плавает говно…
Во время сего монолога Бобок не переставал с аппетитом жевать.

*******

Люди не понимали откровенного цинизма бобковских баек. За это его не то чтобы не уважали, но как бы сторонились. Но, когда было нужно, без Бобка трудно было обойтись.
      На втором этаже нашего подъезда умерла пожилая женщина. Она буквально сварилась в горячей ванне, случай был, говоря языком профессионалов, проблематический. Когда приехала «скорая» да менты, естественно, позвали на помощь дядю Славу. В помещение ванной комнаты заходить побаивались, все зажимали от жуткого смрада носы, кого-то вырвало.
- С вас пузырёк, - сказал дядя Слава.
Он часа два, не меньше, наводил порядок на месте происшествия, отскрябывая, отколупывая фрагменты тела от ванны.
- Как же вы можете вот так работать? - дивились люди.
- А чё, щи они и есть щи, - бубнил Бобок. - Я её остаточки все в пакеты поклал, оставил только то, что к ванне прилипло, не отодрать, все эти шкварочки пригоревшие. Да и мыла мне не хватило, средств моющих.

*******
Бобок:
- Приводят ко мне мужичка одного, сопливый весь, прямо изошёл соплями-то. Ну, а мне-то чё, инструмент беру и в нос… Ну и проткнул я ему перегородку носовую нечаянно…
Я:
- Ну и как он потом, выдюжил? - спросил я у Бобка.
Бобок:
- А ничё себе. Ходит - свистит…

*******

Как-то раз с Мишкой-соседом выходим мы из подъезда, глядим, а Бобка, как стервятники, окружили пьяницы-мужики.
- Пойдём, - упрашивали они, - профессор, ёбнем по сто пятьдесят.
- Да говорю же, не пью я, - настойчиво клялся Бобок. Он злобно огрызался на наиболее назойливых, пытавшихся его лобызать и буквально силой тянувших его в сторону подъезда.
- Ух, бля, - подивился Мишка, - может, и впрямь бросил пить.
Мы зашли за угол дома и закурили. Но не успели выкурить и по полсигареты, как видим: волокут нашего Бобка, вдребезги пьяного.
- Сглазили, - произнёс Мишка.

*******

Как-то жарким летним днём у меня неожиданно хлынула носом кровь, и до того сильно, что я не на шутку перепугался. Вся комната была забрызгана кровью, три полотенца - хоть выжимай. Что делать? Сломя голову я бросился в поликлинику, благо она находилась рядом с домом.
Медперсонал в это время, как я мог это лицезреть, вбежав в первую попавшуюся комнату, пил чай.
- Ой, миленький! Ой, кровищи-то сколь! Ой, бледный-то какой, как мерцвец! Ой, щас рухнет, Зина! Смотри, смотри!
- Помогите, твари…
- Как же мы тебе поможем, не видишь? Ушняка-то нету.
Я думаю: «Хоть бы одна жопа от стула оторвалась, падлы!»
И тут меня осенило: «Господи! Да Бобок же рядом живёт!»

- Запрокинь башку, - сказал дядя Слава и, чуть не разрывая мне ноздрю, ввёл глубоко и сильно длинный тампон, затромбовав таким образом лопнувший сосуд.
- Всё, свободен. Гуляй!

Вспоминая этот случай, я до сих пор благодарен Владиславу Ксенофонтовичу, которого уже нет в живых. Царство ему Небесное!

II

(Золотая осень)

Юрий Гусаков учился, прямо скажем, ***во. Его школьные дневники и тетради даже раз показывали по местному телевидению, как образец сугубого разгильдяйства, если не сказать больше. Эти «документы» были сплошь изрисованы: топорами, бандитскими ножами, свастиками, черепами, ****ами и ***ми в натуральную величину.
Однажды класс, в котором учился Юрий, совершил культпоход в осенний лес - для собирания гербария и последующего сочинения на тему «золотая осень».
- Ну что, Юр, собрал гербарий? - спросили его одноклассники после уроков.
- Неть! Не собляль!
- А сочинение написал?
- Тозе неть!
- Что же тебе понравилось в лесу? Разве ты не заметил красот осеннего леса? Ведь что-то же ты видел?
- Да видел… Как учительница ссыт… Я за ней специально следил. Она сняла трусы, присела на корточки и начала ссать. А жопа-то у неё какая! Белая-белая! И большая!  А потом, когда она ушла, я тихонечко подошёл к тому месту, где она ссала. А оттуда дымок поднимается ароматный…
- Вот взял бы и написал об этом откровенно, всё - что видел…
Нехорошая, ехидная улыбка появилась на лице юного негодяя.
 
                *******

Среди первомайской детворы этот Юрий Гусаков явно выделялся. Сутулый и худой, он на голову возвышался над своими 14-летними сверстниками. Был он некрасив, а вкупе со своими большими оттопыренными ушами даже безобразен. Но беда была не в этом, а в том, что в этой ушастой голове роились не по возрасту нездоровые, просто похабные мысли. Он не играл, как другие пацаны, в «войну», в «казаки-разбойники», не коллекционировал марки, не собирал спичечные этикетки и фантики… Одна из его любимых проделок заключалась в следующем: нарисовав мелом на каком-нибудь заборе или стене половые органы и, подписав свои «художества» соответственно словами «***» или «****А», он устраивался неподалёку на лавочке и хихикал в кулачок, когда проходившие мимо его «творчества» взрослые советские граждане начинали громко возмущаться «этой срамоте».
И вот одним тёплым летним вечером этот скверный мальчишка подбил одного из неискушённых ровесников пойти «подглядеть мочалки» у голых тётек в бане на Бахметьевской. Подкравшись с заднего двора к двухэтажному зданию бани, приятели обнаружили, что женское отделение находится на втором этаже. Неискушённый ровесник «забздел» лезть наверх, но, обуреваемый своими эротическими фантазиями, долговязый акселерат, недолго думая, как альпинист, поднялся по водосточной трубе на второй этаж и осторожно добрался по узкому кирпичному выступу до вожделенного окна. Здесь, ухватившись кое-как за подоконник, он прильнул к стеклу и стал «пялить» свои бесстыжие «бельмы» на голых баб.
- Ё! Ех ты! - восклицал бесстыдник.
Затем он оторвал одну руку от подоконника и ловко расстегнул брюки…
Стоявший внизу приятель испуганно спросил:
- Ты чё?
- Чё, чё… *** через плечо… У меня шутильник вскочил! - огрызнулся негодяй.
Он извлёк из ширинки далеко не детских размеров член и принялся мастурбировать, при этом не отрывая голодного взгляда от окна…
Между тем буквально висящий на подоконнике подросток вконец ошалел, впал в экстаз и…
- А-а-а-а-а!!!
Оргазм согнул онаниста пополам, расслабил всё его тело. Пальцы, держащиеся за подоконник, непроизвольно разжались и… О Боже!… Юный ****острадатель так и наебнулся со второго этажа на землю. Мгновение полёта, наверное, показалось ему вечностью. Он летел, сжимая рукой свой ***, извергая в полёте ещё незрелые сперматозоиды…
Несколько секунд он лежал неподвижно… Затем, громко охая, встал, застегнул штаны и, потирая ушибленную задницу, похромал домой на Первомайскую.

                *******

Юра Гусаков был крайне омерзительным подростком, никто его не любил. Даже мальчишки, его «друзья», относились к нему с отвращением. Каждый день Юрий повторял одну и ту же процедуру: бегал по своей комнате с возбуждённым ***м и линейкой. Меряя свой член, он говорил одно и то же, повторял одну и ту же фразу: «Где одинь сяньтиметль? Втеля билё дьвядьтять семь!!!» Потом, глубоко вздохнув, удовлетворённо восклицал: « Ася! Воть онь одинь сяньтиметьль!!!»

                *******
Гусаков спокойно идёт мимо окон Саши Диванова, которые все измазаны экскрементами хозяина (у Диванова очередной психоз). И тут из окон раздаётся крик: «Юрий, стой!!!» Открывается дверь, и на крыльцо выбегает хозяин, несмотря на холодное время года (зима), голый по пояс. Одним гигантским прыжком он настигает Юрия, железной ручищей, перепачканной в говне, хватает за грудки и трясёт, как спелое грушевое дерево.
Диванов:
- Ты, Юрка, гад, сволочь!!! Я тебе всё ебло сейчас вдребезги разобью!
Гусаков (заметно испугавшись):
- Ты охуел, Диванов? За что?
Диванов:
- А помнишь, как в детстве, в детском саду, ты заводил меня на сушилку и заставлял *** на прохожих дрочить!?
Гусаков:
- Ну и что тут такого?
Диванов:
- А вот с тех самых пор, как я стал онанизмом заниматься, вся моя жизнь пошла наперекосяк!!!

III
(Виктор Иванович Яковлев. Знакомство)

               
                ***

Когда мне сказали, что моими стихами займётся Виктор Иванович Яковкин, учитель математики, человек с большим редакторским опытом, меня охватило лёгкое волнение. Мы договорились о встрече в детской библиотеке. Самого его я ещё не имел чести знать.
Пока я поджидал В.И. в вестибюле, воображение моё рисовало мне следующие картины: вот сейчас зайдёт такой седовласый красавец - получухонцев, полулотман - и скажет: «Ну-с…» В окошке промелькнуло нечто отвратительное, безобразное и тут же скрылось. Я мысленно сплюнул, перекрестился и постарался забыть страшное наваждение. Тем не менее, всё произошло наихудшим образом: это существо, которое минуту назад промелькнуло в окне, вдруг подходит ко мне, протягивает грязную руку с нестрижеными ногтями и картавым голосом произносит:
- Сдгавствуйте! А вот и я, Виктог Иванович.
Это и был тот знаменитый Виктор Иванович.

***

Способности к врачеванию у В.И. появились уже в зрелом возрасте. Как-то на уроке математики 8-летняя девочка пожаловалась на головную боль.
- Ы-а… А ну-ка, пойдём выйдем…- рявкнул В.И.
За дверями класса он принялся совершать над головой ребёнка волнообразные пассы. Затем почему-то полез школьнице под платье и долго щупал её за нехорошие места. От ужаса девочка описалась, зато головная боль исчезла напрочь.
- Ну и как? - прохрипел целитель. - Ы-а, болит головка?
- Не-а… - пролепетал шокированный ребёнок
- Ступай в класс и не пгитвогяйся!
В.И. смачно облизал свои короткие пальцы.
С этого времени люди стали поговаривать о необыкновенных способностях неказистого учителя. И В.И. начал лечить…
- Вот ты, Миша, всё смеёшься над Витьком, - говорил мне мой друг Миша Васин, - а он возьмёт да и напустит на тебя кладбищенскую немочь. Будешь тогда знать.
Я призадумался. И действительно, хрен его знает, чем чёрт не шутит? Потом я вспомнил, что я крещеный и верую в Бога нашего Иисуса Христа, перекрестился и успокоился. Однако вкрадчивое зловещее определение Васина до сих пор звучит в моих ушах: КЛАДБИЩЕНСКАЯ НЕМОЧЬ.

***

В.И. жил в деревянном полуразвалившемся домике прямо у стены Воскресенского кладбища.
Домик соседствовал с холодным сортиром и собачьей конурой.
Про одних людей говорят: Бог дал им всё. Про других ничего не говорят. А что нужно было сказать о В.И., никто не знает.
Это был неказистый с виду низенький мужичонка с широченными плечами и с вечно небритым обезьяноподобным личиком. В наше время смешно всерьёз воспринимать теорию Дарвина, но у того, кто хотя бы раз увидел В.И., отпало бы всякое сомнение в истинности этой теории.
В.И. очень любил рассуждать о поэзии, хотя понять его было чрезвычайно сложно, поскольку он сильнейшим образом картавил.

***

У меня разболелся зуб. И, как назло, это случилось в гостях у В. И.
- Ы-а! Ты чего это такой?
- Да вот, зуб болит. Прямо не знаю, что и делать… Вот вы, Виктор Иваныч, как справляетесь с этим недугом? Ведь это ужас что такое! Бормашина, клещи... И этого не избежать.
- А что я? - ответил В.И. - никак не спгавляюсь… Поболит-поболит и сам отмигает.

***

Рассуждая о творчестве Ю. Кузнецова, я мимоходом осведомился у В.И.: не страшно ли ему жить возле кладбища? И тут же добавил:
- Да что тут страшного! Стена-то метра два с гаком будет…
- А что такое два метга? - отвратительно ухмыльнулся В.И. - Я, кхе-кхе, с сидячего положения тги с половиной бегу.

***

- Э… Дыждик будет…
В.И. на лету ловко хватанул пятернёй пролетающую мимо пчелу. Он высунул изо рта огромный шершавый язык. В следующее мгновение насекомое захрустело в его челюстях. Он со смаком проглотил пережёванное.
- Вы что! Укусит же!
- Ы-а, не-а! Не укусит. Кысленькая. Нэктарная. Пчылка…
Небо сделалось чёрным.
- Иди-ка ты, - сказал В.И., - а то мне в гости идти. А там ведь и пожгать не дадут… Иди-иди, я тут пегекушу.
На полпути к остановке на меня обрушился такой ливень, какого не видали, наверное, и в тропиках.
- Чтоб ты подавился, обезьяна ебучая! - успел подумать я.

                ***

Вера, жена Виктора Ивановича, обожала своего супруга. Она рассказывала:
- Вот как у нас ребятёночек зародился, Димуленька, значить, зашла я в родильное отделение, а там гвалт, писк стоит детский, детишек уйма.
У Веры брызнули слёзы.
- И ты представляешь, Мишенька, я своего-то сразу узнала. Что от Витька. Все говорят, мол, как, мол? А я вот взяла и узнала.

                ***

Надменного учителя математики частенько спрашивали:
- Как вам удаётся так хорошо выглядеть? Вы прямо-таки цветёте и пахнете…
В.И.
- Не знаю, как цвету…, но пахну, так это уж точно.

***

Вера:
- Ведь он, видите ли, какой, очень чуткий бывает иногда. Помню, Димулечка мой как-то подавился, будучи в младенческом возрасте. Я кричу: Витя! Витя! А пацанчик уж хрипит, синий весь. Ну а В.И., ты сам знаешь, человек серьёзный, сидит, мечтает.
«Ы-а, моя хата с краю, ничего не знаю».
А я опять: рублём подавился, сын-то твой!
«Чем-чем?… Гублём?»
Как вскочит он, подбежал к сынуле, схватил его за тоненькие ножки да головкой о ступеньки деревянные: шмяк! И тут ну прямо чудо произошло. Рубль-то возьми и выскочи из горлышка детского. А Витюня поднял тот рубль, строго посмотрел на меня и говорит:
«Газбгосались добгом-то!»
А рубль тот обтёр тщательно о штаны и в карман положил. А вот многие ведь люди его не любят, не любят. Он же у меня экстрасенсорикой обладает, всё нутро человечье как на рентгене видит! А люди-то, они ведь неблагодарные.

***

Вера:
- Заманили Витька в тьмутаракань, в город Энгельс. Витя человек безотказный. Пилил, пилил он на транспорте общественном, нашёл, наконец, дом, заходит в него. На кровати женщина лежит-охает, домочадцы вокруг В.И. вьются: что, мол, да как, мол? А Витяня мой как фыркнет недовольно, поглядел на женщину ту и сразу заключение вынес:
«У неё гак неопегабельный».
Домашние все злые, как собаки, а больная женщина обоссалась от страху. И что самое прескверное, они ведь, паразиты, даже денег на такси не дали. Ну, свиньи и есть свиньи!

***
В.И.:
- Мы с тобой, Михаил Гэмович, люди интеллигентные, тонкие, воспгиимчивые…
Володенька (младший сын В.И.):
- Папенька, покусять хотю!
В.И.:
- … и потом наши чувствительные сфегы пгиемлемы во всём их метафизическом объёме…
Володенька:
- Ню папулетька-зе! Кусять! Кусять хотеться!
В.И.(обращаясь к сыну):
- Удавлю, падла! Яйца ниткой суговой пегевяжу…..э-э-э, так о чём же, бишь, я?… Об интеллигентности. А… ну да. Мы, Михаил Гэмович, люди…

***

Однажды тёмным весенним вечером мы возвращались от Васиных. Нас было трое: В.И., я и моя жена Лена-верблюд (у нее тоже своеобразный дефект речи), которая была очень злая на что-то и плелась позади нас. До нас доносилось только её «ню!.. ню!.. ню!»
Я:
- Тоскливо… Печатать не хотят, настроение плохое…
В.И.:
- А у меня настгоение когошее! Ы-а, подумаешь, печатали и будут печатать!
Лена-Верблюд:
- Ню! Ню! Ню!.. Виктёль Иванич! Васи стихи - ***ня! ***вие, хуёвие стихи! Дядя Сяся Ханьзёв тёзе сказяль, стё хуйня!!!
В.И. остолбенел. Я, честно говоря, тоже. В воздухе разлился неприятный знакомый запах, исходящий от В.И.
В.И.:
- Ы-а!… Где я?!
Я:
- Улица такая-то да улица сякая-то…
Коренастая фигура поэта растворилась в весенних сумерках.

***

Мы с Леной-Верблюдом не спали всю ночь.
Лена:
- Тьто же я няделяля, ню! Ню! Тьто зе я няделяля! Ню!
Рано утром мы с ней отправились к Васиным.
Лена:
- Люботька, ню! Мисенька, ню! Я сказяля Виктёлю Иванитю, сьтё его стихи ***ня.
Любаня:
- А-й-я! Он же такой интеллигентный человек!
Миша Васин:
- М-м-э-э, да! Немедленно едем к обиженному человеку и извиняемся.
Дверь нам открыла Вера.
Вера:
- И чего же вы так рано! Он же у меня всю ночь занимается, занимается!
В это время раздался противный скрежет. Из подпола, весь в паутине, вылез В.И. Он был похож на гоголевского Вия.
Лена:
- Виктёль Иванить! Виктёль Иванить! Изьвините, позялюйсьтя, сьтё я васи стихи ***нёй нязьвяля!
Любаня:
- Да, Виктор Иванович, извините Ленку, она всю ночь не спала!
В.И.:
- Э-э, так ведь… э-э… так ведь и я тоже… не спал…

***

Прихожу я как-то к В.И. Гляжу: на диване сидит странный тип, с длинными, грязными седыми волосами, губы бантиком, очень глупые глаза. Я подумал, что это какой-то либо художник, либо музыкант. Но на самом деле это оказался брат В.И., по прозвищу Коко.
Коко:
- Витя, а мы сегодня в баню пойдём?
В.И.:
- Год не мылись и еще столько же мыться, ы-а, не будем!!!
У В.И. наличествовал, по слухам, ещё один брат, некто Гена, которым брезговали даже В.И., Коко и Вера. Но никто никогда не видел этого таинственного Гену. Случай увидеть его мне всё же представился.
В библиотеке на Ульяновской был вечер, посвященный творчеству И. Бродского. Лекцию читал известный в богемных кругах Игорь Борисович Преображенский. Зал был наполнен на три четверти. Всех гостей я знал в лицо. Кроме одного. Это был какой-то мерзкий грязный латрыга. Он мирно похрапывал, положив косматую башку на письменный стол. Я не понимал вообще, как такой тип мог здесь, в библиотеке, оказаться.
Лектор меж тем вошёл в раж, изо рта летели слюни…
Преображенский:
- Многие считают, что жизнь Иосифа Александровича просто сказочная там, за океаном… Влияние английских поэтов-метафизиков на его творчество…
И вот тут…
Латрыга (поднимая заспанную физиономию):
- Ну всё! Пора и посрать!
Это было сказано голосом, вполне соответствующим внешнему облику говорящего. Голос был грубым, пьяным и очень громким.
Латрыга встал, качаясь, и двинулся, расталкивая стулья, в сторону туалетов. Послышались голоса возмущенных слушателей: «Господи! Да кто же это такой!» Больше всех негодовал В.И. Я сразу понял, что нарушителем спокойствия мог быть только этот знаменитый Гена.

***

Старший сынок Виктора Ивановича, Димуленька, будучи уже подростком, взял и угнал у кого-то мотоцикл «Ява». И не только угнал, но и разобрал его на запчасти. Отец, придя домой, взглянул на сию картину, на разобранный мотоциклет и произнёс:
- Ну всё, пога и честь знать…
И, заняв денег, уехал врачевать куда-то далеко-далеко, в какую-то Свиноёбку.
Прошло два года…
Как-то раз сижу я со своим другом Славой Болгарином и слушаю Оззи Осборна.
Слава (забивая косяк):
- Я охуеваю, щас тебе такую байку расскажу! ****ануться можно! Пошёл я на Первомайку к Гусакову, Татьяну нужно было увидеть. Гляжу - дверь открыта, вхожу. В ванной - шум воды. «Таня! Юра!» - позвал. Ответа не последовало.  Обошёл всю квартиру: ни души. Ну, думаю, Гусаков, наверное, с бабой заперся в ванной, понятное дело. Выхожу во дворик, прошло минут десять…Сел я на пенёк, забил косячок и думаю: а не зайти ли ещё раз?  Ну зашёл… И тут, Миша, ****ый в рот, вижу следующую картину: сидит твой неприятный Виктор Иваныч на тахте, весь мокрый, рожа в каких-то красных пятнах, как красная девица, опустил очи долу. А Гусак, сосредоточенный такой, тоже мокрый с ног до головы, тоже весь как бы в засосах, что ли, молча меряет ногами комнату… У меня, Миша, извращенное богатое воображение, но, ёб твою мать, я даже представить себе не могу, что эти голубки делали там, в ванной!

                ***

Часто по ночам у В.И. бывало неприятное ощущение, что он когда-нибудь умрёт. Он стоял перед зеркалом и плакал горючими слезами, разевал рот, обнажая остатки жёлтых зубов.
- Витя, Витенька, ну что с тобой! - плакала в ответ Вера.
- Квык, квык! - В.И. проводил по небритой щеке квадратной пятернёй, - знаешь, Вега, я вот думаю, что если возьмёт вот такая когошенькая обезьянка и бгыкнется…
Супруга, обливаясь слезами, как могла, утешала мужа:
- Ну что ты, Витенька, такая хорошенькая обезьянка никогда не умрёт!
- Ы-а! Пгавда? - вопросительно отвечала обезьяна сквозь моментально высохшие слёзы.

***

Прошло много лет… Едем мы в троллейбусе. Этот проклятый троллейбус всё время останавливался из-за пробок.
- Гляди, - сказал один из моих попутчиков, - это же В.И.!
И точно: та же небритая рожа, шапка-ушанка, одно ухо поднято, другое опущено, та же коренастая фигурка. Обезьяньи глазки недобро посмотрели в нашу сторону. Каждый из нас подумал: неужто заметил? Я осенил себя крестным знамением…
Пробки, наконец, закончились…
Минут через десять, когда наш троллейбус уже проехал  остановок  6-7, не меньше, мы с трепетом обнаружили за окнами того же зловещего мужичонку. Как он мог пройти за десять минут такое расстояние? Он опять хитро посмотрел в нашу сторону. Нет, это явно был не человек! Это был сам дьявол! Когда мы подъехали к Троицкому собору, его спугнул звон колоколов.

               
                IV

                *******

Владимир Иванович по кличке Топор, с которым мы работали вместе одно время, был мужик на редкость тупой, но, однако, хитрый.
- О, гляди, баба-то как идёт!… ****а платье зажёвыват… Ведь если, миленькай, все ****ы верёвкой связать, во вонишша-то будет!

                ***

Владимир Иванович был большим поклонником моей поэзии. Сидим мы как-то с ним и с моим соседом Витькой  у меня дома и пьём водку.
Топор:
- Вот ты, Витьк, много книг прочитал, ты мне скажи, про чё тута Михаил Рэмович написал?
Витёк:
- Тут, Вовк, про это…
Топор:
- Владимир Иванович, ёптвоюмать!
Витёк:
- Про стон тут… вся наша жизнь - стон…
Топор:
- Ой, бля!!!
Топор всей тушей грохнулся передо мной на колени и принялся лобызать мне руки.

                ***

Владимир Иванович очень меня любил. Вот едем мы с ним как-то в лифте…
Топор:
- Ну, чё, свою-то, жену, как - поёбывашь?
Я:
- Да приходится…
Я невольно улыбнулся.
Топор (мгновенно прослезившись):
- Ой, маленькай!… А я-то вот почему такой крепОк? Я, маленькай, только беленьку пью да сальцом закусываю. А когда молодой был… к своей-то на тракторе ездил. Сядем с ней, выпьем, закусим сальцом, а я кладу ей пятерню на ляжку и говорю: «Ну чё, давай поиграмся?..»  Выебу и на трактор,  домой, в Саратов.

***

Недавно встретил я Владимира Ивановича в дурном настроении. Он был зол и сосредоточен.
Я:
- Что такое?
Топор:
- Он, сынок-то мой, какому-то ***плёту сотрясение сделал! Сердце кровью обливается! Суд был… Все, падлы, молчат… А судья говорит: имеется кто-нибудь последнее слово сказать? А я и говорю ему: честь ваша, а нехуй было ему ябло-то раскрывать…

***

Стояла жарища… Навстречу мне Вовка-Топор.
Я:
- Здравствуй, Владимир Иваныч! ***во, жарища-то какая!
Топор посмотрел на меня своими крошечными глазами:
- Это ж разве ***во? Вот холода ёбнут… Б-р-р-р-р!!! Тогда вот действительно ***во будет.

                **********

     Павлик Фиминов был красивым статным парнем. Но у него было легкое слабоумие. Местные хулиганы пользовались этим. Один раз поймали они собаку, вислоухую дворняжку.
- Пашка, хочешь выебать ее за бутылку красного?
- А че, вот возьму и выебу,- отвечал Павлик.
Зашли за гаражи. Собаке связали лапы, перетянули веревкой пасть.
- Ну, давай, Пашк!
И Павлик выебал собаку.
Прошло с тех пор лет пять. Павлик начал встречаться с девушками, и всякий раз, когда его видели с юной красоткой, хулиганы кричали в след уходящей парочке:
- Пашк! А помнишь, как ты собаку выеб.
Павлик отвечал всегда одно и тоже:
- Да ну вас на ***, пацаны, кончайте что-ли..

                ***

У Павлика была младшая сестра, карлица. Частенько мы захаживали к Пашке занять денег. По каким то причинам к двери первой подходила карлица.
- Ктё тям? – Дребезжала она.
- Позови Пашку, сука! – Злились мы.
- Его, ****ь, неть дёма, - всегда отвечала карлица.
Помню, во дворце культуры «Рубин» выступал знаменитый тогда на всю страну Кашпировский. Его выступления к тому же транслировалось по телевидению. Вечер уже подходил к концу. Кашпировский вылечил всех. Но вдруг, узрев в первом ряду сестру Павлика, он произнес:
- Вот ты маленькая принцесса, подойди-ка ко мне.
Когда девчушка поднялась во весь рост, с места, на своих раскоряченных ножках, Кашпировский чуть не обосрался от неожиданности. Такого он не ожидал. Он простер над головой карлицы трясущуюся длань и произнес следующее:
- Милое дитя, с этого самого момента, у тебя все будет хо... ро ...  в общем, прекрасно.
- Спя–си–бо, – проскрипела в ответ маленькая принцесса.
               
                ***

Если говорить про убогих, то несправедливо бы было не упомянуть Нину Солнышко. Это была щупленькая малоразвитая девочка. Голос ее был крайне неприятный, автоматический.
- Ню–я не си-ро-тя. Моя  мать пья–ница.
Я и местные хулиганы частенько посмеивались над больным ребенком.
- Нина, конфетку хочешь? – спрашивали мы.
- Ы-ди-те на ***, - говорила Нина,- я люблю ла-мо-над.
- А деньги ты любишь?
- Ну, дяй, дяй, - просила она, протягивая свою птичью лапку.
- А ты скажи: я Ян Гиллан из группы Дип Пепл.
- Ы-д-и на ***, - отвечала Нина.
- А за это будешь, - Говорил Мишка, протягивая горсть мелочи.
- Ну, дя, Ян Гиллан, пошел на ***.
- Нет уж, ты до конца скажи,- пытал ребенка Мишка.
И вот тут Нина изловчилась и ударила своей худенькой ручкой по Мишкиной ладони.
- У, ****ища, - засопел Мишка. Все стали подбирать рассыпавшуюся мелочь.

Частенько мы брали портативный магнитофон с  записью голоса Нины Солнышка на уроки.
Учительница:
- Аркадий Гайдар был выдающимся писателем.
- Ню дя. Я люб-лю ла-мо-над.
Учительница:
- Последняя парта, не мешайте вести урок.
- Ы-ди на ***, сука, – раздавалось в ответ,- я не  сирота. Моя мать пьяница.
Через несколько лет Нина умерла. Сидела на холодном камне, получила воспаление легких.
До сих пор я слышу ее голос: - Ы–ди ты на ***.

                Про Мишу Гитлера.

В начале семидесятых в Саратове пользовался популярностью некий Миша Гитлер. Это был юноша лет двадцати, атлетического сложения, с красивой черной бородкой. Он страдал шизофренией. Учителем  его был уже известный читателю Юрий Гусаков. По указу Юрия Миша был готов на все...
Собиралось несколько человек.
- Ну, что, пацаны, позабавимся? Отто, что ты обязан делать?
- Есть сосиски, пить баварское пиво и расстреливать коммунистов,- отвечал Миша, вытянувшись в струнку.
- Для начала, - поучал Гусаков, - ты должен уметь делать простые вещи... Видишь вон того здорового бугая с телкой? Подбеги и со всей дури въеби ему ногой по жопе.
Миша выполнял все, что ему говорили. Таковы были законы Третьего Рейха.
Когда Миша делал что-либо не так, как ему приказывали, Юрий со своими друзьями производили казнь: ставили Мишу на табурет, на шею ему вязали веревку и выбивали табурет из-под несчастного. Конечно, его тут же подхватывали, снимали петлю, делали искусственное дыхание. Миша приходил в себя.
- Молодец, Отто! – восклицал Юрий.- Что ты должен делать?
- Есть сосиски, пить баварское пиво и расстреливать коммунистов!
Как-то раз Гусаков и его друзья раздобыли где-то потертую немецкую шинель. Они торжественно надели ее на Мишу, сказав, что это подарок от самого фюрера. Затем бедному Отто приказали встать на перекрестке Мирного переулка и проспекта Кирова – управлять движением транспорта. Милицейского жезла достать не смогли. В руки Мише вложили обычную палку. Укрывшись за углом, подстрекатели внимательно следили за происходящим.
Миша не растерялся, он размахивал палкой, как самурайским мечом. По каким-то неведомым причинам водители охотно подчинялись бравым жестам умалишенного. Вдруг откуда не возьмись, выскочила милицейская «канарейка».
- ****ец,- подумали хулиганы,- влипли.
Но Отто уверенно махнул палкой и «канарейка» повернула в указанном направлении.
Однако наглым хулиганам и этого показалось мало. В один прекрасный день они водрузили Мишу на балкон кинотеатра «Пионер», откуда Миша должен был выкрикивать речи Адольфа Гитлера. Цитаты из «Майн Кампф», произносимые громким безумным голосом, произвели ошеломляющий эффект. Толпа под балконом увеличивалась на глазах. Многие кричали:
- Еще, еще давай!!!
Все это представление продолжалось несколько дней. Затем приехала психбригада и бедного Отто увезли в Дурдом.
Однажды включив приемник, настроенный на «Голос Америки», я услышал следующее:
- С вами я, Тамара Домбровская, вы слушаете  Голос Америки  из Вашингтона. У нас сенсационная новость! Граждане СССР, а именно города Саратова с восторгом внимают речам Адольфа Гитлера. Оказывается, для граждан Саратова главное - есть сосиски, пить баварское пиво, и о Господи! расстреливать коммунистов. А теперь на нашей волне развлекательная музыка…

                ***
Как-то раз Гусаков показал мне открытку, на которой было нарисовано следующее: Дед Мороз с красным носом, синюга-Снегурочка с подбитым глазом, позади них худой как скелет волк, волокущий огромный мешок с бутылками портвейна. На верху открытки каллиграфическим почерком было выведено: «Здравствуй жопа новый год, приходи на елку». Решили они с душевнобольным Сашей Дивановым пошутить, отправить на Рождество эту открытку в США, другу Диванова, Эврику. С Эвриком Диванов познакомился в Ленинграде. Пошутили, порешили, отправили.
Прошло несколько месяцев. Из США приходит ответное письмо на трех языках. Текст был следующим: «Уважаемый господин Диванов! Очень признательны Вам за  поздравление. Желаем Вам крепкого здоровья».
Гусаков и Диванов страшно перепугались. Время было совковое, воины невидимого фронта могли заехать за ними когда угодно… Так оно и случилось.
Диванова забрали ночью и увезли в серый дом. Юрий, который прятался под кроватью, слышал рев больного Саши:
- Миленькие! Пидарасы! Не бейте! Я советский певец! Через два дня мне выступать в Большом театре.
Сотрудники  КГБ заподозрили неладное. Позвонили в дурдом к профессору Гамбургу.
-А-а-а, миленький? – осведомился Александр Львович.- Это мой пациент.
После чего увез Сашу на длительное лечение к себе в клинику.
               
                Графиня в сарайчике.

- Юрий!- спросил я,- как выебать самую красивую бабу?
Гусаков, нервно почесав яйца, ответил:
- Это очень плёсто!
- Что значит просто, - осведомился я.
- Да элементарно, идешь ты с красивой бабой по городу, а она тебе не дяёть. Одним словом - графиня. И ты ей по боку. И тут, Мисель, на пути у вас встречается маленький обугленный сарайчик. Заводишь ты красавицу графиню в этот сарайчик и трусы с нее р-раз. А она: что вы делаете? А ты ей подсечку и на нее прыг! Это моя отлаботанная теолия. Во-первых, не одна женщина не станет одевать трусы обратно. Во-вторых, никто не может знать, что ты находишься с этой красавицей графиней в этом сарайчике.
- Юрий! А где посреди города найти этот сарайчик? – полюбопытствовал я.
Гусаков опять почесал яйца и прошептал мне на ухо: – А ты исщи, Мишелюшка, и найдешь.

                ***

Однажды я влюбился в одну девушку. Прихожу к Гусакову и говорю:
- Юрий! Ты не представляешь, с какой женщиной я сейчас встречаюсь! Это просто богиня!
- Это свой или не свой человек? – осведомился Юрий.
- Что это, бля, значит - свой или не свой?
- Ну, она может в людном месте жопу свою показать и язык высунуть?
- Да ты что такое говоришь! – обиделся я. Она умная и красивая девушка.
- Значит не свой это человек, – опечалился Юрий.

                В больнице

Однажды Лена-Верблюд показала своей подружке, душевнобольной девушке, мое стихотворение.
Два голубя небесных уселись
На крест господний...
Эта девочка настолько восхитилась, что поместила мое стихотворение рядом с молитвой «Отче наш».
Я решил козырнуть перед А. Ханьжовым и дал почитать ему это стихотворение.
Ханьжов долго читал, приподнимал брови. Потом недоуменно развел руками и отложил прочь мое стихотворение.
Помню, я возмутился и сказал следующее:
- Одна больная девушка поместила мое стихотворение рядом с молитвой.
Ханьжов меланхолично ответил:
- Ну, разумеется. Дурочки, они ведь сердцем чуют.

                *********

Когда Виктор Иванович заходил в библиотеку,  его встречали очень дружелюбно.
- Ой, кто это к нам пришел! – Библиотекарши дружно хватали его под белы рученьки и волокли за стол.
 – А вот, Виктор Иванович, у нас тут конфеточки остались! Бутербродики с копченой колбаской. Идемте, идемте, хороший вы наш!
Уши у Виктора Ивановича мгновенно краснели. С толстой нижней губы тянулась слюна.
- Ой, вы наш добренький! Ой, вы наш умненький! Присаживайтесь! Пейте, кушайте!
Наконец Виктору Ивановичу остопротивели вышеописанные действия внимательных сотрудников библиотеки. И он вознегодовал.
- Ы! Да прикгадите вы все это!  Почему вы обгащаетесь со мной как с дугачком!
Это подействовало, правда, на один месяц. Когда Виктор Иванович заходил в образовательное заведение, все помалкивали. Но вот прошло какое-то время и все вернулось на круги своя.
Отворялись двери библиотеки, в которые вползал коренастый плохо пахнувший Виктор Иванович.
- Ой! Это кто же к нам пришел! За стол, скорее за стол, у нас тут...

                V
                (Отморозки)

Часть первая
 
Есть люди, не нуждающиеся в именах, поскольку таких надо убивать сразу после зачатия. Жестоко? Нисколько. Обозначим их  N1 и  N2 . В доме, где я жил, проживали эти самые Н1 и Н2. И решили они заняться бизнесом: шить шапки,  воротники и прочее. Для этого нужен был мех. Как известно, самым доступным был мех бездомных собак и кошек.
- Эй, Мишель, - спрашивал N1, - у Маркеса написано, что стрихнин убивает быстро. Мы с N2 достали крысиный яд. Как ты думаешь, там есть стрихнин?
- Да нет, чёрт его знает, вообще-то там в основном углекислый барий или фосфид цинка.
- Одна ***ня… Может быть, сдохнут быстро. Пойдём с нами, посмотришь.
Два ублюдка взяли мясной фарш, положили в него отраву, слепили здоровенные котлеты, завернули в полиэтилен, и мы пошли… До сих пор не понимаю, зачем я с ними пошёл. Есть какое-то странное любопытство. «Не смотри!» - говорил внутренний голос Хоме Бруту, но он всё-таки не выдержал и взглянул на Вия. Времени было полдвенадцатого ночи. Была пасмурная, слякотная осень. В подвалах домов водилось множество бездомных голодных кошек.
- Кыс-кыс-кыс!
Кошки не выходили. Котлеты разбросали по двору, я стоял и наблюдал за этим кошмаром.
- Кыс-кыс-кыс! - кыскали N1 и N2.
Вышел огромный рыжий кот, подбежала вторая кошка, третья…
- Да жрите вы, суки, жрите! - повторяли N1 и N2.
Рыжий кот, предводитель кошачьего народа, начал трапезу, к нему присоединились и остальные кошки. Голодные животные не жуя глотали огромные котлеты с отравой. Прошло минут 10. Яд не действовал. N1 и N2 повернули ко мне головы:
- Когда же у них судороги начнутся?
- Не знаю, - ответил я.
И вот тут животные почуяли что-то страшное. Рыжий кот как-то неестественно замяукал, почти заплакал. Животные разбежались по подвалам. Оттуда слышалось их жалобное мяуканье. Они поняли, что съели слишком много отравы. Тридцать-сорок животных продолжали жалобно завывать. Но уже никто не мог им помочь. На протяжении двух  часов мы стояли и ждали, вслушиваясь в предсмертную какофонию кошек. До сих пор эта картина стоит у меня перед глазами. N1 и N2 были расстроены: котлеты пропали зря.

                Часть вторая

Итак, с кошками не получилось. В тёмных  лабиринтах подвалов мёртвых животных уже не найти… Сделав такие же котлеты, но уже без отравы, N1 и N2 взяли по здоровенному молотку, снова позвали меня с собой. Жили мы возле аэропорта, который окружала бетонная стена. Через неё можно было перелезть, что мы и сделали.
- Сейчас собак мочить будем! - сказал N1.
За стеной аэропорта водилось много крупных собак. Это были вовсе не агрессивные, добродушные псы. 10 - 12 собак сперва боялись к нам подойти.
- На-на-на! Мяса хотите? - говорили N1 и N2, бросив им котлеты.
Поджав хвост, псина приблизилась. N1 размахнулся и изо всей силы ударил собаку молотком по голове. Собака закрутилась волчком и, покачиваясь, отбежала на несколько метров, громко визжа. Ублюдки недоумевали, почему пёс ещё жив. Они были так расстроены, что сами чуть не пустили свои молотки в ход друг против друга.

С тех пор прошло много времени. Я узнал от знакомых, что эти N1 и N2 превосходно живут, у них особняки, машины и прочее. Пословица, что мерзавцам везёт, оправдалась.

Часть третья

N1: Ты знаешь, как стать человеком?
N2: Нет, не знаю.
N1: Для того, чтобы стать настоящим человеком, надо научиться убивать.
В руках N1 держал металлический прут.
N1: Вон, видишь кошку? На и ударь её. Да так, чтобы наповал.
N2 (испуганно): Да не могу я…
N1: Если ты не можешь этого, значит ты не сможешь убить человека. Смотри…
N1 подманил кошку колбасой. Металлический прут свистнул в воздухе. Кошка с перебитым позвоночником поползла по асфальту.
N1: Вот, учись.
Прут ещё раз свистнул в воздухе, разбивая череп несчастному животному.
N1: Только так, начиная с азов, ты можешь стать человеком.

Часть четвертая

Можно много рассказывать про отморозков, но уж больно это омерзительно. И поэтому я ограничусь одной историей, которую мне поведал один знакомый мент - Володя.
- Случилась это варварство на Молочке в 1974 году. В одном из частных домов этого Богом забытого места проживала семья: муж полковник и его супруга - беременная женщина. И вот однажды утром муж ушёл на службу, его супруга прибрала комнаты и стала готовить обед. Дверь была не заперта, ничего не предвещало беды. Но беда вошла в дверной проём в лице семи несовершеннолетних подростков. Ублюдки стали зверски избивать женщину. Когда она рухнула на пол, малолетки долго изголялись над телом жертвы. Сначала они насиловали её всей толпой, женщина кричала, звала на помощь, но никто её не услышал. Затем кровожадные вы****ки смастерили своеобразные качели: они положили деревянную доску на живот беременной женщины и долго по очереди катались на нём. В результате этого у жертвы случился выкидыш. Вдоволь насладившись, отморозки вставили кипятильник в окровавленное влагалище жертвы и врубили в сеть.
Когда мы прибыли на место преступления, - продолжал Володя, - тело пострадавшей почти разложилось. Я зажал рот рукой, поскольку рвотная масса выплёскивалась из моего чрева.

Наркоманы

I

Мы были отбросами общества, так как употребляли наркоту. Что касается меня, то я уронил честь флага, потому что впоследствии перешёл на алкоголь.
- А вот, Миньк, на *** ты колёса бросаешь? Ведь вино знаешь какое вредное! А ещё говорят, люди из горла пьют. Я вон сегодня захожу в магазин, а там чай индийский двухпроцентОвый…
- Слышь, Паш, - сказал Женя, - может, было написано: чай второго сорта?
- Да нет, какой на *** второй сорт. Я же говорю двухпроцентОвый.

Как-то раз с Пашей Юдовичем произошёл неприятный случай. Его дружок Серёжа пошёл в поликлинику к врачу и стал жаловаться на удушливый кашель - в надежде, что доктор выпишет ему рецепт на кодтерпин. Врач уже поставил печать на бланк, расписался. И в эту самую минуту в кабинет вбегает Паша Юдович и с порога начинает жаловаться на сухой кашель.
- Вы где живёте, юноша? - спросила врачиха.
Сергей вжал голову в плечи, поскольку Паша назвал тот же дом, ту же улицу, тот же подъезд и этаж. Вот только с квартирой напутал.
- Сергей, вы знаете его? - спросила врачиха.
Сергей лениво оглянулся на Пашу:
- Впервые вижу…
- М-да, - изумилась врачиха, - а между тем он ваш сосед.
Сергей взял рецепт и поспешно ретировался.

Спустя два часа Сергей, уже раскумаренный, стоял в магазине «Эфир» и весело болтал о чем-то с продавцом. Две упаковки кодтерпина давали о себе знать. И вот тут снова появился этот неудачливый, весь зелёный Юдович. Его два часа продержали в поликлинике, ожидая прихода психиатра.
- Ну чё, волк позорный, купил колёса?
- Не только купил, но уже давно и прикатил их.
- Тогда поделись, полосни по-братски, - произнёс Юдович, недвусмысленно указывая на полированный прилавок.

II

- Женьк, - говорил Паша Юдович, - ну сходил бы ты, бля, к аптекарше, ты же сделал ей фотографии. Может, повезёт с колёсами.
Женя долго мялся. Наконец всё же отправился домой к аптекарше.
Через несколько минут он вышел из подъезда, подошёл к Паше, развёл руками:
- Ну я же говорил, не получится. Она уже детей спать уложила.
- Конечно, - сказал Паша, - всё как у людей. Ребятёнки прикатили таблеток по шесть этила и спят. Эх! Всё как у людей.

III

Про наркоманов написано так много, что не хочется отвлекать читательского внимания. Ограничусь лишь несколькими короткими историями.
Марихуану я попробовал в 18 лет, принёс её мой сосед. Забил я её неумело, не в папиросу, а в сигарету, без табака. Выкурил. Сижу, жду. Сосед с любопытством наблюдает за мной. И вот тут-то началось-поехало… Сердце заколотилось как бешеное, я бросился в ванную, взглянул на себя в зеркало, лицо зелёное-зелёное. Сосед перепугался:
- Идём скорее ко мне.
Он распахнул балконную дверь, поскольку я стал задыхаться.
- Послушай, - прохрипел я, - может, это не марихуана, а яд какой-нибудь?
- Нет, это марихуана, - утешал меня мой  товарищ.
Ну куда там… У меня развился настоящий психоз. Становилось всё хуже и хуже. Мать вызвала неотложку. Врач что-то вколол мне и, убедившись, что мне стало полегче, ушёл.
Вообще марихуана всегда на меня так действовала. Помню, как-то я закурил её с  похмелья. Всё то же самое: паника, тахикардия. Было три часа утра. Я бросился в здание аэропорта, крикнув на бегу матери:
- Я за сигаретами.
Когда я бежал по улице, в тёмных участках, не освещённых фонарями, моё сердце падало в бездну. На освещённых участках улицы я словно бы взмывал куда-то вверх. В комбинации с алкоголем или другими седативными средствами марихуана действует мягче, без вышеописанных побочных эффектов. Вбежав в буфет аэропорта, я увидел много грузин, сидящих на чемоданах, а в огромном зеркале над стойкой бара своё искажённое от ужаса лицо. Кавказцы, моментально оценив ситуацию, принялись меня успокаивать:
- О, слющай, дарагой, травки покурил, да? Нэ бойса, так всэгда бывает. Ты же настоящий мужчина, джигит.
Меня пробило на смех.
- Вот и маладэц, брат, - одобрили грузины, - нычево нэ бойса.
С тех пор, когда я брал в руки косяк, при мне всегда были хотя бы две бутылки сухого вина.

Все психоделики действуют по-разному, и на каждого человека индивидуально. Дульчо рассказывал мне, как он закидывался ЛСД-25.
- Кислота была фирменная, таблетизированная. Хорошо, что я выпил всего полтаблетки, поэтому был ещё способен гулять по городу. Боже ты мой, как всё вокруг было прекрасно: люди, дома, солнце, небо! Ну, пихнёт тебя или толкнёт кто-нибудь, и ничего, всё кажется правильным. А через несколько часов начался отходняк. Мир стал терять свои краски. Господи, какой же грязной показалась мне моя комната! Вся в пыли, в паутине, в грязи! В горле пересохло. Открыл я кран, ёптвоюмать, вижу в льющейся воде, как под микроскопом - микробы всякие, инфузории  и т.д.
Во второй раз, когда я закинулся кислотой, был канун Нового года, ждал я до самого утра. Ну, думаю, сейчас начнётся, но ничего не начиналось. Вышел я на улицу, думал, зайду к Васиным, было 9 или 10 утра. Подхожу к драмтеатру, а позади меня голос, нежный как колокольчик:
- Молодой человек, разрешите прикурить…
Оглянулся я назад, гляжу - женщина стоит в каком-то нелепом наряде. Глаза огромные, синие.
- Извольте, - говорю.
Поднёс зажигалку, а женщины уже и нет. И тут на меня паника, как волк, набросилась. Истекая липким потом, с колотящимся сердцем я добежал до Васиных.

Ещё хочу рассказать, что в застойные времена называлось алмазным кайфом. Это препарат ноксерон, выпускали его в Венгрии. Это снотворное с очень мощным эйфоризирующим эффектом. Его прописали моему отцу, который был тяжело болен. Мать дала мне одну таблетку, поскольку я плохо спал. И вот тут-то я почувствовал что-то прекрасное, что-то затягивающее меня в какое-то неземное блаженство. Я выпил вторую таблетку, и ноксерон раскрылся. Во-первых, было ощущение полного комфорта. Во-вторых, я почти не чувствовал своего тела. В третьих, разорвись передо мной атомная бомба, я бы не испугался. Я раскрыл окно, была ночь. Клянусь всеми святыми. я видел каждый листик на деревьях перед моим окном…
Буквально через месяц или два ноксерон запретили к использованию во всём мире, поскольку он был не только сильнейшим наркотиком, но и отличался сильной токсичностью, разрушал печень. Что касается «алмазного кайфа», так называли смесь ноксерона с кодеином. Ещё в 1978 году за 10 таблеток нокса давали 50 - 70 рублей и охотно меняли его на морфин.

Самое почётное для наркомана - умереть в кайфе. Был у меня друг - Мамука Адишария (глупенький, маленький грузинчик). Все вены на руках и ногах у него были сплошь исколоты. От своих приятелей я услышал следующую историю, которую в свою очередь рассказал им Мамука:
- Захозю я как-то к Мисе. Пазваныл раз - нэ открывают, пазваныл два - нэ открывают. Нагнулся я, паглядэл в замочную скважину, вижу: Мися сыдит в крэсле, в руке игла торчит, в другой руке - шприц пустой. Лыцо - белёе-белёе. Ну я порадовальса за нэго и  звонит болше нэ стал: зачэм будить счастлывого чэловэка?

Махор - человек непривередливый.  Как-то осенним вечером шли они по улице с Талгатом. На душе у них было нехорошо.
- Сейчас раскумаримся, - проскрипел Николай.
Он достал этаминал в порошке, надел на иглу шприца метлу (ватку) и на секунду задумался: где взять воды. Талгат  пробормотал:
- Да, с нашими харями нас только в милицию могут загрести, что же мы делать будем?
- Ты как хочешь, а я знаю что делать. Нечего унижаться воды просить, - голос Николая приобрёл решительные нотки.
Недолго думая, Махор достал из кармана пластиковый стаканчик, набрал из осенней лужицы воды, разболтал там этаминал грязным пальцем. Затем вобрал раствор через метлу в шприц. Заголил огромную волосатую ручищу, всю в абсцессах.
- Сдохнешь же, скотина! - сказал Талгат.
- Ни ***!
Николай ловко поймал вену, взял контроль и вогнал себе наркоту. Раздался удовлетворённый голос:
- У-у-уй, ****ь! Братишка! На золотую раскумарился.


Э Д И К


С эдиком Санаяном я познакомился в 1981 году на одной из вечеринок у Шамильфенига, саратовского «гуру», кандита математических наук. Эдика окружала толпа еврейских дамочек, он бренчал на гитаре, тихонечко напевая:
О какая доля воровская, о мама джан!!!
Молодость, тюремная решётка, о мама джан!!!
Он смахнул слезу и сказал:
- Всё это написал адын малчик, который всю жизнь провёл в тюрмах и в колониях. Тэперь этот малчик пэред вами.
Стайка еврейских девушек тут же разлетелась во все стороны.
Я поздоровался с Эдиком, мы пожали друг другу руки. С тех пор мы стали друзьями.
Эдик был высокого роста с большим носом и голубыми глазами.
- У мэна папа армянин, а мама русская. Живут оны в городе Тбилиси. Это самий дарагой моему сэрдцу город!
Эдик снимал однокомнатную квартиру на Большой Горной. Однажды весенним днём мы с Эдиком, купив несколько бутылок вина, решили посидеть у него дома. Мы уже подходили к его жилищу.
Тыше, - сказал Эдик, - выдишь вон ту птычку?
Он указал пальцем на огромного грача.
- Мыша, спорим, я его поймаю?!
- Не поймаешь, - ответил я.
- Падэржи, пожалуйста, сумку.
Эдик сделал огромный прыжок. Мгновение, и грач уже был в цепких руках армянина.
Пока мы шли до дома, «птычкы» нистово орала и клевалась. Когда же мы вошли в квартиру, то превым делом накормили грача хлебом и влили ему в клюв вина. После чего он стал нашим лучшим другом. Моя мать, которая в тот раз искала меня, рассказывала:
- Я заглянула в окно и увидела такое: между двух распростёртых на полу пьяных тел выхаживал красавец грач, охраняя покой алкоголиков.
Грач шипел на кошек и любопытных соседей, расправляя при этом свои иссяня-чёрные крылья.
На следуящее утро «птычку» отпустили. Мы сидели на кухне и варили чифирь.
- Мыша, ты лубишь балэрин?
- Кого-кого?
- Ну, таких красывых стройных женщын, которые красыво танцуют.
- Ну, допустим.
- Ты лубишь кушат хороший мясо и пить вкусное домашнее вино?
- Люблю, - ответил я.
- Тогда поехали завтра со мной в Тбилиси, много дэнэг нэ надо, толко туда в один конэц. На обратный проезд мои друзья и родствэнники дадут, в этом нэ совнэвайся!
Заняв у моей матери сорок рублей, мы купили два билета. На оставшиеся деньги взяли в ресторане четыре бутылки шампанского.
      Поезд тронулся. Денег уже не было ни копья.
     - Нычего, нычего, - говорил Эдик, допивая искристый напиток, - когда приедэм, нэ такое увидышь.
      Пересадка была в Ростове. Мы сели на поезд, идущий прямиком до Тбилиси. Через какое-то время, когда мы подъзжали к абхазской границе, в поезд вломились человек семь пузатых ментов и начали шмонать пассажиров на предмет наркоты. Мы с Эдиком были «чистыми» и ничего противозаконного  не везли, если не считать нескольких больших ампул с пенициллином, которые звякали в кожаной эдиковой сумке. Один из милиционеров радостно воскликнул:
     - Эй, сматры, что я нашёл!
Кавказские легавые просто обалдели от счастья.
     - Сматры, какой балшой ампул!!! Целый партия!!!
     Эдик знал три языка: немного русский, немного армянский и немного грузинский. Он начал изъяснять стражам порядка, что он болеет гонореей. Изъяснял он это на всех трёх языках сразу. Прошло минут двадцать, пока менты, наконец, не въехали в суть дела. После чего мы с Эдиком стали национальными героями.
     - Пачему такой красывый маладой с прастытутками ****эсь? Такой гразный животный, ванучий баб! Вах!!!
     Расцеловав нас напоследок, менты, наконец, покинули состав. Поезд дёрнулся, заскрипел и поехал дальше.
     Три часа оставалось до Тбилиси. Я смотрел в окно. Ландшафт был мрачным и суровым: нас окружали горы. Да ещё с верхней полки раздавался громкий храп.
     - О, - произнёс один пассажир славянской наружности, - Нани Бригвадзе запела,- и тут же пожалел о своей реплике, потому что в вагоне ехали почти одни грузины.
     - Паслюшай, ты, паразыт! Ты слышал, как Нани Брэгвадзе паёт?
     Скандал продолжался до тех пор, пока поезд не причалил к перрону тбилисского вокзала. Из вокзального динамика прозвучали зловещие слова:
     - На первый путь прибыл поезд мз России.
Сердце моё сжалось в предчувствии чего-то страшного и нехорошего. Эдик тоже заметно погрустнел. Когда мы сели в автобус, он дрожащим голосом сказал:
     - Мыша, можно я папе скажу, что ты сын профессора Спэранского?
Ловушка захлопнулась.
     - Слушай, ты, сволочь, рассказывай, в чём дело, что произошло?
     - Мой папа мэчтал, чтобы я паступыл в ынстытут... он снял мне в Саратове комнату и выслал мне три тысячи патсот рублэй... А ми их патратыли за три дня. Я, Петя Торопыгин и ещё адын малчык... наполнили ванну шампанским, веселилис, купалис, самих дарагих дэвушек пригласыли...  Ну, пожалуйста, скажи папе, что ты сын профессора Спэранского. Он у мэня мэнт, нэдалёкий чэловек...
     Двери нам открыл «недалёкий человек», папа Эдика, крепкий, толстенький армянчик.
     - Гомарджёба, - поздоровался Эдик и указал на меня пальцем, - а это Мыша Лапшин - сын профессора Спэранского.
     И тут началась ругань. То ли на армянском, то ли на грузинском языке.
     - Прахадытэ, - произнёс, наконец, папа, - на дэнги нэ расчитывайтэ. Одну ночь пэрэночуетэ и идытэ на ***!!!
     Через некоторое время все сели за стол. Подали лобио. Мы с Эдиком не ели трое суток. Кроме нас с Эдиком и его папы, в квартире находилась слабоумная парализованная женщина, сестра Эдика Лара. Она постоянно мычала. В общем, картина была мрачная. На тумбочке работал чёрно-белый телевизор.
     - Папа, - сказал Эдик, - ты глупый и нэдалёкий чэловек, ты даже Дарвина нэ читал. Все ми произошли от обезьян.
     - Паслюшай, Роби, - ответил отец, - если ты произошёл от обезьян, пачэму ко мнэ прыехал? Ехал би в питомник, к своим родствэнникам. Собака ты, а нэ сын!
     В это время по телевизору шла передача о каком-то профессоре. Голос с голубого экрана вещал:
     - В одиннадцать часов вечера профессор Иванов пустил себе пулю в голову.
     Раздался хлопок...
Ы-ы-ы! – замычала парализованная Лара. – У-а-у-ы!
Отец повернулся к ней и нравоучительно сказал:
     - Вот слышишь, Ларочка, ныкогда нычего нэ изобрэтай!
     Наступила ночь. Спать нам с Эдиком пришлось на полу...
     Зато на утро мы были свободны как ветер, в прямом смысле: голодные, холодные и ни копейки за душой. Я уже было хотел телеграфировать матери, чтобы она выслала денег, но Эдик меня успокоил.
Нэ пэрэживай, Мыша, сэйчас ми пайдом к моей маме, а патом к моим друзьям. Они нам дадут дэнэг.
Мне почему-то вспомнились балерины, домашнее вино и шашлык.
     Дверь нам открыла худенькая женщина со следами былой красоты на лице.
     - Это ты, Роби? – неприветливо произнесла она. – Зачем пришёл?
     - Мама, мы кушать хотим. И уехать в Саратов нам не на что.
     - Роби, видишь эту болонку? – мать Эдика указала на белую собачку с красным бантом на шее. – Она гораздо умнее, чем ты.
     Выделив нам 20 рублей, она послала нас куда подальше...
     Первым делом мы решили поесть, зашли в кафе и заказали пиво и хинкали. Никогда не забуду этих мгновений: хинкали были настолько вкусны, что это трудно передать словами. Мясной сок тёк по подбородку... Пиво же было обыкновенным. Я заметил, что в кафе нет ни одной женщины.
     - А почему у вас в Тбилиси так мало женщин? – спросил я у Эдика.
     - Я скажу тэбэ па сэкрэту, Мыша: женщина в кафе или в ресторане у нас в Грузии считается ****ь, сука. Да и женщин красывых нэт... А те, которые замужем, дома сидят.
     Поев, мы отправились к друзьям Эдика.
    - О! Кто прыехал! Роби! Моды! Моды, дарагой!
    - Да, это я, - отвечал Эдик, - а это мой друг Мыша Лапшин - сын профессора Спэранского. 
    - Слюшай, дарагой, - сказал парень по имени Амирам, - я тэбэ на ушко хачу что-то сказать... Роби твой друг, да?
    -  Да, а что?
    - Да так, просто мнэ интэрэсно... От моего дома до дома Роби трыдцать километров. Конэчно, у нас нэ так холодно как в России, но всё равно снэг есть. Так вот Роби однажды с босыми ногами ко мне пришел. Он что, по-твоему, нормалный, да?
    Наконец, мы сели за долгожданный, обильный грузинский стол. Я поднял тост за хозяина дома и за его гостей:
    - Мои дорогие друзья, я очень благодарен вам за столь роскошный приём... Я прочитаю вам стихотворение Федерико Гарсиа Лорки...
    Все чокнулись и принялись за еду. После трапезы друзья Эдика отозвали меня на несколько минут, чтобы сообщить что-то очень важное.
     - Паслюшай, дарагой Мыша, ныкогда нэ читай стихи этого поэта!
     - Почему? – удивлённо спросил я.
     - Да потому что «гарсиа» на нашем языке значит «жопа».
    Я улыбнулся и смущённо пообещал больше этого не делать.
    - Вот и маладэц, настоящий мужчина!
    Начались проводы. Тридцать или сорок грузин перецеловали нас Эдиком по очереди и пообещали обязательно приехать к нам в Саратов.
     И вот мы уже на вокзале. После покупки билетов денег практически не осталось. Мы сели в вагон и поехали. Ночь и день, проведённые в Тбилиси, показались мне вечностью...

     Часа через два после нашего отъезда случилось то, что логически объяснить невозможно. Наше с Эдиком купе находилось возле тамбура, дверь в который была неисправна. Она стучала и гремела во время движения, мешая спать. Место напротив нас занимала симпатичная девушка лет пятнадцати. Она сидела прямая, как балерина, и смотрела на Эдика. А Эдик смотрел на неё. Своими голубыми глазами... Неожиданно Эдик вскочил, как пантера, бросился в коридор, разбежался и со всей дури шибанул по тамбурной двери ногой. Та слетела с петель.
    - Чего сыдишь, Мыша, памаги лучше выкинуть её!
    « Ну, ****ец, - подумал я, - теперь на нас наедут менты!»
    Мы подтащили тяжеленную дверь к окну, опустили створку и выбросили ее из поезда.
    Грохот падающей двери услышала проводница и, как и следовало ожидать, вызвала ментов. Через несколько минут они уже распрашивали пассажиров о происшедшем. Я ничего не понимал, потому что все говорили по-грузински. Наконец, один из ментов произнёс:
   - Свыдэтэли есть?
    Со всех сторон заголосили:
   - Нэт, нэт свыдэтэл!!!
   - Как тэбэ нэ стыдно, жэнщина, – обратился мент к проводнице, толстой, румяной хохлушке, -  сачинят всакий глупосты!
   Милиция покинула вагон...
На следующее утро мы снова прибыли в Ростов и пересели на поезд, идущий в Саратов. Мы были настолько голодны, что Эдик просил у проводницы:
   - Дэвушка, дайтэ кусочэк хлэбушка...
   Проводница приняла эти слова за ухажёрство и мерзко хихикала.
   До прибытия в Саратов оставалось минут сорок. И тут в вагоне неожиданно раздались какие-то крики, встревоженные голоса:
   - Врачи! Есть в вагоне врачи?
   - Ест! – громко крикнул Эдик, - мы с Мышей!
   - Вот как повезло! Вы - медики! – проводница вздохнула облегчённо.
- Так, в чём дело? – строго спросил я.
- Там, в соседнем вагоне... тихое помешательство.
Помешательство на самом деле было далеко не тихим. В вагоне была полная паника. Здоровенный детина в семейных трусах бился головой о металлическую скобу и кричал:   
- Она меня не любит, сука! Не любит!
Из разбитого черепа во всю текла кровь.
- Ну, что ж ты, - обратился я к Эдику, - действуй, врач!
А сам посмотрел по сторонам и увидел на столе пузырёк с валокордином.
- Дайте-ка мне его, граждане! И вон ту кружку.
Я плеснул в ёмкость воды и вылил туда всё содержимое пузырька.
- Доктор, а не много будет? – испуганно спросил кто-то.
- Не мешайте работать! - отрезал я.
Тем временем Эдик разжал помешанному челюсти своими жилистыми пальцами.
- Я, Мыша, в Тбилиси одному такому кадык вирвал, вот этыми самыми палцами!
Я вылил содержимое пузырька в пасть безумца. Тот побился ещё о скобу несколько минут, затем сник. Его уложили на диван, и он заснул.
Между тем я заметил копчёную колбасу, окорок и хлеб на столе... Но, конечно же, никто нам ничего не предложил.
И вот мы приехали в Саратов.
- Мыша, харашо что ми с табой съездили в Тбилиси!
« Чтоб твой Тбилиси вместе с тобой атомной бомбой разнесло! » - хотел сказать я, но, пожав тёплую дружескую руку Эдика, ответил:
- Не стоит благодарности, всё было просто здорово.

/Оказавшись в уютной домашней постели, я мгновенно заснул. И увидел сон: кладбище, кресты, могилы... Над одной из могил склонился высокий парень с большим носом и голубыми глазами. Он высекал на могильной плите надпись:
«СПИ СПОКОЙНО, МЫША ЛАПШИН, СЫН ПРОФЕССОРА СПЭРАНСКОГО»/

***
Спустя несколько месяцев с Эдиком и местным поэтом-алкоголиком А.Ханьжовым произошёл такой случай. В поисках опохмела  они наткнулись на взвод марширующих солдат. Эдик, раскинув руки, встал им на пути и, к ужасу Ханьжова, радостно воскликнул:
- Куда ыдётэ, пыдарасы?
Взвод остановился. На несколько секунд повисла недружелюбная тишина. Затем шесть или семь человек отлепились от строя, оттащили ревущих Эдика и Ханьжова в закоулок и принялись месить несчастных грубыми кирзовыми сапогами. В результате чего отбили им внутренности и сломали несколько рёбер. Но жить всё-таки оставили.


* * *

- Хочешь подъебнуться?- сказал Эдику Ханжов.
Они сидели в гостях у кандидата математических наук Желизовского.
- Хачу, Саша, - ответил Эдик.
- Тогда запоминай: ты главный редактор «Литературной Грузии».
- Саша, я армянин. Неужели я похож на грузина?
- *** вас раздерет, все вы чуркм на одно лицо.
- Ребята, - запричитал Желизовский. – Вы затеваете что-то страшное?
- Не ссы купидончик, сейчас придет симпатичная девушка, и мы ее по кругу пустим. – Ханьжов скрюченной рукой пододвинул к себе телефон и набрал номер.
- Алло! Это квартира Преображенских? Да, да! Слушай, Игорь, срочно присылай к Желизовскому Аньку. У нас тут гость важный из «Литературной Грузии».
Игорь Преображенский мгновенно оценил ситуацию.
- Анька, бери скорее мои рукописи и беги к Желизовскому. Там у них какой-то важный редактор сидит.
- Щас придет, - умиротворенно произнес Ханжов, кладя трубку. – Не баба, а огонь! Сами убедитесь!
Не прошло и пятнадцати минут, как прибежала супруга проклятого поэта. Ее усадили за стол, угостили водкой. Ханжов указал на Эдика пальцем.
- Вот, советую познакомиться, Эдик Саноян редактор журнала «Литературная Грузия». Я правильно говорю? – обратился он к Эдику.
- Да, дэвушка, я самого Гурама Гигишидзе напечатал.
- А моего мужа опубликуете? – задохнулась от волнения Анна.
- Да, пойдемте вот в эту комнату, я Вам что-то покажу.
Оставшись с Анной наедине Эдик расстегнул ширинку и достал от туда свой конский член.
- Вот этой пиписькой, - прокомментировал он, - я одной дэвушке матку своротил. Тэбэ понравится.
Анна дико зовопила и бросилась вон из комнаты. Эдик тряся ***м устремился за ней.
- Саша, Саша, ловы, ловы ее, она убежит. 
Хозяин квартиры Желязовский сидел в сортире, у него от страха случился понос.
- Ой, господи, спаси меня грешного, - шептал он.
В это время Ханжов сграбастал обеими клешнями Анну и впился вонючими губани ей в шею.
- Милиция! – заорала Аня, - Насилуют!
Желизовский в это время пищал в туалете: - О, боже, ребята, отпустите ее, отпустите.
- Не ссы херуимчик, - успокоил его Ханжов – Нам с Эдиком по четверке дадут, а ты восмерик получишь. Хата твоя! За паровоза проканаешь!
Тем временем юркая Анна выскользнула из рук Ханжова и дико вопя бросилась на улицу.


Эпизоды

Как-то раз был я в гостях у Лены-Верблюда. Стоял у окна, смотрел на грязный деревянный дворик и повторял про себя стихотворение Рубцова «В гостях»:
«Трущобный двор, фигура на углу.
Мерещится, что это Достоевский…»
Из дверного проёма вдруг выглянула Ленкина бабка и, глядя на общипанного худого котёнка, прошамкала:
- Ой, чеганашка-то, всё бегает, бегает…
Мне стало почему-то смешно. Я вспомнил Володю Семенюка, жившего, кстати, неподалёку от Лены, его деревянный домик и полуразвалившийся сортир. После чего сел за стол и написал следующее:

«Трущобный двор, фигурка на углу.
Мерещится, что это чеганашка.
А я, редактор, Вовка без рубашки,
Залез в сортир и на неё смотрю.

Трамвайным громом грянуло с небес.
Володька снял трусы, надел рубашку,
По Кутяковой бросился ловить он чеганашку
И где-то на Мичуринской исчез.

Не может быть, чтоб это был не он,
Упитанный редактор Семеняка,
Когда в дерьме, среди саратовского мрака
Бежал он с чеганашкой в Вашингтон.»

Написал я этот шедевр, завернул в конвертик с адресом В.К. Семенюка и опустил в почтовый ящик.
Обида была очень сильной. Семенюк несколько дней не ел, не спал. Он даже собрал комиссию в лице Ханьжова и Рыженкова. Ханьжов угрюмо сидел и слушал, как Рыженков всячески утешает Володю. Он сразу понял, кто это написал.
Рыженков:
- Это мистификация. Да у Даля нет такого слова - «чеганашка»
Семенюк:
- Но ведь обидно, Серёжа!
Рыженков:
- Да блось ты, Володя, елунда она и есть елунда.
Через какое-то время меня навестил подвыпивший Ханьжов.
Ханьжов:
- Ху-ху-ху, ****ь, гениально!
Я:
- Что тут гениального, обидел хорошего человека.
Ханьжов:
- Голову на отсечение даю, сам видел, настоящая его фамилия Семеняка. Что ж, тебе было откровение свыше?
Проходит несколько месяцев. Еду в трамвае и вижу: мать родная! Володька. Выпрыгнув на остановке, я догнал редактора и стал извиняться.
Я:
- Володь, извини, не подумал, глупость написал…
Кузьмич (махнув пухлой рукой):
- Да ничего, и хуже бывало.
Я:
- Ты сейчас куда, Володя?
Кузьмич:
- Да я в баню иду.

Кстати говоря, многие обижались на меня за то, как я изображал людей или писал на их творчество пародии. Не исключением был и А. Ханьжов. Как-то, вспомнив его стихи «Детство. Радужные звуки», про руки и про ноги, я взял да и испортил Санькин шедевр. Приходит ко мне Ханьжов, а я ему и говорю:
- Слышь, Санька, я на тебя одну хреновину написал, не обидишься?
Ханьжов:
- Валяй, мы люди битые…
Я:
-  Трах-бах, бах-трах,
   Я пришёл на костылях,
   Тринь-тринь, динь-динь,
   Открывай, поэт Лапшин.
   Бах-трах, грох-грох.
   Это я, поэт Ханьжов.
Ханьжов:
- Тьфу, ****ь, гадость-то какая!
С тем он и откланялся.
Однако Ханьжов в моей гениальности не сомневался. За год до его смерти я, Женя и Лёша Александров навестили его на Молочке. Пили водку и читали друг другу стихи. Саша почему-то всему удивлялся и восхищался.
- Гениально, - говорил он Жене.
- Недурно, - говорил он Александрову.
- Ну а ты, Мишка, что скажешь? - обратился он ко мне.
- Знаешь, завязал я с этим, одну гадость пишу.
- Ну, пожалуйста, прочти…
Мне вспомнилась довольно противная пародия на Стаса Степанова и его девушку Наталью. Её-то я и прочитал:
Уж лист осенний лиловат,
А от Натахиных трусов вонят.
Санька так восхитился, что попросил написать данную эпиграмму ему на память и поставить личный автограф.
- Да не буду я эту гадость писать.
- Да ты что, это ж ведь не просто талантливо, это гениально! Христом-Богом прошу, напиши! Чудо-то какое!
Больше с Сашей мы не виделись. Он умер от туберкулёза.


Стас Степанов был довольно оригинальной личностью. Он всегда обижался, когда я его критиковал. Но был он человеком отходчивым и вскоре уже сам смеялся над моими шутками. Как-то раз мне стало дурно, когда я прочёл следующее:

Но как ни страшно под ногой
Вогнать беспомощно ключицы,
Когда мне руки за спиной
Завяжет белая страница…

Я читал и перечитывал это всю ночь. Ощущение было такое, будто я выкурил полкило гашиша. Утром ко мне зашёл Ханьжов, страдающий похмельем.
Ханьжов:
- Что это ты такой?
Я:
- Санька, мне ***во, ничего не могу понять, объясни…
Ханьжов двумя скрюченными пальцами взял лист и опытным орлиным взглядом прошёлся по написанному.
Ханьжов в недоумении:
- Что, у него ключицы на жопе растут, что ли?
Затем он поднялся, напрочь забыв, зачем пришёл ко мне. Губы его повторяли:
- Но как ни страшно… под ногой… за спиной… Тьфу ты, ****ь, гадость-то какая! Прилепится же такое! Ну, тебя к чертям собачьим!
С этими словами он покинул мой дом.
Степанов же продолжал удивлять своих читателей:

Люблю осенним вечером уют.
Смотреть в окно и в музыку камина.
Там облака над пламенем плывут,
Луну минуя и картины мимо…

И далее:
Нет, вы только представьте…

С ноги на ногу ногу перекинув…

Не менее подозрительны стихи, напечатанные в «Волге»:

Такая яркая луна,
Что, кажется, не сквозь деревья
Луна отчётливо видна,
А за луной растут деревья.

Ну, нет у меня литературного образования. Я не мог понять, где растут деревья, а где находится луна. И посему написал я на Степанова пародию. Думал, Стас прибьёт меня за это. Но оказалось иначе. Вот эта пародия:

С ноги на ногу ногу перекинув,
С руки на руку руку положив…

Стасик:
- Во, ****ь, да ты за меня закончил!

Вторую мою пародию на него Стас не оценил:

Такая яркая луна!
Не может быть иного мненья,
Что на луне давно растут
Вполне приличные растенья.

Стас:
- Что значит: приличные, неприличные?
Я:
- А, по-моему, всё просто: неприличные - это крапива, белена, вех болотный, а приличные - что на луне - картошечка там, помидорчики, груши и мандарины.

Такая оценка трансцендентального творчества Стаса ему явно не понравилась. А в принципе, психоделизму  стихов Степанова можно было только позавидовать.
Помню, я написал следующие строчки:

Красной ручищей по согнутой лире -
Это Степанов - Тимоти Лири.

Жаль, что так рано ушёл из жизни такой интересный человек. Прости меня за всё, Стас. Царство тебе небесное.

С Сашей Прохоровым я познакомился в 1978 году. Дело было так:  очень толстый дядька  крепко пожал мне руку и спросил:
- Ты поэт?
- Я поэт, - ответил я.
- Коллеги, - сказал Прохоров.
Он открыл дипломат и продемонстрировал пять огнетушителей с какой-то бормотухой. Потом мы сидели у Бориса Узунова и выпивали. Помню, я поднял стакан и предложил выпить за Бодлера.
- Давайте лучше выпьем за меня! – воскликнул захмелевший Прохоров.
Я не послушал мудрого совета Саши, и меня тотчас вывернуло наизнанку.
Прохоров посмотрел на меня и филосовски произнес:
- Вот так, Мишка, за Бодлера пить.
Сам Александр был великолепным поэтом. Вот эпиграф к его книге:
                Неприглядная это картина:
                На карачках ползет в туалет
                Полуюноша, полумужчина,
                Полудурок и полупоэт.
- Эх, Бориска,-  говорил Прохоров, - вся наша жизнь - ***ня, ты все про махатм из Шамбалы думаешь, а я тебе вот что скажу: есть такие жуки, которые по ночам наши души ****ят, ****ят, и от этого ты никуда деться не можешь.
Александр Прохоров напрочь отказывался отдавать свои стихи в печать, хотя поклонников у него было более чем достаточно.
Приведу некоторые отрывки из его стихов:
                Вдоль опушки у дороги
                В дикой чаще лопухов
                Кот для кошки-недотроги
                Сочинял тома стихов.

                Бабка попросту помои
                Выливала в лопухи.
                Было что-то неземное
                В том, как кот писал стихи.

                Весь обьят кошачьей страстью,
                Весь в чернилах до усов,
                Рифмовал деепричастья
                В грезах алых парусов.


Или:
          
           Сэр Ричард, гроза Корнуэльских лесов,
           На верном коне Ланселоте …
           Протер о седло восемнадцать трусов
           А ночью утоп на болоте.

           Сын Ричарда сэра,
           Сэр Ричард Гордон,
           Любивший отца непритворно,
           Был вестью ужастной весьма поражен
           И дважды стрелялся в убороной.

Очень ярким стихотворением на мой взгляд, является  « Октябрятская баллада» :

           Кто пугает октябрят
           На лесной опушке?
           Чьи глаза в ночи горят,
           Словно две гнилушки?

           Ну- ка, леший, выходи.
           Мы в тебя не верим.
           Вдруг откуда ни возьмись -
           Страшен, дик, ощерен
   
           Вылезает из дупла
           сам лесной владыка.
           Таня к зверю подошла:
           Это ж Петька Быков!
           Ты бы лучше, Петенька,
                выучил уроки».
           Ну а леший ей в ответ
           Выбил глаз жестоко,
           Бритвой горло полоснул,
           Рявкнул плотоядно
           Сел на Таню, как на стул,
           Облизнулся жадно:
           Вы, ребята, не боись –
           я сегодня добрый».
           А у Танечки в ответ
           затрещали ребра.
           Налетает на ребят
           рать потусторонних,
           Напугать их норовят
           Маршем похоронным.
            
           Да, лесной закон суров,
           Дик лесной обычай.
           Жаль детишек, нету слов.
           Каждый был отличник.
            
           Жив остался из ребят
           Только Боря Авель
           Потому как год назад
           Выехал в Израиль

           Лес шумел, река текла,
           Птички песни пели.
           На груди у лешака
           Звездочки блестели.

Прошло уже лет пятнадцать, как мы не виделись с Александром. Помню наш последний телефонный разговор:
- Мишк, ****ь, слушай, новый шедевр написал:
   
    Говорил мне старый забулдыга,
    Отхлебнув глоток денатурата:
   « Жаль, что нынче не казнят на дыбе.
   
    Жаль, что я не римский прокуратор.
    Эх, не поздоровилось б евреям
    На опустошенных мною землях!
    Как бы трепетали иудеи,
    Гласу прокуратомскому внемля!
    Я б на стенах каждой синагоги
    Начертал горящими словами -
    В лепрозорий всем жидам дорога,
    Чтоб колоть орехи черепами».
 
*******

Простые люди украшают нашу жизнь…

Неприятная вещь приключилась с моим другом Вованом: стал он покашливать. А парень был во какой здоровый! На медведя с ножом ходил. Из своих 25 лет 15 отсидел в тюрьме.
Мамка его, тётя Галя, была известной всем домам 8-го Марта, а также всей Мичурке бандершей.
Тётя Галя:
- Ой, бля, Вовк, беркулёз у тебя, не иначе. Ты, бля, к врачам этим не ходи, залечат до смерти.
Вован:
- А что же делать, мать?
Мать:
- Люди добрые сказывают, собаку скушать надо. И как рукой…
Володя вышел во двор. Увидел здоровенного дога, которого выгуливал какой-то незнакомый мужик. Недолго думая, Вован подошёл к догу, вытащил нож, перерезал ему горло, взвалил ношу на плечо и пошёл в дом. Хозяин собаки потерял сознание…
Через 3-4 дня Вован перестал кашлять. Мама Галя была в восторге.

*******

Был как-то Вован у меня в гостях. Рассказывал о своей жизни, о зоне. Последний раз он сидел где-то в Сибири.
Я:
- Слышь, Володька, а бегут оттуда?
Вован:
- Бегут, а что толку. Представь, одна трасса, железнодорожное полотно. С другой стороны тайга, за ней - зона вечной мерзлоты. Кто туда побежит? Бегут, естественно, в сторону железной дороги. А местные жители, буряты, которые белку в глаз бьют, уже поджидают бегущих. Они их называют пельмесками. Ёбнут двоих-троих, отрежут им головы и - к начальнику зоны. А там за каждую башку - мешок муки. И вот это называется пельмесками…
Я:
- И всё же продолжают бежать?
Вован:
- Продолжают. Хотя, пока ни один оттуда не убежал, да и вряд ли убежит.