Горбатый Мост. Черный октябрь 1993 года

« …В первых числах октября установилась солнечная теплая погода. Стояла золотая осень. Солнце било во все окна. И так хотелось выйти на улицу, вдохнуть полной грудью этот свежий осенний воздух…»
Вячеслав Ачалов.

«Виктор Степанович! ...Мы там видели детей, женщин. Там где-то пятьсот или шестьсот трупов. Остановите эту бойню!»
Руслан Аушев. 4 октября. 15.00. Кремль. Призыв к Черномырдину на совещании правительства и субъектов Федерации.

Начало октября выдалось настолько ясным, что только легкая утренняя туманная дымка скрадывала бездонную синеву. Лист осенний просвечивал за оградой, в парке стадиона, где само поле с побелевшей от легкого инея травой казалось совсем нездешним, зимним катком. Рано зазвенели заморозки, и по ночам, холодным ночам, в аллее перед Домом Советов с легким шорохом падали листья.  Громада Дома с поля стадиона и парка  виделась кораблем, идущим в безбрежном океане, а ночами, и с мерцающими ходовыми огнями, роль которых играли отблески свечей в окнах….
Миновав мрачные, похожие на пещеры коридоры, в которых приходилось двигаться практически на ощупь, пройдя первый этаж и Двадцатый подъезд, Антон на парапете из мраморных плит заметил расклеенные карикатуры, на одной из которых был изображен Ельцин с шестиконечной звездой на лбу, бутылкой водки и стаканом в руках, поэтому к заставе у Горбатого моста он шел уже с легкой усмешкой.
… Отблеск огня от горящего костра, негромкие разговоры баррикадников, горячий чай. Еще ранее Антон заметил, что команда, державшая здесь, на пересечении Рочдельской и Конюшковской улиц, оборону,  как раз состояла из людей, ранее не имевших отношения к политическим партиям. Среди них было много женщин, одна даже с четырехлетней дочкой. Оказалось, что одна из защитниц пришла из дома в резиновых ботах. Ударили заморозки, и она слегла с температурой под сорок градусов. Недалеко от баррикады был заметен силуэт памятника героям Красной Пресни. Антон видел, как на него водружали настоящее Красное знамя, и оно, живое, совсем не каменное, или бронзовое, слегка развевалось на ночном ветру. Показалось, что краснопресненцы, застывшие в камне, тоже ожили и вместе с защитниками стоят на хрупкой, сложенной из арматуры баррикаде.
- Не посмеют они, не посмеют. Солдаты – наши дети и братья, -  говорил, волнуясь седоволосый химик Миша, и огонь костра сверкал в его глазах.
- Почитайте нам лучше стихи, - с надеждой в голосе обратилась к Антону та самая баррикадница, которая пришла с дочерью, спавшей сейчас в одной из палаток, обнявшись с пластмассовой куклой.
- «Наедине с тобою брат, хотел бы я побыть,
На свете, мало говорят, мне остается жить …» - начал Антон, и звуки лермонтовских слов увлекли, повели, потянули за собой слушателей, отвлекая, отрешая от земных тревог и неприятностей, понесли в бездонную высь, к мерцавшим в октябрьском холодном воздухе звездам…

Утро 4 октября началось внезапно. Машины Таманской дивизии,  с ревом выдыхая смрадный дизельный дым, выползли к гостинице «Мир» со стороны Садового кольца по Большому Девятинскому переулку. Из десантных отделений выскочили солдаты. Прямо по Конюшковской шли дзержинцы и наро-фоминские десантники. Одна из БМП резко пошла на баррикаду и пробила проход. Стряхивая мимолетный сон, Антон увидел голову механика водителя в шлемофоне, подобную черной стрекозе. Экипаж машины через бойницы сразу открыл огонь на поражение с обоих бортов. Неожиданно, справа, с Рочдельской улицы раздался звук аккордеона, и незабываемой тональности голос запел – «Наверх вы, товарищи, все по местам …» и осекся.  С трех сторон, и с крыши нового корпуса американского посольства понеслись огненные трассы, сметая все живое на своем пути. Мгновенно через баррикаду прорвались пять или шесть боевых машин, ведя интенсивную стрельбу из всех видов оружия. Антон заметил, как с позиции у Горбатого моста парень из Загорска в последние из трех БМП успел кинуть бутылки с бензином. Одна из них, сверкнув в лучах восходящего солнца перелетела через боевую машину, другая попала на броню со стороны здания Верховного Совета, третья упала на асфальт. Загоревшаяся бронемашина, дав задний ход и развернувшись, резко рванула с площади …

В какую-то минутную паузу Антон и седой «химик» выскочили на площадь, но прицельный огонь заставил их залечь за столбом, ведь стрельба по ним велась практически в упор, - с территории стадиона и со стороны памятника со знаменем. Вскочив, одновременно, они кинулись к Двадцатому подъезду. В этот момент Антона ранило в правую ногу. Сначала он подумал, что пуля только содрала кожу. Пригнувшись, заметил, что вся брючина уже в темной крови, и вовсе нет никакой дырки от пули в этой штанине, и только становится муторно, хочется просто лечь, прямо на асфальт возле мраморной стены с которой глумливо смотрел Ельцин…

Вечером, около пяти часов, вышел из здания Дома священник, отец Леонид и пошел к Горбатому мосту. Стрельба еще не прекратилась, и мимо ездили боевые машины. Он перелез через баррикаду. Вокруг в сплетении арматуры лежали убитые защитники. В луже темной крови пятном белела растрепанная кукла с соскочившим башмачком с пластмассовой ноги. Отец Леонид пошел к знамени и долго, непослушными пальцами отвязывал имперское полотнище со всеми золотистыми гербами союзных республик-сестер. Потом повернулся и увидел Дом Советов, горящий как «Варяг» в своем последнем бою в далеком корейском Чемульпо. Стоял священник , заворожено смотрел, и бледное сияние видели вокруг его головы …