Грехопадение

В маленькую угловую комнату вселился новый сосед, сорокалетний жизнерадостный холостяк Жора. Непонятно было, как он, такой обширный, громоздкий, помещался в этой семиметровой каморке, бывшей служебке истопника. Возможно, именно по этой причине Жора сразу занял много места на кухне, заставив постесниться и пугливых молодожёнов Веткиных, и старую деву, а может, и не деву, кто знает, Альбину Андреевну, и даже вредную старуху Лаврентьевну. Вместе с ним в кухню втиснулись его тумба, его стол, его холодильник, его стиралка – всё соответствующее Жоре: большое, крепкое, капитальное, а всё имевшее голос – ещё и шумно-радостное. Не в пример своему предшественнику, юному студенту, приходившему лишь ночевать, да и то не всегда, Жора завёл хозяйство на широкую ногу: истошно завывал и трясся припадочно, свирепо и безжалостно терзая бельё, Жорин «Индезит», холодильник сыто распирало от провизии, в тумбе громоздились кастрюли, сковородки, банки и контейнеры. Плита теперь была вечно занята чем-то Жориным: опасно стреляла жиром сковородка, буйно кипела возмущением  кастрюля, попыхивал паром длинноносый ковшик, запахи нахально лезли из кухни по всей квартире. Неизвестно, где и с кем жил Жора раньше, но он, похоже, привык к обильным и людным трапезам и беспрестанно рвался принудить соседей отведать плоды своих кулинарных побед.
Квартире это было в диковину. Веткиных вообще стало не видно; ветеранша квартирных склок Лаврентьевна, бессильно брюзжа, потеряла вдруг право и силу голоса; Альбина же Андреевна решительно была лишена своего привычного размеренного существования. Остатки её некрашеных ресниц моргали так часто, что заставляли подозревать нервный тик, под глазами легли тени, а прядки тускло-серых волос, казалось, вставали дыбом. На третий день по вселении она испытала потрясение, войдя беззаботно в незапертую ванную: там обнаружился голый Жора, только что принявший душ. Она бежала прочь, заливаясь краской стыда, а с Жоры как с гуся вода. Через полчаса он уже орал с кухни:
- Андревна! Куда скрылася? Подь сюды, отведай варенья на меду! С Башкирии мне мёду подкинули. Сыми пробу!
Казалось, Жора взял Альбину Андреевну в настоящую осаду: вечерами одна стенка её комнаты повторяла вибрации Жориной стиралки, будто собравшейся в космический полёт; ночами из-за другой стенки доносилось, как Жора слоном трубит с кем-то по скайпу, временами неистово стуча кулаками и выкрикивая непристойные слова. Альбина Андреевна взволнованно ворочалась на сбитой постели, пила пустырник, прикидывала, как надёжнее и дешевле звукоизолировать стены – ковром или каким-нибудь новомодным стройматериалом, но вместо этого зачем-то вслушивалась в Жорины вопли и бессонно смотрела в ночь за окном.
Осторожные укоры на нового соседа воздействия не имели – Жора изумился без раскаяния, обещал стараться быть потише, но ничто в итоге не переменилось.
Ещё через пару дней Жора умудрился в тёмном коридоре возле ванной ущипнуть Альбину Андреевну за мягкое место, на что она, к собственному изумлению, только слабо хихикнула, словно четверть века назад.
Где твои принципы, твой строгий аскетичный настрой? – вопрошала себя Альбина Андреевна, теряясь перед напором чрезмерного Жоры и обмирая от его подмигиваний и бесцеремонно-щедрых предложений. У неё уже всё в прошлом, до того ли ей. О пенсии думать бы надо, вот о чём. И вдруг какие-то тревоги, томления и сомнения… После долгих месяцев полного воздержания, когда она твёрдо решила, что все эти безобразия уже не для неё, и радовалась этому решению, чуя лёгкость и освобождение от этой докуки, длящейся десятилетиями!.. А этот, почти ровесник ей, смеет существовать вот так расхристанно, вседозволенно, не заботясь ни о чём?
Или, может быть, размышляла она, нет смысла быть правильной, когда подкатила пора увядания? Предаваться излишествам годами, и вдруг тщиться быть святее римского папы? Запретить себе испытать то, что ещё можно испытать? Вот станешь беззубой старухой с диабетом, давлением, несварением, недержанием – и будет уже поздно. Неужели уже никогда – какое страшное, безысходное слово! – ей теперь не дОлжно испытывать естественные радости? Превратить дальнейшую жизнь в скучное убогое существование?
Она потеряла обретённые было покой и равновесие. Альбину Андреевну обступили жаркие ночные грёзы. Ей чудилось нечто влажно-горячее, налитое, упруго изогнутое дугой, подносимое кем-то к лицу, источающее острый сильный дух… тупенькая, беззащитная округлая головка, словно мордочка милого зверька, просила ласки… лизнуть её языком, ужасаясь собственной греховности, сильно захватить губами… ловить ртом густой брызнувший сок и глотать эту пряно пахнущую влагу...
Сознание Альбины Андреевны помутилось от близости и доступности мечты. Среди ночи, всегдашней пособницы греха, она, не в силах более противиться искушению, поднялась с постели и выплыла из комнаты призраком-суккубом. Влекомая неотступными ночными вожделениями, она тихо вторглась в Жорины владения, трепещущей рукой нашла предмет своей страсти, и самозабвенно отдалась постыдному пороку… Когда горячая животворная лава заполнила её рот, она зашлась восторгом и не удержалась от стона наслаждения. Да это оргазм, пожалуй! – мелькнуло в ней. Пропади всё пропадом, все правила и благие намерения… Ещё, ещё!
Отрезвление наступило утром, когда Альбина Андреевна, голая и натощак, по заведённой привычке, взошла на плаху бесстрастных весов и с отчаянием обнаружила страшное последствие содеянного – позорный привес в  чудовищные восемьсот граммов. Целых три недели праведной скудной жизни пошли насмарку. Альбина Андреевна лихорадочно схватилась за калькулятор. Так и есть! – четыре ветчинные колбаски, похищенные, сваренные и съеденные ночью, оборачивались суточной нормой калорийности, причём наполовину состояли из гибельной отравы – жира! Она почувствовала, как коварные колбаски, усмехаясь, разместились на её талии, образовав новую безобразную складку.
Альбина Андреевна немедленно побежала купить гнусный предательский продукт, тайком подложила эту мерзость в Жорин холодильник, и с тех пор перестала выходить на кухню вообще, дабы не видеть этого распущенного Гаргантюа, с его пловом, купатами, пельменями, чебуреками, котлетами и бужениной. Она покупала увесистые гири капустных кочанов, которые тащила на свой восьмой этаж пешком, игнорируя лифт, ибо сбросить лишний вес после пятидесяти – почти, говорят, невозможно, а иметь его опасно для здоровья, и Альбина Андреевна взялась за ум загодя: будучи женщиной скромного достатка, худела без тренажёров, операций и дорогих препаратов – бесплатно.
А вы что подумали? Ай-я-яй...


Рис. автора