Болотистым, пустынным лугом

Сергей Пресс (Sergej Press)



Болотистым, пустынным лугом


Сергею Мошкову


Их не было видно с Садового кольца. Они стояли наверху за высокой стеной туннеля под Калужской площадью. Я их заметил только тогда, когда на выходе из туннеля резко развернул автомобиль на полкруга и попал на боковую дорожку, ведущую на Ленинский проспект. Нос белого полицейского форда, стоявшего на разворотной боковой полосе над туннелем, торчал из-за его ограждающей гранитной стенки. Несколько полицейских возле неотрывно всматривались в лобовые стекла автомобилей, выезжавших из туннеля. Сердце мое упало к педали тормоза. Нельзя было ни свернуть, ни повернуть назад. Мне оставалось только ехать за идущим впереди огромным белым джипом, который своим сияющим хромом и огромными габаритными огнями на белой полированной спине на какое-то время скрыл меня от полицейских, а полицейских от меня. Видимо, это и возбудило их подозрения. Им показалось, что я прячусь от патруля. И такое желание у меня было. Каждый, кто за рулем, знает, что такие наши желания не являются тайной для ментов.

Один из них перед самым моим носом махнул полосатой палкой, и мне пришлось остановиться перед выездом на проспект. А ведь спасение было так близко. Я намеренно выбрал этот путь до дома, по опыту зная, что он один из самых безопасных. Только здесь, при выезде на проспект можно было нарваться на ночной пост гаишников. Прошел не один год, как на этом самом месте меня, находившегося в изрядном подпитии, взяли в оборот менты, и мне стоило потом немалых усилий и денег отвертеться от лишения прав на три года. С тех пор я ни разу не садился за руль во хмелю, проехал здесь сотней ночей и ни разу не встретился с гаишниками. И вот - на тебе! Закон подлости в действии. И за что! Всего-то стакан пива да две (или три?) рюмки водки. Я был трезв, почти как стеклышко на ментовском алкогольном тестере. Но их это не убедило.

Только выпотрошив судорожно весь бардачок и вон тот портфельчик, набитый распечатками стихов, я вспомнил, что бумажник у меня в боковом кармане. Это была роковая оплошность. Один из продавцов полосатых палочек, возвращая мне доверенность, первое и единственное что в суете мне удалось выдернуть из пакета документов, ласково сказал, принюхиваясь через опущенное стекло: «Остальное не надо». Вот и приехали, - что еще я мог подумать. Так и случилось. Выпрямившись, страж порядка поинтересовался вдруг и уже не так ласково: «Ну, и как мы? Не пьем и не курим?» . И мы малодушно соврали: "Нет, не курю," - сказали мы. И то была вторая и последняя моя роковая ошибка. Дорогие товарищи, умоляю, если хотите соврать, то врите так, чтобы было похоже на правду. Правда, и это не всегда помогает. Я ведь не очень сильно соврал. Я действительно не курю, т.е. курю не много, т.е. стараюсь не курить, т.е. курю, когда выпью, как в этот раз. Естественно, офицер мне не поверил. «Дыхните!» - предложил он и просунул в окно какую-то темную коробочку. Какую, я не разглядел. Света фонарей не хватило. От такого предложения отказаться я не смог. И дыхнул…

Я никогда не отрекался ни от тюрьмы, ни от сумы, но стараюсь обходить их и стороной, как и любой нормальный гражданин России. И, как видите, старался и в этот раз, старался как мог. И, надо же, – получилось! Т.е не то чтобы совсем, и не то, чтобы без ущерба. Может быть, потому, что я предусмотрительно купил воды и заранее выпил половину бутылки, может быть потому, что вместе с водой я еще купил мятной жевачки и жевал ее непрерывно от самого клуба, может быть потому, что когда дыхал на электронного судию, я задержал дыхание и инстинктивно дыхнул одними щеками и только тем, что было во рту, а не в легких. Не знаю, как так получилось, но лампочка не зажглась. Ментам не удалось прервать мой ночной полет, и офицер с досадой и недоверием пожелал мне доброго пути.

Путь оказался недолгим. Проехав сто метров по проспекту, я припарковал авто у метро и пошел пешком по Якиманке в сторону Кремля. От перевозбуждения меня тянуло на подвиги и глубокие размышления. Полночь была чудной. Летний мягкий воздух без излишней жары и духоты слегка омывал меня, унося прочь и мое возбуждение и винные пары в то время, как я медленно продвигался по той стороне улицы, что противоположна зданию МВД и французскому посольству. Полуголые девчонки шли, щебеча, мимо меня в обоих направления, выпархивали стайками из «Шоколадницы», какого-то японского заведения, ресторана «Панчо-Вилья» и сразу попадали в объятия самоуверенных и гордых парней, которым удалось наскрести денег на вечер в заведении. Дай бог, чтобы этим тщедушным молокососам не пришлось встретиться ни с сумой, ни с тюрьмой, а особенно их папам и мамам. Москва, обычно похожая на огромный советский завод, в такие ночи бывает доброй. Вот и меня она пожалела на переломе суток. И мне хотелось шагать и шагать по ее опустевшим улицам с посвежевшим и поздоровевшим воздухом, днем в ней стало невозможно дышать.

На ярко освещенном Малом Каменном Мосту парочек стало еще больше. И так и сяк они пересекали площадь внизу. А передо мной все расходились и расходились полукругами стихи Александра Блока, силу и глубину которых так удачно оттенили пение и гитара в клубе.


Болотистым пустынным лугом
Летим. Одни.
Вон, точно карты, полукругом
Расходятся огни.

Гадай, дитя, по картам ночи,
Где твой маяк…
Ещё смелей нам хлынет в очи
Неотвратимый мрак.

Он морем ночи замкнут – дальный
Простор лугов!
И запах горький и печальный
Туманов и духов,

И кольца сквозь перчатки тонкой,
И строгий вид,
И эхо над пустыней звонкой
От цоканья копыт -

Всё говорит о беспредельном,
Всё хочет нам помочь,
Как этот мир, лететь бесцельно
В сияющую ночь!
Октябрь 1912


Блок – поэт черного и белого цвета. «Черный вечер. Белый снег». И еще «жолтого». Не «желтого», а «жолтого», как тогда писали. В стихах Блока нельзя переправлять «о» на современное «ё». Эта цвета Петербурга. Блок – Петербургский поэт. В Москве же солнце не жолтое. В Москве солнце золотое, здоровое, хоть и пыльное, хоть сам город и болен давно. И в свете желтых фонарей мне казалось, что прямо на горбу моста расстелен знаменитый портрет призрачного Блока работы Сомова. Этот шедевр русского авангарда, предтеча Энди Уорхола и Ко., тоже жолтого цвета. Говорят, Сомов несколько дней водил Блока по питерским кабакам, чтобы добиться нужного колорита. И он добился. Так точно на портрете передана суть блоковских стихов. Если работы Уорхола стоят сегодня под сотню миллионов долларов, то этой работе Сомова – вообще цены нет, как и всему так недооцененному русскому и советскому авангарду. Впрочем, как и всей России/СССР.

Я стоял на мосту, а мне казалось, что я лечу над Москвой, над ее огнями, над болотистыми лугами ее Замоскворечья, над отражением звездного неба. И все было как у Александра Блока: и огни полукругом, и дети, потерявшие маяк, и неотвратимый мрак с цоканьем копыт. Только перчатка моя тонкая летала где-то в другом месте.

Угол дома, асфальт, и стена,
Вся в огнях, словно звездное небо.
Верно знаю, что не из сна,
Но уверен, точно здесь не был.
То же небо, та же стена
И такая же гулкая крыша.
И куда ни пойдешь все та же страна,
Чтоб никто за пределы не вышел.
Остановка. Толпа. Магазин.
За домами пустырь в чистом поле.
Как наркотик дурманит сгоревший бензин,
Не пускает из камня на волю.
Угол дома. Фонарь. И стена.
Не хватает тюрьмы и аптеки.
И кривится на небе, словно сам сатана,
Диск лохматый астралопитеком.
Я взбегу на помост-на каменный мост.
И закроюсь ладонью в полнеба.
Меня мучает очень последний вопрос:
Был когда-то я здесь или не был?


Не думаю, чтобы Блок был сильно озабочен отделкой своего стихотворения. Иначе, кое-что бы поправил, кое-что добавил, а иное бы и убрал. Но если читать стихотворение отдельно от его же других, то какая разница, что про духи с туманами уже было, ведь и в этот раз от них никуда не деться, как и от колец сквозь тонкой перчатки, и от неотвратимого мрака, который становится еще неотвратимей, спетый под гитару.

Пройдут века, тысячи, миллионы лет. Стихи эти забудутся. Забудется и сам Блок. И даже его имя. Но все равно кто-то где-то, может, и не в нашей даже вселенной будет лететь между звездами с обратной стороны неба и думать о том, что «всё говорит о беспредельном», о том, что «всё хочет нам помочь»

Как этот мир, лететь бесцельно
В сияющую ночь.

А что такое это всё – написано перед этим. И тоже, как Блок, как я тоже будет хотеть лететь бесцельно, но не сможет. Из-за колец под тонкой перчаткой, из-за запаха духов, из-за дитя, нуждающегося в маяке, из-за мрака, который всегда будет неотвратим. Мы, к сожалению, не можем лететь бесцельно. И в этом все дело.

Среди миров, созвездий и светил
Одной звезды я повторяю имя.
Мы, с ней обнявшись, в космосе летим
И с нами будет то же, что с другими.

В полночный час в раскрытое окно
Смотрю, как мир туманностями тает -
Вращающееся веретено -
Как мы всё дальше друг от друга улетаем.

И я как все кручусь веретеном
С моей одной единственной планетой
Не потому, что без неё темно,
А потому - что ты живёшь на этой.




Вот так. А как бы хотелось в такую погоду


Как этот мир, лететь бесцельно
В сияющую ночь.


09.08.2013 17:11