Вездесущая пошлость

ВЕЗДЕСУЩАЯ  ПОШЛОСТЬ
(фрагменты из эссе)

                Александр Квиток

                Насколько я понимаю порядок вещей, жизнь                состоит только из ужасов, дрязг и пошлостей,                меняющихся и чередующихся…
                (Чехов А.П., из писем)


Что-то должно поразить или сильно удивить человека в детстве, юности или в молодости, чтобы возбудилось в нём его коренное свойство, заложенное в его гены Создателем. У Бунина – это писательский дар, а вместе с ним понимание своего предназначения: «Я жил для того, чтобы писать».

Цитирую с сокращениями:
«Моя писательская жизнь началась в тот бесконечно давний день,…когда я, мальчик лет восьми, вдруг почувствовал горячее, беспокойное желание сочинить что-то вроде стихов или сказки, будучи внезапно поражён тем, на что случайно наткнулся в какой-то книжке с картинками: я увидел в ней картинку, изображавшую какие-то дикие горы, белый холст водопада и какого-то приземистого, толстого мужика, карлика с бабьим лицом, с раздутым горлом, то есть зобом, стоявшего под водопадом с длинной палкой в руке, а под картинкой прочёл надпись: «Встреча в горах с кретином». Кретин!...В этом слове мне почудилось что-то страшное, загадочное, даже как будто волшебное! И охватило меня вдруг поэтическим волнением. В тот день оно пропало даром, я не сочинил ни одной строчки, сколько ни старался сочинить. Но не был ли этот день всё-таки каким-то началом моего писательства?».

Бунина поразил вид кретина на фоне дивной природы, а меня поразило творчество Бунина – сначала стихи, а потом и проза, но уже в преклонных летах. Можно утешиться пошлой пословицей: «Лучше поздно, чем никогда». Так я и сделал.

Читая двухтомник Бунина, я постепенно дошёл до «Автобиографических заметок» («Воспоминания»), поставленных в конце второго тома. Выше я процитировал из этой последней книги писателя, с первой страницы. Здесь и на второй странице Бунин пишет о себе, а вот дальше речь идёт о других писателях и поэтах «Серебряного века», как уехавших в эмиграцию, так и оставшихся в советской России.

И если, читая прозу и стихи Бунина, я восхищался множеством ярких и многоцветных, явно неравнодушных картин из русской жизни, то в воспоминаниях мой лёгкий радостный бег замедлился и перешёл на спокойный шаг с частыми остановками для перечитывания. Я подчёркивал строчки и абзацы, затронувшие меня неожиданностью утверждений или спорностью выводов, а когда закончил чтение и заново перечитал выделенное, то пришёл к выводу: мы все, живущие прежде и теперь, писатели и читатели, мыслители и тугодумы – пошляки в три-десятом поколении. Восклицательного знака в конце предложения не ставлю – здесь нет радости или пафоса. Хотел добавить какой-нибудь эпитет к «пошлякам», но не решился. Пошлость – она и есть пошлость, она везде и во всех. Пошлость – она и в Африке пошлость. Она – неотъемлемая часть нашей жизни, хоть русской, хоть французской.

Всё дело в том, как мы её понимаем и замечаем ли мы её у себя, а не только у других? Вопрос, конечно, интересный.
                ***
Пройдёмся по страницам бунинских «Воспоминаний», и попутно заглянем в тексты других литераторов. Первое упоминание «пошлости» находим на пятой странице.

Бунин о Есенине: «…какой-то кудрявый пьяница, очаровавший её (публику) писарской душещипательной лирикой…, о котором очень верно сказал Блок: «У Есенина талант пошлости и кощунства…»
Бунин сам лягнул Есенина и Блока процитировал. А немного дальше, в главе под заголовком «Третий Толстой», он опять цитирует Блока:
Товарищ, винтовку держи, не трусь!
Пальнём-ка пулей в Святую Русь,
В кондовую,
В избяную,
В толстозадую!

«И вот Блок пошло издевается над этой избяной Русью, над Учредительным Собранием…», – пишет Бунин.
О поэме «Двенадцать»: «…это произведение…дурно во всех отношениях…у него (Блока) нет ни одного словечка в простоте, всё сверх всякой меры красиво и красноречиво, он не знает, не чувствует, что высоким стилем можно всё опошлить…».
Пошлость высокого стиля – это звучит оригинально. Мне, как и Бунину, тоже непонятно, почему Блок ненавидит «избяную, толстозадую Русь». Если ему не нравятся люди с избыточным весом, тогда понятно, а чем же ему «избяная Русь» не пришлась?

А теперь заглянем в статью З. Гиппиус из «Литературных дневников», которая так и называется «О пошлости». Цитирую с сокращениями: «Пошлость есть нарушение первого условия бытия – движения, пошлость – это неподвижность, косность,…остановка полёта мира, сущность которого и есть полёт».

Есть сходство с обобщающим определением поэзии у Г. Адамовича, но у него речь идёт, конечно же, о высокой поэзии, лишённой пошлости: «Поэзия – это порыв, полёт, крылатое вдохновение, забвение обыденщины, весёлое преображение,…свобода».

Чуть выше (у Бунина) мы уже узнали, что бывает пошлость высокого стиля у некоторых поэтов. Иными словами – нельзя всё время в облаках витать, а иногда не мешает и по грешной земле походить, чтобы не забыть откуда ты взялся. Вот и попробуй тут разберись, что и где есть пошлость? Будем разбираться.


Для этого вернёмся в книгу «Воспоминания» Бунина. Здесь есть забавный эпизод, наблюдаемый автором на литературной «пятнице» у поэта Случевского.
«…Бальмонт был в особенном ударе, читал своё первое стихотворение с такой самоупоенностью, что даже облизывался:

Лютики, ландыши, ласки любовные…

Потом читал второе, с отрывистой чеканностью:

Берег, буря, в берег бьётся
Чуждый чарам чёрный чёлн…

Гиппиус как-то сонно смотрела на него в лорнет и, когда он кончил, и все ещё молчали, медленно сказала:
    – Первое стихотворение очень пошло, второе – непонятно.

Бальмонт налился кровью:
    – Пренебрегаю вашей дерзостью, но желаю знать, на что именно не хватает вашего понимания?
    – Я не понимаю, что это за чёлн и почему и каким чарам он чужд, – раздельно ответила Гиппиус.

Бальмонт стал подобен очковой змее:
    – …Вы не понимаете? Но не могу же я приставить вам свою голову, дабы вы стали понятливей!
    – Но я ужасно рада, что вы не можете, – ответила Гиппиус. – Для меня было бы истинным несчастьем иметь вашу голову…».


Чувствуете, на чьей стороне Бунин? И как великолепно изложен эпизод! От злого язычка Зинаиды Гиппиус всем доставалось. Не миновал её злой критики и Бунин, но это было уже во Франции, когда начались внутрилитературные распри по поводу Нобелевской премии.

А как вам пошлая строка с лютиками?

В одном современном альманахе, помнится мне, были подобные стихи у одного поэта, только у него были «лютики в стогу». И как же восхищалась именно этой строкой одна женщина, тоже поэт! Какая разница во вкусах! Хотя, возможно, лютики с любовными ласками – это пошло, а лютики в стогу – это романтично. Не знаю. У Гиппиус уже не спросишь…

Сам я спокойно воспринимаю женские восторги по поводу некоторых стихов некоторых поэтов: в этих стихах и оценках человек самовыражается. Пусть их. Имеют право.

08.08.2013