В померкшей комнате твоей

    Алёна Александровна озябла, бродя по Петербургу в этот не по-июльски прохладный день. Но, юркнув в дыру калитки на Мойке и попав на квадратный дворик последней квартиры Поэта, она вдруг начала согреваться. Солнце неожиданно вышло из-за туч и осветило двор, памятник и нашу библиотекаршу. Оно ласково и гостеприимно согрело её.
   Рядом экскурсоводша обращалась к группе экскурсантов:
-… напротив гардероба – неплохой магазинчик; вы сможете там выбрать себе сувениры…
«Какие магазины?! Какие сувениры?!  - подумала Алёна Александровна. - В том месте, где умер Пушкин, она предлагает что-то покупать!»
И неприятно поразило её кафе (или даже ресторан?) в этом дворе, -  под названием почему-то  - «Бирон». И при чём здесь Бирон?! Вряд ли Пушкину понравилось бы такое соседство! Не нравилось оно и нашей героине...*
Собравшись с духом, она прошла вниз, в цокольный этаж. Неприветливая гардеробщица была недовольна тем, что Алёна Александровна протянула ей свой зонт. Номерок с раздраженным треском был кинут перед ней на доску.
Но всё это были мелочи.

   Библиотекарша была здесь впервые. Она всё откладывала свой приход в это место. Думала, что здесь – такой сгусток мрака и боли, который будет трудно пережить. Но всё оказалось так просто…
Небогатое жилище большой семьи с четырьмя малышами… Круглый стол, за которым папу ждут к обеду. Окно. Часы. Хрустальная люстра с красными стёклышками. Тройное зеркало; похожее было у её бабушки… Детская. Непременный конь-каталка. Куколки… Рубашечка «Сашки», сшитая из рубахи отца…
И вот – Кабинет. Боже, какой он небольшой, скромный…  Рядом – Детская – светлая, а Кабинет – тёмный. Всегда? Или только сегодня? «В померкшей комнате твоей…» Господи, и это он написал – о себе! «В померкшей комнате твоей Врачи угрюмые шептались…». Так и было. И как он удивительно точно и красиво подобрал это слово: «померкшей»…  Вот этот чёрный кожаный диванчик. Какой узкий и, кажется, неудобный… Впрочем, Пушкин был таким… субтильным… Стеллажи с книгами… Может, от них так темно?  Ну, и не очень высоко он хотел лезть с Далем…  Или ему уже открывалась иная Высота?  Столик – такой простой, канцелярский… На нём – ценность – пушкинская чернильница. Арапчонок, будто бы выполненный с оригинала – прадеда Пушкина – крестника Петра Великого Абрама Ганнибала. Вяземский прислал как подарок в ссылку – кажется, в Михайловское? Рядом – ещё большая ценность – шкатулка того же Абрама Петровича, в которой Пушкин хранил не вышедшие в печать рукописи свои. Вот здесь он дописывал «Капитанскую дочку», написал «Была пора…», письмо Чаадаеву, пастиш под Вольтера; картель… Мы всё по-онегински называем этот его вызов Дантесу «картель»… «То был приятный, благородный, Короткий вызов, иль картель…»  И последнее – письмо К.Ф. Толю и записку А.О. Ишимовой… Там, снаружи, кипели страсти, распространялись сплетни, лилась ушатами грязь…  А тут -  небольшая квартирка. Четверо малышей. Красивая растерянная женщина. Окно. Часы. Круглый стол. Папу ждут к обеду…
   На этом простом диване он обезумливал от боли… Просил Никиту принести ящик с пистолетами… Смирялся. Терпел. Молился. Благословлял детей… Читал записку от царя. Жал руки друзьям. Томился в предсмертной тоске и просил Кого-то: «поскорее, пожалуйста, поскорее!» Как усталый ученик в предвкушении каникул… Как узник, у которого кончается терпение… Как праведник, боящийся в последние минуты согрешить  - и тогда всё будет напрасно, и не видать ему Сионских высот… 
    Его настоящими друзьями были книги. Подумать только – он все их прочёл! И даже на предпоследнем выдохе он всё цитировал, цитировал… «Смерть идёт...», - сказал он доктору Спасскому. «Смерть идёт быстрыми стопами, И хладными уже перстами Снег сыплет над моей главой…» Вот что он хотел сказать, но у него не было уже сил на такую длинную фразу. Это – его любимый Тасс. Торквато Тассо. Он прощался с ним его фразой…  И – со всеми. Как всегда, лаконично. В последний раз.  А хотел он произнести вот что:

На крыльях улетают годы:
Дни наши, как Пенея воды,
Теснятся в глубине морской;
Смерть идет быстрыми стопами,
И хладными уже перстами
Снег сыплет над моей главой.
Как цвет весенний, вянет радость…
Итак, пускай среди друзей
Меня застанет хладна старость
В объятьях Делии моей.

Друзья – здесь, вокруг. Но – Делия…

- Морошки! – почему-то захотелось ему. -  Пусть жена покормит меня… Вот теперь всё так, как должно. Я ещё жив, и ты – со мною… Как я счастлив!

Как гость, весельем пресыщённый,
Роскошный оставляет пир,
Так я, любовью упоённый,
Усну… при шуме сладком лир.

«Неплохо Батюшков перевёл…» Ну, что же осталось ещё? Уже давит его львиная лапа и не даёт дышать…  «Жизнь кончена!» - удовлетворённо объявил он – и ушёл.
Оставил свой дом, приведённый в порядок. Дом, который он отстоял.

Небольшая квартирка. Круглый стол. Часы. Одинокая женщина в окне. Мальчики, скачущие на лошадках... Девочки, теребящие кукол…

 - O; est papa?
 - Papa ne viendra pas
 - Il est loin?
 - Loin!
 - Mais nous, nous allons ; lui?
- Jamais, nous irons!**


* * *

- Так. Пожалуйста. Пятьсот рублей. С пяти тысяч я не наберу вам сдачи. Поищите, пожалуйста!

Получив обратно свой зонт, Алёна Александровна поспешно вышла на улицу. Никого не было ещё во дворе и перед калиткой. Никто не видел её налившихся слезами глаз. И воображение продолжало работать. Ей показалось, что на дворе – январь, ночь, метёт метель, и какие-то люди в развевающихся от ветра тёплых плащах с пелеринами на рвущем всё из рук ветру просовывают страшный тёмный "предмет" через дырку ворот…
«Жалкий век! жалкий народ!» - вспомнила она печальный вывод Поэта. Но почти сразу эти горькие слова вытеснила в ней всё та же строчка из стихотворения «На выздоровление Лукулла»: «В померкшей комнате твоей…» А потом припомнила она и всё стихотворение, и повторила несколько раз последнюю строфу:

Так жизнь тебе возвращена
Со всею прелестью своею;
Смотри: бесценный дар она;
Умей же пользоваться ею;
Укрась её; года летят,
Пора! Введи в свои чертоги
Жену-красавицу - и боги
Ваш брак благословят.

А сам... Вот он ввёл "в свои чертоги" жену-красавицу - и это разрушило его жизнь... В 1835-м, когда писалось это стихотворение, он ведь не мог не видеть уже, к чему всё идёт... А Шереметеву советует жениться. Может, он думает, что у другого всё будет не так, как у него, для которого счастье - "проклятая штука"? Но ведь у него не бывало так, чтобы он, обращаясь к другому, не говорил о себе. Значит, и свой брак, несмотря ни на что, он считал благословенным!
И сам Пушкин ответил Алёне Александровне своими словами из удивительного его романа в стихах:

Всё благо: бдения и сна
Приходит час определенный;
Благословен и день забот,
Благословен и тьмы приход!
 

"Благословен и тьмы приход!" - повторила Алёна Александровна, стоя на набережной Мойки задрав голову и ища глазами два окна той самой  - навсегда померкшей - комнаты...


                09 августа 2013 года.

* Известно, что Пушкин объяснял ссылку своего прадеда А.П. Ганнибала в Сибирь происками Бирона (а не А.Д. Меншикова, как принято было считать).Однако, и Бирон жил в этом самом (или стоявшем на этом месте) доме. Исторически название ресторана оправдано, но... Одно время в квартире Пушкина обитало и Третье отделение - может, и это "название" использовать? Должны же быть приоритеты.

** -Где папа?
 - Папа не придёт
-  Он далеко?
-  Далеко!
-  А мы поедем к нему?
-  Когда-нибудь поедем!