В гостях

          Накануне выходных дней я, бизнесмен не самого крупного калибра, и Сергей, водитель потрепанного, но пока ещё надежного джипа, торопились в один из приграничных городов дружественной страны, где во взаимно благожелательной фирме надо было подписать очередной договор. Днём раньше сюда с последним грузом по старому контракту благополучно ушла арендованная фура.
 
          По дороге случились – одна за другой - неувязки. Знакомая трасса дважды  оказывалась перекрытой из-за автомобильных аварий, а в связи с ремонтом нескольких участков шоссе джипу пришлось медленно пылить по объездным направлениям. Самый большой сюрприз поджидал на границе – многокилометровая очередь. Водитель нашей фуры загорал рядом с ней в прямом и переносном смыслах, и, заметив нас, выразительно развёл  руками:
         - Не меньше суток стоять, только  к понедельнику пройду…

         После того, как мы втроем поохали и поахали по поводу этой ситуации (времени оставалось в запасе всего ничего - половина рабочего дня), Сергей неожиданно предложил:

         - В этих краях моя родня обитает. Поедем к ней на выходные дни, отдохнем! Порыбачим, искупаемся… Сам знаешь, в гостях всегда хорошо… Возвратимся послезавтра. Очередь для легковых автомобилей – кот наплакал…
         - И далеко ехать?
         - Километров двести… Да разве это расстояние для боевой тачки? Мухой долетим… Родился там… Эх, деревенька моя!

         Оставив водителя фуры «загорать» дальше, мы помчались в «деревеньку». По дороге остановились у приличного на вид магазинчика – продуктового и промтоварного одновременно - и в качестве подарков прикупили разных продуктов - из числа не портящихся в жару. Сергей чуть разорился также и на удочку, и на крючки, и на сачок для рыбы. Не забыл о леске, грузилах и поплавках. Вскоре около другого магазинчика, продуктового, вновь тормознул,  пояснив:
         - Хлеба да булок куплю… Деревенька ведь…

         Он заметно повеселел и балагурил, но моё настроение начало куда-то исчезать, когда после приличных дорог пришлось подолгу преодолевать немыслимые препятствия – сплошные колдобины. Несколько раз Сергей вёл джип по краю поля, потому что по дороге, если её можно было этим словом назвать, передвигаться было совсем невозможно, и я спросил:
         - Сергей, скажи честно, в какую тмутаракань ты меня везёшь?
         - В гости же… Куда же еще? Вот там, за холмом, моя деревенька…

         Три-четыре десятка домов. На небольшой возвышенности виднелись остатки, наверное, когда-то очень большой церкви – село было здесь раньше, вне всякого сомнения, далеко не малочисленное. Наполовину  разрушенные стены из красного кирпича обильно заросли сорной травой, зеленели на них безмятежно также крохотные топольки и березки. А воронья-то, воронья вокруг - на старых берёзах и тополях! Тьма тьмущая.

         Среди всех домов выделялся заметно один – на высоком фундаменте, широкий, ладный, с высокими свежевыкрашенными железными воротами. К нему-то  Сергей и направил джип:
         - Уморил я тебя, Анатолий! Сейчас повеселеешь – водочки, закусочки… Потом непременно искупаемся…
         - Давай сразу искупаемся - после такой тряски… Да и жарко…
         - Ты прав… Только сначала познакомься с роднёй…

         Металлическая, видать, хорошо смазанная дверь бесшумно и настежь распахнулась, и на её пороге я увидел женщину лет пятидесяти. Сергей  мгновенно засуетился:
         - Знакомься, Анатолий! Моя мама, Аглаида Петровна… А это, мама, мой начальник и хороший человек… Анатолий, значит…

         С минуту хозяйка дома стояла молчаливо в дверях и пристально рассматривала меня, будто изучая ей одной известным методом, кто я такой на самом деле. Возможно, она не могла нарадоваться приезду незнакомого ей человека - «начальника» ее сына, и от неожиданного явления, возникшего перед ней, впала впрямь в счастливую «кому». Всей своей фигурой, похожей на вертикально поставленный прямоугольник, она напоминала тяжеловеса с  широкими плечами и не хилыми бёдрами, готового немедленно поднять штангу с любым весом и лихо бросить её перед собой на спортивный помост под бурные аплодисменты зрителей. Короткое и безрукавное платье, изрядно полинявшее, сполна демонстрировало всему белому свету богатырскую мощь её рук и ног.

         От тяжелого взгляда стало не по себе и как-то тягостно.  Когда я услышал, наконец, по-женски ласковый и воркующий голос, то не сразу поверил, что он принадлежал хозяйке дома:
         - Здравствуй, добрый человек, заходи во двор… Чем богаты, тем и рады…

         С родным сыном не поздоровалась, не обняла его по-матерински, то есть, любя. Да и Сергей, не проявлял на этот счет никакой инициативы и стоял рядом со мной, лишь счастливо улыбаясь. Кажется, в этот момент ему для полного счастья хватало и того, что он оказался в родной «деревеньке».

         Аглаида Петровна сделала шаг назад и в сторону, как на армейском плацу, и я шагнул во двор с ощущением непомерной тяжести на сердце. Тем временем хозяйка щебетала, как веселая и жизнерадостная птичка, не умолкая:

         - Трудами живем, Анатолий, своими благими трудами… Порой попахивает, правда, немножко – свинюшек держим… Слава, Тебе, Господи, сегодня от них ветерок не к дому… Пяток сразу выкармливаем… Сальце, мясцо – своё имеем… Да и на продажу в местную столицу – тоже копеечка, как говорится, в копилку… Для устрашения и охраны этого пса держим… Ты его не бойся…  При нас он тебя не тронет, но одного и покусать, и порвать может – не подходи… Пока ты здесь, мы его на короткой цепи держать будем… Не опасайся, цепь надежная… Ну-ка, Тарзан, иди и обнюхай гостя, да хорошенько его запомни, паршивец…

         После процедуры «обнюхивания» пёс поднял высоко голову и моргнул  глазами, до жути красными, - моргнул ими, словно сфотографировал. Да это и не пёс, подумалось, а впрямь настоящая собака Баскервилей. Только и осталось каким-нибудь светящимся составом разрисовать да выпустить ночью на волю в поисках жертвы…

         - Может, в дом зайдем? Обстановку нашу посмотришь… Своим трудом, всё своим трудом…
         - Лучше сначала искупаться, очень жарко, - возразил я не очень решительно, но Аглаида Петровна меня уже не слышала, почти подбежала к раскрытой двери, как я легко догадался, летней кухни и закричала неистово кому-то:
         - Ты что там, бестолочь, расселась?! Свиньи не кормлены… Остыло давно варево – бери ведро в руки… Тебя воспитывать, что горбатого пытаться выровнять…

         Повернулась ко мне:
         - Это же горе несусветное! Мать моего мужа…  Сын-то её, муженек мой,  хорошим был, трудолюбивым, крепким… Всё здоровье положил на это хозяйство и умер три года назад – слава Тебе, Господи… Ох, я с ним намаялась вволюшку перед его смертью… Заболел какой-то непонятной для врачей нервной гадостью и целый месяц в свинарнике пропадал… Норовил лечь рядом со  свиньями, как чокнутый… В навозе вываляется - вонь смертная – и прётся в дом… Слава Тебе, Господи, что умер! Перед самой смертью учудил ночью… Весь навозный, ко мне,  извиняюсь за подробности, под одеяло… А я же, вымывши в тот вечер вся, чистенькая и душой, и телом, как Божий ангел,  в постельке чистой… Я его чуть не порешила от возмущения… Кулак мой еще тот, крепкий… Одним ударом бы… Вот же свинья… Арина, по ведерку каждой свинье, уберешь за ними, если что, а потом картошку перебирай!

          Из летней кухни вышла среднего роста, худенькая, но, видать, не исчерпавшая до конца свои физические силы, очень пожилая женщина с ведром в руках, полным варева для свиней. Настоящая старушка.  Божий одуванчик, можно было бы сказать в другой ситуации… На ней было длинное чёрное платье. Черный платок, скорее всего, тоже из ситцевой ткани, аккуратно покрывал голову, из-под него у висков виднелись пряди седых волос. На ногах были галоши. Но что меня изумило в ту минуту  больше всего, так это кресты - поверх платья на груди. Не маленькие нательные, а в разы больше…

         Лица я хорошо не разглядел. Не поднимая головы, она медленно прошла с полным ведром мимо нас к свинарнику, но (видимо, это только я и заметил), оказавшись напротив меня, слегка наклонила голову, словно поздоровалась.
         - Что ж мы стоим? Пойдем, Анатолий, я покажу тебе наше богатство… Да не опасайся ты нашего Тарзана! – снова защебетала хозяйка дома.
         Арина вышла из свинарника, и Аглаида Петровна не преминула обозлиться на неё:
         - Что ж ты, бестолковая, перед дорогим гостем с пустым ведром-то идёшь?! Повылазило да и только…
         И опять Арина прошла мимо меня, еле заметно поклонившись.

         - Анатолий, - позвала Аглаида Петровна. – Посмотри, какие упитанные свиньи…. Большего счастья в жизни и не надо… В них, как мужа похоронила, всё оно, счастье моё… Мясцо… Сальце… Всего вволю… Копеечка лишняя… Богатеем потихонечку… А это мой любимчик – боров Хрюня! Сейчас с ним разговаривать начну: один раз хрюкну – он тоже один раз, я два раза – он два раза… Умный, как порядочный человек… Хрюня, что я тебе говорю? Хрю, хрю, хрю…

         Хрюня и вправду откликнулся три раза. Аглаида Петровна несказанно обрадовалась:
         - Что я говорила! Хрюня, послушай-ка… Хрю, хрю, хрю, хрю…
         - Мама, мы поедем купаться, жарко невыносимо, - напомнил о себе Сергей. – Ты нам что-нибудь приготовь, ладно?
         - Купайтесь, милые, купайтесь… Бог вам в помощь… Да, жить надо только с Богом… Он в моей душе завсегда находится… Я вот встану перед иконой и прошу: - «Боже, помоги мне на белом свете в достатке жить, не бедствовать, как другие…»  Боженька мой – хороший, слышит мои молитвы! Ты, Анатолий, и сам это видишь…  Дом зажиточный…  Слава Тебе, Господи… Купайтесь, а я сейчас приготовлю курочку… И рюмочка найдется…

         Сели в джип, и я спросил Сергея:
         - Как зовут по отчеству старушку?
         - Арину? Арина Родионовна…
         - Вот как!
         О большем не хотелось расспрашивать. Настроение было  невыносимо скверное от всего увиденного и услышанного…

         Вода в небольшом, с песчаным бережком, озере, как и предупредил Сергей, была ключевой, холодной, несмотря на жаркую погоду, и я, опасаясь простыть, быстро выбрался на берег, совершенно безлюдный.  Лишь какая-то молодая женщина в джинсах и футболке – красивая фигура, миловидное лицо – вскоре подошла  совсем близко к берегу с пустым ведром и, не переворачивая его вверх дном, уселась на него, что показалось очень странным.

         Она не сводила своего взгляда с купающегося Сергея, и когда он выбрался на берег, повернулась к нам и, оставаясь в том же положении на ведре, стала смотреть в нашу сторону внимательно и задумчиво, подперев подбородок обеими руками.

         Странный народ в этой деревеньке, - пришло на ум  невольно. Сергей угадал мои мысли и объяснил вполголоса:
         - Это Люська… Как тихо помешанная… Сейчас мужик непременно придет за ней… После аборта - тут же, недалеко, в избе «бабки» одной, его, этот аборт,  делала - беда с ней и случилась, тронулась, видать, умом… Тайно от мужа убивала… В этом ведре и унесла потом сама в овраг всё то, что от ребёночка осталось… Закопала в овраге… Теперь его тут зовут Люськиным оврагом… Ходит она, не расставаясь с этим ведром, и почему-то пялится на мужчин, молчит… А вот и муж… Сейчас уведёт на другой край озера, там помельче, будут купаться…  Простил ее, жалеет… Изба этой «бабки» вскоре сгорела, а она сама куда-то бесследно исчезла… На него думают… Едем домой?

          Аглаида Петровна была в приподнятом настроении:
          - Я вас всё высматриваю, куда подевалась… Курочка на столе в гостиной… Бутылочка… Вы уж без меня… Забот полно, да и за Ариной глаз да глаз нужен… Заходи, Анатолий, в дом… Вот прихожая у нас, как в городе у богатых… Кухне моей любая хозяйка позавидует… А в этой комнате я, считай, на перинах, почиваю…  Как барыня… А тут комната с иконами, тут я бывало воззову к Богу, чтобы мясцо да сальце выгодно продать… Слышит меня Боженька… А как же иначе? Ведь не покладая рук, копеечке к копеечке… В поте лица… Пойдем дальше… Здесь ты, Анатолий, спать будешь, ночевать… Смотри, какие подушки… какая мягкая постель приготовлена – сказка… А ты, сыночек, в этой комнате располагайся – тут не хуже… Вот мы и до гостиной добрались… Мебель стоила больших денег, но не жалко, совсем не жалко…  Чтобы было, как у хороших людей… Ну, празднуйте свой приезд… Я ж говорю – без меня… Этим свиньям столько варева надо – устанешь готовить… Чуть проголодаются, орут, как проклятые…

         Она развернулась круто всем своим мускулистым телом к выходу и зашагала во двор.
 
         Сели за стол. Посредине него стояла глубокая миска с жирной «расчлененной» курицей, две пустых тарелки с вилками – и на этом всё. Ни хлеба, ни каких-нибудь овощей… Сергей налил в рюмки водки, она была теплой, чуть ли не горячей. Выпивать расхотелось. Да и закусывать-то было нечем – не куриным же жиром…

         - Что-то аппетит пропал,  а ты, если хочешь, выпей, поешь, - сказал Сергею, ничуть не досадуя.
         - Я мигом, мы же хлеб привезли… Да и огурцов сорву… Давай всё-таки по чуть-чуть?
         Возвратился:
         - Смотри, какие огурчики! Чудо… Могла бы мать картошки молодой отварить… Да, ладно… Давай за прибытие, как водится…
         - Извини, ты уж сам…

         Вошла неслышно хозяйка дома:
         - Анатолий, ты не будешь против, что я с сыночком поеду за травой для хозяйства… Пока не стемнело, успеем… Накосим и привезем на джипе… Не на тележке же, если такой автомобиль рядом… Ты уж отдыхай, сытно покушавши… Хочешь, погуляй во дворе – Тарзан до тебя не дотянется, не переживай… Да и запомнил он тебя. Гавкнет, чтобы страху нагнать, – всего-то дел…

         Минут через десять я вышел во двор. Тарзан, действительно, встал лениво на все четыре ноги, приоткрыл пасть, видимо, для того, чтобы гавкнуть для порядка или просто зевнуть, и тут же равнодушно лёг.
            
         Я направился вглубь огромного двора, где заметил калитку, ведущую, надо полагать, в сад. Справа обозначилось полуподвальное помещение, дверь которого была широко открыта. В его глубине Арина Родионовна, в пятнистом клеёнчатом переднике поверх платья, перебирала грязную прошлогоднюю картошку, которой было очень много.
 
         - Давайте помогу, Арина Родионовна…
         Не успела ответить, а я уже оказался рядом – так захотелось  помочь бедной старушке!  Её ответ удивил и озадачил:
         - Не надо помогать, не надо… Я сама справлюсь, только сама…
         - Почему, Арина Родионовна? Вдвоем же быстрее?
         - Невестка застанет… Я и так вся в синяках… И руки, и ноги, и спина… 
         - Она вас бьёт?! Нельзя молчать об этом, уж если так!
 
         - Очень надо, мил человек… Вытерпеть, отстрадать без ропота… Сыночка моего вымолить у Господа… Скверно он свою земную жизнь… Я не должна роптать… Обет Богу дала – вытерпеть, не возроптать… Идите во двор, Анатолий… Не говорите ничего хозяйке… Не жалейте ни словом, ни жестом… И меня жалостью своей не огорчайте…

         - Арина Родионовна, я ничего не понимаю… Надо запретить ей!
         - Нет-нет… На коленях прошу об этом… Ни слова, ни одного слова в защиту… И о нашем разговоре ни слова…

         Она, действительно, упала на колени и, придержав кресты руками, поклонилась. Я совсем растерялся:
         - Арина Родионовна, поднимайтесь, тут же пол грязный…
         - На коленях умоляю, ни слова ей… Вытерплю, вымолю…   
         - Я обещаю, Арина Родионовна, что ни одним словом!
         - Уходите быстрей…

         Почти выпрямилась и взглянула на меня. Взгляд её был спокойным и ясным. Без промедления я вышел на улицу и присел в недоумении на лавочку возле дома. Когда джип подъехал, Аглаида Петровна первым делом спросила:
         - Арина не жаловалась на свою жизнь? Она может такое насочинять, ей верить не надо…
         Я соврал, не моргнув глазом:
         - Не видел ее…
         - Оно так лучше будет, Анатолий… Не разговаривай с ней… Плетёт всякую чепуху…

         И всё же поздно вечером, когда укладывались спать, поужинав той же курицей, я спросил Сергея:
         - А где отдыхает, где спит ночью Арина Родионовна?
         - Я только что мать об этом спросил, - ответил он, - мы с тобой заняли две комнаты, где ей отдыхать, спрашиваю? Оказывается, спит она, где попало… Ей комнаты не нужны… Может уснуть и на лавке возле дома, в садовой беседке, хоть на полу, хоть на земле… Где свалит сон, там и засыпает…

         Сергей уснул быстро, лёгкий храп послышался из соседней комнаты, но мне не спалось. Может быть, прошло с полчаса, как где-то во дворе Аглаида Петровна сердито прокричала:
         - Ты совсем безмозглая! Что я велела готовить свиньям?!

       Фонарь на столбе посредине двора освещал всё вокруг, и я увидел, как Аглаида Петровна настигла Арину Родионовну и ударила ее  довольно длинной доской, вероятно, зауженной специально с одного края, чтобы удобнее было держать эту «биту» в мускулистой руке. Бедняжка вскрикнула от боли, но не воспротивилась и ухватилась обеими руками за столб. В считанные секунды досталось и по рукам, и по ногам, и по спине…

         - Пошла с глаз моих вон, сил на тебя уже нет никаких! – Аглаида Петровна вдруг резко оставила в покое Арину Родионовну и положила «биту» за будку Трезора, оглянувшись на окно моей комнаты. Видимо, она в гневе забыла о присутствии в доме постороннего человека, но вдруг вспомнила...

         - Хороший мой пёсик, чем бы тебя покормить? Видишь, какая у нас с тобой непутёвая Арина!
         Пёс гавкнул в ответ, согласился…

         Утром Аглаида Петровна спросила:
         - Крепко спал, Анатолий?
         - Как убитый, спал… Уснул сразу…
         - А я долго не спала, столько забот… И об Арине надо заботиться, ведь старый человек – надо за ней доглядывать, проявлять постоянную заботу… Не чужая она мне…

         Цинизм и ложь в ее словах были естественными.
   
         В эту ночь дважды – глубокой ночью и под утро – просыпался от нестерпимой жажды. Когда первый раз направился на кухню попить воды, то в комнате, с иконами в святом углу, я чуть было не споткнулся об Арину Родионовну. Лунный свет слегка освещал на полу   крохотную чернеющую фигурку, совершенно неподвижную, словно застывшую в земном поклоне. Тихонько попил воды на кухне – рядом, в комнате хозяйской, раздавался богатырский храп Аглаиды Петровны – и возвратился к себе чуть ли не на цыпочках. Под утро я снова  увидел Арину Родионовну перед иконами в том же самом положении… Неужели она провела перед ними всю ночь? Как молилась, так и уснула тут? Спросить об этом я, конечно, никого не мог.
 
         А в субботу я видел Арину Родионовну только один раз. Вышел во двор, и Аглаида Петровна мгновенно окликнула несчастную:
         - Да, поставь ты это ведро с варевом… Подождут свиньи… Иди с человеком поздоровайся… Правда, Анатолий, у нас тут хорошо?

         Я в ответ промолчал. Не поднимая головы, с крестами на груди, в том же, как и вчера, черном платье и черном платке, в резиновых галошах, Арина Родионовна  подошла ко мне почти вплотную. Чуть поклонилась, а потом тихо сказала:
         - Спасибо, Анатолий…
         Какой чистый, ясный взгляд!

         Аглаида Петровна, конечно, не могла помыслить, за что «дорогого гостя» могла благодарить свекровь, и несказанно обрадовалась:
       - Милая ты моя! Как же ты хорошо сказала… Спасибо, Анатолий, что приехал в гости… Всегда рады будем… Ты бы отдохнула, Аринушка… Подождут свиньи…  Что ж это за жизнь? Свиньи да свиньи… Ну, иди, иди, трудись…
        Вздохнула:
        - Ты уж не удивляйся, Анатолий, ее странностям… Не раз говорила ей, отдохни по-человечески в постели… Но нет же! Спит, где ей вздумается… Я к ней и так, и этак – что ты себя-то мучаешь, да и моё сердце от боли разрывается…  А чаще всего упадет ничком на пол перед иконами… Говорю ей, разве так Богу молятся? Учись у меня – не болтаю зря языком… Потому всё мной просимое есть у меня… Вот опять захрюкали – жрать хотят…

         Весь субботний день я и Сергей провели на рыбалке, большей частью, под берёзками. Наловили изрядное количество рыбы, сварили уху, один раз, другой…

         Как не желалось расспросить Сергея подробнее об Арине Родионовне, её тяжелой участи, но, помня свое обещание не навредить расспросами, я молчал на этот счёт. Когда выпили порядочное число рюмок водки, Сергей сказал:

         - Хотел я тебе показать деревеньку родную… Эх, да ты сам видишь… Наверное, думаешь, что мне Арину Родионовну не жалко? Долго рассказывать, но у неё вся жизнь была, как сто тысяч бед… И вот жуткая беда – моя мать… Как я её могу вразумить? Да никак! Хуже всем будет…  Вот заступлюсь, уеду, а им вместе жить… Ещё страшней жизнь покажется мученице…
        - Это ты правильно сказал, что – мученице…
   
        - Так оно и есть… Я недавно в церковь зашел, что в нашем с тобой городе… Меня так вдруг потянуло в церковь, я даже не помню, чтобы вот так когда-нибудь потянуло… Вхожу, а всё непонятное… Я-то крещеный, да забыл обо всём…  Значит, зашел и слышу, как батюшка об одной мученице рассказывает... На горке стоит повыше всех с крестом в руках и рассказывает… И так рассказывает, что меня страх берёт, как мученица мучилась… Ей было сказано – не запомнил, кем было сказано, - что ее три человека буду мучить… Первым страшным мучителем будет родной отец… Ты представляешь? Отец родной… Так вот она, эта мученица, за Бога пострадала, за веру… Так батюшка объяснил… А за что Арина Родионовна страдает, скажи, мне, пожалуйста? Зачем и ради чего?

         - Не знаю, Сережа… Наверное, нам еще не понять этого до конца… Сына, умершего бестолково, видимо, жалко… Возможно, и тебя почему-то… Наверное, и меня пожалела… Как-то всё сложно… Так можно подумать, что Арине Родионовне и свою мучительницу тоже жалко…

         - А ведь мать моя… Я так думаю: вот почему всё зло… Почему в нашей семье всё шиворот-навыворот… Почему свиньи дороже всего… Почему Люська убивецей стала своего ребенка… Потому что тут, в этом месте, церковь взяли и порушили - веками стояла…  Вот думаю так, и другая мысль в голову  не приходит… И другой-то и не должно быть… Было село, а теперь даже и не деревенька, а… Ну, поехали потихоньку?  Ты не волнуйся, джип я в озере не утоплю… Сейчас вырулим…

         Воскресным утром я уже и не надеялся  увидеть Арину Родионовну. Сергей с матерью начали шушукаться о чём-то в гостиной на прощанье, и я вышел во двор, чтобы не мешать им. Немножко помедлил, не покажется ли она? Так хотелось ей сказать - и «простите», и «до свидания». Она не появлялась, и я покинул двор.

         Арина Родионовна стояла на улице, у противоположного края ворот. Увидел ее, и как же радостно забилось сердце, и, одновременно, какое ощущение позора в это мгновение ещё раз испытывал! Словно я, и только я, был виноват во всём том, что выпало на ее долю…
         Когда подошел к ней, она неожиданно обняла меня и тихонько сказала:
         - Вот видишь, Анатолий, как болит душа…
         Не успел спросить ее, о какой душе она сказала – моей ли или своей. Хотя и так было всё понятно…

         Ушла Арина Родионовна во двор, оглянувшись в дверях на прощанье, и я сердцем почувствовал, что распрощался с ней навсегда и что больше никогда её не увижу. Она быстро пересекла широкий двор и скрылась в летней кухне, видимо, готовить для свиней очередное варево.

         Почему она была такой чуткой ко мне, совершенно незнакомому ей человеку, оставалось для меня загадкой не один год - ведь я тогда ничем не облегчил её участь, не помог ей, а дальше этой естественной мысли  мой ум и не простирался.

         Когда покидали «деревеньку», Сергей, со мной не сговариваясь, свернул в сторону разрушенной церкви. Вышли из джипа, немного постояли. На высоченных берёзах и тополях по-прежнему каркали вороны, неистово кружились.

         - Как там у поэта? – Сергей невесело усмехнулся: – Вот моя деревня, вот мой дом родной… А вот там, у березовой рощицы, Люськин овраг…  Хорошая трава растёт… Позавчера косил для свиней.

      2013 г.