Каверзный вопрос

               

Моя учёба в институте точно вписалась во временной период, который назвали потом Хрущёвской оттепелью. Некоторое «потепление» внутриполитической жизни СССР началось сразу же после осуждения культа личности Сталина, и продолжалось до начала шестидесятых годов прошлого столетия.

В эти 7-8 лет произошло довольно заметное ослаблением тоталитарного режима в СССР. Появились явные признаки свободы слова. Политическая и общественная жизнь страны Советов слегка окрасилась приметами относительной демократии.

Именно в это время в свет вышла повесть Ильи Эренбурга «Оттепель», Вещь довольно смелая по тем мрачным временам. Основной посыл произведения маститого писателя и публициста коротко можно сформулировать следующим образом. Это был страстный призыв к выбору между правдой и ложью. Писатель призывал, наконец-то, научиться отличить одно от другого.

Под оттепелью Эренбург понимал не только потепление общественного климата, налаживание более тесных отношений с Западом и возможность встречаться с иностранцами, но и оттепель всего «личного», которое так долго принято было таить от людей, не выпускать за дверь своего дома.

В это же время из-за отсутствия состава преступления были закрыты крупнейшие уголовные (больше политические) дела: «Ленинградское дело» и «Дело врачей». Прошла амнистия осуждённых за незначительные преступления. В конце пятидесятых в системе ГУЛАГа вспыхивают восстания заключённых под антисталинскими лозунгами: Норильское восстание, Воркутинское восстание, Кенгирское восстание и др.

Оттепель ассоциировалась с осуждением культа личности Сталина. На XX съезде КПСС в 1956 году Н.С.Хрущёв произнёс речь, в которой, хотя и как-то стыдливо, были подвергнуты критике культ личности Сталина и сталинские репрессии.  Во внешней политике СССР был провозглашён курс на «мирное сосуществование» с капиталистическим миром. Хрущёв также начал сближение с Югославией, отношения с которой были разорваны при Сталине.

Во время "оттепели" заметно ослабла цензура, прежде всего в литературе, кино и других видах искусства, где стало возможным более открытое освещение действительности. «Первым поэтическим бестселлером» "оттепели" стал сборник стихов Леонида Мартынова, а главной, если можно так сказать, платформой сторонников «оттепели» стал литературный журнал «Новый мир»

Из произведений того периода мне запомнился роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» и повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» Именно в тот период появились значимые произведения Виктора Астафьева, Владимира Тендряков, Беллы Ахмадулиной, Роберта Рождественского, Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко и др.

После такой краткой исторической справки хочу рассказать о том, как студенты, и, в частности, я лично, восприняли этот режим всеобщего потепления политической, общественной и культурной деятельности в СССР.
 
Учёба в БПИ (белорусский политехнический институт) никаких особых проблем мне не создавала. Практически все предметы вызывали определённый интерес. Кроме, пожалуй, общественно-политических, которыми нас тогда пичкали в большом объёме.

Эти дисциплины, несмотря на отличные оценки, вызывали у меня какой-то стойкий дух неприятия. Да, это были годы так называемой Хрущёвской «оттепели». Но в учебной программе по части идеологического воспитания всё по-прежнему базировалось на коммунистических догмах.

Большинство студентов и я, в том числе, к тому времени уже хорошо осознавали, мягко выражаясь, несоответствие марксистско-ленинской теории советской действительности. Хотя деваться нам было некуда.

Приходилось штудировать труды теоретиков заскорузлой фарисейской идеи всеобщего равенства и благополучия. Да и бдительное око карательных органов всё ещё неустанно продолжало присматривать за «свободными» гражданами «свободной» страны.

В этой связи припоминаю курьёзный случай, который однажды приключился у нас на лекции по политэкономии. Курс читал профессор Андронов, как нам казалось поначалу, совершенно безобидный старичок. Кто-то из ребят случайно наткнулся в библиотеке на автореферат его диссертации, защищённой ещё в далёкие довоенные годы по одной из «эпохальных» работ товарища Сталина.

К началу шестидесятых годов «вождя прогрессивного человечества», хоть и как-то стыдливо, но осудили. Выставили из мавзолея, а его труды изъяли из идеологического оборота. По крайней мере, в вузах они уже не изучались.
 
Студент оказался любознательным. Некое противоречие в обнаруженном автореферате его заинтересовало. Парень решил прояснить вопрос на лекции. Профессор Андронов проявлял порой некий либерализм, позволяя нам изредка высказываться несколько свободнее, чем это было официально принято.

Не знаю, какую цель преследовал мой сокурсник, но вопрос его прозвучал провокационно. Студент спросил профессора, как могло так случиться, что работа Сталина, вроде бы, устарела, а диссертация Андронова, написанная на базе этого труда, продолжает быть актуальной. Во всяком случае, учёной степени, полученной за эту диссертацию, его не лишили.
 
Старичок даже не смутился. Богатый демагогический опыт профессора, бесспорно, сказался. Он, не моргнув глазом, заявил, что та работа была всего лишь кандидатской диссертацией, от которой требовалось только показать, что соискатель обладает потенциалом исследователя, а сам предмет исследования не столь важен.

Потом Андронов ещё долго убеждал нас, что не всё в работах Сталина так уж плохо. И в своей диссертации он нашёл именно эти правильные и актуальные даже теперь крупицы сталинских мыслей. Нам ничего не оставалось, как согласиться с ответом уважаемого профессора. В тот раз всё закончилось достаточно мирно.
 
Но после этого инцидента поведение Андронова изменилось радикально. С него начисто исчез тонкий налёт показного либерализма. Он стал пресекать наше свободомыслие буквально на корню. Постоянно держал дистанцию.

Тогда поговаривали, что в нашем потоке имелся сексота (секретный сотрудник КГБ), который и «настучал» где следует. Профессора пропесочили, и он, не глядя на всякие там хрущёвские оттепели, стоявшие за окном, тут же дал задний ход. Вернулся в уютное, привычное до мелочей, русло коммунистических догм.

Осуждать его трудно. Дело в том, что это на фоне нашей молодости профессор казался нам тогда старичком. Думаю, было ему не более пятидесяти. Конечно, рисковать в таком возрасте карьерой и по советским меркам вполне сытной жизнью никакого резона не было. Да и за ради чего?

Что же касается любознательного студента, то у него неприятности были покрупней. Он с трудом удержался в институте. С ним побеседовали в комсомольском бюро на предмет излишнего любопытства. Экзамен по политэкономии бедолага с большим трудом сдал уже только после сессии. За что был лишён стипендии на весь семестр. Так что, несмотря на «оттепель», задавать необдуманные вопросы было тогда ещё не совсем безопасно. Кстати, отвечать на них профессорам тоже.