Ольга. Часть 10

Часть 10



Рядом с пышно белой, тюлево-кружевной Маринкой Гришка в черном свадебном костюме выглядел совсем юным, худым и лохматым пацаном, но держался очень важно, гордо задирая патлатую голову. Две матери встретили молодых хлебом-солью, обняли, поцеловали, заплакали... Молодых окружили родственники, понеслись приветствия, напутствия, поздравления, и сельская свадьба началась.

Возбужденное буйство веселых встреч, объятий, громких разговоров под шумные призывы хлопотливых хозяек празднества потекло с улицы в дом, чтобы начать, наконец, главное действо - безудержное и безостановочное свадебное, деревенское застолье. Два баяна щедрыми переборами почти уже не заглушали шум и суету возбужденных гостей, торопливо рассаживающихся, выбирающих себе глазами и указующими перстами места за праздничным столом. Мое самое почетное место, как родного брата жениха, было сразу же после черного, длинноволосого Гришкиного друга и свидетеля, но я, смело увлекая за собой Олю, усадил ее на это почетное место, сам сев рядом с другой стороны. Она не противилась ни единым словом и ни единым жестом, прекрасно понимая, что теперь, сидя здесь, рядом со мной, для всех гостей она не просто гостья и не просто соседка, она - моя девушка. Я опустил руку под стол и крепко сжал ее немного влажную от волнения руку. Она ответила мне таким же твердым пожатием, дав понять, что мы все знаем, все понимаем, теперь мы заодно и уже ничего не боимся среди этой шумной, пока еще трезвой толпы.

Веселье началось. Понеслись бесконечные поздравления, шутки, тосты, поцелуи, звоны стаканов и тарелок. Я налил Оле и себе немного красного вина. Она, наклонившись, тут же шепнула мне на ухо:

-- Гош, ты не пей много... Пожалуйста...
-- Нет, Оль, не буду.

Чуть пригубив терпкий напиток, мы поставили рюмки на место. Нет, для нашего счастья достаточно просто так сидеть рядом друг с другом за этим столом под шум и веселье гостей, под оголтелые "Горько!", под смачные шутки и откровенно пошлые поцелуи новобрачных.

Шумная, веселая, хмельная свадьба бушевала во всю. Уже визжал танцами магнитофон, уже десятки каблуков лихо отплясывали "цыганочку", и пьяные глотки лихо орали матерные частушки под баянные переливы, а пьяненькие парочки с голодными, горящими глазами уже начали тихо и незаметно расползаться по нашему саду и ещё дальше, по бескрайним окрестным полям. Теплый, хмельной вечер сменила черная, короткая, пьянящая тело и разум июньская ночь, наполнившись бесстыдно сладким благоуханием жасмина. Я уже не выпускал Олиной ладошки из своей вспотевшей руки. Сердце колотилось до жути сладко и громко. Гости, глядя на нас, кивали  и уже открыто умилялись двум совершенно трезвым, таким интеллигентным и такими нелепыми своей трезвой интеллигентностью подросткам, тихо и влюбленно сидящим рядом за опустевшим столом.

Мы вышли в уличную прохладу, не останавливаясь, прошмыгнули через нетрезвые толпы в сад и, скрывшись в темноте, неторопливо поплелись к задней калитке.
Я, мысленно попросив прощения у всех богов и предков, решительно обнял Олю сзади за тоненькую и такую манящую талию. Она тут же остановилась, прижавшись спиной к моей груди. Нет, на свадьбах не принято никому, ни в чем отказывать... Запах её волос, словно хмельное вино, ударил в голову, до одури закружив мозги. Мои руки уже заскользили дальше, через прелестно выступающие косточки по резинке трусиков в сторону самого заветного и манящего своей горячей тайной местечка. Но ее ладони, сильно и крепко прижав мои руки, не дали им двигаться дальше.

-- Гошка, прошу тебя... Не надо сюда... Пожалуйста...

Все, моей сестре не надо было больше ничего просить и повторять дважды. Раз она попросила своего брата не делать так, ее брат не будет делать так, даже если, как мужчина, он понимал, что все девчонки хотят этого, но всегда стесняются и всегда глупо просят не делать этого. Я вернул руки на ее тонкую, волшебную талию, повернул Олю и нежно притянул к себе. Голые, прохладные руки легли на мои плечи, тут же быстро и бесстыдно обвившись вокруг шеи. Ее губы сами прижались в темноте к моим волнующимся губам, жадно раскрылись, мягко заскользили по мне горячей и сладкой влагой. Как же бешено и приятно колотилось теперь мое сердце, как же сладко упирались в мою грудь ее маленькие, твёрдые грудки! Мои пальцы возбужденно скользили по Олькиной спине, по узенькой полоске маленького лифчика, оттягивали сквозь тонкую ткань платья твердый квадратик застежки и подрагивали от жуткого желания взять и расстегнуть эту маленькую застежку. Приоткрытая дверь сарая манила к себе непроглядной, возбуждающей чернотой. Там за дверью стоял накрытый старым лоскутным одеялом диван, на который я должен был сегодня уложить рыжую и теперь уже изрядно захмелевшую Наташку. Но сейчас я также спокойно мог завести в этот сарай и уложить на диван мою сестренку, с которой мы уже совершенно откровенно и бесстыдно целовались, стоя прямо посреди тропинки.

От жуткого желания внутри все ныло и стонало, но сердце почему-то отказывалось тащить Олю в эту похотливую, душно пыльную черноту. Она - моя сестра, а брат и сестра не могут делать ЭТО и не могут жить вместе, как муж и жена. Это грех, это страшный грех...

-- Пойдем к тебе,-- я кивнул через забор к ее сараю.
-- Пойдем...

Я открыл калитку, сначала нашу, потом через потайную щель ее, мы прошли на их участок к знакомому с детства и уже немного покосившемуся за прошедшие годы сараю. Я прижал Олю к черной, шершавой деревянной стене, она обвилась вокруг меня осмелевшими руками, и мы опять утонули в сладких, пьянящих поцелуях. Мои руки уже совсем перестали слушаться. Они, поднявшись к воротничку ее платья, начали быстро расстегивать маленькие круглые пуговки.

-- Гошка, ты что! Нельзя!

Но я уже чувствовал всю мучительную фальшивость этого ее "нельзя". Я сдернул расстегнутое платье с ее плеч до локтей и, решительно закинув руки за гладкую, оголившуюся спину, неумело расцепил пластмассовый квадратик на белом лифчике. В голову ударила жуткая, кипящая волна. Одно легкое движение, бретельки соскользнули с плеч, лифчик упал на складки платья, и вся прелесть ее маленьких голых грудок оказалась прямо передо мной, выделяясь в черноте ночи лишь темными и уже окончательно сводящими с ума кружками крупных, словно чуть припухших сосков. Мое шумное дыхание уже не могло заглушить дикий грохот сердца, да и все ночные звуки вокруг. Руки жадно ласкали живую, упругую, нежно податливую плоть, до дрожи во всём теле ощущая, как в них упираются маленькие, прелестно твердеющие под моими пальцами шарики.

-- Гошка, миленький! Не надо больше! Не надо!... Братик! Прошу тебя!

Братик... Да, я ее братик, а она - моя сестричка. И снова, в который раз, напористое "Нельзя! Нельзя! Нельзя!" с тяжелыми ударами сердца застучало в моей одуревшей и совсем опьяневшей от счастья голове. Тяжело выдохнув и с трудом приходя в себя, я оторвался от ее горячей груди, в последний раз посильнее прижав все ее оголенное тело к себе. Оля также горячо и сильно обхватила мою спину. Мы постояли, замерев, несколько долгих секунд, впитывая в себя самые последние и самые сладкие капельки этого фантастического наслаждения, и, наконец, нашли в себе силы отклеиться друг от друга. Я помог ей накинуть бретельки и застегнуть за спиной этот прелестный беленький лифчик, она быстро и ловко застегнула пуговички на платье. Взявшись нежно и влюбленно за руки, мы легко поцеловались в вытянутые губки, весело давая понять, что нам обоим очень хорошо и очень приятно друг с другом.

За забором рядом с моим сараем послышался вдруг шелест травы и шум шагов. Двое подошли в темноте к сараю и, похихикав, похотливо прижались друг к другу точно также, как совсем недавно на том же самом месте обнимались, прижимаясь друг к другу, и мы с Олей.

-- Ну, пойдем в сарай... Смотри, тут открыто...-- пьяный мужской голос начал уговаривать негромко, но очень напористо.
-- Да нууу... Чё я там не видала?

Мы, тут же узнав откровенно пьяную Наташку, заговорщески переглянулись. Оля торопливо  прижала палец к моим, нагло улыбающимся губам, чтобы я помалкивал и не выдавал нашего присутствия. Господи, как же здорово, что я не стал приставать сегодня к Наташке, и к ней пристал кто-то другой... Кто-то полез Наташке под юбку, недоуменно ойкнув, и тут же нетрезвый Наташкин голос с надменной ухмылочкой пояснил:

-- Да не ищи, там уже нет ничего...


Еще минута и в темноте, прямо у стены сарая мерно заколыхались, шумно засопев в такт движениям, две темные фигуры, белеющие лишь оголенными ногами. Вот это да! Наташка, задрав юбку и оказавшись уже без трусиков, нагнулась, упершись руками в дверные косяки, а Гришкин армейский друг Славик, тут же, спустив брюки, пристроился к ней, стоя сзади. Оля весело и стыдливо прикрыла беззвучно смеющееся лицо ладошками, и на этот раз я прижал палец к её губам, показывая, чтобы Оля не шумела и не спугнула свою двоюрную сестричку, а то, не ровен час, случится чего...

Через пару минут в саду опять послышался шум шагом, и Наташка со Славиком, во всю занятые своим приятным делом, встрепенулись, как два воробья, завидев кошку.

-- Ой, идут!-- Наташка тут же отскочила, выпрямилась, одернула задранную юбку и потащила своего дружка, подтягивающего спущенные брюки,  в темноту сарая. Дверь тихонько прижалась к притолке, слегка поднялась и со знакомым скрипом, плотно закрылась изнутри. Ого, а Наташка, действительно, даже на ощупь знает, как закрывается изнутри мой сарай! Значит, Гришан не врал, когда говорил, что затаскивал ее в этот сарайчик. Ну что ж, а может это и хорошо, что сейчас там, внутри сарая рядом с пьяной и бесстыже раздетой Наташкой был вовсе не я, а совсем другой парень, намного старше и опытнее меня да и самой Наташки, которой не было еще восемнадцати?

Еще одна пьяненькая парочка подплыла в обнимку к сараю, но, выяснив, что дверь заперта, не рискнула заняться на улице тем же, чем только что занималась здесь Наташка. Кто-то с кем-то просто обнимался, нагло задирал подол юбки, пытаясь стянуть белеющие в темноте трусики. Но чья-то рука постоянно одергивала эти наглые попытки, и чей-то сонный женский голос кого-то вяло урезонивал "Ну-ну! Ну только не здесь!"
Мы прошли с Олей через ее сад и двор, чтобы, не мешая больше никому, вернуться в праздничный дом. Изрядно подвыпивший Гришка, увидев нас, тут же замахал рукой.

-- Эй, Гошаня, братан! Иди выпьем!

Мы подошли к Гришке. Пока его друзья разливали по стакан водку и вино, я призывно протянул руку стоящей рядом Оле. Она, все сразу поняв, подошла вплотную ко мне, бесстыдно прижалась сбоку и, совершенно спокойно положив ладошки на мое плечо, кокетливо оперлась на них подбородком. Такого я совсем уже не ожидал от моей расхрабрившейся сестренки. Но ей было так хорошо и приятно рядом со мной, что я откровенно недвусмысленно прямо при всех обнял Олечку за тонкую белую талию.

-- Оооо!-- Гришка даже встал и весело заулыбался во весь свой большой, красивый рот,-- Ребята! Молодцы! Давай... За вас!

Все зазвенели стаканами, дружно выпили, застучали вилками по тарелкам с закуской.

-- Олька... Она всю жизнь нам, как родная! -- уже изрядно запьяневший Гришка, раскачиваясь, тыкал рукой в сторону Оли, неторопливо отпивающей из стаканчика крошечные глотки красного вина, и многозначительно поворачивался к сидящим вокруг него друзьям,-- Они с Гошкой всю жизнь, как брат с сестрой... Во, вот с таких лет вместе выросли...

Конечно, Гришка спьяну нес то, что и так знали и говорили все, но я все равно боялся, что он, вдруг чего-то знает и ненароком сболтнет то, чего говорить не надо. Я поспешил снова поднять пригубленный стакан.

-- Гришан, Маринка, за вас! Братишка, будьте счастливы!

Все опять зашумело и зазвенело, а я вдруг с ужасом увидел, как на дальнем конце стола тетя Катя сразу погрустнела от Гришкиных слов и собралась вдруг вылезать. Но мать остановила ее, что-то шепнула на ухо и они, по-мужицки опрокинув по стаканчику водки, обнялись, прижались головами и принялись о чем-то весело, по-соседски шептаться, иногда хихикая и от смеха всплескивая руками. Господи, неужели и мать уже все про нас знает?

Дядю Колю начало сильно развозить. Он уже не мог ни стоять, ни сидеть, лишь то и дело жутко, с грохотом падал, норовя опрокинуть стол и разбить что-нибудь самому себе.

-- Пап, пойдем,-- мы с Олей с двух сторон подхватили согнувшееся тело и осторожно потащили дядю Колю к калитке..
-- Да лааадно... Пааап... Иди уж... -- он вдруг с такой пьяной и откровенной издевкой ответил своей дочери, что мне стало совсем не по себе. Неужто и он тоже знает, что его Олька ему совсем не родная? От ужаса похолодели пальцы, крепко сжимающие тяжелую руку и согнутую инвалидностью спину пьяного соседа.
Мы дотащили его до дивана, раздели уложили на подушку, накрыли тонким одеялом, и дядя Коля тут же с переливами захрапел, свесив до пола черную волосатую руку с синими буквами К О Л Я на узловатых пальцах
-- Оль, а что, отец знает, что ты ему... Ну, не родная?-- я собирался сказать "не дочь", но не посмел.
Он ведь вырастил и воспитал её, как родную дочь, и для него она была и навсегда останется только дочкой и больше никем.
-- Не знаю...-- Оля вдруг погрустнела, как и я, задумавшись над странными словами родного или не родного, но отца..
Мы молча вернулись в наш праздничный и освещенный яркими лампочками палисадник, где под "девочку с распущенной косой" пьяненькие парочки уже похотливо и вяло топтались, обнимались  и почти нагло целовались на виду у таких же пьяных, но не танцующих гостей. Оля схватила меня за руку и вдруг решительно потянула к танцующим. Я положил вытянутые руки на её талию, она скромно обхватила мои плечи, и мы тихо закружились под грустную и ставшую сразу такой душевной  песню.
-- Гошка, я никому ничего не говорила... Может мать все уже ему рассказала?
Мне казалось, что Оля робко и почти испуганно оправдывается передо мной за ту клятву, которую я заставил ее дать два с лишним года назад.
-- Может быть...
Мы некоторое время кружились молча. Она прижималась ко мне все теснее и теснее, все жарче и возбужденнее  становилось её дыхание, и вдруг она тихо и горячо зашептала в самое ухо:

-- Гошка, я никогда тебя не оставлю... Никогда... Даже если узнают все... Ты же - моя кровиночка... Братик  мой... Родненький... Моё солнышко...

От её сладких слов внутри все запело и запылало. Мне казалось, что она вот-вот опять бесстыдно обовьется вокруг меня, и я тоже не смогу уже сдержать себя прямо здесь, среди толпы гостей. И тогда я крикну всем, чтобы все вокруг знали, что она - моя родная сестра, что я не могу и не хочу больше скрывать это, что мы любим друга и хотим честно и открыто жить, как брат и сестра, потому что в этом ничего плохого и постыдного, потому что жизнь есть жизнь, и потому что мы хотим быть теми, кем сделала нас наша судьба и наш общий отец.
Но музыка кончилась, я незаметно чмокнул Олю в голую, соблазнительную шею, и мы опять прошмыгнули в темноту сада, чтобы снова прижаться друг к другу в самых откровенных и самых ласковых объятиях Сердце опять заколотилось так, что готово было вылететь из груди.
-- Олька... Пойдем в сарай...
-- Нет... Не надо... Гошечка, миленький... Не зови меня... Пожалуйста...
Мои руки уже скользили по её голым ногам вверх, задирая подол короткого платья и неистово теребя горячий трикотаж трусиков. Оля дрожала. Вся, всем телом, и я уже чувствовал, что если прямо сейчас потащу её в сарай, она уже не сможет и не станет сопротивляться. Нет... Я не имею права это делать. Даже если моя любящая и доверчивая сестренка позволяет мне сейчас делать с ней все, что хочется, это не значит, что я могу воспользоваться её добротой и минутной слабостью. Даже если я поступлю сейчас тысячу раз глупо, я не сделаю ЭТО. Нет! Я - брат и я отвечаю за свою сестру перед Богом и перед нашим отцом!

Мы  выпили по бокалу терпкого и неожиданно приятного красного вина, чуть захмелели, успокоились и уже не уходили из редеющей толпы гостей, от души гуляя, танцуя, отплясывая и веселясь вместе со всеми.
Самые стойкие и самые веселые угомонились лишь к рассвету, когда по полям потянулся низкий предутренний туман. Расставаться не хотелось, до самого последнего мгновения не хотелось выходить из этой сладкой, дурманящей сказки, в которой, по неписаным сказочным законам, не принято никому и ни в чем отказывать. Мы расстались с Олей на её крылечке, чтобы к полудню встретиться вновь и начать второй день великого сельского праздника, который должен запомниться всем нам на всю жизнь.

=========================================
Часть 11:  http://www.proza.ru/2013/08/20/1453