Глубока была река

                Дети войны
 ГЛУБОКА  БЫЛА  РЕКА 
Было бы позором -  вырасти у воды и не научиться плавать. Лет с пяти мы уже начинали самостоятельно держаться на воде. Никто нас не поддерживал под животик и не инструктировал. Преодолевая страх – как бы не угодить в обрыв - заходили мы в воду по шею, поворачивались лицом к берегу и пробовали плыть. К первому-второму классу мы уже не только плавали «по-собачьи», но и вразмашку, и на спине.

И тогда наступал другой этап самообучения - на реке Алей. В наших местах он  тогда был не уже ста метров и довольно быстрый. Свое начало река берет в Алтайских горах, а горные реки почти всегда быстрые. Мостов через нее не было. Лодок тоже. Нас же ее быстрая вода словно притягивала.

Сначала заходишь по берегу далеко вверх по течению. Рывком бросаешься в воду, так как с нашей стороны течение подмывает берег, и  сразу обрыв. И плывешь к средине реки, оглядываясь, так как течение сносит. Надо вовремя завернуть обратно и пристать к берегу выше самого узкого места. Когда-то здесь стояла водяная мельница и была плотина. Остатки ее все еще перегораживали часть реки. Течение в узком месте особенно быстрое, и вода бьет уже в  противоположный берег. Так что туда лучше не попадать.

 А за бывшей плотиной образовалась огромная заводь  почти со стоячей водой. Дно там и берег илистые, вода очень глубокая, поэтому никто там не купался.

 Доплывали мы  до середины реки – и назад! И так раз за разом, в любой удобный момент. Специально тренировались для того, чтобы переплывать реку. Наступает день, когда кто-нибудь плывет на другой берег. Значит, парень повзрослел, набрался сил и может преодолеть водное  препятствие. А мы тогда только и думали о том, чтобы скорее повзрослеть. Красная Армия хоть уже и наступала, но конца войне с фашистами видно не было. И мы мечтали попасть на войну.

Однажды пришел и мой час испытать себя. Доплыв до середины реки и ощутив в себе силу, я вдруг решил переплыть Алей. И благополучно достиг противоположного берега. А там пляж, горячий песок. Закапывайся, обсыпайся. Одним словом –
красота!

Уж я нежился, сколько хотел. Только и назад возвращаться надо. А как посмотрю на реку – страх берет. Я и раньше, от других парней, знал, что туда плыть легко, а вот назад – трудно. Страх поселяется в сердце. Видимо потому, что выложишься, переплывая реку, а потом силенки уже не те.

В какой-то момент, собрав волю в кулак, зашел я по берегу выше по течению, рассчитав упреждение, и поплыл на свою сторону. Усталый, но счастливый, я уже был в нескольких шагах от берега, на котором сидели мои сверстники. Они почему-то не купались. И вскоре я понял причину.

В воде резвился взрослый парень, Шурка Климов. Он и загнал всех ребят на берег своими жестокими шалостями. У него была привычка хватать мальчишек, кто оказывался поближе, и держать под водой, изредка давая хлебнуть воздуха. Это было настоящее издевательство. Поэтому мы шарахались от него, как от чумы.

  Увидев меня, подплывающего к берегу, он поднырнул,  схватил за ногу и уволок под воду, а потом стал ногами на мои плечи и толкнул в глубину. Я еле успел глотнуть воздуха.

К поверхности воды я добирался, как мне показалось, целую вечность. В глубине было почти темно. Ближе к поверхности становилось все светлее и светлее. Мне казалось, что вот-вот вынырну из воды. Уже и рот открыл, чтобы глотнуть воздуха. А вода все не кончалась. Еще секунда, и легкие мои разорвались бы, или я захлебнулся бы водой.

Я не вынырнул, а выполз на поверхность воды. Кое-как отдышался и осмотрелся, лежа на спине. Течение далеко унесло меня к противоположному берегу. Из последних сил поплыл я на свою сторону. Труднее всего оказалось плыть в непроточной воде заводи. Она так и тянула меня ко дну. А была эта заводь почти такой же ширины, как сама река. Я  плыл и по-собачьи, и на спине, а вразмашку уже не мог.

Казалось, прошла вечность, прежде чем мои руки коснулись илистого берега. Я воткнул в ил пальцы, не имея сил выйти на берег, положил на руки голову и заплакал. Никто не пришел мне на помощь. Никто не видел моих слез.

Шурка все еще держал ребят на берегу. Когда он ушел, я отмылся от ила, оделся и вместе со всеми поплелся домой. О том, что было со мной, я никому не рассказывал.
А Шурку вскоре призвали на службу в армию. Но не на войну. Стал он охранником в исправительно-трудовом лагере. Тогда их, лагерей, было очень много. Говорили, что отличался жестокостью. Там его и убили заключенные. Как будто бы крышкой от параши. Слух об этом распространялся шепотом от дома к дому. И никто не пожалел об этом парне. Извините, но я тоже.