Другое Солнце. Часть 1. Точка 3

Точка 1: http://www.proza.ru/2013/08/07/230
Точка 2: http://www.proza.ru/2013/08/09/287


3. Смена дислокации. Исходная Точка: Восток, Завод.



Помню, раньше ходили слухи, что окраины Завода — места неспокойные.

Сам Завод достаточно велик. Он объединяет в себе функции энергоснабжения города и утилизации мусора. Для обеспечения рабочих жильём в окрестностях Завода было выстроено целое поселение трехэтажных домов, жильё в которых было максимально дешёвым, но с минимальными удобствами. И народ там жил соответствующий — простой, рабочий, грубоватый. Эти люди обеспечивали Завод рабочей силой с самого начала, поскольку каждое новое поколение шло в итоге работать туда, где работало предыдущее.

Что же касается заводской молодёжи, то именно она служила причиной того, что подростки из остальных районов старались держаться подальше от восточной части города, в которой находился Завод.

И вот теперь я, воспитанная девочка из благоустроенного северного района, шла сюда практически по собственной воле.

Валерьянкин «навигатор», к слову, работал безупречно. Собственно, выражалось это в том, что я твёрдо знала, куда идти, где свернуть, через какую улицу пройти, несмотря на то, что никогда раньше в этих местах не бывала.

Мне нужно было дойти до самого Завода, попасть на территорию и добраться до одного из многочисленных заводских строений. Там-то и находилось наше «подполье».

О чём думал легкомысленный Валерьянка, посылая меня этими волчьими тропами, я не знала. О чём думала я, было ясно и грустно: радость от долгожданной «выписки» затмила собой всё прочее, напрочь заглушив голос рассудка.

Завод был режимным объектом. Что это значило, я понимала с трудом, но одно было понятно сразу: там будет блокпост и охрана, то есть ещё парочка Ловчих, для которых я, быть может, и выгляжу как самая обычная нормализованная девочка, но это, однако, вовсе не объясняет причины моего нежданного визита. Я мысленно прикидывала варианты. Если вопросы возникнут у заводчан, можно сказать, что я иду к Ли, например (почему-то я была уверена, что уж Ли-то там все знают) или к тому же Валерьянке… Хотя нет, Валерьянка не годился, потому что фамилии его я не знала, а прозвищем его, как он сам говорил, кличут только друзья. Словом, в лучшем случае Валерьянка мог сойти как запасной вариант.

С Ловчими было труднее. Не про Ли же им рассказывать, в самом деле…

В общем, пока что ничего дельного в голову не приходило, и я просто шла заданным маршрутом. Интересно, мелькнула мысль, может быть, Ли знает какой-то тайный ход, мимо Ловчих? Ну не ходит же он через проходную, как и остальные рабочие? «А вы кто? — Ой, здрасти, а я революционер. Разрешите пройти?»

Существовала, однако, вероятность, что Ли ходит как-то иначе… Все эти его разговоры об относительности и неважности времени и пространства, опять же. Может, Ловчие его и не видят?.. С другой стороны, Ловчие есть Ловчие, у них работа такая. Неужели Ли стал настолько крут, что может ходить мимо них незамеченным?

А может, мелькнула шальная мысль, они его знают? Может быть, у него тоже есть сочувствующие, такие, как тётя Аля, только среди Ловчих? Несмотря на кажущуюся абсурдность этой гипотезы, её определённо нельзя было исключать полностью.

Пожалуй, я всё-таки ещё слишком многого не знаю. Все эти разговоры о террористах, о наркотиках — ну не высосал же доктор всё это из пальца? И не он один, кстати. Ли рассказывал нам с Санькой в основном то, что касалось нашего самосовершенствования и освобождения, но о технической стороне вопроса он не сказал ни слова. Кроме той странной шутки, той словно случайно брошенной фразы: «А вообще, может быть, это ты меня как дворника воспринимаешь, а я, может быть, в своём-то мире вообще супермен. Борец за справедливость. Так-то».

Мало того, Ли никогда не говорил об остальных, а их, оказывается, совсем даже и не мало. Кроме нас с Санькой, Ирки, Иман и самого Ли с Валерьянкой явно был кто-то ещё. Ну что за сопротивление такое, из шести человек? И зачем этим шестерым убежище, да ещё в таком месте?

Нет, определённо, всё совсем не так просто. Заодно вспомнились заклятия Валерьянки, до странности похожие на те, которыми пользовались Ловчие. Спрашивается: откуда Валерьянка мог узнать эти заклятья? Поймали Ловчего, и он под пытками выдал секреты мастерства? Или же никто его не ловил, и сделал он это добровольно?

Размышляя таким вот образом, я даже не замечала, что над городом понемногу сгущались сумерки.

В заводском районе фонарей было, мягко говоря, маловато. Помимо прочего, здесь было множество подворотен, поскольку дома-бараки строились с учётом наиболее эффективного использования пространства. Они лепились друг к другу, образовывали арки, своды, и вообще походили не то на какой-то детский конструктор, не то на осиное гнездо.

Наконец я поняла, что мне страшно. То есть совсем. Однако, повинуясь Валерьянкиному колдовству, мои ноги продолжали вышагивать как ни в чём не бывало.

Сворачивая в очередную подворотню, я успела краем глаза заметить группу ребят моего возраста и постарше, негромко разговаривавших в углу между домами. Как я и предполагала, они меня тоже заметили.

Это было похоже на то, как стая стервятников замечает раненную антилопу и снимается со своих мест, дабы преследовать несчастную, предвкушая её скорую смерть. Или стая шакалов; судя по хриплым, надтреснутым, лающим голосам, это было точнее.

Собрав остатки храбрости, я сделала вид, будто ничего не произошло и, не останавливаясь, точнее, не имея возможности остановиться, прошествовала из одной подворотни в другую.

Вслед мне несся свист. Я зажмурилась и в этот момент буквально столкнулась с ещё одной группкой гопников.

Могу поклясться: на секунду мне показалось, что в их глазах будто бы зажглись красные огоньки. Это было уже слишком.

— Эй, девочка, чё так быстро? Постой, мы тя не тронем, не боись, — проговорил, мерзостно улыбаясь, один из гопников.

Это была явная издёвка — остальные тупо заржали, готовясь к игре и последующей за ней трапезе.

— Ну куда же ты, милая? Мы хотим с тобой чуток пообщаться. Ты же можешь уделить пару минуток своего бесценного времени простым заводским пацанам, а? Ведь можешь? Никто тя не тронет, да, пацаны?
— Не-е!
— Об чём базар, ты чё.
— Не-не, мы не такие.
— Да отвяжитесь вы от меня!!

Всё. Страх во мне окончательно пересилил любые проявления.

— О-о, во как, — с досадой протянул первый гопник. — Ясненько. Девочке западло говорить с такой гопотой, как мы. Это довольно обидно, милая. Оскорбила ты нас, простых пацанов, ни за что, ни про что. Так что ты, как грится, звиняй, но не уснуть нам теперь спокойно после того, как нас так обидно отшили. Кажись, придётся те за базар свой ответить…

Ну всё, подумала я. Баста. Прости меня, Ли, не дошла я до твоего убежища. А за тобой, Валерьянка, будет душа моя поруганная, неприкаянная, до конца твоих дней ходить, стеная и проклиная.

Ко мне уже потянулись цепкие, длинные руки, оскаленные морды, красные глаза, ужас парализовал меня, сделав лёгкой добычей…

Как вдруг раздался голос. Или нет — Глас.

И Глас возвестил:

— И спустился я на круги малые, и увидел деву в печали, и демонов, преследующих её. И окрикнул я демонов: оставьте деву сию, изыдите в бездны, из которых пришли. И пламенем праведного гнева воспылало сердце моё, и обрушил я огонь священный на головы демонов, во имя отмщения за слабых, во имя Света… — тут Глас вдруг осёкся и сменился на обычный голос. — Нет, какая ещё Света. Во имя Рика! Да нет, тоже туфта. А, чёрт с ним! Горите уже, наконец, в своём Аду, ублюдки!

Я не до конца поняла смысл этой странноватой тирады, однако на моих «друзей» она произвела поистине неизгладимое впечатление.

— Шухер, братва, это Пророк! Сваливаем!

Они побежали, все как один, но… Я не верила своим глазам: они бежали и вдруг загорались прямо на бегу, загорались, как будто их облили бензином и теперь бросили спичку. Сперва один, потом второй, третий, четвёртый… Подворотни озарились яркими отблесками пламени и огласились жуткими воплями горящих заживо гопников.

Это было страшно.

Они падали наземь, пытаясь сбить огонь, но он и не думал утихать. Казалось, они горели изнутри, словно этот самый Пророк, кем бы он ни был, действительно жёг их священным огнём. Они катались по земле, но уже начинали понемногу затихать. Некоторые и вовсе лежали, не подавая никаких признаков жизни, хотя огонь продолжал гореть даже тогда.

Один из них, наименее удачливый, упал совсем недалеко от меня, и я явственно чувствовала запах его горелой плоти.

Ноги мои подкосились, я упала на четвереньки, и меня стошнило.

— Тц. Кажется, малость переборщил, — задумчиво произнёс голос из темноты. Я подняла голову и увидела, как из арки вышел парень. Молодой, постарше меня, хотя и не намного. Длинные русые волосы спадали на плечи. Голубые глаза смотрели на меня со смесью интереса и сожаления.
— Какого чёрта…
— Держи, — он протянул мне носовой платок. — Не беспокойся, чистый. Я его специально сегодня постирал. Знал же, что так будет.
— За что ты их так?!
— А? — на его лице сперва отразилось недоумение, но затем он улыбнулся. — Да-да, всё так, как и было предсказано. Да ты не волнуйся, Рика. У них регенеративная способность очень высокая. Им даже если голову отрубить, они будут ходить и искать её, а когда найдут, приставят обратно, и она очень скоро прирастёт заново. Так, платок на изготовку!

И точно — меня снова стошнило.

— Кха… Да кто они такие тогда, а?
— Гули. Ну, упыри, низшие вампиры, точнее, не вампиры даже, а пушечное мясо, ходячие мертвецы, выполняющие обычно волю своего хозяина-вампира. Эти, видно, служат кому-то из начальства Завода.
— Что?..

Я уже, казалось бы, разучилась удивляться, но это… Это было слишком.

— А ты кто?
— А! — парень хлопнул себя по лбу. — Вот ведь. Всё знаю, что будет, а одно к одному, вечно что-то да забуду. Меня Илья звать. А ты Рика, я знаю.
— Что — Илья-Пророк?
— Ну, — он засмеялся, — я думаю, лучше было бы что-то вроде «Илюха-Пророк», чтобы не так пафосно. Да и то, Пророком меня в основном друзья зовут, а враги зовут Священным Огнём, Дланью Возмездия и Сияющим Серафимом.
— Да ты гонишь!
— Ага! — радостно кивнул он. — Шутки у меня такие. Враги меня никак не зовут, но очень не любят.
— Это из-за этого твоего… Пирокинеза?
— Ну да. И из-за того, что я всегда знаю заранее, как и что они будут делать.
— Да уж… Противник ты не особо приятный… Ты из наших, да?
— Спрашиваешь! — он гордо приосанился. — Я — один из Трёх Пастырей!
— То есть ты, Валерьянка и Ли — Три Пастыря?
— Ага. У каждого своя паства. Кстати, под моим началом учится твой друг, Сашка Амросов, он же Призрак Коммунизма.
— Кто?? — я не удержалась от смеха.
— Ну, мы его так прозвали, за его, э-э, особенности поведения, — Илья хихикнул. — Точнее, Валерьянка прозвал, он у нас вообще мастер по прозвищам.
— А мне он что, тоже прозвище придумал?

Илья вдруг как-то смешался.

— Ну да… Только Ли его забраковал. Так что я тебе его говорить не стану, а то мало ли что.
— Ладно уж, Пророк. И всё-таки ты слишком жестокий. Они может и упыри, но… И потом, они что — боли не чувствуют?
— О нет, — Пророк покачал головой. — Ещё как чувствуют. Фактически, только её и чувствуют. Ну, и ещё голод. Так что, если бы не моя жестокость, тебя бы просто съели. В прямом смысле.

Я едва удержалась от третьего приступа тошноты.

— Ладно, довольно лирики, как говорит наш Валерьяныч. Давай, пошли к остальным.
— А как вы внутрь попадаете? Ну, я имею в виду, тут же блокпост?
— А-а, — он снова разулыбался. — Это тоже Валерьянкина работа. Мы на себе заклятия носим, для отведения глаз. Они на нас внимания не обращают. Даже если глянут — для них мы выглядим как простые работяги. Для простых работяг, кстати — как Ловчие. Тоже хохма.
— Да уж, Валерьянка крут, конечно… — пробормотала я задумчиво.
— Ты себе тоже такую возьми, вот, — он протянул мне полоску белой бумаги.
— А что с ней делать?
— А просто прилепи на одежду, а лучше на кожу, например, на шею. Я смотрю, у тебя там уже псевдонормализация висит? Ну, это ничего, сойдёт. Всё равно псевдонормализация скоро отвалится.

Я приложила полоску к шее — та засветилась и пропала прямо в моих руках.

Минуты две шли молча.

— А скажи… — наконец решилась я, — вот ты — Пророк, фаер-маг. Валерьянка — оммёдзи. А Ли? Какие у него способности?
— Да ты что! — Илья замахал руками. — Сравнила. Ли, он такой… Такой, знаешь… Он ведь для нас для всех как… Духовный наставник. Учитель. Я, даже предвидя будущее, могу и в чём-то сомневаться, и где-то накосячить… Ли — никогда. Он мастер. Валерьянка, правда, ему не особо уступает, а в чём-то и превосходит, но это и не удивительно: его к нам вроде как… На подмогу прислали.
— Откуда прислали?
— Ну… — Пророк мялся, — в общем, прислали. Он в городе самом и не жил никогда. Знаешь, как говорят — приглашённый специалист. Он тут быстро обжился. Я бы так не смог. А он за короткий срок внедрился к Ловчим, работал у них, обучался их приёмам. Усвоил основы, понял, так сказать, базу — и смылся. Ему этого хватило, чтобы в их умении их же и превзойти. Вот такой он, Валерьяныч-то. Но Ли — это совсем другое дело, понимаешь? Он не такой, он — Ли. И этим всё сказано. Второго такого нет. Если бы не он, мы бы ничего не смогли добиться, даже с Валерьянкой. Тем более что Валерьяныч по натуре не лидер, он одиночка, ему и с паствой со своей работать трудно бывает. Зато они у него все сорвиголовы, очень многое умеют уже почти с самой инициации. У меня-то попроще, — он снова улыбнулся. — Мне с Ли и Валерьянкой не сравниться, я только недавно Пастырем стал.
— Всё с вами понятно…

Тем временем мы уже шагали по территории Завода. Ловчие, как и было обещано, не обратили на нас никакого внимания, хотя лично у меня пульс участился, пусть и ненадолго.

Но когда я подумала о том, что скоро увижу Ли, на душе стало теплее. А там — Санька, и Валерьянка, наверное, уже на месте, а значит и Ирка с Иман…

— Знаешь, — задумчиво сказал Илья, — хорошо, что неправильно не поймёшь… Ладно, понял, больше пророчить не буду. Так вот. Просто… Ты странная. Не знаю, как это выразить. Понимаешь, вот я смотрю на ребят… На своих, на Валерьянкиных… И все они такие, не знаю, простые и понятные. Видно, кто что может, кто чего достиг, кто чего хочет… Все как на ладони. А ты… Не такая. Вот я на тебя смотрю и не могу понять… Какая ты. Что можешь. Чего хочешь. В общем, загадочная ты личность, Рика. И — да, можешь расценивать это как комплимент. И — да, прости, больше не буду.

Я засмеялась. Илья довольно улыбнулся.

— Вообще, среди наших… Ну, вот Валерьянка — таинственная личность. Но, памятуя о том, что он приглашённый… Это не воспринимается как нечто из ряда вон. Ли — ну, Ли, конечно, тоже загадочен в меру, но у него это… Не знаю, другое. Он на тебя посмотрит, улыбнётся — и сразу всё становится просто и понятно. Ты не знаешь, о чём он думает, но… И не задумываешься об этом. А ты… Как там говорят? В тихом омуте — кто-кто там водится, а?

Я чувствовала: он хохмил, отшучивался, но в нём жила какая-то смутная тревога. Пророк, он никак не мог понять, как меня воспринимать. По какой-то непонятной причине я не вписывалась в его систему координат.

— В общем, — подвёл он итог, — я думаю так. Ли тебе доверяет. Я доверяю Ли. Значит, я доверяю и тебе. Друг моего друга — мой друг. А там, думаю, со временем узнаем друг друга получше, так ведь?
— Да, пожалуй.
— Вот и здорово, — в его голосе мне послышалось облегчение.

Хотя, может, просто послышалось?

— А мы и пришли уже, — перебил он мои мысли.

Это было небольшое здание, судя по всему, какой-то склад. На фронтоне красовались цифры — «04».

— Не знаю, что это значит, — Пророк пожал плечами. — Может быть, склад номер четыре? Как бы то ни было, мы квартируем тут. И у нас здесь тоже не всё так просто. Во, смотри.

Он указал на едва заметную полоску бумаги с тускло тлеющей надписью. Я заметила, что таких полосок было несколько.

— Маскировка. Внутри такие тоже есть, так что, если туда зайти — то есть если туда зайдёт кто-то левый, — окажется, что внутри пусто. Но на самом деле… А-а, смотри сама.

Он открыл дверь, — которая, думаю, тоже была зачарована, — и мы прошли внутрь.

Тут было небольшое, в общем-то, помещение, размером с малый спортивный зал в колледже. Невдалеке была груда пустых деревянных ящиков, поставленных друг на друга и служивших, очевидно, чем-то вроде сцены. Вдоль стен стояли несколько простых дощатых скамеек явно кустарного производства. В железной бочке из-под какого-то топлива горел костёр, около которого грелись несколько ребят и девчонок разных возрастов. В другом конце зала стояло несколько железных двухэтажных кроватей, как в казарме. Возле стены в ещё одной бочке, но размерами поменьше, горел ещё один костёр, возле которого сидели четверо, при виде которых по моим щекам пробежали слёзы, — главным образом из-за Ирки и Саньки, которые радостно махали мне руками. Там же сидела черноволосая девочка, с виду моя ровесница; я почему-то сразу подумала, что это и есть Иман. А четвёртый персонаж был изрядно колоритен. Это был молодой мужчина, лет тридцати или тридцати с небольшим, худой как щепка, в дырявом свитере и каких-то диких спортивных штанах. Довольно длинные волосы неопределённо тёмного цвета казалось, никогда не знали расчёски, довольствуясь укрытием в виде вьетнамской панамы. Лица я почти не видела, только дымящуюся курительную трубку с необычайно длинным мундштуком, но сразу поняла, что это, конечно же, Валерьянка. Он показал мне «мир»(1) и, кажется, сразу же забыл обо мне.

Но я, в общем-то, отплатила ему той же монетой, хотя, если честно, совсем не специально.

Просто ко мне от едва заметной двери, ведущей, видимо, в подсобку, шёл человек, по которому я соскучилась до невыразимости. И даже больше.

— Йо, Мари-Джа, — улыбнувшись, сказал Ли.

Теперь, думала я, главное — совладать с собой и не задушить его в объятьях прямо на глазах у соратников.

Снято, тушите свет.


…


— Вижу, у тебя накопилось немало вопросов.

Я не смогла сдержать улыбки. Ностальгия.

Прямо как тогда, когда Санька попросил меня спросить Ли об отражении в Стене. И как тогда, когда Санька перешёл… В иное агрегатное состояние.

Каждый раз у меня накапливались вопросы, и каждый раз Ли всё мне терпеливо объяснял.

И сейчас, в этой маленькой комнатке, где не было практически ничего, кроме грубой железной койки с полосатым матрасом, на который китаец усадил меня, старого стола и такого же старого стула, на котором сидел он сам, Ли снова рассказывал мне о том, что я должна была услышать.

— Ты через многое прошла. Больница — серьёзное испытание для каждого из нас. А тебе, я вижу, выпала доля куда более непростая, чем, скажем, Ире и Иман. Ты имела дело с доктором. Я очень хорошо знаю, что это значит, потому что когда-то сам имел удовольствие с ним пообщаться. Я пробыл в больнице четыре с половиной месяца. Мы с Охотиным о многом говорили. Мне, в отличие от тебя, было попросту некуда идти, но по неясной причине память моя вернулась ко мне довольно быстро. Может быть, дело было в том, что на тот момент нормализация как заклятье была более простой и менее надёжной, а может быть в том, что доктор тогда ещё не столь активно пользовался иллюзиями, и больница была настоящей, а не иллюзорной, и Стена существовала. Понимаешь, даже если её не видно, Стену, она всё равно есть. И если ты об этом вспоминаешь, между вами устанавливается своего рода связь. Стена — это ведь не просто архитектурный объект. Она — часть этого мира, притом часть существенная. Поэтому для того, чтобы оградить пациентов от Стены, доктору пришлось прибегнуть к погружению их сознания в иллюзию. Но когда к нему попал я, всё только начиналось. Единственным пробуждённым до меня был мой Учитель. Других не было. Поэтому… Мы многое узнали друг о друге, я имею в виду нас с доктором. Звучит странно, знаю, но именно так и было. Ведь для него всё это тоже было в новинку. И из его слов я узнал многое, что пригодилось мне впоследствии. С другой стороны, во многом благодаря мне мы сейчас имеем в его лице такого врага. Но знаешь, что я тебе скажу?

Он смотрел на меня… А я думала: бог ты мой, Ли, каким же ты стал серьёзным. А может, это не ты, а может, это я изменилась, и поэтому ты стал другим?

— Если бы, Рика, у нас не было бы такого врага, как доктор, нам было бы гораздо труднее. Понимаешь… Я тут несколько раз слышал выражение «мы идём во тьме», вроде бы Санин афоризм. Звучит неплохо, и в принципе довольно точно, но вот если бы у нас не было врага, мы бы в этой тьме и не шли даже. Мы бы в ней, ну не знаю, тонули. Когда у тебя есть враг, ты чётко понимаешь, за что ты борешься. То, что твой враг в тебе боится и ненавидит — твоя настоящая сила. Благодаря тому, что у тебя есть враг, ты можешь свою силу осознать. И в схватках с врагом научиться ею управлять. Яркий пример — Валерьянка. Как ему удалось вписаться к Ловчим — загадка даже для меня, но факт остаётся фактом: этот парень перенял их техники, их силу, и направил её против них самих. По сути дела, Ловчие для него — лёгкая добыча, другое дело, что в их уничтожении нет надобности. Но, так или иначе, врага не стоит презирать. Врагу стоит быть признательным. Потому что враг придаёт осмысленность любой борьбе; без врага борьба — не борьба, а просто возня. И я рад, что наш враг — доктор Охотин. Потому что иметь врагом столь умного, опытного, хитрого и опасного… Человека — высокая честь. Всё равно что иметь врагом императора. В сущности, здесь он и является кем-то вроде местного правителя. Но об этом я тебе потом расскажу. А ты спрашивай, не молчи.
— Откуда все эти разговоры о наркотиках и терактах? Почему они говорят так? Ты знаешь, в какой-то момент я чуть было не поверила ему. Чуть было не предала тебя. Он говорил страшные вещи. О взрывах. О смертях многих мирных жителей. О том, что ты делаешь из ребят смертников. Я знаю, это неправда, но…
— Отчего же? Это правда.

Я изумлённо смотрела на него, не зная, что сказать. А он — он был настолько спокоен, насколько мог быть спокоен только Ли.

— К-как это — правда?
— Так. Подумай сама. Ты осознаёшь себя, пробуждаешься. Это и правда изменение сознания. Это и правда можно преподнести как наркотик, потому что узнав о Стене один раз, ты больше не можешь не знать о ней. Она становится частью тебя, целью твоей жизни. Ты снова и снова смотришь на неё, думаешь о ней, идёшь к ней.
— Он говорил, наркотик называется «ультимайнд»…
— Правда? — Ли заулыбался. — Ай да доктор! Хорошее название. «За гранью сознания». Хорошо, — он одобрительно покачал головой. — А ещё говорят, фантазии у него не хватает. Неправда это, неправда.
— То есть, погоди; так это он образно? Это аллегория?
— Да не суть. Дальше. Что там было — терроризм? Конечно. С их точки зрения, кто мы, как не террористы? То, что мы делаем, противоречит законам города. То, что мы делаем, приводит к тому, что жители города… Переосмысливают свою жизнь и свои действия. Свои мысли. Доктору и его… Служащим это совсем не на руку. Мы для них как заноза в пятой точке. Террористы, кто ж мы ещё.
— А про взрывы и смертников?..
— Ну, про смертников — это просто. Вот возьми Саню — пожалуйста, смертник. А что касается взрывов… Это уже сложнее объяснить. Для этого нужно рассказать тебе чуть больше о самом городе. Пролить, так сказать, свет… Ты слушаешь?
— Ага…
— Ну хорошо. Для начала ответь мне на один простой вопрос: как называется наш город?

Вопрос и правда был прост, тем не менее он тут же поставил меня в тупик. Это было странно, как всегда, когда Ли спрашивал о чём-то похожем. Как тогда, когда он спрашивал о родителях или о колледже. И точно так же, как тогда, вместо ответа во мне жила пустота.

— Не знаю…
— Ага. Ну, хотя бы в какой стране мы живём, знаешь? Или, скажем, кто у нас президент? Или, может, король? А может, ты скажешь мне название нашей валюты?
— Нет…
— Вот именно. А причина проста: нашего города нет ни на одной карте, он не относится ни к одной стране, и на карте мира его тоже нет. У нас нет главы, у нас нет валюты. У города нет названия. Почему, как ты думаешь?
— Это… — я не знала, что придумать, — это иллюзия?
— Хм, а что. Неплохой вариант, да и по смыслу близко. В определённом смысле ты права. И всё же это не совсем так. Да брось, не гадай, — он посмотрел на меня с сожалением и покачал головой, — Всё равно не угадаешь. Понимаешь ли в чём дело, Рика. Наш город — это Ад.

Да, такой ответ мне и правда едва ли пришёл бы в голову.

— Ад?
— Ага. Ну, или большая его часть.
— Погоди-погоди, постой… Ад? Как…Как это? И тогда… Нет, ну правда. Ты ведь не стал бы надо мной подобным образом подшучивать, да?.. Постой! А кто тогда Охотин?.. Неужели…
— Да. Довольно обаятельный Дьявол.
— Признаться, мне трудно в это поверить… Даже несмотря на то, что это говоришь ты… Даже несмотря на упырей, которых поджарил Пророк… Даже несмотря…
— Я понимаю.
— А как ты… До этого додумался?
— А я и не додумывался. Об этом мне рассказал мой Учитель. А потом подтвердил доктор.
— Звучит довольно безумно, если честно… Особенно та часть, про доктора.
— Ага! — он рассмеялся. — Твоя правда. Но дело не в этом. Понимаешь, неважно, как называется это место. Важно то, что от названия суть его не меняется. Кроме того, как говорил Охотин, Ад всегда отражает людей. В средние века возник этот образ с чертями и сковородками и на долгое время укрепился в сознании, но исключительно как образ. Сам Ад продолжал меняться, — потому что менялись времена и люди. Не воспринимай Ад как нарицательный образ некоего места, о котором писали в книжках. Такого места нет — но оно здесь, вот оно. Помнишь, я говорил, что ты — это твой мир? Так вот, Ад — он как Стена, он есть у каждого. Правда, в отличие от Стены Ад у каждого свой. И в то же время… Помнишь про слова-матрицы? Так же существует Ад, как общее понятие. Как город, так и Ад. Как Ад, так и город. Мы — люди городские, каждый из нас в городе вырос, неважно, как тот город назывался. Поэтому для нас Ад — это город. В нём есть всё, ну или почти всё, что есть в обычном, среднем городе. Больница, завод, школа, колледж. Магазины, закусочные, «МакДоналдс». Парк, улицы, автострады. Автомобили, автобусы, метро. Дома и люди. Но если в городах люди живут, то тут обычная жизнь не более, чем имитация. Иллюзия, да. Почему каждый, кто видел Стену в первый раз, вскоре оказывался в пустом городе? Потому что на самом-то деле в городе никого нет. Да и самого города нет. Весь город — иллюзия, обман восприятия. Весь город — декорация. А люди тут не живут. Люди тут страдают. Но поскольку они и при жизни страдали, они не могут отличить одни страдания от других. Им кажется, что они всё так же живут, что они и не умирали. Ты знаешь… То, как здесь всё устроено, кроме как адским замыслом никак не назвать. Доктор немало мне порассказал. Про Ад Вечных Пробок. Про Ад Вечных Школьных Унижений. Про Ад Вечного Обжорства. И всё в таком роде. Есть даже Ад Абортария. Если верить доктору, это было сделано для того, чтобы человек, страдая здесь много более, чем при жизни, хотя и схожим образом, осознавал свои прежние ошибки, понимал, что страдания — это следствие его собственных решений, его деятельности… Его грехов, если тебе так привычней. Чтобы, осознавая это, он понимал, как не надо жить. После чего, отмучившись, он перерождался, так сказать, для лучшей жизни. Однако несмотря на кажущуюся эффективность системы, реального результата она почти не давала. Люди забывали свой адский опыт и снова жили кое-как. И вот, в какой-то момент, видимо, как… Эволюционное явление, появилась Стена. Сам доктор утверждал, что не знает о Стене ничего, кроме того, что я тебе уже говорил. Ещё он говорил о том, что ему самому в Чистые Земли хода нет — не знаю, почему…
— Слушай, я хотела… А почему, если город — это Ад, почему на момент пробуждения он кажется пустым? Как же все те, кто тут мучается?
— Хороший вопрос. Дело в том, что человек — существо эгоистичное, в своих страданиях он видит только себя. Каждый видит только себя. Поэтому «остальные» для каждого — не более чем массовка, порождённая иллюзией, которую создаёт и воспринимает эгоистичное сознание. Но и после пробуждения ты никого не увидишь - потому что в своём Аду каждый одинок…
— А как же ты? Санька? Да и остальные. Мы же друг друга видим.
— Так мы же пробуждённые. Меня пробудил и инициировал Учитель, а я уже инициировал остальных, — ну, почти всех. А пробуждались вы самостоятельно, что удивительно. Я не могу найти этому объяснения. Возможно, человек, близкий к пробуждению, становился виден другим таким же. Ведь, теоретически, вас некому было пробуждать, значит, вы сделали это сами, или пробудили друг друга. В общем, как бы то ни было, по этой причине мы видели друг друга, а наши миры пересеклись.
— Понятно…

Я слушала его… И действительно, многое из того, что раньше было для меня непонятным, потихоньку становилось на свои места. А ещё я была благодарна Ли за то, что он обошёлся без подробностей. После незабвенных упырей меня начинало мутить от одной мысли о том, чем может быть Ад Вечных Школьных Унижений, например.

А ещё мне вспоминался Охотин. И отчего-то мне стало его жаль, хотя, по идее, не должно было.

— Ну и вот… — Ли рассеяно смотрел через маленькое окошко в зал, где народ собрался у бочки с костром, и в чьих-то руках зазвучала гитара. — Все мы, каждый, попав в Ад в очередной раз, мучились бы и дальше, однако по не вполне ясной причине… Ну, исключая пробуждение, конечно… Жизнь в мучениях превратилась в некую эрзац-жизнь, из которой, впрочем, есть выход — через Стену. Может быть, это своего рода очищение… То есть то же осмысление, просто не через мучения, а через осознание, по-дзенски? С другой стороны, наш образ действия, как я уже говорил, вне закона. Мы, возможно, сами того не желая, стали пионерами адской перестройки. А может, дело совсем даже не в этом, может быть, Ад тут и ни при чём… Думаю, никто не сможет тебе сказать наверняка. Но после того, как мой Учитель ушёл за Стену, после того, как я… Многое пережил и понял, я решил, что пора мне браться за дело, пора отсюда выбираться. Притом не только мне, но и остальным, тем, кто тут остался.
— И поэтому ты организовал сопротивление?
— Да… Ха, кстати, Валерьянка хохмил на эту тему, мол, какое же у нас сопротивление? Мол, у нас не сопротивление, у нас непротивление. И что-то про адский фронт полного и окончательно освобождения. Как-то так…
— А взрывы?
— Да, точно. Взрывы. Ну что я тебе могу сказать: всё правда. Взрывы есть. Не-не, не делай такое лицо. Помнишь же, где мы? Мы не в мире живых. Мы в Аду. Тут всё иначе, хотя тебе и кажется, что похоже. Смотри… Принцип несложен. Схематически, любое мучение, любой Ад Вечного Чего-Нибудь строится по одной и той же схеме. Человек попадает сюда, определяется по округам или кругам. Знаешь такое понятие — круги Ада? Во, они самые и есть. Так вот. В каждом круге человек живёт и страдает, и обычно вскоре умирает. Смерть может наступать в силу различных причин, но она так или иначе наступает. Однако сразу же после смерти человек снова рождается в своём круге и страдания его повторяются заново. Снова до смерти. Длина цикла может быть разной, иногда смерть почти мгновенна, как тут, на Заводе, в Аду Вечного Пламени Крематория. Завод-то на самом деле — Крематорий, и горят тут грешники заживо, умирая в страшных муках и снова появляясь в горящем запертом ящике, и снова сгорая, и так — целую вечность. Количество циклов бессчётно. Впрочем, осознать свои грехи, постоянно сгорая заживо и умирая от болевого шока, едва ли возможно, на мой взгляд. Но, так или иначе, цикл… Представь себе прямую на графике. От точки «А», в которой человек появляется в круге, до точки «Б», в которой он умирает и снова до точки «А». Цикл прост. Теперь смотри. Ты помнишь слова Саньки, о том, что смерть — это стресс-фактор?
— Помню.
— Хорошо. Тут важен один момент: страдающие в кругах люди перестают воспринимать смерть как нечто из ряда вон, она — обычный элемент их существования, даже если причины смерти в одном круге разные, например в метро. Потому что даже при наличии нескольких причин смерти, они всё равно повторяются, и человек к ним привыкает. Однако… Что, если смерть сделать внеплановой, неформатной? Мы берём, например, тебя и отправляем в метро. На тебе и правда пояс со взрывчаткой, и в конце концов ты взорвёшь состав. Ну-у, как сразу побледнела… Помнишь, как умер Саня? Помнишь, что с ним случилось потом? Ага. Так что за ребят не волнуйся. Им это только на пользу. А вот с остальными происходит следующее: вместо бесконечного вояжа из точки «А» в точку «Б», они попадают в точку «С», нетипичную для круга. Сценарий ломается, шаблон рвётся. Конечно, большая часть их ничего не заметит, кроме небольшой заминки, так сказать — потому что в конечном счёте сценарий восстанавливается. Но в некоторых из них вспыхнет искра… И они вдруг увидят себя как есть и смогут выйти из круга, побывают в пустом городе и, выбравшись на поверхность, увидят Стену. Они смогут дойти до Стены и уйти за неё. Понимаешь? Вот что это за взрывы и чему они служат. Так что доктор не врал. Ну, кроме того, что невинные жизни он вовсе не спасает. Он просто пытается сдерживать стремительно развивающуюся аномалию. Напрасный труд, конечно. Всё равно у него ничего не выйдет, будь он хоть трижды дьявол. Вот так вот, Рика.
— Да-а уж…

Это, конечно, было непросто принять.

«Сценарий ломается, шаблон рвётся» — вот уж это точно.

— Ещё вопросы? — Ли улыбнулся с видом консультанта, рассказывающего клиенту о новом кредите. Или о чем-то похожем.
— А как ты до этого дошёл?
— Хороший вопрос, — китаец кивнул. — В принципе, я до этого и не доходил. Когда Учитель ушёл, а мне удалось выбраться из больнички, я долгое время бродил один, отбрыкиваясь от Ловчих. Но время шло, и я всё чаще стал встречать людей, таких как ты и Саня — пробуждённых и не очень. Я понимал, что вас не так уж и мало. В моей голове бродили мысли о том, что было бы здорово объединиться. Кроме того, я понимал, что могу передать свои знания младшим… Но фактически я просто бродил по городу с метлой и приглядывал за всеми вами. Мы просто болтали о том, о сём, но я то и дело что-то говорил, на что-то намекал. Я видел, что вы смышлёные, Саня вон вообще вундеркинд! Он бы и без меня понял, что такое Стена и как попасть за неё. И наверное, я бы ещё долго не решался на что-то более масштабное, но тут на меня свалился Валерьянка.

Я невольно улыбнулась. Оммёдзи хренов, а?

— Пророк говорил, его откуда-то прислали…
— Да, так оно и есть.
— Откуда?
— Оттуда. С Той Стороны. Но я едва ли смогу тебе объяснить, что это такое.
— Он что — из-за Стены пришёл??
— Да нет, едва ли, — Ли подпёр кулаком подбородок. — А впрочем, если тут Ад, и он ограничен Стеной, то… Да нет, вряд ли это можно выразить так. Если хочешь, спроси у него самого, да только я думаю, что ничего толкового он тебе не скажет… Ну да ладно. В общем, появился Валерьянка. Он быстро оценил ситуацию. Я рассказывал ему всё, что знаю, а он делился со мной своими соображениями. Так появилась мысль собрать всех вас вместе, так появились Три Пастыря… Ну, сначала-то я был один, ибо скромный Валерьяныч от этой доли отказался; однако после того, как у него появились фанаты, точнее, преимущественно фанатки среди молодёжи, он сменил гнев на милость и согласился стать вторым Пастырем. А третьим стал ещё один юный гений — Илюша-Пророк, который тогда был просто Ильёй. Но Валерьянка тут же напридумывал нам всем прозвища… В то же время он внедрился к Ловчим. Видимо, они его признали, как того, кто пришёл в Ад не с привычной, а с Той Стороны, и приняли как своего. Он очень быстро перенял их техники. И вот уже у нас был лихой мастер-оммёдзи. У него и ученики под стать. Даже самые юные, типа Иры и Иман. И тот же Валерьянка придумал затею со взрывчаткой. Мне бы и в голову не пришло… Так что… А тебе, наверное, наговорили, что я — гений стратегии и вообще духовный лидер, да? — китаец потрепал меня по макушке. — Нет, Рика. Я простой… Дворник.
— Неправда. Ты говорил, что ты супермен, борец за справедливость! — мне было страшно обидно. Зачем он так говорит? Валерьянка то, Валерьянка сё…
— Ну что ты, Рика, — Ли утешал меня, как маленькую девочку. — Я — это я. Понимаешь? Моё место здесь, я делаю то, что должен делать. Каждый из нас делает то, что должен делать. Среди нас нет более заслуженных или менее. Пастыри-то и то возникли просто как старшие товарищи, более опытные, хотя Илья вон несильно старше тебя, ему двадцать три года всего. Пойми, Рика. У нас есть цель. И на пути к этой цели… У нас нет генералов и рядовых. У нас есть люди, разные, с разными способностями и опытом, с разными характерами… Я не знаю, что будет дальше. Понимаешь, жизнь нелинейна. Она развивается с долей непредсказуемости, она — как лоза, что взбирается по дереву вверх, к Солнцу. Неважно, за какие сучки и ветви цепляется лоза, важно то, что она достигает вершины. Мы достигнем Стены. Обязательно. И сможем уйти за Стену. Это — моя цель. Моё желание. Моя мечта… Ладно! Если больше вопросов нет, предлагаю присоединиться к остальным! Они там с гитарой сидят, у костра, а мы чем хуже? Давай, Рика, идём!

Я радостно кивнула.

— Идём!

Хотя, вопросы-то у меня ещё оставались…

— Ли!
— Ась?
— А как Валерьянка меня прозвал?

Ли нахмурился.

— Пророк растрепал, да?
— Ну… Неважно! Так как?
— Маугли.
— А?.. — я немного растерялась. Я ожидала чего-то смешного, чего-то обидного, но это… — А почему, Ли? И почему ты не хотел говорить?
— Потому что я не понял, что он имел в виду, а он не сказал. Не знаю, почему. Наверное, у него есть какая-то причина… В конце концов, этот парень ничего не говорит и не делает просто так. Думаю, он что-то знает о тебе, что-то, чего не знаю я, не знают остальные, никто не знает, включая тебя. А он — знает. Наверное, так. Я потому и не хотел… Думал, зачем тебе прозвище, которое никому не понятно? Тем более, у тебя есть прозвище — Мари-Джа!
— Ах ты!.. Ли!
— А что «Ли»? Ты же разрешила себя так называть.
— Тебе — да, но не всему свету!
— Ну ладно, ладно. Так всему свету и передам.

Смеясь, мы вышли из комнатки. Нас встречали радостными воплями и гиканьем, а Валерьянка играл на гитаре и смотрел на меня так, будто и правда что-то знал.

Начинается новая жизнь. Нам ещё бороться и бороться. Стена ещё далеко.

Но мы сможем.

— Эй, человеческий детёныш! Тащи чертова китайца сюда! Сколько можно там торчать, в этой подсобке! Тем более, играет косоглазый куда лучше меня, да и надоело уже мне тут массовиком-затейником работать, нуу!


…


— …А это — Иман, о ней тебе Ира рассказывала.

Миниатюрная черноволосая девушка лишь сдержанно кивнула.

— Ты не думай, — Ли заулыбался, — она так реагирует не потому, что задаётся, или что-то такое. Просто она не совсем обычный человечек у нас. Иман — ученица Валерьянки, а это уже о многом говорит. Но дело не в этом, не только. Понимаешь, Иман — аморф.
— Кто-кто?
— Аморф. У неё нет своей формы, она может стать кем угодно и чем угодно. Это очень непростая техника, фактически, ею владеет только она, не считая Валерьянки, конечно. Но Валерьянка — Потусторонний, у него структура не такая, как у людей. Тогда как Иман всё ещё человек. Ну, по-большей части.
— Да человек она, человек, — Валерьянка сплюнул лузгу. — Разумеется, в конечном-то итоге со мной отправится, к нашим, но пока — человек. Понимаешь, детёныш, какая штука. Она от своей сути отказалась. У каждого существа есть суть, то есть то, что оно есть. Матрица, база. Она определяет свойства, качества, особенности. Древние называли её анима, или душа. Но, если абстрагироваться от того понятия, которое сформировалось в людских головах за всё это время, окажется, что суть — это своего рода невидимый стержень, на который нанизываются формы, эмоции и прочее. Человек перерождается, но этот стержень, суть, она остаётся неизменной. Потому я и говорю — матрица. Ну да ладно. А теперь скажи мне, детёныш: как ты думаешь, если человек отказывается от своей сути, что остаётся?
— Валерьянка, у меня то, что ты говоришь, и так в голове не особо качественно укладывается, а ты ещё такие вопросы задаёшь. Откуда мне знать?
— Работай головой, детёныш, это полезно. Ладно, Джа с тобой. В общем, если человек отказывается от своей сути, он становится аморфом. Становится ничем. Чистым разумом. У него остаётся память, остаточная, и благодаря этой памяти он может поддерживать ту форму, которой обладал ранее. Но по сути, то, что ты видишь, как облик Иман, не более чем искусственная форма. Теряя суть, человек теряет принадлежность к своему миру, к своему виду, теряет многие свои способности. Например, часто теряет способность к речи — поэтому Иман у нас и не говорит. Другое дело, что потерять суть просто так нельзя — для того должны сформироваться особые условия. Раньше таким образом люди становились Духами, и прочими они, мононокэ, и вообще всяческими ёкаями(2). Когда-то таким же образом Духом стал я сам. Отказавшись от своей сути, я принял Сущность Духа. И стал Потусторонним. А Иман находится в промежуточной фазе; от своей сути она уже освободилась, но Духом пока что не стала, так как у меня нет таких полномочий. Но когда всё закончится, я заберу её с собой на Ту Сторону, и там из неё сделают полноценного Духа.
— М-да… — Ли задумчиво перебирал гитарные струны. — Ну а пока что Иман — исключительная девочка, потому что она может стать любой формой.
— А чем это отличается от иллюзии? — спросила я, памятуя о докторе.
— Нуу, сравнила, — Валерьянка рассмеялся.
— Нет, понимаешь, Рика, это, как говорила моя бабушка, «две большие разницы». Иллюзия — это морок, который ты наводишь на себя, на других… Смотря с какими целями. Если ты хочешь притвориться кем-то другим, ты наводишь морок на тех, кого видишь, внушая им тот образ, который придумала, замещая им свой «оригинальный» образ. При этом сама ты не изменяешься, остаёшься собой; все метаморфозы происходят в сознании твоих реципиентов. Техника это популярная и несложная, но. Ты же помнишь, кто в этом мире главный специалист по иллюзиям? Верно, доктор. И рядом с его иллюзиями, наши (кроме Валерьянкиных разве что) сродни мазне начинающего художника рядом с картинами мастера. Он даже не воспримет наших иллюзий. Или воспримет — шутки ради, игры ради. В то же время для нас его иллюзии непреодолимы, — именно поэтому я попросил Валерьянку отправиться в больницу, ведь он Потусторонний, как и доктор, для него всё это несколько иначе.
— Да-а уж, и что бы вы без меня делали, — Валерьянка хихикнул. Ли, впрочем, был совершенно серьёзен.
— Так вот, — продолжил он, — в отличие от иллюзии, метаморфоза Иман, грубо говоря, абсолютно реальна. Она ничего не внушает реципиенту — она изменяется сама. Дело в том, что мир уже содержит в себе всю информацию о том, чем является, скажем, тот или иной человек. Или нечеловек. Иман перестраивает, пересоздаёт себя, используя эту информацию. Понимаешь, для создания чего-то нового, нового существа, скажем, нужны принципиально иные полномочия, не силы даже, а полномочия, нежели те, которыми обладают люди. Для того, чтобы создать что-то из ничего, мало быть человеком. А вот Духа на подобное хватит.
— Погоди, погоди, я не понимаю. Почему человек не может создать что-то из ничего? Ведь мы же постоянно что-то создаём? Я имею в виду, мы, люди.
— Ну да. Но для того, чтобы создать нечто, человек использует как материал то, что имеет. Картину можно написать, имея под рукой краски и холст. Для зачатия ребёнка нужен биологический материал отца и матери. Даже для того, чтобы написать рассказ, нужно грамотно использовать информацию, из которой состоит мир. Создавая что-либо, человек не привносит в этот мир ничего нового, ничего лишнего. Он просто тасует материалы, делая одно из другого. Тогда как создать нечто из ничего — значит привнести в мир, сбалансированный и цельный, нечто, чего в нём раньше не было. На такое способны только Духи, потому что только им это позволено.
— Ну, я бы от себя добавил, что на это нужны исключительные полномочия, — весомо добавил Валерьянка. — Просто так добавить в мир что-либо тебе не дадут, будь ты хоть трижды Духом.
— Ну и вот. Мир пребывает в равновесии. Поэтому, даже несмотря на то, что Иман отказалась от своей сути и стала аморфом, она всё ещё находится в этом мире. Ведь ей ещё нужно выйти за Стену, только тогда она станет свободной. А потому для того, чтобы стать чем-то другим, Иман использует нынешнюю себя как рабочий материал. Она может стать кем угодно. Например, Ловчим — и никто, даже доктор, не сможет догадаться, что этот Ловчий — Иман, потому что она не просто примет его форму — она им станет. У этого есть одна важная особенность, в сущности, плата за возможность. Становясь кем-либо, Иман не просто приобретает его форму. Форма обретает сознание, собственное. И хотя сознание Иман остаётся доминирующим, она вполне может потерять контроль над тем, чем она стала. И в этом случае…
— …И в этом фатальном для неё случае Иман может просто перестать существовать, вообще, — перебил Валерьянка. — Если личность созданного ею, скажем, Ловчего, подавит её личность, у нас получится Ловчий с провалами в памяти и раздвоением личности. А поскольку все слуги доктора движимы его волей, созданный Иман Ловчий просто пополнит ряды таких же, как он.

Кто-то из ребят засмеялся, но Валерьянка строго на них поглядел, и смешки мигом стихли.

— Трудно представить, будто кто-то может счесть это смешным. Быть аморфом — очень непростая, опасная участь. И ошибка может обойтись слишком дорого. Но, — и в его голосе я услышала гордость, — Иман в этом смысле гениальный ребёнок. Она кропотлива и точна, и ошибок не допускает. В конце концов, она же моя ученица.
— Да, — Ли кивнул, — это так. К слову говоря, Иман ведь смертница.

Я почему-то вздрогнула.

— Смертнику проще отказаться от сущности. Особенно здесь. Так что я попросил Иман обучать нашего Саньку основам.

Я посмотрела на Саню. Он довольно лыбился.

Ли, очевидно, заметил мой взгляд и пояснил:

— Основы — это нестрашно. От сути своей он ещё не отказался, но может это сделать в любой момент, по желанию. А может и не делать. Я ведь никого не принуждаю. У нас всё добровольно.

Иман вдруг достала блокнот и что-то быстро в нём написала, после чего показала блокнот остальным. Я прочла:

«Не волнуйтесь за Сашу. Отказаться от своей сути — это не больно и не страшно. Просто необычно поначалу».

Иман улыбнулась. А я поняла, что верю ей. Было в этой хрупкой девочке что-то такое… Но теперь я понимала Ирку, которая так дорожила подругой. Иман и правда была особенной.

— Так, хорошо, — Ли оглядел комнату, — давай дальше. Иру ты уже хорошо знаешь. Она тебе говорила, на чём специализируется?
— Да нет, как-то речь у нас об этом не зашла тогда, — Ирка как всегда держалась с каким-то вызовом, что ли… Но мне казалось, что она просто стесняется. Особенно, когда Ли говорит о ней. Особенно, когда Ли.
— Сама расскажешь? — китаец улыбнулся.
— Не-не-не, Начальник, давай лучше ты, ага? А то мне как-то неловко, как на смотринах, — Ирка замахала руками. Я видела — она покраснела.

«Всё-таки она в него влюблена… Причём серьёзно».

— Ну ладно. Что ж, наша Ира специализируется на боевых искусствах. Я уж и не знаю, как называется тот стиль, которому её обучил Валерьянка, но это какое-то бесконтактное ментальное кун-фу…
— То же мне, объяснил, — фыркнул «наставник». — А стиль никак не называется. Потому что я его сам придумал, ещё в бытность свою человеком. И он не особо «ментальный», просто за счёт развития способностей увеличивается скорость. Ирка может обезвредить Ловчего за секунду до того, как он решит атаковать. Если будет прилежной ученицей, сможет однажды догнать меня. Когда я был человеком, моя скорость на пике была выше скорости звука, между прочим. Сейчас-то всё иначе: быть Духом - значит исключить границы возможностей. А у Ирки пока что труба пониже и дым пожиже, но потенциал у малька неплохой, таки да.
— Ого.
— Ещё бы, — Валерьянка довольно усмехнулся. — Зато она уже может создать ударную волну, что весьма полезно, когда противник обладает численным превосходством. Помню, когда я жил в деревне, несколько раз использовал свою скорость, чтобы… Как бы это сказать… Убедить некоторых держаться от меня подальше. Очень, надо вам сказать, действенно. И главное, никто не может понять, не успевает, удивиться не успевает даже. Так что, Иркин, учиться, учиться и ещё раз учиться. А то сдаёшь позиции. Что, не согласна? Но если бы я был не прав, — он похлопал по макушке возмутившуюся было девчонку, — тебя, милая, не замели бы в больничку. Точно так же, как и Иман, хотя для Иман гораздо труднее делать то, что она делает.
— Ты слишком строг к ним, Валерьяныч, — Ли укоризненно покачал головой, но Валерьянка и бровью не повёл.
— Не беспокойся о моих учениках, Начальник.
— Что за идиотское прозвище…
— Гы-гы.
— Ладно… Саня, возможно, станет аморфом, но быть смертником — уже особенность. Ты же помнишь, Рика? Психологический барьер, стоящий перед не умиравшим человеком — довольно серьёзная штука, и абстрагироваться от него могут немногие. Смертникам проще — вот почему их способности всегда на порядок сложнее, чем способности «живых». Так… Кого ты ещё знаешь? А, ну Илья, конечно. Илья работает со стихиями. Огонь — не единственная из них, просто к огню у парня природная склонность. Но он неплохо работает и с остальными стихиями. Плюс, конечно же, пророчествование. Уникальная способность, и очень удобная, надо заметить. Илья узнаёт о том, что творится в стане врага. И о том, что кто-то из наших попал в неприятности. Он — незаменимый источник информации, которая зачастую становится нашим серьёзным козырем. Понимаешь, чем ближе мы к Стене, тем больше Ловчих вокруг. Думаю, тут даже есть прямая зависимость. Ведь Ловчие… Кстати, ты знаешь, кто такие Ловчие?
— Демоны?
— Ничего подобного. Ловчие — это люди, которые, вместо того, чтобы терпеть в Аду бессмысленные муки, добровольно согласились, скажем так, приносить пользу местному обществу и лично доктору. Или вот рабочие. Помнишь, Рика, мы с тобой видели рабочих? Они ещё траншею копали? Так вот, это почти тот же случай. С той лишь разницей, что у рабочих нет ни полномочий, ни способностей, как таковых. Они — живые баррикады на пути к Стене. Если бы мы попытались пройти через них, они бы попытались нас остановить. Но всё, что у них есть — это огромная физическая сила плюс неспособность умереть. Формально рабочие выделены в свою, э-э, социальную группу. А фактически это те же упыри, — только ограниченные в перемещениях. А сами упыри, кстати, тоже отрабатывают таким образом свою повинность. Способности у них те же, но они уже мобильны. Формируют местную пехоту. Выше рангом только Ловчие. Они — офицеры, к тому же осуществляют надзор за рабочими и упырями. Ну и, конечно, они - основная мощь адского войска, ибо помимо силы физической владеют силами ментальными, то есть магией. Ты же помнишь — оммёдзи. Есть ещё и элита, вампиры, но эти не воюют, а служат на управляющих постах, руководя Заводом, Библиотекой и всей остальной городской инфраструктурой. Но все эти «должности» — не более, чем круги Ада, в которых каждый из них мучается по-своему.

Меня передёрнуло. Жестокосердный Валерьянка засмеялся:

— А упыри даже упырят своих растят для того же самого.
— Слушай, Ли, — я вдруг кое-кого вспомнила, — а люди, которые работают в больнице? Там была женщина, она…
— Тётя Аля, да? — Ли улыбнулся. — Да, я её хорошо помню, она обо мне заботилась.
— А она кто?
— А то же, что и остальные. Но, поскольку упыриные особенности там не очень нужны, она…
— …Погоди, постой, Ли! Ты хочешь сказать, что она…
— Ага. Милая такая упыриха. Совершенно безобидная. Впрочем, в её случае, «упырь» — не совсем верное понятие. Да и вообще, «упырь» — это, скорее, общее название для всех низших Адских. А тётя Аля, думаю, «немёртвая». Типа зомби, живой мертвец. И все медсестры там такие, весь персонал. Как видишь, некоторые из столь нелюбимых тобой упырей нам сочувствуют, есть даже Ловчие, которые… Ну, не то чтобы они на нашей стороне, — потому что их действия диктуются волей доктора, — но они могут закрывать глаза на какие-то наши действия, симпатизировать нам. Стоит, впрочем, помнить, что такое доверие непрочно. Их воля им не принадлежит, на них нельзя полагаться. Потому что в самый неподходящий момент они могут предать нас, пусть и непредумышленно. Тётя Аля — милая женщина, пусть и немёртвая, но доктор может почуять её предательство и усилить давление. И она не сможет ничего сделать. Его воля для неё всё.
— Понятно…
— Ладно. Теперь представлю тебе тех, кого ты ещё не знаешь. Начать можно, например, с Вадима.

Хорошенький светловолосый мальчишка лет пятнадцати помахал мне рукой.

— Вадька — спец по искажению пространства.
— То есть?..
— Ты, думаю, помнишь мои слова о том, что пространство и время не столь важны, относительны, а мы можем быть там, где захотим, верно? Так и есть, — ну, с поправкой на навык, конечно. Но дело в том, что любые подобные перемещения моментально отслеживаются Ловчими, а тот, кто решится попутешествовать по городу таким образом, особенно в непосредственной близости от Стены, сразу же будет отловлен и нормализован. И вот тут нам очень пригодится Вадькино умение — сжимать и растягивать пространство. Думаю, проще будет это показать, чем объяснять. Вадим, — он кивнул мальчику, — просим.

Мальчишка шутливо раскланялся:

— Как Вам будет угодно, господин Ли.

А потом…

По воздуху вдруг прошла рябь, как от костра. Воздух дрожал. Вадим закрыл глаза и глубоко вздохнул.

Раздался негромкий хлопок, и… Как бы это описать? В общем, пространство сжалось. И оказалось, что там, где-то за метр от того места, где он стоял, вдруг образовался… Коридор. Стены его были смазаны, но казалось, что они состоят из… Домов, улиц, людей даже, словно сжатых в гармошку невидимыми руками. Коридор сокращался. Вскоре он превратился в узкую рамку, перемычку между комнатой и тем, что было на той стороне.

— Саня, Рика, узнаёте? — спросил Ли с улыбкой.
— Конечно! — воскликнул Санька. — Это же наша лестничная клетка!

Точно. Это была наша лестничная клетка, а вот — моя дверь. Квартира. Мой дом. Когда-то мой дом…

— Давай, Рика, зайди туда. Не бойся.

Я перешагнула через пролёт сжатого коридора и оказалась там, возле своей двери.

— Ну? Как тебе?
— Здорово…
— Скажи, а? Парень свернул полгорода в трубочку, в прямом смысле! А главное — Ловчие не могут отслеживать ни точки, от которых идёт искажение, ни само искажение, ни наших перемещений. Это — наиболее безопасный способ перемещения в пространстве. К Стене, впрочем, даже так всё равно не подобраться… Зато, скажем, если вас преследуют Ловчие, и с вами по счастливому стечению обстоятельств оказался Вадька, или же если вы его экстренным образом вызвали, он может свернуть пространство перед вами, отправив вас сюда, или же наоборот, растянуть пространство перед Ловчими, отправив их куда-нибудь на дальние окраины.

Я провела ладонью по холодной металлической поверхности двери. Потом развернулась и перешла через рамку сжатого пространства обратно, в свой новый дом. Пусть даже он и не казался мне домом. Что ж, может быть, это временно? Да, наверное. Наверное, так.

— Вадим — ученик Ильи, между прочим. Скажи, Вадь, как тебе Пророк в качестве Пастыря?
— Хорошо, — мальчишка хихикнул. — Он очень понятно всё объясняет. И терпеливый очень.
— Вот и отлично. Молодец, Илюха! Я же говорил, из тебя выйдет отличный Пастырь!
— Да ладно тебе, Ли, ну что ты, в самом деле… — смутился Пророк. — До вас с Валерьянычем мне всё равно далеко.
— Ладно, обменялись любезностями. Что ж, давай дальше. Вот наша Алёна.

Рослая, крепкая девица кивнула головой.

— Алёнушка старше многих, ей 26. И для младших она — как старшая сестра, заботливая и добрая. Кстати, отлично готовит! Она — настоящий шеф-повар, может приготовить что угодно!
— Ну, Миша, это ты преувеличиваешь, — у Алёны был низкий, приятный, грудной голос. — Совсем даже не что угодно. Так, кое-что приготовить могу, конечно. И потом, готовить из того, что ты тут нашёл… Особого ума не надо.
— Алёна — врач. И хотя мы редко получаем какие-либо повреждения физического характера, но и такое тоже бывает. С другой стороны, для Алёнки нет особой разницы в том, что лечить. Понимаешь, Рика, она не простой врач. Она вроде как целитель… Человеческий организм — сложная штука… Скажем, представь себе, что организм — это нити, которые, переплетаясь между собой, образуют сложный и очень красивый узор, для каждого человека индивидуальный. Всё завязано между собой, одно находится в прямой зависимости от другого. И если мы ранены или заболеваем, или попадаем домой после больнички, где наше сознание перенесло сильное воздействие, эти нити… На рисунке, таком красивом и правильном, начинают появляться места, где нити словно путаются друг с другом. Образуются узлы — это и есть сущность болезни, хоть физической, хоть душевной. Именно с этими нитями и узлами и работает Алёна. Она видит всю структуру, может распутать даже самые сложные узлы, излечить даже те болезни, которые считаются неизлечимыми. Так что если кого-то из нас беспокоит здоровье, он идёт к Алёнке. И через некоторое время он уже как огурчик, здоров и весел! Так-то.
— Здорово.

Алёна смотрела на меня и улыбалась, но в её глазах я вдруг увидела то же самое, что видела тогда в глазах Пророка. Неуверенность. Боязнь.

«Интересно всё-таки… Что же они во мне видят…»

— Ага. Алёнушку обучаю я. Точнее, обучал. Думаю, едва ли я смогу научить её чему-то новому. Она прекрасно понимает свои задачи. И я ею горд. Так-то. Что ж, дальше! — провозгласил Ли. — Дальше, дальше… Ну, к примеру, пусть будет Роберт.

Высокий, кажется, выше даже каланчи-Валерьянки, парень моего возраста или чуть старше, в круглых очках (я невольно поёжилась) встал и с чрезвычайно серьёзным видом поклонился.

— К твоим услугам, Марика.
— Роберт — он такой. Исключительно вежливый и воспитанный молодой человек. А ещё — обладатель не менее исключительного аналитического ума. Пользуясь Саниным афоризмом, тьма, в которой он идёт, куда менее плотная, чем наша. Роберт изучал повадки Ловчих и прочих подчинённых доктора. Значительная часть того, что мы знаем о них — результат его исследований. Он неутомимый экспериментатор. Когда остальные учатся, сталкиваясь с Ловчими, Роберт всегда рядом, всегда фиксирует, запоминает все события, все действия Ловчих и наши. Он ведёт своего рода летопись, в которой описано всё, что с ним происходило с момента осознания им этого мира, с момента его пробуждения. Роберт собирает слухи о городе, о Стене, анализирует их, выделяет те, которые стоит проверить, те, которые могут нам помочь. Его способность заключается в работе с информацией, из которой состоит мир. Он может экстрагировать любую необходимую нам информацию, обработать её и выдать готовые данные. Роберт — человек-компьютер, можно так сказать. Он способен обрабатывать огромные количества информации. Для обычного человека подобное невозможно, от такого количества информации в лучшем случае адски болит голова. Мозг блокирует часть информации, забывает — очищает рабочую память. У Роберта подобных ограничений нет, для него это не составляет никакого труда. Роберт тоже находится под моим патронажем.

Я с уважением поглядела на парня. Он заметил мой взгляд и едва заметно улыбнулся.

— У тебя, Ли, все такие спокойные, честное слово.
— Ха! — китаец рассмеялся, — Неудивительно, я же и сам довольно спокойный, правда? А вот у Валерьянки…
— …А что это за «а вот у Валерьянки»? — язвительно поинтересовался Потусторонний. — Довольно обидные ваши намёки, гражданин Начальник. Или тебе мои малята не по душе? Кто? Ирка? Иман? Олег? Колька? Маса?
— Не-не, ну что ты, Валерьяныч, я твоих ребят люблю, как своих. Вот, Рика, кстати, и эти трое — Олежка, Коля и Маса.

Трое ребят, дурачась, отдали честь. Олег — черноволосый, с каким-то странным огоньком в больших карих глазах; Коля — здоровый, похожий на масштабную копию борца сумо мальчик, флегматично улыбающийся, и Маса — неожиданный азиат, по-видимому, японец. На вид Олегу больше двадцати, остальным лет по шестнадцать.

— Так, с кого бы начать… Олежик. Его, Рика, тебе стоит опасаться, — Ли хихикнул.
— Это почему?
— Потому что Олежка — вампир. Бывший, но это не сильно облегчает дело. Разница в том, что он вышел из под контроля доктора. А всё остальное осталось.
— Давай лучше я сам расскажу, Начальник, — Олег очаровательно улыбнулся. — Всё верно. Я вампир. Ну, то есть адский вампир — тут есть свои тонкости. При жизни я был, что называется, мажором, сыном министра финансов. Денег у меня было сколько угодно. Я был гендиром крупной фирмы, хотя мне там не приходилось ничего делать, только получать зарплату. В общем, я был избалованным, капризным, злым ребёнком. И до 25 лет оставался таким же. А потом разбился на своём «Ламбо» вдребезги. И попал сюда. Такие, как я, в Аду становятся вампирами. Они живут шикарно, Ад в метро им неведом. У них есть всё, что они захотят, но они хотят лишь одного — крови. Которой тут, увы, нет — только ужасная эрзац-гадость буровато-красного цвета в венах упырей. И вот это Ад почище всякого. Вот… Ну, так я тут и мучился, но однажды в здании администрации произошёл взрыв — это Коля наш стал смертником. Меня зацепило, и хотя местные вампиры умереть не способны, как и упыри, что-то во мне… Изменилось. Сломалось. И я обнаружил себя в пустом городе. А потом меня нашли, Начальник рассказал мне, что да как, и я попросил его взять меня с собой к Стене. Голод я научился неплохо контролировать…
— Как?
— Иллюзией. Я внушаю себе, что сыт. Создаю иллюзию для себя. И голод уходит.
— Вот это да… Ну а почему Ли говорит, что мне нужно тебя опасаться?
— Да он шутит так, — Олег смутился. — Он имеет в виду способность вампиров очаровывать жертв, чтобы те, скажем, добровольно подставляли им свою шею. Или выполняли для них какую-либо работу.
— И что, действует на кого угодно?
— Ну как — на кого угодно… На Ловчих иногда не действует, у них 50% иммунитет, как выяснил наш Человек-Компьютер.

Роберт только улыбнулся.

— Но я никогда не стану применять очарование против кого-то из наших, так что это просто шутка, — закончил Олег.
— И в каждой шутке, как известно, есть доля шутки, — подмигнув, добавил Валерьянка, и принялся набивать трубку.
— По-моему уже совсем не смешно.
— Ладно! Коли барышне не смешно, предлагаю нам перейти к Николаю. Николай! Сами представитесь, али вас представить?

Толстяк фыркнул и показал Валерьянке язык:

— Спасибо, справлюсь как-нибудь.
— И это так ты говоришь со своим сенсеем, со своим Пастырем? Какой позор. Эй, кто-нибудь, принесите уже нож. Харакири делать буду.
— Валерий, не кривляйтесь, — Ли еле сдерживал смех. Валерьянка захохотал. Отсмеявшись, он махнул рукой:
— Ладно, в другой раз сделаю. Николай, излагайте.
— Да что тут излагать. Колян Ефремов, 16 лет. Смертник. Ответственен за взрыв в здании городской Администрации два месяца назад и за пробуждение вот этого кровососа, — он кивнул на Олега. Способностей… Да особо никаких. «Физик» я.
— То есть как?
— То есть так, — Колян встал, поискал что-то глазами. Потом отошёл в сторонку и вернулся обратно уже с обрезком толстой железной трубы. А затем без видимого напряжения свернул трубу в «ватрушку» и улыбнулся: — Вот что значит «физик».
— Ничего себе.
— Да ерунда, на самом деле. Гордиться тут особо нечем, — заметил придирчивый Валерьянка. — Но вот что мне в Коле нравится, так это его… Несгибаемость. Трубы гнёт, но сам абсолютно несгибаемый. Целеустремлённый и очень терпеливый. Так что я зову его Ёкодзун(3).
— А он как, не против?
— А кто ж его спросит-то? — ухмыльнулся Валерьянка. — От моих прозвищ никому не отмазаться.
— Да не против я, не против, — Колян пожал широченными плечами. — Мне-то что.
— ОК… Значит, остался Маса?

Японец поклонился, но без улыбки.

— Хотару Масаюки, 16 лет. Смертник. Специализация — боевые искусства.
— Угу, — Валерьянка кивнул. — Они с Иркой неплохие файтинги устраивают иногда, хотя Масе всё же до Иры дорасти ещё надо.
— Это правда, — на лице японца не дрогнул ни один мускул. — Я рад, что у меня есть такие замечательные учителя, как Ира-семпай(4) и сенсей(5). Буду стараться.
— Слушай, Маса, а как ты в этот Ад попал? — вообще, это показалось мне странным. — Разве у японцев не свой Ад?
— Не совсем. Отличия есть, но они не столь существенны. К тому же мои родители были христианами, и в Японии мы жили мало, из-за работы отца часто переезжали. Очевидно, по этим причинам я попал не в японский ад, а в этот.
— А этот — чей?
— Да глупости это всё на самом деле, — Валерьянка затянулся и выпустил большое облако страннопахнущего дыма. — Ад — это не место. Ад — это форма существования в посмертии. Люди же не перерождаются в пределах одной страны или расы. Разницы, на самом деле, никакой. Просто в первые моменты после распределения декорации несколько более напоминают о прижизненном опыте, включая особенности культурные и социальные. Но потом всё сводится к общему шаблону. Город и есть город, что для американца, что для японца, что для русского. А для сельских, кстати, чаще всего и города никакого нет. Да и, если честно, в будущем не станет никаких стран. Потому что люди есть люди. Везде.
— Кстати, Валерьянка, все-то они у тебя смертники.
— Не все, — простодушно ответил «сенсей», — вот Ирка у нас ещё не умирала. И вероятнее всего, не придётся…
— Кто остался? Ага, Костя и Ёлочка. Это Илюхина паства, вот ещё Вадик с ними.
— Константин… — мрачноватый худощавый парень лет двадцати встал и приветственно кивнул.
— …Повелитель тьмы, — продолжил Валерьянка. Костя несколько принуждённо улыбнулся:
— Да всё равно. 21 год, специальность — стихии, главным образом электричество.
— Электромант, да. Мой ученик, — Пророк не смог сдержаться. Было видно, что Костей он гордится.
— По неясной причине стихийных магов у нас всего двое: сам Илья и вот Костя, — Ли пожал плечами. — Но, в любом случае, парень он талантливый и уже достиг неплохих результатов. Вот, а это наша Ёлочка. Вообще, она тоже Лена, но дабы не повторяться, мы её зовём так.

Рыженькой девочке было от силы лет тринадцать. Я не смогла сдержать улыбку — настолько милым было это дитя. И как только такие дети попадают в Ад…

— Ёлка — удивительный ребёнок. Мастер Иллюзий. И надо сказать, её иллюзии не хуже Валерьянкиных.
— Что есть, то есть, — степенно проговорил Потусторонний, выдыхая дым. — У малька колоссальный потенциал. Думаю, многие Духи были бы рады заполучить Ёлку в ученики. Её иллюзии можно назвать почти безупречными. Уж для человека-то и вовсе совершенными.

Маленькая Ёлка смущённо улыбнулась. А я подумала, насколько всё-таки разные ученики у Пастырей. И насколько та же Ёлка отличается от Ирки, например. Просто небо и земля.

— Так, ладно. Вроде всех представили, все перезнакомились, — Ли потянулся. — Так что предлагаю отправиться на боковую. А завтра тогда обсудим наши дальнейшие планы. Рика, — он глянул на меня и от его взгляда у меня внутри всё сжалось, — Рика, я скажу Алёнке, она у нас вроде как завхоз… Так вот, она тебе выдаст постельное бельё. Там койка есть свободная, верхняя. Как раз с Ёлочкой соседями будете. Хорошо?

Хорошо. Я, конечно, кивнула, но разочарование моё…

Эх, Ли. Ничего-то ты не понимаешь.

С другой стороны, мелькнула мысль, его железная койка — то ещё испытание на прочность.

Валерьянка чему-то усмехнулся. Мне показалось, что кончики ушей у меня покраснели. Я боялась, что Потусторонний что-то заметил, но он, не сказав ни слова, побрёл, дымя трубкой, куда-то к стене. Я присмотрелась: оказывается, там у него висел гамак. В нём-то он и устроился, как был, не раздеваясь и не гася трубку.

— Вот, Рика, держи, — Алёна протягивала мне аккуратно сложенное бельё, — поначалу будет непривычно на такой кровати, но это только первое время, а потом привыкнешь.
— Спасибо.

Она улыбнулась — открыто и искренне. Она и правда была хорошим человеком, эта Алёна.

— Пожалуйста.

Я пристроила тюк подмышкой и побрела к кроватям. Ёлка издали замахала мне рукой:

— Рика, сюда иди, сюда!

Что за очаровательный ребёнок.

— Я очень рада, что ты будешь моей соседкой, — сказала она, когда я подошла. — Ты мне понравилась. В тебе есть что-то хорошее. Я не знаю, как это назвать, но мне оно нравится.
— Ты мне тоже понравилась. Вообще, тут все славные.

Словечко притянуло образ доктора. Славно. Доктор посмотрел на меня и улыбнулся.

Я помотала головой, отгоняя морок.

— Ладно, Ёлочка, давай спать. А то я что-то давно уже не спала…
— Спокойной ночи, Рика.
— Спокойной ночи.

«Главное, чтобы снова не наснилось всякого…»


…


— Эй, детёныш, проснись.
— А?

Я разлепила веки. В зале царила тишина, нарушаемая лишь мирным посапыванием паствы. Валерьянка стоял около моей кровати.

— Давай, пошли.
— Куда?..
— Разговор есть.
— А потом никак нельзя? Я уже чёрт знает сколько не спала нормально.
— На другом свете отоспишься, — хмыкнул Потусторонний. — Давай, идём.

Я слезла с кровати, на ходу натягивая свитер. В зале было довольно зябко. Валерьянка разжёг костёр в маленькой бочке. Отблески пламени заплясали по стенам. От кроватей доносилось умиротворяющее сопение.

Валерьянка усмехнулся:

— Ишь как дрыхнут, а.
— Слушай, а почему у нас практически нет взрослых, одни подростки?
— Потому что взрослые в большинстве своём слишком толстокожие. Их так просто не пронять. У них уже сформированное мировоззрение, принципы, прочая муть. Их часто даже смерть не пронимает. Или пронимает, но слишком ненадолго. А дети — они и есть дети. Они верят, открыто и искренне. Так вот и получается. Да… Если подумать, все эти их способности… Вполне вероятно, что они им тут и не понадобятся. Возможно, они смогут дойти до Стены и спокойно уйти на ту сторону. Хотя… Как знать…
— А эти способности… Они вообще откуда?
— В смысле?
— Ну, у обычных людей их вроде нет…
— А кто такие эти «обычные люди», детёныш? Ты их видела — обычных? По большому счёту, в этих способностях нет ничего необычного. Просто человечество эволюционирует, как вид. И постепенно приближается к тому, к чему когда-то давно пришли те, кто жил до людей. Знаешь, да? Атланты там, лемурийцы всякие… Их цивилизации были настолько выше по уровню развития, что… Но и люди постепенно развиваются. Мир развивается. Всё живёт, всё движется.
— А… Куда делись те, ну… Атланты?
— Ушли из человеческих измерений. Перешли на иной уровень существования, сбросив ставшие тесными рамки четырёх измерений. Однажды и люди сделают это. И какие-нибудь потомки нынешних шимпанзе начнут всё заново.
— Понятно…

Помолчали. Костёр уютно потрескивал досками и каким-то мусором.

— А ты о чём поговорить-то хотел?
— А, ну да. В общем… Вот скажи, детёныш. Тебе ничего не кажется странным?
— В каком смысле? Вся моя жизнь — одна большая странность. А что конкретно тебя интересует?
— Хмм, нуу… Вот как ты думаешь, а в чём твоя суперсила?
— Ась?..

И правда. Как-то не задумывалась об этом.

— Наверное… Я не знаю…
— Так и думал… — он вздохнул. Дымок от его трубки тонкой струйкой тянулся к потолку.
— А ещё они что-то во мне видят. И не могут понять, что.
— Кто?
— Пророк и Алёна.
— А-а, ну конечно…
— Ты знаешь, что они видят? Ты это видишь?
— Они ничего не видят. Они не могут сказать, в чём подвох. У них нет слов для того, чтобы описать свои ощущения от тебя. И у меня нет, хоть я и Потусторонний. Но могу сказать совершенно точно: ты отличаешься от всех. Ты другая. Я… Я не так давно стал Духом, многого не знаю, но совершенно точно знаю больше, чем они. Вижу больше. Но даже я не знаю, что ты такое. То есть… Ты вроде бы человек, никаких подвохов… И в то же время в тебе живёт нечто, чего нет ни в ком другом. Я ведь не просто так тебя прозвал…
— Маугли? Но ведь… Что такого-то? Человеческий детёныш, человек, так ведь?
— Точно. Только и мы все — не люди, а волки. Ну я, конечно, не волк, но и не человек. Что-то посерединке, типа Балу или питона Каа. Не суть. А вот ты — подкидыш, чужая, чудная. Они тебя приняли и воспитали, и ты ещё сыграешь свою роль в их жизнях. Но ты — не они. Даже если ты и научилась выть по-волчьи. Я бы подумал, что ты «засланный казачок» из свиты доктора, но ты и не такая, как они. Кто ты, детёныш? А?

Валерьянка внимательно смотрел мне в глаза. А во мне жила всё та же пустота, служившая мне ответом на такие обычные вопросы.

— Я не знаю…
— Коне-ечно. Кто бы сомневался… Знала бы — тебя бы тут не было. Но если ты тут, значит это кому-то нужно. Если ты есть — значит у тебя есть своя цель, и ты её достигнешь. Своя роль, которую ты сыграешь. Так или иначе…
— Слушай, а ты как думаешь, доктор знает, кто я?
— Как знать… — Валерьянка затянулся. — Я думал об этом. Из нас из всех, насколько мне известно, в больничке были, не считая вас троих и китайца, только двое — Алёна и Роберт. И главным образом потому, что, если ты стал смертником до того, как попал в больничку, ты в неё уже и не попадаешь. Но я о чём: доктор говорил с каждым. У него работа такая. Но ответная реакция была каждый раз разной. Ирка в ответ только ругалась, Иман, понятное дело, молчала, Алёна тоже предпочитала отмалчиваться, Роберт поговорил с доком немного, потому что он больше слушал, чем говорил. Выяснил для себя основные моменты, ну и всё, умолк. Наиболее долгие и плодотворные беседы наш доктор вел с Ли — и с тобой. Но Ли был первым. С него всё началось. Так что неудивительно, что доктор проявил к нему повышенный интерес. Да они оба друг другом интересовались. Но вот ты… Казалось бы, что в тебе такого? На первый взгляд, я имею в виду…
— Ну спасибо, приласкал.
— Эй, да ладно тебе. Воспринимай объективно. Серьёзно. Так вот… Но доктор в тебе что-то увидел. Возможно, то есть вероятнее всего он увидел то же, что и я, что и Алёнка, и Илюха, но ты не забывай: доктор — он старый. Просто суперстарый. Он старше… Ну не знаю, он ровесник мироздания. Как зародился с некоторым количеством Перворождённых Духов в начале времён, так и живёт до сих пор. Ясное дело, его жизненный опыт существенно больше моего. Соответственно, резонно предположить, что о всей происходящей в его же Аду катавасии он знает больше нашего. И о Стене, возможно, тоже.
— Он узнал, что я вышла из больнички. Ну, когда ты меня вывел. Ловчие ведь ему не сказали бы, они же подумали, что я выписалась, так? Мало того, он каким-то образом подкинул мне в карман записку. А недавно я его почти что видела.
— Где?
— Да прямо тут, в штабе.
— То есть??
— А… Ну, я Ёлке сказала, мол, тут все славные. А это его словечко, он его частенько употреблял. И когда я его вспомнила, я его как будто увидела. Прямо вот как тебя сейчас. Но это длилось буквально секунду. Как двадцать пятый кадр, знаешь…
— Вот как… — Валерьянка подёргал себя за бородку, — ну ясно. Не, ну ты же помнишь — это его мир. По идее, он тут всемогущ. Вообще, я иногда думаю, что он просто играет с нами. Не то чтобы всерьёз не воспринимает, а вообще… Словно мы для него — как дети, которым он подыгрывает, пиф-паф, ай-яй-яй, я умер. Застрелен выстрелом из пальца. Ну ты понимаешь. И если это так, это довольно хреново, потому что тогда возможны два варианта: либо он знает, что за Стеной и создаёт видимость противостояния, а когда мы всё-таки попадём на ту сторону, окажется, что это ещё какая-нибудь его идиотская выдумка. Или же он не знает, что за Стеной, но ему на это плевать, и он просто подыгрывает нам со скуки. И тогда это ничего, но в то же время это значит, что когда (и если) он захочет перекрыть нам кислород, он сделает это лёгким движением руки.
— Да уж, приятного мало… Неужели он настолько силён?
— Ну как тебе сказать. Да. Настолько. Понимаешь, важна-то не сила даже, потому что любое использование силы не может быть избыточным, иначе оно нарушит равновесие, и самому же доктору придётся туго. Принцип бумеранга. Вопрос в другом, вопрос в полномочиях. То есть что ему можно с нами сделать, а что нельзя, где грань, которую он не посмеет переступить? Он ведь отчитывается перед Сияющим…
— Перед кем?
— А-а, забей. Перед самым главным Духом. Духом Большой Медведицы.
— Серьёзно?
— Нет. Хотя разница невелика. Если Стена — не дело рук самого доктора, что скорее всего… Не, ну зачем себе-то самому так пакостить и усложнять работу? Значит, у него тоже есть здесь какой-то интерес. Это же Ад, его вотчина. Должно же ему что-то с этого быть. Какой-то профит. Ферштейн?
— Не особо. Слушай, а скажи, что такое Та Сторона? Где она? За Стеной?

Валерьянка улыбнулся.

— Так и знал, что ты об этом спросишь. Ли тоже спросил, когда мы познакомились. И я когда-то спрашивал, когда мне предложили суть человеческую сменить на Сущность Духа… Ладно, если интересно, тогда слушай. Так, где-то тут у нас была палочка…

Он осмотрелся. Потом поднял с пола щепку и нарисовал в пыли круг. Затем разделил его s-образной линией пополам и поставил по точке в каждой половине. Я не без труда узнала в этой каракуле символ Инь-Ян.

— Что это такое, по-твоему?
— Инь-Ян?
— Ага, точно. Типа равновесие, вселенная и всё такое. Карпы в пруду. Но правда в том, что на самом деле всё обстоит несколько иначе.

Он стёр точки и линию внутри круга и нарисовал новые. В результате круг оказался разделён не на две части, а на три. Где-то я подобное уже видела.

— Вот. Это, значит, Ян, это Инь, а это…
— Хрень?
— Сама ты хрень. А это Дэн. Что такое Дэн? Дэн — это гармоническое равновесие между Инь и Ян. Срединный путь. Другая Сторона.
— Э-э… И что?
— Не перебивай. Так вот. Условно, всё состоит из трёх субстанций.
— Что — всё?
— Всё — всё. Я же сказал — не перебивай. Вот же невоспитанные мальки пошли, а? Обалдеть просто. Будешь слушать, ксогаки?
— Буду, буду.
— Не интересно тебе — так и скажи. Я не стану рассказывать.
— Да ладно, прости. Больше не буду перебивать. Правда.
— Оки-доки. В общем, как я уже и сказал, всё состоит из трёх субстанций. Первая — это информация. Она обозначается символом Ян, и ей соответствуют люди. Мир людей, или Эта Сторона. Вторая субстанция — энергия. Она обозначается символом Инь, и ей соответствует Мир Духов, или Та Сторона. Третья субстанция — это… Ну, пусть будет любовь. Она обозначается символом Дэн, и ей соответствует Бог. Другая Сторона. Срединный Путь. Выход за рамки дуальности. Ну вот. Видишь? Вот она — Та Сторона.
— Где?
— Здесь.
— Здесь?
— Ага.

Я улыбнулась.

— У меня дежавю. Когда-то Ли объяснял мне, где его мир, а где мой. И на мой вопрос «где» он и ответил — «здесь».
— Да просто нету места кроме здесь.
— Все татары кроме я.
— Точно. А знаешь, почему так?
— Почему?
— Потому что мир — един. А ещё потому, что ты воспринимаешь только место «здесь». Так устроено человеческое восприятие.
— В каком смысле един? Если его мир — здесь, и мой мир — здесь, и твой мир…
— Так я и говорю. А миры пересекаются, для начала. А потом, миров-то много, но что такое — мир? Вот ты — мир. И вокруг — мир. И там, за Стеной — мир. И всё вместе тоже мир. Сечёшь?
— Ну, пусть будет «да».
— Хм. Дело в том, что в жизни не так, как на рисунке, — он указал щепкой на круг.
— А как?
— Смотри.

Он вдруг… Словно поддел круг-символ, нарисованный щепкой в пыли и несильно крутанул его. Символы завертелись, переходя друг в друга, становясь друг другом так быстро, что я едва замечала их перемены.
Теперь уже сложно было сказать, где Та Сторона, где Эта, а где Другая. Где человек, где Дух, где Бог.

— Вот это — жизнь. Видишь?
— Ага.
— Где Та Сторона?
— Здесь?..
— То-то и оно. Это принцип единства мира. Единства субстанций. Информация неотделима от энергии, информация — как кирпичи, энергия — как раствор, которым они скрепляются, а любовь… Бог — это то, что делает коробку, выстроенную из этих кирпичей, жилым, живым и любимым домом. Кирпичи не стоят без раствора, раствор бесполезен без кирпичей, но ни то, ни другое не имеет смысла, если в коробке никто не будет жить. Стена не имеет смысла, если не отделяет желаемое от действительного. Завтра от сегодня. Мечту от реальности. Свободу от несвободы. Между тем, кем ты была, и тем, кем ты стала, и тем, кем ты станешь, стоит множество Стен. Многие из них уже за спиной. Многие ещё впереди. Понимаешь?

Да, я понимала. И вместе с радостным ощущением, предвкушением этого завтра, этой мечты, во мне жило смутное беспокойство за то, что завтра станет новым сегодня, и в нём будет новая Стена. И каждый раз — всё сначала?

— Не сначала, а друг за другом, постепенно, — ответил моим мыслям Валерьянка. — Такова жизнь.

Я снова вспомнила слова Саньки.

«А что, если Стена на самом деле не одна? Что, если Стены были всегда, и было их много, разных размеров? Что, если весь мир — зеркальная комната?..»

Выходит, он тогда был прав? Угадал?

— Да ты не гадай, брось, — Валерьянка затянулся и выпустил в воздух несколько дымных колечек. — Понимаешь, в чём штука. До чего бы ты не додумалась — всё окажется правильным. Понимаешь, о чём я?
— Даже взаимоисключающие факторы?
— Особенно взаимоисключающие факторы. Мир — это чушь. Мир — это парадокс. Мир — это всё.
— «Мир — это чушь». Сильно, конечно…
— Дык отож.

На какое-то время вновь воцарилась тишина. Я думала, Валерьянка дымил трубкой с отсутствующим видом.

— А Бог?..
— Ну конечно, — он улыбнулся. — Это всех и всегда волнует. А что именно волнует тебя?
— Даже не знаю… То есть Бог — это не… Ну, знаешь, канонический образ…
— У Бога нет образа. В том-то и шутка. У Бога все образы. У Бога ты, я, Ли, остальные. Даже доктор. Бог — это движущая сила. Это пульсация, бесконечный ритм жизни. Биение сердца — это Бог. Мягкий свет, которым сияют глаза любящего тебя человека — это Бог. Сама по себе любовь — это Бог. Бог — это муген, бесконечность. Река Жизни, текущая из ниоткуда в никуда. Радуга. Лучи Солнца, отражающиеся в каплях росы на траве поутру. Радость от встречи с другом, которого не видел сто лет. Слёзы счастья в твоих глазах, когда ты узнаёшь, что твой любимый вернулся с войны живым. Ветер, колышущий травы в лугах, ветер, ерошащий твои волосы, ощущение полёта, свободы, незамутнённого бытия. Самые яркие, самые светлые, самые чистые переживания, больше присущие детям, и в меньшей степени взрослым. Вот это самое ощущение… Которые ты, конечно же, переживала не раз — это тоже Бог. Даже сопение наших мальков, мирное, спокойное, слушая которое нетрудно позабыть о том, где мы находимся — это тоже Бог…

Дым срывался струйкой с кончика его трубки и улетал в приоткрытое окно.

— Главное — целостность. Нет Этой Стороны без Той, нет Мира людей без Мира Духов, мужского без женского. Но нет разделения на субстанции и миры, Река Жизни потому и Река. Всё в ней едино. Любое сущее пребывает на Трёх Сторонах и имеет три компонента-субстанции. Они динамично и беспрестанно движутся, сменяя друг друга в каждый момент времени, в каждое «сейчас». В людях больше Янского, а в Духах больше Иньского, но и в тех, и в других есть информация, энергия, любовь. Мы смотрим на Эту, Ту и Другую Стороны, движение Инь-Ян-Дэн в нас неостановимо…
— А я?
— А что — ты? Я не знаю, что в тебе сидит, что на подкладке, но это всё равно ты. А ты пока что человек. Помнишь, как Иман? Она вроде бы отказалась от сути человеческой, но вместе с тем она всё ещё человек. А вообще, думаю, вы с ней ближе к состоянию Дэн. К Другой Стороне.
— Как непросто всё.
— Да нет, детёныш. На самом деле очень просто. Это только кажется, что сложно. А на деле… Впрочем, разницы нет. Просто ли, сложно — это твоё восприятие. Или моё. А оно — есть, жизнь — есть. И всё.

В окно заглядывали звёзды.

— Слушай, ну вот ты говоришь, получается, Та Сторона — здесь. И Другая тоже, и вообще. А почему я вижу только тёмный склад со спящим народом, тусклый луч звёздного света из окна, и дым твоей трубки? А, например, Духов не вижу?
— Как же не видишь? А я? Но вопрос понятен. Ответ: Принцип Двери. Представь себе некую дверь… Через которую входят и выходят… Существа. Разные. Люди, Духи… Ну просто представь себе такую дверь. Представила? ОК. Теперь смотри: вот ты вошла в дверь, вот кто-то вошёл за тобой, и так далее. Этот момент — Точка твоего восприятия времени, Точка «сейчас». Но на протяжении дня через дверь входят и выходят сотни людей и Духов. И если взять масштаб побольше, окажется, что день — это такая же Точка, единица времени. А теперь представь, что ты — существо, для которого время не имеет значения. Представь, что ты живёшь вне времени. Тогда ты увидишь, что через дверь одновременно входят и выходят все существа, которые через неё когда-либо проходили, проходят и будут проходить, за всю её историю, её прошлое, настоящее и будущее. Им-то кажется, что одномоментно через дверь входит или только кто-то один, но это для них. А для тебя… Понимаешь?
— Более или менее.
— Хорошо. А теперь представь, что мир — это такая же дверь. Одновременно Эта, Та и Другая Стороны. И в одной точке пространства одновременно находятся существа из разных миров, то есть с разных Сторон. Твоё восприятие заточено под то, чтобы видеть свою Сторону и то, что на ней происходит. А я вижу все Стороны и могу выбирать, на какой сосредоточиться. Поэтому ты видишь склад, а я могу видеть то, что творится в нашем мире, на Той Стороне, не сходя с этого места. Но фенька-то в том, что восприятие — штука гибкая и прокачиваемая. Так что тренируйся — и сможешь со временем видеть то, что захочешь. Впрочем, место, где мы находимся — не Эта Сторона. Формально Ад относится к Той Стороне. Это ещё один смысл ответа на вопрос «где находится Та Сторона?». Здесь.
— С ума сойти. Значит, всё это время…
— Ага. Фактически, всё это время ты живёшь в Мире Духов. Круто, правда?
— Не то слово…
— С другой стороны, Ад — это… Скажем так, это форма восприятия Мира Духов, доступная людям. Притом не всего Мира, а его части. Ограниченная версия, так сказать. Лимитед эдишн(6). Ну что, ещё вопросы есть?
— Даже не знаю… Вроде бы ты дал столько исчерпывающей информации… Кроме того, ты же сказал: что бы я не предположила, всё будет правдой.
— Верно. Ну, хорошо, коли так.
— Теперь бы ещё понять, что такое Стена… Нет-нет, не вообще, а эта, конкретная Стена. И что там, за ней.
— Пфф. Вот попадёшь туда — увидишь.
— А ты?
— А что я?
— Ты не отправишься за Стену?
— Посмотрим, — уклончиво ответил Потусторонний, — как получится.
— Всё с тобой понятно…

Меня, кажется, немного клонило в сон. Вообще, у меня складывалось странное ощущение, будто я и не просыпалась. Будто Валерьянка со своими лекциями мне попросту снится… А потом я проснусь, и… Что-то будет. Наверное. И я увижу Ли…

— Слушай, Валерьянка…
— Ой?
— А вот… Ты говорил, любовь…
— И что?
— А… Ну… Как бы тебе сказать…
— Так, детёныш, погодь. Если твой вопрос касается любви, как чувственного и романтического переживания, направленного на представителя противоположного пола, то это не ко мне. Ферштейн?
— П-почему?
— По кочану. Не моя это стезя. Тут я тебе ничего объяснить не смогу.
— А посоветовать?
— И посоветовать тоже…
— Неужели ты никогда не любил?
— Ну почему. Когда-то давно… Было дело.
— А что потом?
— А потом… А потом я отправился в путешествие. В Икстлан.
— Куда? А, это у Кастанеды?
— Угу. Да в общем, всё равно, как это назвать. Суть в том, что однажды ты отправляешься в путь. Для того, чтобы отправиться в путь, нужно осознать, что ты давно в пути. Так оно обычно и происходит.
— …И дорога возникает под ногами идущего.
— Верно, — Потусторонний улыбнулся.
— Ну и что? Выходит, если ты в пути, любви места нет?
— Смотря какой. Любви всегда есть место. Но ты не путай любовь и межполовые отношения.
— Э-ээ??
— Пфф! Слушай, детёныш. Давай ты об этом с кем ещё поговоришь, а? С Ли, например…

Я вспыхнула. Невероятно, но Дух заметил это даже в полумраке склада.

— Хм. Ясно. Картина маслом. Не ты первая. Ирка вон тоже сохнет. Да и Алёна, надо сказать, с нежностью относится к Начальнику. Единственная, кто зовёт его по имени, между прочим. Ну а что. Он харизматичный. Ничего удивительного.
— Ты тоже ничего. Ещё бы тебя постричь-помыть… Я думаю, вообще красавчик будешь.
— Ха. Вот именно поэтому… Очень, знаешь ли, не люблю, когда меня пытаются, как породистую собачонку, помыть-постричь и отправить на выставку. Предпочитаю быть грязной нечёсаной дворнягой. Зато свободной.
— Смешной ты.
— Ох, детёныш, на себя б поглядела. Ладно. Похоже, вопросов у тебя и правда не осталось, во всяком случае дельных. Так что, пожалуй, спи давай. Засыпай. Завтра встанешь, увидишь своего любимого Ли, и всё будет пучком…
— Да… Хорошо бы так и было…
— Верь, детёныш. Вера — это самая могучая, наряду с любовью, сила. Она делает невозможное возможным. Она поддерживает тебя на плаву, даже если тебя уже руки-ноги не держат. Так что ты верь, тебе зачтётся. Только смотри, во что веришь. А то знаешь, как оно бывает…

Но о том, как оно бывает, я уже не услышала, потому что окончательно провалилась в сон.

Во сне я видела Стену. Так близко, что мне казалось, я могу коснуться рукой её зеркальной поверхности.

— А, вот и вы, наконец.

По спине пробежал знакомый холодок. Я обернулась — доктор приветливо улыбался.

— Добрый вечер. Давно не виделись, Марика. Душевно рад вас видеть.
— Это сон?
— Конечно, Марика. Как и вся наша жизнь.

Над городом висела огромная круглая Луна. Слишком она большая, подумала я. Значит, всё-таки сон.

— Да, но не забывайте, где вы находитесь. Принимайте, так сказать, во внимание.
— Доктор, а вы знаете, кто я?
— Хо-о. Вопрос неожиданный и, в то же время, давно ожидаемый.
— То есть вы знаете?
— Что именно?
— Ответ на этот вопрос.
— Возможно. А может, и нет.
— Вы с нами играете, да? Вы можете прервать всё это в любой момент?
— Нет… А впрочем, пусть будет «может быть». Так оно интереснее. Ведь было бы не интересно узнать ответ до срока, верно? Знаете, Марика… Жизнь в Аду не так уж и плоха. В ней есть свои плюсы. Но для меня, как для руководителя, директора, так сказать… Это не жизнь, это работа. А я — трудоголик. Я люблю свою работу. И посвящаю ей всего себя. Однако она бывает довольно однообразна… И иногда может наскучить. Понимаете, о чём я? Неважно, какие карты у меня на руках, играть я буду в любом случае. Мы все играем, Марика. Китаец ваш играет. Вы играете. Я играю. И эмиссар от Духов — тоже играет. У каждого своя игра. Но так уж вышло, что, хоть игра у каждого своя, песочница-то одна и та же. И здесь есть свои правила. Которым все вынуждены следовать, хотят они того или нет. В числе этих «всех» и я сам, между прочим. Я не лучше других. Мы играем наравне. Да, я могу многое. Мне подвластно то, что недоступно вам. Но в то же время мне недоступно то, что можете вы. И вот, играя каждый по своему, но по общим правилам, мы — как оркестр. Инструменты разные, ноты разные, но в итоге мы играем одну и ту же мелодию. Создавая общую, прекрасную картину… Вы так не считаете, Марика?
— Не знаю… Наверное.
— Скажите мне, чего вы хотите? Вот — Стена. Видите?

Зеркальная плоскость уходила в звёздное небо, сливаясь с ним где-то в вышине.

— Да…
— Ну так что? Вот — Стена. Там, за ней — вы не знаете, что, кроме того, что это называется «Чистые Земли», хотя вы понятия не имеете, почему оно так называется, кто его так назвал… Что, если это и правда игра, но совсем даже не моя, а чья-то ещё? Что, если есть сила более могучая, чем я? Что, если я — всего лишь разменная фигура, вроде простого Ловчего? Что, если там, за Стеной, вы столкнётесь с силой, превосходящей и вас, и меня по всем параметрам? Что, если вам придётся противостоять ей для достижения очередной цели? Что, если вы не справитесь? Почему бы вам просто не остаться здесь? Я не стану вас нормализовывать, в этом не будет нужды, если вы просто согласитесь остаться.
— Зачем вам это? Зачем вам я?

Доктор улыбнулся. Отчего-то его улыбка вовсе не напоминала дьявольскую.

— Во имя любви, Марика.

Мне стало жутковато.

— Э… Вы не в моём вкусе, доктор.

Он расхохотался — так громко, что я испугалась. Мне показалось, что зеркала, из которых была сделана Стена, тихонько зазвенели. И этот странный звон необъяснимым эхом отозвался в моей душе.

— Нет-нет, девочка моя, не беспокойтесь. Я не это имел в виду. Я и правда существенно старше не только вас, но даже этого места. И давно предпочёл чувствам науку. А с другой стороны, я ведь женат.

На лице моём, видимо, отразилось столь искреннее удивление, что доктор снова расхохотался.

— Вы изумительно милое и непосредственное дитя, вам это известно? Уфф, порадовали старика. Что же, раз я прозываюсь дьяволом, значит не могу быть женат? Это в вас говорят заблуждения, стереотипы. Впрочем, женился я недавно. Кстати, моя жена существенно моложе меня — ну, по нашим меркам, естественно. Очень милая демонесса. Её зовут Ольга. Если вы останетесь, я обязательно вас с ней познакомлю.
— Вы очень любезны… Однако я так и не поняла, для чего вам так хочется, чтобы я осталась. А ещё я не понимаю, что я стала бы тут делать, если бы осталась.
— А что хотите. Что угодно. Считайте, что это ваш мир. Будьте моей гостьей, чувствуйте себя как дома. А может, вы и правда однажды почувствуете, что это место стало для вас домом, настоящим. Знаете, Марика, я всегда мечтал… О человеке, с котором мог бы разговаривать свободно, вот как с вами. Оля моя очень милая, но и очень занятая особа. Вы же понимаете, эти современные женщины, — доктор развёл руками. — Ничего не поделать. К тому же, поймите: в Аду выходных не бывает… А она недавно получила повышение и из простой Приёмщицы стала Начальником Коллектора. Но работы вместе с этим повышением у неё только прибавилось, равно как и ответственности. Вот… А я прозябаю тут, в одиночестве, с этими упырями и умертвиями, и вся моя деятельность в основном сводится к тому, что мне нужно подавлять ваш игрушечный мятеж. Конечно, захоти я, и от вас бы ничего не осталось… Но подумайте сами — чем тогда мне было бы заняться? Ад — исключительно самодостаточная система, самообслуживающаяся. На всех предприятиях работают упыри, которым и зарплата не нужна, просто разрешение раз в неделю съедать кого-нибудь. Им и много-то не надо… Бывают, конечно, нарушения, особенно среди молодёжи… Слышал, вы и сами недавно едва в этом не убедились? Ну вот. Но вы зря боялись. Потому что Ловчие регулируют все процессы, осуществляют надзор… Знаете, среди общественных насекомых, например ос или муравьёв, существует своего рода «милиция», которая следит за тем, чтобы рабочие не съедали больше, чем им положено — иначе «милиционеры» ловят такого нарушителя и заставляют срыгнуть съеденное. Представляете? А ведь, казалось бы, примитивные формы жизни, да? Да… Вот и здесь так. Ловчие очень качественно выполняют свою работу, не могу пожаловаться.
— То есть ваши Ловчие заставили бы упырей срыгнуть меня? — я вложила в вопрос весь свой сарказм, но доктор только рассмеялся.
— А-ха-ха, да, так и есть. Забавно, правда?
— Да уж, обхохочешься…
— Точно-точно! Да… Так вот: если уж Ад настолько самодостаточен, зачем тут я? Но должен же быть кто-то, кто бы за всем этим приглядывал. Что-то вроде сторожа, хе-хе… Вот и приходится мне этим заниматься. А иной раз так хочется простого общения, юмора, знаете, непринуждённой беседы, чтобы отвлечься от всего этого… И вы для меня в этом смысле — просто клад. Луч, таксээть, света в тёмном царстве. И после этого вы ещё спрашиваете, почему я прошу вас остаться?
— Иными словами, вам нужен воображаемый друг. А при чём тут я? Почему не любой из наших? Почему не Ли, в конце концов? Он рассказывал, что вы с ним много и плодотворно беседовали.
— Так и есть. Беседовали. Но в конце концов он потерял ко мне интерес… Его манила дорога. Ему не терпелось идти дальше. Он знал, он чувствовал, что его ждёт, и он не мог дождаться, когда же наконец он выйдет из больницы и сможет продолжить свою миссию.
— А что же я?..
— А что — вы? Чего бы вам хотелось, Марика? Не терпится попасть за Стену? Извините, но по вам этого не скажешь. Вы ведь случайно оказались во всё это вовлечены, так ведь? Вы и не думали становиться революционеркой, или кем-то вроде? Это было просто досадное недоразумение. Просто вы, э-э… Просто вам давно нравился ваш друг, вам хотелось быть с ним… Подольше, почаще… И для этого вы включились в эту игру… Прошли через трудности и испытания… И, в конце концов, всё-таки присоединились к его компании. А они показались вам славными ребятами, правда? Это нормальная реакция нормального подростка. Я имею в виду, вы же бросили колледж? А в них вы нашли новых друзей, интересных людей… Компания, гитара у костра… Старшие товарищи, опытные и обаятельные… Младшие ребята — милые, забавные… Плюс их способности… Как в кино, правда? Знаете, как раньше частенько бывало? В город приезжал цирк. Не в этот город, конечно же! Ну, пусть будет такой город N. Так вот, в город N. приехал цирк. Потрясающее зрелище! Канатоходцы под куполом цирка! Дрессировщики диких зверей, отважно кладущие головы в пасти львам! Клоуны с их уморительными выкрутасами! Атлеты, с лёгкостью поднимающие тяжеленные штанги! Красавицы в обтягивающих трико! Фокусники-волшебники! Незабываемое ощущение Праздника! Всё это манило и звало. И вот, некий, э-э, юноша был настолько восхищён этим Праздником, настолько пленён этим бурлеском, что сбежал из дому, присоединившись к цирку. И что же оказалось? Оказалось, что за кулисами, и в пыли дорог, в череде кочевых дней, ему открылась совсем другая сторона. Оказалось, что дрессировщики пьют горькую и садистически злобно бьют своих животных. Что клоуны ненавидят друг друга, так же, как ненавидят и свою профессию, и одни и те же номера на протяжении десятков лет! Оказалось, что красавицам в трико далеко за пятьдесят — просто этого не видно со зрительских мест. Оказалось, что на канатоходцах нет живого места из-за переломов и растяжений. А растолстевшие атлеты давно уже поднимают бутафорские штанги… А работа в цирке тяжёлая, неблагодарная, особенно для интеллигентного, воспитанного юноши. Думаете, рассказываю какой-то конкретный случай? Ничего подобного. Но такое было сплошь и рядом. Понимаете, Марика, первое впечатление всегда ложно. Вот, скажем, знакомитесь вы с человеком. И инстинктивно стараетесь показать себя с выгодного ракурса, спрятать недостатки и выпятить достоинства. Точно так же и он старается произвести на вас наиболее благоприятное впечатление. Вы очарованы друг другом! Но со временем оказывается, что он неряшлив, сквернословит, и у него пахнет изо рта, а ещё у него совершенно нет чувства юмора, да и собеседник он наискучнейший. Но и вы перестаёте следить на своим поведением, расслабляетесь, позволяете себе лишнего… И вот он смотрит на вас и думает: как же так, она казалась такой… Такой… Просто ах! К чему я вам всё это расписываю? С первого раза Ли показался вам милым. А после и вообще — борцом за справедливость. А его команда — сплошь славные ребята, и вы чувствуете, что готовы с ними в огонь и воду… Но пройдёт время, и окажется, что всё не так радужно. Совсем не так радужно… И в один отнюдь не прекрасный день вы поймёте, что хотите сбежать. Но может быть поздно. И вам придётся идти до конца в опасной игре, в которую они вас втянули. И столкнуться с неизвестностью за Стеной. Увидеть… Нелицеприятные картины боёв и смертей. И в конечном итоге, встать перед таким выбором, перед такой дилеммой, что… Эх. Вы поймите, Марика. Я хочу вам добра. Вот как бы это ни звучало, кем бы я ни был, дьяволом там, или ещё кем, — я хочу вам добра. Я не ангел, я бываю неприятен, очень, но… Я готов работать над этим. Я готов создать для вас лучшие условия. Подумайте, Марика. Зачем вам этот цирк? Оно того не стоит, нет, не стоит… И даже Ли того не стоит. Потому что он — мужчина в пути. Как странствующий ронин(7). Для него вы — как хозяйка придорожной таверны, где он остановится на ночлег. Он исчезнет из вашей жизни так же внезапно, как и появился. И вы останетесь одна. Что вы тогда будете делать, а? Вы думали об этом? Думали о будущем? Вы молодая девушка, зачем вам эти авантюры?..

За всё время, пока доктор произносил свою душещипательную тираду, я не сказала ни слова. Не хотелось. Я оставалась незнамо кем в чужом мире. Чужой среди своих. И в чём-то доктор был, конечно, прав, но я чувствовала, что за его благодушием скрывается то, что Валерьянка назвал профит. Выгода. Ему было выгодно, чтобы я осталась в Аду. И ему было всё равно, как убедить меня. Сам же говорил о достижении желаемого любой ценой.

— Ладно, — доктор внезапно прервал свою пылкую речь и улыбнулся. — Вижу, что мои слова не достигают вас. Вижу, вас сейчас заботят другие проблемы. Самоидентификация? О, не волнуйтесь. Вскоре вы получите ответ на свой вопрос. Н-да… И, к слову, тогда мы снова увидимся. И я спрошу вас в последний раз… Быть может, к тому времени вы перемените своё решение? Или, точнее, решитесь уже на что-то, наконец. Да-с… А пока — приятно было побеседовать. Пусть я не достиг своих целей, но я отлично провёл время, и искренне вам за это признателен. Спасибо. Буду рад увидеться с вами вновь! До свиданья, Марика. До новой встречи.

С этими словами он просто пропал.

Я стояла прямо перед Стеной и пыталась разглядеть — что же там, в отражении? Но по какой-то причине я никак не могла сфокусировать взгляд, и оно, это отражение, постоянно расплывалось, ускользало, не желая показываться мне.

«Наверное, так нужно».

Я подошла к кровати — она стояла прямо рядом со Стеной. На нижней полке мирным сном спала Ёлочка. Я залезла на верхнюю полку, накрылась одеялом и вскоре крепко уснула.


…


— Не спи, Маса!

Только что Ирка стояла напротив японца, словно оценивая ситуацию, но за какую-то долю секунды вдруг оказалось, что Маса уже лежит на полу на спине, а Ирка с торжествующим видом стоит над ним.

— Тормозишь! Ловчие ждать не станут!
— Да, семпай.
— Давай ещё раз. Соберись. Следи за моими движениями! Хья!

И опять словно картинка сменилась — но на этот раз Маса заблокировал Иркин удар по щиколотке и устоял на ногах.

— Неплохо. Но если всё, на что тебя хватает, это блок, ты безнадёжен! Хья!

Следующий «стоп-кадр» — и Маса оказался с другой стороны, а Ирка успела развернуться и, видимо, бросить его через себя. Однако японец ухитрился приземлиться на руки и откатиться назад.

— Тормоз. Всё, что я могу тебе сказать.

Маса пригорюнился. Внезапно длинная тень метнулась им под ноги, и Ирка оказалась лежащей на спине.

— Не стоит задирать нос, Иркин.

Валерьянка сонно потянулся. Японец посмотрел на него с благодарностью.

— Отлично, — Ирка уже стояла на ногах. — И что это было? Мужская солидарность?
— Отнюдь. Просто хотел напомнить тебе о том, что, если ты сильна, всегда найдётся кто-то сильнее тебя. Не бравируй своими умениями. Ты ничего не умеешь. Тебе ещё учиться и учиться. Или станешь с этим спорить?
— Нет, сенсей.
— Вот и хорошо. Давай-ка устроим спарринг. Видать, у тебя давно не было серьёзного противника.

Было видно, что Ирка не в восторге от предложения Валерьянки. Но делать нечего.

— Йоросику(8), сенсей.
— Йоросику.

Они поклонились друг другу. Было видно, что Ирка напряжена и готова к атаке. Валерьянка же, напротив, был расслаблен и отстранён.

— Хья!

Я не успевала замечать все их движения — не хватало возможностей зрения. Но я заметила, как Ирка попыталась совершить подсечку, однако Валерьянка легко взлетел в воздух метра на полтора. Не сходя с места Ирка перегруппировалась и ударила вверх, но он, уже стоя на твёрдой земле, перехватил её за ноги и с лёгкостью бросил через себя к стене. Ирка спружинила, приземлившись на стену, и, оттолкнувшись, попыталась ударить сенсея в челюсть, но тот просто присел, и, выбросив руку вверх, придал летящей Ирке ускорения, отправив её к противоположной стене.

Она приземлилась на пол. Было видно, что бой дался ей нелегко: она тяжело дышала, пот лился градом с её лица.

— Твоя главная ошибка в том, что ты пытаешься оттолкнуть воздух. Но чем сильнее ты его толкаешь, тем сильнее он толкает тебя. Твои приёмы — силовые, тогда как я использую исключительно твою же собственную кинетику, придавая твоим движениям выгодные мне векторы. Поэтому ты выдохлась, а я даже не вспотел, — Валерьянка поклонился. Ирка поклонилась в ответ. — Но в целом ты неплоха. Думаю, тебе стоит поработать над снижением затрат силы на приёмы. Я не предлагаю тебе копировать мою технику. Если ты сможешь найти свою и, используя её, не уступать мне — бога ради, я только за. Так что определяйся. Хорошо, — он развернулся к японцу. — Всё видел, да? Давай, теперь твоя очередь. Тебе нужно работать над собой даже больше, чем Ирке, иначе ты никогда не сдвинешься с места.
— Да, сенсей. Йоросику онегайсимас.
— Йоросику.

Японец встал в прихотливую стойку. Валерьянка, казалось, одобрительно кивнул.

Внезапно японец сделал сальто, встав на руки, и следующим же быстрым движением отправил своё тело в полёт к Валерьянкиному лицу. Валерьянка перехватил его ноги в полёте, однако Маса, изменив угол атаки, перенёс вес тела на верхнюю часть, после чего попытался нанести несколько быстрых ударов руками. Но Валерьянка слегка подпрыгнул и оказалось, что он стоит на руках, опираясь на ноги летящего Масы, который под весом сенсея сразу же начал падать. Тут же Валерьянка оттолкнулся от японца и, совершив короткий перелёт, приземлился на стену. Японец в последний момент успел перегруппироваться и теперь сидел на полу на корточках.

Валерьянка улыбнулся.

— А неплохо. Можешь ведь, когда захочешь. Вот, Ира, обрати внимание: Маса не вкладывает столько силы в удары, как ты, но он более техничен и изобретателен. Поэтому я бы сказал, что в серьёзном бою у него шансов-то побольше. Потому что ты устанешь, и противник этим непременно воспользуется. Особенно если это будут не знающие усталости Ловчие. А вот Маса сбережёт силы. Так что, я бы сказал, вам есть чему поучиться друг у друга. Ладно, отдохните немного.

Тут он заметил, что я следила за их боями. Улыбнулся.

— Что, интересно?
— Зрелищно. Да и вообще, круто.
— Дык.
— А что, все тренируются?

В зале было как-то пустовато.

— Вроде да. Пророк и Костя снаружи, учатся работать с землей — это самая упрямая стихия. Ёлочка была где-то тут, но, учитывая её специальность, она и сейчас может быть где-то тут, просто из-за её тренировок мы этого не узнаем, если только она сама того не захочет. Алёнка готовит обед, Роберта я видел у черного входа с какой-то книжкой, Олег вроде был с ним. Колян пошёл к баракам, на упырях тренироваться, а где носит Вадьку — чёрт знает, но как раз за него я волнуюсь менее всего. Иман должна была начать обучение Саньки, так что думаю, где-то сидят… А Ли у себя в подсобке, по-моему, спит. Кажется, никого не забыл. Как спалось, кстати?
— Да как обычно… Мои сны никогда не дают мне поспать спокойно.
— О, вот оно как… Ясно. Слушай, кстати. Роберт просил тебе передать, что у него есть для тебя какая-то информация. Так что ты к нему сходи, спроси, что там он там накопал.
— Хорошо, Валерьянка. Спасибо.

Я побрела к чёрному ходу. Несмотря на зимний день за окном, мне было душно. Будто я разучилась дышать.

«…Ты — подкидыш, чужая, чудная. Они тебя приняли и воспитали, и ты ещё сыграешь свою роль в их жизнях. Но ты — не они. Даже если ты и научилась выть по-волчьи…»

Ну и ладно.

Олег и Роберт и правда сидели на ящиках возле двери. В бочке горел костёр.

— Привет, ребята.
— А, Марика, привет! — Олег улыбнулся.
— Добрый день, Марика, — Роберт кивнул.
— Мне сказали, у тебя есть для меня информация.
— Верно. Олег, ты не против?..
— А, да конечно, без проблем! — Олег подмигнул мне и скрылся в здании. Я нахмурилась:
— Что, всё серьёзно?
— Я всегда серьёзен. Но дело в другом. Полагаю, это касается только тебя. Тебе известно, что находится в южной части города?
— Э-э… Колледж?
— Учебный блок, да. Но главное — там находится Первая Городская Библиотека. Это — центральное учреждение города, наряду с Заводом и Больницей. Соответственно, её роль в жизни города столь же важна. Для рядовых мучеников Библиотека — это несколько кругов Ада, которые не представляют для тебя особого интереса. Но для сотрудников города, а так же для пробуждённых, Библиотека выполняет уже иную функцию. В ней содержатся записи обо всех людях, когда-либо попадавших в Ад. Это информация справочного свойства, ею пользуются в основном при распределении по округам новых мучеников, при оценке их прошлых и нынешних мучений и осознаний. Однако, наряду с информацией адской, там содержится информация по каждому мученику, иными словами, прижизненная информация. Биографическая. Если слухи верны, ты можешь узнать там нечто о себе, до смерти и попадания в Ад. Полагаю, это может помочь тебе в твоём нелёгком деле.
— Неплохо. А что ты знаешь о моём нелёгком деле?
— О, не волнуйся. Всё, что я знаю, останется при мне.
— Ясно… Ну что… Спасибо, Роберт. Думаю, мне и правда стоит туда сходить. И, учитывая тот факт, что мне вроде бы как нечего делать… Я бы, наверное, отправилась прямо сейчас.
— Полагаю, тебе нужен спутник. Перемещаться по городу одной может быть небезопасно.

Мне было неловко, но он, кажется, этого напрочь не замечал, или же делал вид, что не замечает.

— Спасибо, но, думаю, я управлюсь одна.
— Как пожелаешь. Не в моих привычках навязывать своё общество. Возможно, ты найдёшь себе более приятного спутника. Я могу позвать Олега, если хочешь. Полагаю, он с радостью составит тебе компанию.
— Э-э, нет, спасибо, Роберт, не стоит…
— Как пожелаешь. В таком случае могу лишь пожелать тебе удачи, — с этими словами он вновь уткнулся в книгу.

«И правда человек-компьютер…»

Солнце светило, наверное, слишком ярко даже для зимнего дня. Его лучик скользнул по моей щеке, по куртке, и, оказавшись у моих ног, стал сияющим детским силуэтом, который тотчас же превратился в нашу Ёлочку. Девочка довольно улыбалась:

— Я пойду с тобой. Если я рядом, тебе нечего бояться. Мои иллюзии Ловчим не разгадать. И нас никто не тронет. Ты не против, Рика?
— Мм, и правда. Полагаю, это отличный вариант, Марика, — пробормотал Роберт, не отрываясь от книги. — Ёлочка, позаботься о ней, пожалуйста.
— Конечно! Запросто.
— Замечательно. В таком случае вам стоит выдвигаться. Я сообщу старшим о том, куда вы направились.
— Спасибо, Роберт! Мы пошли! Идём, Рика! — она потянула меня за рукав. — Я знаю короткую дорогу. Я вообще очень хорошо знаю город, часто гуляю по нему, и никто меня не видит.
— Здорово, Ёлочка. Спасибо тебе за компанию, — трудно было сдержать улыбку при виде этого маленького Солнышка.
— Скажи, да? А мне нравится наблюдать за городом, за Ловчими и рабочими, и за всеми остальными. Это очень интересно. Познавательно.
— А ты ходила к Стене?
— Да, — ответила девочка серьёзно, — но не смогла подойти близко. Как ни старалась, так и не смогла. Видимо, я ещё не готова.

Снег переливался под нашими ногами, как бриллиантовые дороги.

— Мне вчера снилось, что я была у самой Стены. Так близко, словно могла коснуться рукой зеркальной поверхности… Но как бы я не пыталась… Отражение моё расплывалось, я не могла его разглядеть. Когда-то давно Ли говорил мне, что каждый видит в отражении что-то своё. Что отражение — индивидуальная вещь. Вот я и думаю… Интересно, что же я там увижу?
— Да, — Ёлка понимающе кивнула, — я тоже об этом думала. Наверное, каждый из нас об этом думает. Но Ли пока что ничего не говорил о том, когда мы отправимся к Стене. Вообще, может быть, мы и не сможем отправиться все вместе. Я имею в виду, мы же разные. Может быть, к Стене можно подойти только в одиночку?
— У Ли был Учитель, и Ли рассказывал, что тот отправился к Стене один. Ли верит, что ему удалось пройти на ту сторону.
— Учитель? — казалось, Ёлка удивилась. — Странно. Ли никогда о нём не рассказывал.
— Вот как? И правда странно. Но ему, кажется, нелегко об этом говорить. Думаю, он скучает. Наверное, потому и предпочитает ничего не говорить.
— А как его звали? Ну, Учителя?
— Он не говорил… Не называл его по имени. Он просто говорил «друг» и «Учитель».
— У каждого свои секреты. Правда, Рика?
— Э-э… Да, наверное.

Девочка улыбнулась. А я неожиданно подумала о том, что она знает и понимает гораздо больше, чем по ней можно сказать.

Город казался… Настоящим. Словно не было никакого Ада, никаких Ловчих, доктора… Никакой Стены. Словно была обычная жизнь обычных девчонок. Ёлка могла бы быть моей младшей сестрой. Такая приятная картинка. Сестры гуляют по городу, по зимнему городу, освещённому ярким декабрьским Солнцем. А там, глядишь, и Новый Год скоро. Радостные лица на улицах. Украшения, гирлянды, фонарики. Иллюминация на домах и деревьях. Ощущение праздника. Предвкушение нового: нового года, нового дня, новой главы в жизни. Зимние каникулы. Потом мне снова в колледж, а ей — в школу. Встреча с одноклассниками. Все делятся впечатлениями от праздников и каникул. Новые знакомства, новые друзья. Домой возвращаться вместе. Ходить по магазинам, покупать одежду, бижутерию. И тихонько ждать весну.

Всё бы отдала за то, чтобы так и было. Но почему, почему всё не так? Почему я живу в Аду? Почему я даже не знаю, будет ли за Стеной тот мир, о котором я мечтаю?

Почему я не знаю даже, кто я, и существовала ли я вообще когда-нибудь на свете?

Прямо перед нашими глазами на западе всё так же высилась Стена, уходя вершиной в небо, всё так же отделяя нас от, наверное, нормальной жизни.



(Читать дальше: Точка 4. http://www.proza.ru/2013/08/10/1901)
(1) Peace, то есть мир — Y.
(2) (яп.) o'ni — демоны, mononoke — злые духи, youkai — общее название сверхъестественных существ в японской мифологии.
(3) (яп.) титул в борьбе сумо.
(4) (яп.) sempai — старший товарищ
(5) (яп.) sensei — учитель
(6) т.е. limited edition — ограниченная версия
(7) (яп.) Ронин — самурай, не имеющий хозяина.
(8) (яп.) Yorosiku onegaisimasu — пожалуйста, позаботьтесь обо мне / полагаюсь на вас