А вернусь я домой, мне откроют объятья?

Слово Родина для нас было привычным, таким же, как имя Сталина, они часто употреблялись рядом. Но к настоящему ощущению чувства Родины мы прошли через глубокие страдания.
И Керчь стала для меня частицей Родины, я  выстрадал ее болезнь, я находился с ней, когда   смерть поглотила ее, и я присутствовал , я участвовал при реанимации ее.
Мне не дано было видеть, что и как будет происходить в Керчи с 1948 по 1959 годы. Я уехал на учебу в столицу Крымской АССР, ставшей, по велению Сталина, областью.
Связь с Керчью оборвалась. Я успел  побывать там, где царь Петр русский флот создавал, где жил и творил Крамской, побывать на Дону, естественной преграде, встречавшей кочевников с Юга, видел Волгу, и в ледоход, и в разливы, когда морем становится она, исколесить всю Орловщину, родину Тургенева. Но вот в 1955 году я получил первый свой отпуск, проработав год Ливенским межрайонным судмедэкспертом. Поехать пришлось не в Керчь, а в Ялту, куда перебрались мои родители. Крым стал совсем иным, чем я его покидал. Уезжал я из российского Крыма, а вернулся в украинский. Внутренне он остался таким же, даже краше. Речь звучала только русская, а вот вывески  были на украинском языке. Странно было видеть то, чего никогда не было на крымской земле. Это были чуждые для нас названия, режущие глаза и уши: «Перукарня», «Панчохи», «Хлiб», «Друкарня». Я, даже будучи и начитанным человеком, плохо разбирался в том, что национальным менталитетом называется.
Но понял уже тогда, что дай волю национализму, то ли еще будет! До абсурда все он доведет!
Еще через год я привез жену, чтобы показать ей город Керчь, с которым у меня связаны самые светлые и самые тяжелые годы жизни. Здесь не было видимой украинизации. Я видел тот же город, из которого когда-то совсем юным поехал в поисках знаний.  Я не имел много времени, чтобы подробно ознакомиться с тем, что и как в нем работает. Но изменения во внешнем облике Керчи, видимые простым глазом, произошли. Появилось несколько зданий на улице Ленина. Несколько жилых кварталов на улице Кирова. Особенно обрадовало меня обилие зелени. Где были кварталы жилых домов, а затем груды развалин, появились широкие зеленые скверы. Широкая полоса зеленых насаждений появилась там, где прежде двигался трамвай. Она отделила тротуар от проезжей части по ул. Кирова. Исчезла металлическая ограда Приморского бульвара. Повсюду клумбы цветов, радующие глаз. Мы видим впервые на территории бульвара работающие цветочные часы. И полезно, и красиво! Впервые в своей жизни вижу открытый летний кинотеатр, без крыши. Экран напоминает  меха гармошки  суживающейся по направлению спереди назад. Но не вижу летней эстрады. Нет всего  того, что я видел на планах Керчи, демонстрируемых когда-то. Уходит в прошлое знакомая мне Керчь. Еще местами видны остатки прошлого. Сохранились Большая и Малая митридатские лестницы.  Внешне сохранила свой вид школа Короленко. А вот здание института благородных девиц и унаследовавшая ее внешний вид школа №11 изменилась, признаться, не в лучшую сторону. Нет грифонов на Пирогова, на границе с Шлагбаумской. Мы поднимаемся с женой на Митридат. По-прежнему лежит в развалинах здание Керченского археологического музея. Июль. Жара. Выжженная трава. Дымок от горящего вечного огня у обелиска Славы.
Я покидаю Керчь, полагая, что больше никогда не увижу ее.
Нет, меня не спазмы воспоминаний тянули в Керчь, не взгляды зависти, вызываемые стаями улетающих пернатых. Просто становилось все труднее материально жить в понравившемся мне городке Орловской области. Мы уже не мечтали об апрельских снижениях цен на товары, лишь бы их не повышали! Но то там, то там цветочками дурмана появлялись негативные тенденции. Стал постоянно ощущаться «господин дефицит» промышленных товаров бытового назначения в небольших городах. Зато этих же товаров на селе сколько угодно. Но там объявления постоянно появляются: «на закуп яиц» «на закуп меда». Оказывается эти товары отпускаются в ответ на сдачу сельхозпродукции с крестьянских подворий в сельхозкооперацию. Что-то новенькое? Первая ласточка великого реформатора появилась на деревенских просторах! А что делать горожанину, попавшему в село? Действия простые: купит у крестьянина яйца, сдать их в сельпо, а остальное, так же, как и в городе, отсчитать денежки за нужную вещь. Помесь натурального обмена и денежного обращения. К.Марксу до того не додуматься? Выталкивает меня Хрущев из сельской местности. Правда, я и не здорово цепляюсь! Преимущество села было в дешевизне продуктов, а они… стремительно дорожают!
             Читаю объявление и глазам своим не верю: «Требуется судмедэксперт в г. Керчь, с предоставлением жилплощади». Подаю заявление в конкурсную комиссию, через месяц у меня на руках благоприятный ответ. Еду. В Симферополе, куда являюсь для оформления на работу. Крым встретил меня великолепной погодой. Теало, безветренно, солнечным светом все залито. С дерев еще листва не слетела. Хоть и ярки цвета ее, но преобладает зеленый. Мужчины в костюмах, женщины в платьях, а я в демисезонном пальто и утепленных ботинках. Оформление на работу много времени не заняло. И вечером того же дня я стою перед железнодорожной кассой вокзала «Симферополь» Совершенно случайно встречаю своего отца, уже вышедшего на пенсию. Оказывается, он проведывал свою мать, мою бабушку, проживающую в Ялте. Я предлагаю ему поехать со мною в Керчь. Приезжаем в город 10 ноября 1959 года ранним утром Удивительно, Керчь встречает нас еще более теплой, почти летней погодой. Так удивительно для ноября. Я уже отвык от крымской игры погоды, адаптировался к средне-ру сской.
Любоваться Керчью с ноября по апрель не приходится. Дожди унылые, мелкие, с ветром и без него. Такой же мелкий и колючий снег. Едва он покрывает землю, как южный ветер в течение суток слизывает его, и опять улицы покрываются тонким слоем жидкой грязи. Не успеваешь чистить брюки от нее. Так и чередуется дождь со снегом, а снег с дождем.  Подолгу  пасмурное, низко опустившееся небо. Солнце редко выглядывает из-за туч, словно стыдится серости и унылости. Морозы здесь не крепкие, но переносить их значительно труднее, чем крепкие морозы средней полосы России. Там тихо. Там с небес заливает ярким светом солнце. Зимой оно кажется более крупным и чистым, словно умытое рыхлым белым пушистым снегом. Там, в России, снег надолго покрывает землю. Оттепели редки и непродолжительны. Весна дружная. Тают снега. Бегут ручьи. Ярко светит солнце. Парит земля. Всего этого в Керчи нет. Солнце появляется в феврале. Становится тепло. Сельхозтехника появляется на полях. Такие промежутки по-весеннему теплых дней здесь зовут окнами. А потом опять тусклый и серый  март. И ожидание, когда прогреется море. Оно и есть – настоящее украшение города, к которому пока не дотянулись руки строителей. Берег они успели изуродовать, отгородить его не только от тел людских, но и от взглядов. Строится в городе мало. Нет архитектурных ансамблей. Бедно воображение главного архитектора. Поучиться бы ему у градостроителей малых российских городов. Малы города, по числу жителей едва-едва за границы деревни ступают, а вот облик городской с деревней не спутаешь, и каждый город свой вид имеет. Малоархангельск с Мценском не спутаешь, не спутаешь и Болхов с Ливнами.
Представившись в прокуратуре и городском отделе милиции, посетив будущее место работы, мы осмотрели продовольственные магазины. В них – что угодно, особенно много рыбных продуктов, копченой и соленой керченской сельди, кетовой и зернистой икры. Цены доступные. Но, когда мы посетили рынок, особенно ту часть, где торговали рыбой, у нас глаза разбежались: свежий судак, весом 2,5 – 3 килограмма 1,5 рубля, зернистая икра – 2,5 рубля полулитровая баночка, набитая  с верхом, десяток крупной вяленой керченской сельди – 1 руб. (я привожу цены к тем, которые были перед распадом Союза). Мы взяли 250 граммов водки и отлично закусили керченским пузанком (наверное, скоро забудут о существовании такого подвида керченской сельди). Сам город с 1956 года, когда я его посещал с женой, изменился незначительно, появились трехэтажные дома на улице Кирова, напротив судоремонтного завода и в конце Пролетарской улицы, четыре здания по ул. Ленина, здание Горкома партии и  «АзЧерниро», в последствии переименованного в «ЮгНИРО», восстановлены все школы города, за исключением школ 23 и 25. Население, по проведенной переписи, составило 99 тысяч. Обращал на себя внимание зеленый облик города, в нем никогда не было такого большого количества высаженных деревьев и кустарников. Преступность здесь значительно уступала той, с какой я имел дело в средней полосе. Здесь было меньше пьяных разборок на бытовой почве. Удивило, что прокурором города был И.Г. Шинин, он был им и тогда, когда я был еще подростком. Такого в средней полосе России не случалось. Там прокурор, судья и начальник отдела милиции не мог находиться на одном месте службы более четырех лет, во избежание коррупции. Я полагал, что такое положение дел, с которым я встретился, связано с особенностями украинского законодательства. Вскоре я получил квартиру, перевез семью, и стали мы жить, и добра наживать, На моих глазах город рос и развивался. Сначала в Атлантику ходило одно рыболовное судно – океанический траулер «Жуковский». Потом к нему добавилась тунцеловная база «Красный луч», потом возник «Керчьрыбпром» –- огромное рыболовное океаническое предприятие, ловящее рыбу у Антарктиды, в Атлантическом и Индийским океанах. Чуть-чуть по величине ему уступало предприятие, названное впоследствии «Югрыбпоиском». Вылов местной рыбы в Азовском и Черном морях неуклонно сокращался. Поэтому на прилавках в огромном количестве появилась океаническая рыба в любом виде, выбор ее был огромным, цена смехотворно низкая. Килограмм копченой скумбрии и ставриды стоил 80 коп. Уцененные консервы «ставрида в масле» продавались по 16 копеек за банку. Сколько новых названий рыбных пород, и все  имеют названия явно не славянского корня: «Мерлуза, Мерроу, Нататения… Всех названий не упомнишь, десятки… С развалом Союза все это рыбное богатство с прилавков исчезнет, вместе с фирменными рыбными магазинами, в которых оно продавалось. Да и местных пород значительно поубавится. К примеру, лобан. Где он теперь? Зато цены на рыбу стали стремительно расти. Если прежде прямо с борта сейнера можно было купить ведро хамсы за 1 рубль, а в магазинах по 22 копейки за килограмм, то теперь она в цене до 10-15 гривен подскочила, приближаясь к стоимости мяса. Складывается впечатление, сто эту мелкую рыбешку поштучно выращивают, из рук кормя! Более труда закладывая, чем на выращивание домашней скотины!
А сколько было молочных продуктов. Молоко по цене от 9 до 14 копеек за полулитровую бутылку, сливки – 51 копейка бутылка. Баранина по цене от 76 копеек до 1-60 за килограмм, а свинина по 1-80. А сколько продавалось птицы! Я это пишу для тех, кто поверил басням нынешних «сирен» о том, что мы умирали с голода, а сегодня – жируем! Пусть найдется тот, что скажет, что это неправда. Я ему докажу публикациями цен в газетах.
Одновременно нельзя было не замечать развивающихся негативных процессов. Не было последовательной динамики развития. Скажем, то прилавки  магазинов были завалены швейными машинками, холодильниками и телевизорами, то они вдруг исчезали, и выбор становился слишком бедным