Это трудное слово - мама!

               
 Женщинам Проза.ру
                п о с в я щ а е т с я

               
               
               

               
    Обычно сыновья приводят в родительский дом жену и невестку.
    Николай привел только жену...
    На следующее утро после свадьбы, когда родители мужа мыли на кухне посуду, туда зашла невестка.
    - Пока Николай спит, - сказала она, - хочу поговорить с вами…
    Свекровь вытерла руки и присела на стул.
    - Слушаем тебя, доченька, - сказала она, забирая у мужа полотенце, которым он вытирал вымытую посуду.
    - Вам, наверное, Николай сказал, что я детдомовская, - начала невестка. - Я  никогда и никого в жизни не называла «мамой» и «папой»…Поэтому и вас буду  называть Ольга Семеновна и Петр Андреевич…
    Свекровь растерянно посмотрела на мужа. Пальцы ее задрожали и, скрывая это, она начала теребить конец полотенца. Петр Андреевич молча смотрел на невестку.
    - Как тебе удобнее, доченька, так и называй, - наконец сказала Ольга Семеновна дрогнувшим голосом.
    - А если вы для меня  Петр Андреевич и Ольга Семеновна, - продолжала невестка, - то и я для вас никакая не «доченька» и не «невестушка», а Елена или Лена….
    Когда невестка вышла из кухни, Ольга Семеновна глянула на мужа.
    - Видать, чего-то обиделась на нас, - тихо сказала она.
    - Говорил тебе: свадьбу нужно было справлять не дома, а в ресторане, - торопливым шепотом ответил Петр Андреевич, забирая из рук жены посудное полотенце. – Так ты же за копейку готова удавиться…
    -Было бы этих копеек у нас побольше… - шепотом ответила жена. 
    С появлением в доме невестки жизнь в нем начала меняться.
    Все заметнее становилось разделение семьи на четырех жильцов, проживающих в одной квартире. Объединяли их теперь только общая кухня и санузел, у дверей, которых  жильцы и встречались. Со временем и эти встречи были упорядочены Еленой.
    - Я хотела бы узнать, - обратилась как-то невестка к Ольге Семеновне, встретившись с ней на кухне, – когда вам лучше готовить еду?
    - В смысле плиты? – растерялась свекровь. – Так нам с Петей одной горелки хватит…Три остальные  твои… Я тебе не буду мешать…
    - Ольга Семеновна, мы с вами не плиту делим, - раздражаясь, сказала невестка. – Я не хочу толкаться здесь с вами целый день, поэтому давайте договоримся – кто занимает кухню до обеда, кто после…
    Свекровь с трудом сообразила, что ей хотят выделить время, когда можно будет заходить на кухню. Сбиваясь, объяснила невестке, что по утрам Петр Андреевич принимает лекарства. А перед приемом он должен обязательно что-нибудь поесть.
    - Поэтому, мне лучше с утра, - попросила Ольга Семеновна.
    - А кто будет готовить завтрак вашему сыну? – спросила невестка.
    - Я могу, - с готовностью предложила свекровь. – Ему и тебе…
    - Еще чего? – дернула плечом невестка. – Я еще в состоянии приготовить себе сама…
    Елена разрешила свекрови пользоваться кухней после обеда.
Расстроенная Ольга Семеновна сыну, как всегда, ничего не  сказала. Не пожаловалась и мужу. Обиды и слезы она скрывала. Сын ничего не замечал. От мужа скрыть слезы удавалось не всегда. После очередной обиды, нанесенной жене невесткой, Петр Андреевич порывался поговорить с Еленой. Но жена удерживала его.
    - Трудно ей, - говорила она мужу, - Мы ведь все свои, а она одна…Не привыкла еще к нам…Ей нужно время…
    - Сколько? –  спрашивал Петр Андреевич, остывая.
    … Теперь жизнь Ольги Семеновны была подчинена одному: ничем не навредить сыну. Она молила Бога дать ей мудрости и терпения. Просила   помочь избежать в семье ситуаций, когда сыну пришлось бы выбирать между женой и матерью. Не допуская этого, она молча терпела от невестки обиды и оскорбления. Лишь бы о них не узнал Николай и, защищая мать, не поссорился с женой. 
    Первоначальная тревога Николая – найдут ли родители общий язык с женой, со временем исчезла. Внешне ровные и спокойные отношения между ними, которые он видел, успокаивали его. Но настоящие их чувства проявлялись в отсутствие Николая. Почти каждый вечер Ольга Семеновна со слезами задавала мужу один и тот же вопрос:
    - За что она так нас не любит?
    Хотя уместней было спрашивать: за что она их так ненавидит? Только подобным чувством можно было объяснить поведение невестки.
    Утром, заходя на кухню, Елена демонстративно мыла в ней пол, чистила плиту и мойку. Хотя Ольга Семеновна с вечера оставляла кухню чуть ли не в стерильном состоянии. В туалет невестка каждый раз заходила со шваброй, своей тряпкой и дезодорантом, струей которого, как лучом фонарика, прокладывала себе путь к унитазу. Даже рулон туалетной бумаги приносила свой и уносила с собой. Перед тем как загрузить общую стиральную машину бельем, она дезинфицировала ее так, будто до нее в ней стирали белье прокаженных. Если кто-либо из родителей пылесосил постеленный в коридоре палас, то через несколько минут после них, еще не остывшим пылесосом его начинала чистить Елена.
    Все, что делала невестка, не поддавалось логике и не имело никакого смысла. Но постоянство этой бессмысленности делало ее болезненной и унизительной.  Никогда Ольга Семеновна и Петр Андреевич не чувствовали себя такими униженными и оскорбленными.
    Если бы Елену спросили: зачем она все это делает – она призналась бы только  себе: она мстила! Первое время после свадьбы, скорее интуитивно, а затем осознанно, она мстила  Ольге Семеновне за свою мать…За то, что именно ее мать бросила ребенка, а не свекровь…За то, что свекровь создала семью, где царит любовь и доброта…Где уже женатого сына называют «сыночком» и перед сном он желает родителям спокойной ночи, а мама целует его…Где чистота и порядок не только в доме, но и в отношениях между членами семьи…И все это держится на материнской доброте, терпении и любви свекрови. Елена сравнивала женщину, родившую ее и оставившую младенцем под дверью детского дома, с Ольгой Семеновной…И, понимая, что родительница проигрывает, Елена пыталась приуменьшить, хотя бы в своих глазах, достоинства свекрови, как женщины и человека…И делала это преднамеренно больно,  прекрасно понимая, что молчаливое страдание свекрови еще больше возвышает ее. Но иначе вести себя не могла. Она не могла простить свекрови ее материнскую любовь к сыну…Любовь, которой никто и никогда не любил ее - Лену.
    …Родившаяся внучка ни на кого не была похожа. Поэтому каждый родственник считал, что похожа она на него. Когда пришло время давать имя внучке, Николай сказал родителям, что хочет назвать ее в честь бабушки, Олей.
    - Я думаю, Леночка не будет возражать, - сказал сын, выходя из родительской комнаты.
    Ночью Ольга Семеновна плакала от благодарности и счастья. Сказанное сыном она восприняла как награду за свое терпение и возможность примирения с невесткой. Большего счастья они с мужем  не желали.
    Внучку молодые родители назвали Наташей. Узнав об этом, свекровь снова плакала несколько ночей. Теперь от обиды и обманутой надежды на воцарение мира и согласия в доме.
    Когда Николай попытался объяснить матери произошедшее, Ольга Семеновна поспешно закрыла его рот ладонью и тихо сказала:
    - Молчи…Я все понимаю, сынок…
    …В отличие от бабушки, плакавшей по ночам, Наташенька плакала и днем, и ночью.      Сердца дедушки и бабушки разрывались от жалости к внучке и выбивающейся из сил невестке. Попытки Ольги Семеновны помочь молодой маме пресекались невесткой на корню. Предложение Петра Андреевича постирать пеленки, закончилось скандалом, после которого Лена запретила заходить к ней в комнату.
    …Через месяц невестку трудно было узнать. Осунувшееся лицо, ввалившиеся щеки и глаза, красные от бессонных ночей и дней без отдыха.
    - Нужно сказать Николаю, пусть поможет ей, - говорил дедушка, вынимая из ушей ватные тампоны, спасавшие его от плача внучки. – Так она скоро совсем свалится…
    - Какой из него помощник? – отвечала Ольга Семеновна. – Ему самому помог бы кто…
    Николай выглядел не лучше жены. За месяц до рождения дочери, он нашел себе подработку. Но сил лишала не столько работа, сколько невозможность выспаться из-за плача дочери…
    …Лена почувствовала, что ее руки сейчас разомкнутся и она выпустит дочь. Невестка перестала ходить по комнате и села на диван. Ребенок заплакал  громче. Лена попыталась встать, но не смогла. Она засыпала на ходу. Инстинктивно чувствуя опасность, грозящую ребенку, Лена из последних сил наклонилась, положила дочь к спинке дивана и упала рядом.
    …Очнулась, когда за окном была уже ночь. От чего-то стало страшно. Сообразила – от тишины. Не было слышно привычного плача дочери. Потрогала диван рядом. Наташеньки не было. Хотела броситься  искать ее. Остановил тихий голос свекрови, доносившийся из соседней комнаты.
    - Не нужно плакать, роднулечка моя…Бабулечка сейчас оденет Наташеньке все чистенькое и сухое…И будет внучечка моя самой красивой…Ну, конечно, как наша мамочка…А как же!.. Наша мамулечка самая красивая…И ты будешь красавицей…У тебя и носик как у мамы, и бровки как у мамы, и глазки… Только плакать не нужно… Мамочка поспит немножко, а когда проснется покормит нашу девочку…Только не плачь…Пусть мамочка поспит…
    Лену пронзила мысль - так никто еще в жизни не оберегал ее сон…Она замерла, боясь утратить ощущение блаженства  от осознания того, что ее жалели!.. Ее жалели! Впервые в жизни жалели, как маленькую девочку, о чем она так мечтала ночами в детском доме.
    Незнакомое чувство, похожее на спазм, подступило к горлу Елены и перехватило дыхание…Стало трудно дышать…Она открыла рот, чтобы не задохнуться. Откуда-то из самого нутра, из глубины ее существа  вырвался стон. Стараясь заглушить его, она схватила зубами подушку и, сцепив их, задохнулась от толчков сотрясавших все ее тело. Часто испытываемое, но всю  жизнь подавляемое чувство жалости к себе, невысказанные никому обиды, скрываемое сострадание к своему одиночеству в этом огромном, но пустом без материнской любви мире, пробилось сквозь сжатые зубы  и вырвалось криком, который услышали в квартире все.
    К двери, из-за которой он доносился, из разных комнат, подбежали свекровь и ее муж. Ольга Семеновна торопливо отдала внучку дедушке:
    - Иди в залу…
    - А ты? – шепотом спросил жену Петр Андреевич.
    - Зайду к ней…
    - Давно не пила валерьянку?.. – попытался остановить жену.
    Лена почувствовала  прикосновение чьей-то руки к своим волосам. Догадалась – свекровь. И столько было в этом прикосновении не изведанной прежде нежности и сострадания, что разрыдалась еще сильнее. Рыдая, Елена вдруг физически ощутила, что все, о чем она мечтала ночами в детском доме, находится здесь, рядом. Во всем, что ее окружает в этой семье. И, главное, в доброте и терпении  живущих рядом людей, любящих ее, как дочь, жену, мать.  Ужас от своего неблагодарного, бесчеловечного отношения к сидящей рядом женщине, вдруг до боли сжал ее сердце. Ей показалось, будто она на миг почувствовала боль, множество раз причиняемую свекрови. Лена резко повернулась, схватила руку, лежавшую у нее на голове и прижала к своим пересохшим губам.
    - Простите…, простите, … -  рыдая, зашептала она, целуя руку.
    - За что, девочка моя? – сквозь слезы спросила свекровь.
    - За все…
    Свекровь опустилась возле дивана на колени.
    - Доченька, бедная доченька,  – целовала она мокрое от слез, осунувшееся лицо  невестки. – Несчастная ты моя…
    Их слезы перемешались…
    С каждым поцелуем свекрови Лена чувствовала, как что-то необъяснимо-тяжелое, долгое время незримо мешавшее ей жить, покидает ее, освобождая . Казалось, распахнули окно, в которое хлынул свежий воздух.
    Рыдания прекратились. Рука свекрови гладила голову невестки, словно снимая тяжесть с ее измученной души.
    - Мама, - тихо прошептала Лена. – Мамочка…
    Слышно было, как скрипят половицы в зале, где дедушка ходил с затихшей у него на руках, внучкой.
    Часы на городской площади пробили четыре раза.
    Город спал под звездным куполом Божьей благодати…