Щербатая ухмылка смерти

В соавторстве с Сашей Веселовым


Тропический шторм изрядно потрепал разбойничью шхуну. Не зная как решить судьбу трех десятков морских бродяг, отправившихся на ней в опасный поход за добычей, он два дня швырял с ладони на ладонь утлое судно. Крепя паруса, и, отчаянно цепляясь за жизнь, команда отъявленных грешников, захваченных ураганом, до того часто поминала Господа Бога, что вымолила себе, если не полное прощение, то отсрочку исполнения приговора, который вряд ли минует их на  страшном суде.
 
Рассвет третьего дня принёс долгожданное облегчение: ветер стих, а вскоре на розовеющем горизонте моряки заметили землю. Судя потому, что это место не было обозначено на карте, вероятно, впереди лежал остров. Такое открытие пришлось весьма кстати: экипаж едва держался на ногах от усталости, шхуна дала течь, и в трюме стояла вода. Якорь бросили посреди небольшой бухты, когда суденышко уже сильно  кренилось на левый борт.

Перетащив к правому борту пушки, запасы воды и провианта, всё железо и даже свои собственные сундуки, пираты спешили заняться ремонтом.

Злой как дьявол, вечно пребывающий не в духе капитан, гневливый голландец, Ван дер Хасс отправил на берег половину команды и корабельного плотника, который надеялся добыть на острове лес пригодный для ремонта – шхуна нуждалась в серьёзной починке.

Плотника звали Джек Потвин. Он был славным мастером, и лучше него никто бы не справлялся с этой работой. Пила, топор и рубанок творили в его руках чудеса. Но больше, чем своим плотницким и столярным ремеслом, Джек Потвин был известен прескверным характером и необузданным нравом. Одному богу известно скольких он осиротил, скольких сделал калеками.
 
В шлюпке Джек сел за рулевого – в море не новичок, за поясом у него торчит пистолет, за спиной в ременной петле устроен топор, в одном кармане спрятан большой складной нож – навахо, а в другом имеется глиняная фляжка с ромом. Плотник приложился к ней, вытер суконным рукавом губы и довольно улыбаясь, посмотрел на берег. Про подвиги этого развратника и пьяницы рассказывать долго, однако, пока пираты медленно, с трудом поднимая вёсла, направляются к берегу, мы кое-что всё-таки вспомним. А пока перенесемся на его родину в Плимут, где сейчас нещадно бранясь, подошли к своему покосившемуся полусгнившему домику две пьяные женщины, грязные и растрепанные. Весь их вид красноречиво свидетельствует о бедности. Платье дешевого кроя сшито из грубого полотна. Юбки залатанные и перештопанные. Неухоженные грязные пьянчужки  не прекращают укорять друг друга. Они очень похожи: худоба, бледность, тусклые бессильные волосы, седина, ревниво, но не надежно скрываемая краской. Когда они поочередно раскрывают рты для ругани, легко заметить, что обе щербаты.
–  Катрин, – бранится  одна, –  как ты смеешь, негодяйка, отбивать кавалера у собственной матери!
–  Да что же мне остается делать, если вы меня ничему больше не научили. Стыдно вам, должно быть, ругаться!
–  Замолчи, блудница, не перебивай. Вот мерзкий характер, вся в папочку. Чтоб его поскорей морские черти съели! Висельник!
    
Когда мать и дочь исчезли за дверью в доме, унося с собой нужду и ругань, шлюпка причалила к берегу. Потвин соскочил на землю и, захватив с собой матроса мальчишку, стал подниматься на холм, откуда полагал получше рассмотреть окружающую местность. В далеком детстве ему нравилось убегать из дому, и вот также вглядываться вдаль, мечтая о подвигах и приключениях. Его отец был инвалидом. Не в силах выбиться из нищеты, он любил выпить и подраться, несмотря на то, что пальцы на руках оставил в молодости на лесопилке. Сам Джек рос крепким жилистым парнем. В пятнадцать он так здорово поколотил родителя, что тот, едва задержавшись на этом свете ещё на недельку, отправился на небеса. К двадцати годам репутация кулачного бойца укрепившаяся за Потвином наводила ужас на жителей соседних мест. Странно было видеть, как парень полдня возится с окрестными мальчишками, самые старшие из которых были вдвое его моложе. Для них он мастерит ветряные мельницы, вырезает из дерева фигурки зверей, вместе с детворой лазит по обрыву за яйцами чаек. А во второй половине дня Джек отправлялся в кабак к друзьям иного рода. В портовых городах завсегда можно встретить жуликов и проходимцев всех мастей. Джеку нравилось пить с ними и куражиться. Он мог запросто обобрать пьяного матроса, или освободить карманы припозднившегося прохожего. Во всех драках непременно выходил победителем, и его скорое свидание с тюрьмой казалось делом уже решенным, когда он встретил Анну – прачку, женщину добрую, ходившую в невестах военного моряка, и непременно захотел добиться её расположения. Он дарил ей подарки, говорил, что остепенился, начал строить дом и, наконец, сердце прачки не выдержало –  она согласилась войти в этот дом хозяйкой. На следующий день после свадьбы произошло два события: утром супруг выставил женушке передние зубы, а вечером вернулся из плаванья ее жених, ставший сержантом, которого она хоть и не дождалась, искать защиты решила именно у него. Выяснение отношений между мужчинами закончилось сломанной шеей королевского слуги. На виселицу Джек не торопился. Не дожидаясь судебного пристава, он нанялся плотником на ганзейское торговое судно и потом не объявлялся в Плимуте десять лет. Когда среди ночи он постучал в окошко, жена упала в обморок, а гость, бывший у неё, потом много лет лечил сломанные ребра. В тот же приезд Потвин обнаружил, что у него есть дочь.

Следующее свидание случилось только спустя три года, Джек  пробыл дома с неделю. Все эти годы ему не приходилось получать от судьбы подарки, рассчитывать приходилось только на себя. Морской разбой стал привычным делом, бутылка – верной подружкой. Наведываясь в Плимут, он заходил в дом Анны, и та терпела его на супружеском ложе покорно и равнодушно. Когда однажды она заболела, Джек нашел ей замену в лице собственной дочери. А потом и этой оставил за строптивость по себе такую же память – выбил зубы. А сколько разных других зубов покрошили его круглые просмоленные кулаки!

     Тропинка, по которой пираты поднялись на холм, потерялась среди камней и сухой травы. Отсюда, заприметив лес, Потвин поспешил отправиться дальше вглубь острова. Он пошел один. Матросик бывший с ним показался Джеку настолько изнуренным и обессиленным, что он просто пожалел парня. Солнце стояло высоко, день был по настоящему знойным, ветра не было, воздух гудел пением насекомых тварей, зато в заветной фляге плескалось изрядное количество рома. Все складывалось как нельзя лучше, и, если бы кто-то спросил Джека, чего ему нужно для полного счастья, он бы, пожалуй, не отказался потискать прелести веселой девицы – недотрог он не любил и не жаловал. А теперь представьте себе изумление Потвина, когда, подойдя к опушке, он увидел, направляющуюся к нему из леса молодую, высокую, стройную, смуглокожую красавицу. Совершенство тела у местных племен не было для него секретом, но эта девушка была просто немыслимо хороша, а главное, она не убегала, и не пряталась. Подойдя вплотную к плотнику, девушка села на корточки, одновременно опустив голову на ладони, и раздвигая локтями колени, словно нарочно давала возможность лучше рассмотреть себя.

Потвин перестал соображать, с пересохшим горлом он рухнул перед ней на четвереньки. Какое-то время  они молча разглядывали друг друга. Грузный, бородатый и нечесаный Джек впился взором в туземку. Все в ней казалось ему преувеличенно прекрасным, все пробуждало в нем похоть и одновременно рождало благоговение. Её гладкая кожа такая теплая, похожая на полированное красное дерево, при прикосновении оказалась чуть покрытой живым, невидимым и почти невесомым пухом, живущим отдельно от тела. Само тело источало аромат неизвестных цветов. Прямые черные волосы достигали середины спины. Глаза черные, непрозрачные, имели магнетическую силу. Преодолев которую Потвин, наконец, протянул к ней руку, потрогал твердые соски и понял, что больше не в силах сдерживать себя. С глухим рычанием он опрокинул дикарку на спину. Она не сопротивлялась, её руки заскользили по его спине, тонкие пальцы проникли под рубашку, и шаловливо пощипывая курчавые волосы на его плечах, царапали ногтями между лопаток.
Джек рычал и задыхался, когда мягкие пальцы дикарки переместились с его спины на бока, и затем  уверенно проникли в штаны, он прохрипел:
– Давай, крошка, я весь твой!

Многомесячное воздержание превратило Потвина в ненасытное животное. Потвин сдернул с себя пояс. Пистолет и топор утонули в высокой цветущей траве. Праздник любви продолжался долго пока обессиленные любовники в изнеможении не отпрянули друг от друга. Туземная девушка тяжело дышала, крылья её носа ритмично раздувались, на лице выступила испарина, в глазах читалось изумление, смешанное с восторгом. По всему было видно, что такого партнера у неё ещё не было. Сам Потвин был удивлен не меньше. Он не помнил за собой столь продолжительных упражнений. «Наверное, это потому, что чертовка слишком хороша» –  решил Джек. Ему захотелось промочить горло. Пошарив в кармане куртки, он вытащил флягу, и сделал несколько глотков. Красотка с интересом следила за ним.

– Что, тоже хочешь? – Ухмыльнулся плотник, и протянул ей глиняный сосуд. Та осторожно пригубила, но тут же с отвращением выплюнула, и принялась негодующе размахивать руками. Глядя на ее рассерженное лицо, Потвин расхохотался.
–  Дура, –  беззлобно укорил он аборигенку. – Такой ром умеют делать только на Ямайке. Это тебе не кокосовое молоко.
Поняла ли его дикарка неизвестно, но она вдруг  комично хлопнула себя по лбу, быстро вскочила и побежала к зарослям. Нагнувшись, торопливо начала разгребать землю перед кустами. Впившись глазами в ее округлые, чуть раздвинутые ягодицы, Джек снова почувствовал нарастающую волну желания. Словно почувствовав взгляд Потвина,  женщина обернулась и лукаво погрозила ему пальцем.
–  Иди ко мне, –  хрипло позвал плотник. Он ещё раз хлебнул из фляги и нетерпеливо махнул  рукой. Та закивала в ответ. У нее в руках Потвин увидел округлый предмет, похожий на сушеную тыкву. Девушка вытащила деревянную пробку, понюхала содержимое сосуда и блаженно закатила глаза, выражая крайнюю степень удовольствия.
–  Что там у тебя? – Хмыкнул Джек. Решительно отобрал тыкву, плеснул жидкость себе на ладонь и осторожно лизнул языком. Напиток показался ему приятным, прохладным и терпким. Недолго думая, он поднес сосуд ко рту и надолго припал к нему губами, кадык его быстро дергался пока он пил. Бросив пустую флягу, Потвин вытер губы рукавом, и хотел спросить у своей подружки, как называется этот напиток, но язык почему-то сразу стал неповоротливым и огромным. Казалось, он с трудом помещается во рту. Джек потряс головой и озадаченно посмотрел на аборигенку. Лицо ее расплылось, завибрировало. Черные непрозрачные глаза быстро расширились. Они становились все больше и больше и, вскоре заслонили все вокруг, утопив мир в черной беспросветной истоме. Тело окутала слабость и Потвин тяжело плюхнулся на землю, словно большая тряпичная кукла.

  Потом ему снился сон. Беззубая женушка ругалась и била посуду. Бом! Бом! На пол подали глиняные кувшины и миски.
–  Ах, ты, дрянь! – ярился Джек, пытаясь поймать строптивую супругу за руку. Но всякий раз она ловко уворачивалась, кривила свой противный щербатый рот и высовывала язык. Бом! На пол полетел кувшин с молоком.
– Убью, сука! – Взевел Потвин.
Бом! С грохотом разлетелась на тысячу кусков пузатая супница.
–  Сейчас выбью тебе последние клыки, паскуда! – Пригрозил плотник,  широко расставил руки, и кинулся на жену, но Анна резво, подбежав к деревянной кадушке, со смехом плеснула ему в лицо пригоршню воды, и злобно выкрикнула:
–  Чтоб тебя черти съели!
–  Сука! – Бешено заорал Потвин и… проснулся.

    По его лицу действительно текла вода. Это был дождь. Мелкие, словно пыль, капли сыпались с густо свинцового неба. Временами полыхали молнии и слышались отдаленные раскаты грома.
     Вместе с пробуждением пришло чувство острой досады. «Надо же, продрых до вечера». Это значит, корабль уже могли починить, и ответственный ремонт прошел без его руководства. «Остолопу Джекобу я доски смолить не доверю», ¬ помянул он помощника. Раздражение усиливали саднящая боль в висках и противная горечь во рту. Да еще этот странный монотонный грохот. Как будто ударяют молотом по голове. Бум! Бум! Бум!

 Рядом послышались голоса. Джим повернул голову и увидел двух совершенно нагих мужчин папуасов. У одного из них в ухе торчал кусок глиняной трубки, к расколотому концу которой была привешена бечёвка с разноцветными пуговицами. Сломанный перочинный нож, погнутая пряжка от ботфорта служили украшением на шее второго. Меднокожие щеголи!      Туземцы! А монотонный гул производят, конечно, их проклятые барабаны! Присутствие дикарей на острове не удивило Потвина. Если была красотка, значит, поблизости должны были быть и ее сородичи. С аборигенами он уже встречался и раньше, не раз демонстрируя им превосходство белого человека. И случалось, жестоко наказывал за непочтительность к главенствующему в Новом Свете цвету кожи. Но что-то в этих двух парнях показалось Потвину странным.
 
     Ну, конечно! Туземцы были вооружены. И не допотопными каменными топорами или деревянными мечами, а самым что ни на есть современным оружием. Один держал в руке длинноствольный пистолет с перламутровой ручкой, который Джим сразу узнал. Это был его пистолет, который два года назад голландец Ван Дер Хасс после удачного рейда к берегам Панамы подарил ему. В другой руке у дикаря был нож, еще сегодня утром преспокойно лежавший в кармане Джека. Второй туземец сжимал в руках его остро оточенный топор. Слепая ярость затопила сознание плотника.
– Свиньи! – Заорал он. – Это все мое! Голозадые твари! Как вы посмели прикоснуться к вещам белого человека?! – Он попытался вскочить, но тут же плюхнулся на спину. Его тело оказалось опутанным крепкими  плетёными веревками. Его связали! Потвин был в бешенстве, – убью, суки!

   Туземцы продолжали, не обращая внимания на его пробуждение, оживленно разговаривать. На глазах позеленевшего от злости Потвина, совершался обмен трофеями. Дикарь с глиняной трубкой в ухе просил у товарища топор, предлагая взамен пистолет. Второй же отрицательно качал головой, очевидно считая, что одного пистолета явно не достаточно.
– Развяжите меня, псы! – Потвин продолжал угрожать и ругаться. – Всех перебьем, ублюдки!

Наконец аборигенам надоели крики пленника, а может, просто торг не заладился. Но один из них резко шагнул к связанному и дважды ударил его пяткой по ребрам. После чего, присел рядом, тараща глаза, быстро провел ладонью по шее и ткнул скрюченным пальцем куда-то в сторону. Не переставая поносить проклятых дикарей, Джек проследил за его движением и охнул. Всего в десяти шагах от него, на неровных, чисто отесанных шестах, застыли человеческие головы. Остекленевшие, вылезшие из орбит, глаза равнодушно смотрели на Потвина. В уголках губ запеклась черная кровь. Капли дождя стекали по бледным щекам, и казалось, что мертвецы плачут. Это были головы его товарищей, тех, кто, как и он, сошел утром на проклятый берег. С трудом оторвав взгляд от жуткого зрелища, Потвин закрыл глаза, преодолевая предательскую дрожь в теле, он попытался прочесть молитву, но мысли путались. Лишь одна из них металась в голове, заслоняя своей животной значимостью все остальные: Конец! Это конец!
Голоса над его головой неожиданно стихли и Потвин, увидел рядом с собой еще одного туземца. По высокому головному убору из пестрых перьев, плотник определил в нём вождя. Вождь властно протянул вперед руки, и туземецы, обиженно шмыгая носами, передали ему топор и навахо.  Вождь довольно оглядел нож, проверил остроту топора ногтем, после чего издал громкий гортанный звук. Барабан в отдалении сменил ритм. Теперь он загрохотал ещё громче и чаще. К его рокоту присоединилось трубное пение морских раковин. Несколько человек одновременно подхватили Потвина, рывком поставили на ноги и куда-то поволокли.

Мимо проносились размалеванные лица дикарей, отвратительные злые рожи. Мелькали устроенные из соломы хижины, глиняные божества охранявшие их сверлили пленника красными глазищами. Отполированные временем человеческие черепа отовсюду скалили зубы. Был слышен издевательский смех стариков  и улюлюканье детворы.

Голова Потвина пошла кругом, а зубы застучали от страха, когда впереди, на круглой, огороженной камнями площадке, он увидел огромный черный котел, днище которого жадно лизали языки пламени. Потвина несли прямо туда. Чумазые туземные мальчишки горстями бросали в котел какие-то мелкие шарики. Когда Джек понял, что это дикий чеснок, чужой голос рядом отчетливо произнес: «Отличный получится супчик…».

«Нет! – продолжил сопротивление Потвин, – этого не может быть! Это все сон, страшный сон!» Но рассеивая его последние сомнения, из черного омута кипящей воды всплыла белесая человеческая кисть. Распухшие, распаренные пальцы лишь на мгновение показались на поверхности и снова погрузились в водоворот булькающих пузырей. Одного  мгновения Джеку хватило, чтобы леденящий ужас молниеносно проник в каждую клеточку его тела, окутал мозг и, выворачивая внутренности, прорвался наружу в безумном нечеловеческом вопле.

Орущего, брыкающегося человека швырнули рядом с котлом. Туземный барабан захлебывался непрерывным грохотом. Веревки ослабли, Потвин даже не заметил, когда их перерезали. Словно черепаха, не способная перевернуться без посторонней помощи, он лежал на спине, в грязной дождевой луже и жалобно всхлипывал.
 
Дождь усилился. В бешеном танце прыгали и бесновались людоеды. Их блестящие, мокрые тела изгибались в такт грохочущим звукам. Голые заскорузлые пятки с чавканьем месили бурую грязь.
 
Когда барабан неожиданно умолк, Потвин поднял голову и в душе всколыхнулось чувство, похожее на надежду. Сквозь толпу дикарей, к нему приближалась его недавняя знакомая. Она шла, вытянув перед собой руку с раскрытой ладонью. В её черных глазах Потвину почудилось сострадание.
– Спаси меня, – прохрипел Джек, – он хотел встать, но грубые руки тут же снова уложили его на холодный песок.– Помнишь, – быстро заговорил он, – вспомни, как нам хорошо было вместе. Спаси меня, и ты не пожалеешь, клянусь! Я здоровый, как жеребец! Во мне столько силы! Я буду любить тебя с утра до вечера! И ночью, конечно, тоже!
Губы дикарки растянулись в довольной улыбке. Истолковав это как согласие, Джек оживился:
– Вот увидишь, как будет здорово! Зачем тебе эти голозадые ублюдки?! Я богат! Я увезу тебя далеко, ты узнаешь, что такое цивилизация!
 Красавица отрицательно покачала головой. К ней шагнул вождь и положил нож плотника на раскрытую ладонь женщины. Маленькая ручка крепко сжала костяную рукоятку.
– Что ты собираешься делать?! – Взвизгнул Потвин. – Ты что?!

Женщина с презрением посмотрела на пленника и вдруг громко в голос расхохоталась. Комок застрял в горле Джека. У дикарки передние зубы были сточены и напоминали звериный оскал. От вида бездонной темной пасти дохнуло мертвящим холодом. А от красоты не осталось и следа. Потвин с ужасом увидел перед собой Анну. Его тело окутала слабость, глаза остекленели, когда нож взмыл вверх. Полыхнувшая в этот миг молния, отразилась на клинке холодным пламенем. И на этом огненном лезвии, как в зеркале, отразилась вся нелепая жизнь пирата. Показались десятки призрачных тел. Все те, кого он когда-то убил, ограбил и искалечил. Их незримые бестелесные пальцы, словно щупальца многорукого спрута, потянулись к его горлу. Голова Джека наполнилась зловещим шепотом мертвецов: «Смерть ему, смерть», а глаза заворожено следили за падающим навахо. Все ближе, ближе. Шепот призраков все громче, и громче, вот он уже превратился в нестерпимый, грохочущий рев.  Нож с хрустом пробил грудную клетку и погрузился в сердце…. Всё кончено.

Смерть!

Широко расставив ноги и вперив неподвижный взгляд в дощатый настил палубы, Ван дер Хасс теребил густую черную бороду, слушая бессвязный рассказ чудом спасшегося молодого матроса. Парнишка был в ужасе, его губы дрожали, а по мокрому лицу текли крупные слезы, смешиваясь с каплями продолжавшегося неделю дождя. Рассказ он несколько раз прерывал визгливыми всхлипываниями. Ему дали выпить, и он, стуча зубами о горлышко оплетенной соломой бутылки, выпил весь имевшейся в ней ром.
–  Дальше, –  потребовал Ван дер Хасс, угрюмо разглядывая свои потертые сапоги.
–  Дальше? – Ошарашено переспросил матрос, отшвырнул бутылку и переспросил ещё раз. – Дальше? Я же сказал, всех съели! Всех до единого! Их всех сожрали! – Парень повалился на палубу, сотрясаясь от помеси смеха и кашля.
Капитан брезгливо поморщился:
–  Отведите его в кубрик.
Сам он угрюмо обвел взглядом стоящих вокруг моряков,  одни потрясают мушкетами, требуя немедленно наказать кровожадных людоедов, другие украдкой крестят лбы. Капитан досадливо сплюнул:
–  Нас слишком мало. Гоняться по этим джунглям за каннибалами – безумие. Нас всех перебьют. Посудину мы залатали. Уходим!

Когда пиратская шхуна, пробудившись от скрипа снастей, стала медленно разворачиваться, с покинутого берега, прочертив низкое плачущее дождем небо, прилетела стрела, и, дрожа оперением, вонзилась в грот. Минуту спустя в ответ на корабле открылись пушечные порты, и ослепительный грохочущий вихрь накрыл огнем прибрежные заросли.
– Извините, ребята. Это все, что я могу для вас сделать…
         
                ***

          В ту самую минуту, когда его собственный нож оборвал жизнь Джека, в далеком Плимуте Анна остановилась посреди своей неубранной комнаты, словно вкопанная и, схватилась рукой за сердце.
– Боже, – прошептала она, – Джек…
– В чем дело? – Вяло поинтересовалась ее дочь, спьяну едва ворочая языком.
Стараясь, чтобы голос звучал торжественно, Анна произнесла:
– Катрин, твой отец умер…
– Не может быть, – покачала головой ее дочь и поднялась из-за стола, – откуда ты можешь знать? Да если бы он умер, – сварливо оживилась девица, но увидев осунувшиеся лицо матери, сразу осеклась.
С минуту она, пошатываясь, вглядывалась в ее помертвевшие глаза, и вдруг громко крикнула:
– А я рада, что он сдох! Слышишь, рада!
Катрин плюнула, и, широко разевая свой щербатый рот, расхохоталась.

                The End

 P.S.  Рассказ лежал у меня в столе с 1998 года. Сегодня подумал – почему бы не выложить?  Может и он найдет своего читателя.

Картинка дарована мне Александром Разгуляем, за что ему огромное спасибо. http://www.proza.ru/avtor/aleksandrrazgu