Ричмал Кромптон. Рождественский подарок

The Christmas Present
by Richmal Crompton
1922

Перевод с английского


Мэри Клэй выглянула из окна своего дома на ферме. Вид был довольно тоскливый – холмы, поля и лес, редкий, бесцветный, покрытый туманом – без единого дома в округе. Она никогда не относилась к тому типу женщин, что страстно желают оказаться в чьей-нибудь компании. Ей нравилось шитье. Она страстно любила чтение, но не любила болтовню. Возможно, она была бы очень счастлива на этой ферме – одна. До замужества Мэри представляла свое будущее и с нетерпением ждала долгих вечеров, проводимых за вышиванием и чтением. Она знала, что будет слишком занята в течение дня, потому что дом был старый и покосившийся, и ей нужно было помогать по хозяйству. Но она пребывала в постоянном ожидании тихих, спокойных, утопающих в свете настольной лампы вечеров; и лишь недавно, после десяти лет супружеской жизни, она неохотно оставила всяческую надежду на такое времяпрепровождение. Причиной тому был громкий голос Джона Клэя, повышающийся каждый раз, стоило ему начать отдавать приказы, или жаловаться, или вслух зачитывать газету.

Сама по себе Мэри была тихой женщиной и любительницей тишины. Но Джону нравилось слышать звук своего голоса; ему нравилось кричать на нее, звать из другой комнаты; однако превыше всего он любил слушать самого себя, когда вечером зачитывал бессвязные отрывки из газетных статей. Она же страшилась этого больше всего на свете. Последнее время это так сильно действовало ей на нервы, что она чувствовала: еще немного, и она закричит. Непрекращающийся звук его голоса, хриплого и певучего одновременно, стал невыразимо раздражающим. Его «Мэри!», отрывающее жену от домашних дел и призывающее куда угодно, где бы он ни находился; его «Принеси тапочки!» или «Подай трубку!» раздражали до невозможности. «Сам возьми свои тапочки», – готово было сорваться с ее губ, но дело никогда не шло дальше этого, потому что она не умела держать ни на кого зла. Любой шум приводил ее в ужас.

Мэри терпела десять лет и могла бы продолжать делать это и дальше. Но сегодня, отчаянно вглядываясь в зимнюю сельскую местность, она вдруг остро осознала, что больше так нельзя. Что-то должно произойти. Но что в действительности могло с ней произойти?

До Рождества оставалась неделя. Она иронично улыбнулась при этой мысли. Внезапно женщина заметила фигуру своего мужа, идущего по дороге. Он вошел в ворота и обогнул дом, чтобы попасть внутрь через боковую дверь.

– Мэри!

Она медленно побрела на этот призыв. В руках у него было письмо.

– Встретил почтальона, – сказал он. – Это от твоей тетки.

Она открыла письмо и прочитала текст, не проронив ни звука. Они оба знали, каково было содержание написанного там.

– Она хочет, чтоб мы приехали к ней на Рождество, – произнесла Мэри.

Он начал брюзжать.

– Она глуха, как тетерев. Почти так же глуха, как ее мать. Могла бы придумать что-нибудь получше, вместо того чтобы приглашать к себе гостей, когда она не в состоянии услышать ни слова из того, что они говорят.

Мэри промолчала. Он всегда ворчал насчет этих приглашений, но на самом деле желал съездить в гости. Ему нравилось вести беседы с ее дядей Джеймсом. Ему нравилось для разнообразия съездить в соседнюю деревню на пару дней и послушать всевозможные сплетни. Он спокойно мог оставить ферму «под присмотром» на этот промежуток времени.

Глухота семейства Кру была общеизвестна. Прабабушка Мэри полностью оглохла в возрасте тридцати пяти лет; ее дочь унаследовала этот недуг, и внучку, ту самую тетушку, с которой Мэри провела свое детство, постигла такая же участь ровно в том же возрасте.

– Ну, хорошо, – наконец неохотно сказал он, словно в ответ на ее молчание, – мы поедем. Возьми и напиши ей, что мы поедем.

***
Был канун Рождества. Все они собрались на кухне дядюшкиного дома; глухая старушка сидела на своем стуле у камина и вязала. На морщинистом лице играла сардоническая улыбка – привычное для нее выражение лица. Двое мужчин стояли в дверном проеме, а Мэри сидела за столом, устремив бесцельный взгляд в окно. Снаружи был сильный снегопад. Внутри же отблески языки пламени играли на медных горшках и кастрюлях, на фаянсовой посуде, что стояла на старом дубовом комоде, на кусках ветчины, свисавших с потолка.

Внезапно Джеймс сделал резкое движение и повернулся к жене.

– Джейн! – произнес он.

Глухая женщина не шелохнулась.

– Джейн!

По-прежнему никакой реакции на загадочном лице у камина.

– ДЖЕЙН!

Она слегка повернулась на звук голоса.

– Принеси сверху альбом, чтобы показать Джону, – проорал Джеймс.

– О каком больном ты говоришь? – спросила она.

– Альбом! – закричал ее муж.

– Бельем? – произнесла она дрожащим голосом.

Мэри перевела взгляд с одного на другую. Мужчина раздраженно махнул рукой и вышел из комнаты.

Вскоре он вернулся с толстым альбомом фото-открыток в руках.

– Легче самому все сделать, – проворчал он. – Эти открытки прислал мой брат из Швейцарии, где он работает сейчас. Прекрасная страна, если судить по этим видам.

Джон взял их из рук Джеймса.

– Ей хуже? – сказал он и кивнул в сторону пожилой женщины. Она сидела, уставившись в огонь, губы застыли в странной улыбке.

Ее муж передернул плечами:

– Да. Она почти так же плоха, как ее мать.

– И ее бабка.

– Угу. Донести до нее просьбу сделать что-либо займет больше времени, чем сделать это самому. И глухие люди становятся немного туповатыми. Не могут понять, чего ты от них хочешь. Таких лучше оставить наедине со своими мыслями.

Второй мужчина кивнул и закурил трубку. Джеймс открыл входную дверь.

– Снегопад прекратился. Прошвырнемся до другого конца деревни и обратно?

Джон кивнул, а затем взял свою кепку. Порыв холодного воздуха заполнил комнату, когда они уходили.

Мэри взяла со стола книгу в мягкой обложке и подошла к камину.

– Мэри! – произнесла пожилая дама. И это не был резкий, брюзгливый голос глухой старой женщины; нет, это был голос молодой тетушки, так хорошо знакомый Мэри с детства. Джейн наклонилась вперед, сосредоточенно посмотрев на племянницу. – Мэри, с Рождеством тебя.

И, как будто против воли, та ответила в своей обычной тихой манере:

– И вас тоже, тетушка.

– Спасибо. Спасибо, дорогая.

От неожиданности Мэри приоткрыла рот.

– Тетушка! Вы можете слышать меня, когда я говорю так тихо?

Старушка беззвучно засмеялась, покачиваясь взад и вперед на своем стуле, словно от едва сдерживаемого приступа веселья.

– Да, я могу слышать тебя, малышка. Я всегда слышала тебя.

Мэри нетерпеливо сжала старческую руку.

– Тогда... вы излечились, тетушка...

– Да. Ты действительно могла бы сказать «излечилась», если бы мне было от чего лечиться.

– Так вы?..

– Я никогда не была глухой, и вряд ли когда-либо оглохну, упаси Господь.

Мэри замерла в недоумении.

– Вы? Никогда не были глухой?

Старушка снова хихикнула.

– Нет, и моя мать не была глухой, и ее мать тоже.

Мэри отшатнулась от нее.

– Я... я не понимаю, что вы имеете в виду, – неуверенно произнесла женщина. – Вы... притворялись?

– Это будет мой подарок тебе на Рождество, дорогая, – сказала пожилая тетушка. – Моя мать сделала такой же подарок мне, когда я была в твоем возрасте, а ее мать – ей самой. У меня нет дочки, чтобы передать ей это знание, так что его получишь ты. Твоя глухота может появиться внезапно, и тогда ты сможешь слышать то, что хочешь, и не слышать то, чего не хочешь. Понимаешь? – Она прильнула ближе и прошептала: – Ты будешь избавлена от всего этого – больше не нужно будет носить ничьи вещи, отвечать на глупые вопросы и выполнять поручения, словно мальчик на побегушках. Я наблюдала за тобой, дорогая. Тебе ведь это вовсе не доставляет наслаждения, не так ли?

Мэри била мелкая дрожь.

– О, я не знаю, что и думать, – произнесла она. – Я... я не смогла бы сделать этого...

– Поступай, как считаешь нужным, – ответила старушка. – Просто прими это знание как дар – глухота семейства Кру в качестве рождественского подарка. – Она усмехнулась. – Используй его или нет на свое усмотрение. В любом случае тебе это покажется очень занимательным.

И на старческом лице опять возникла та странная улыбка, словно у нее была припасена шутка, достойная богов Олимпа.

Внезапно дверь отворилась, вызвав очередной порыв холодного воздуха, и двое мужчин, обильно запорошенные снегом, вошли в дом.

– Я... я не буду делать этого, – прошептала Мэри, вздрогнув от неожиданности.

– Мы не ушли далеко. Опять пошел снег, – заметил Джон, снимая свою кепку.

Старая дама поднялась и стала накладывать обед, молча и ловко перемещаясь от комода к столу. Мэри сидела у камина, неподвижная и безмолвная, взгляд ее был устремлен на пылающие угольки.

– У нее уже появились первые признаки глухоты? – прошептал Джеймс, наблюдая за Мэри. – С моей женой это случилось в этом возрасте.

– Угу. Я слышал об этом.

Затем он сказал громко:

– Мэри!

Ее щеки слегка порозовели, но она не подала и виду, будто слышала что-либо. Джеймс со значением посмотрел на ее мужа.

Пожилая дама на секунду замерла, держа по кружке в каждой руке, а затем улыбнулась своей мягкой и хитрой улыбкой.