Scala And Kolacny Brothers

Радио долго хрипело и трещало, не поддаваясь пальцам, нажимающим на всевозможные кнопки и рычажки. Это был небольшой по размерам приёмник, больше напоминающий увеличенный в масштабе пульт от телевизора с тонкой, торчащей подобно игле шприца антенной.
Это хриплое, режущее слух шипение безумно осточертело, и пальцы разжались, выпуская черный, трещащий предмет в свободный полёт.
Приёмник с грохотом и хрустом распластался по паркету цвета старой бумаги; кажется, от него даже что-то отвалилось и благополучно отлетело под диван.
Хруст, свист, трещание и грохот прекратились, за ними следовал взволнованный мужской голос, сообщивший о двадцати семи землетрясениях, произошедших за последние полчаса по всей планете.
Громко и истерично радио визжало, как поросёнок, борющийся за жизнь под ножом мясника: «В Сан-Франциско произошло мощнейшее землетрясение! Магнитуда которого... составила 9,6 баллов по шкале Рихтера! Девять и шесть! В Японии магнитуда землетрясения... Десять ровно! Ведётся срочная эвакуация ВСЕХ И ОТОВСЮДУ! БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ! Во что бы то ни стало!». Голос срывался на девчачий визг, периодически прерываясь на всхлипы и рыдания. Потом он долго верещал о сильнейших толчках по всей Европе, Северной Америке, о разрушенных зданиях департаментов и главнейших мировых банков; кажется, нетронутой оставалась только земля, на которой стоял мой дом.
У меня не было выхода: оставалось только пнуть приёмник ногой, чтобы визг обезумевшего человека перестал сотрясать воздух своей сочащейся паникой и тошнотворной трусостью.
Аппарат с ещё большим хрустом столкнулся со стеной, выкрашенной в грязно-голубой цвет, и мужской фальшивый тенор сменился мелодичным церковным хором. Мне хотелось начать танцевать, но размеры комнаты позволяли лишь трижды повернуться вокруг своей оси, стоя на носочках и раскинув руки в стороны. Опустившись на пол после лёгкого танца на пару с собой, мне безумно хотелось раствориться в гармоничном и сладкозвучном сочетании голосов. Глаза закрылись; передо мной предстали два десятка мальчиков лет девяти в безгранично белых одеждах. Их белокурые головы покачивались вслед за мелодией, будто впитывая в себя солнечный свет, прорывающийся сквозь позолоченные ставни окон. Каждый звук окунал всё в новую и новую бездну.
Резкий грохот и острая боль в ноге прервали гармонию: хрустальная люстра приземлилась точно в центр комнаты, обдав всю правую часть моего тела множеством осколков. Потом толчок, ещё толчок. Стены начали крошиться и обваливаться, все закачалось и пришло в движение; и вот уже весь мир, вся планета сотряслась в неистовом оргазме.


Это был мой первый Апокалипсис, а хор всё пел, пел и пел..