Ивашка! твою мать!

«…Видно, в понедельник их мама родила…»                Я включил телевизор. На экране среди белой пустыни, с бубном в руках какой-то абориген выполнял одни и те же незамысловатые движения вокруг вертикально воткнутых в снег лыж. Качество съёмки было плохим, но приглядевшись, я заметил, что движется он не по кругу, а по спирали. Каждый следующий круг был шире предыдущего. А потом, видимо, заметив направлен-ную на него видеокамеру, он суетливо закинул за спину свой музыкальный инструмент на шнурке, и неуклюже торопясь и оглядываясь, одев лыжи, скрылся в близлежащей лесополосе.

Глава1
  В голове выли мысли. Над головой выл ветер. В небе висело пятно похожее на солнце. Глаза устали от белого цвета, слух --- от звука работающего мотора передо мной.  Я сидел, привязанный к нартам снегохода, завёрнутый в шкуры оленя. Когда меня «паковали», кто-то пошутил: «Будешь ехать как наложница в коврах, к падишаху». Мне было не смешно, не смеялись и коряки, которые, честно признаться, мастерски меня «зафиксировали». Я не засмеялся, но подумал: «Или я уже стал не русским, или они юмор не понимают, или и то, и другое вместе». На самом деле, мне давно уже было не до юмора. Наверно с того времени, как повесился Колька…               
    А почему, собственно говоря,  его смерть меня так подкосила? Мы не вели с ним общих дел, не были родственниками. Мы просто вместе жили в детском доме;  я, Колька и Жирдяй . Нас так и звали --- «три тополя на Плющихе». Колька сломался, просто сломался… Вечно пьяный последнее время… Но разве я знал?.. Да и чем я мог бы ему помочь? А помощь ему нужна была. Вот и я оказался в такой же ситуации. Я пошёл за помощью к Жирдяю, т. е. к  Жирнову  Владимиру Анатольевичу. Я знал, что Жирдяй беспредельщик, и такую сумму мне никто не даст, кроме него. И ещё я знал как мне придётся отвечать, если я не верну ему долг. И какое теперь имеет значение, что мы дружили в детском доме? Там ведь тоже приходилось отвечать каждому за себя.
   И теперь, я ехал, как «наложница к падишаху», к Ивашке. Ивашка где-то на севере, со своими сородичами, пас табуны оленей. Коряки!   Пусть они коряки, но ведь и я Иван, и мне придётся договориться  об обмене товара, даже если мне действительно нужно будет стать чьей-то наложницей. Потому, что с Жирдяем я договориться уже не смогу… Колька!.. Колька!.. Ты урод, Колька!.. Ты кинул меня, Колька!.. Мысли выли в голове.
 
Глава2
  Я перестал материться, когда понял, что мы остановились. «А-а-а! Класс! Сейчас будет охотничий домик, печка, еда!» Мы даже как то быстро проехали столько километров. Ну! Ничего! А там уже «рукой падать» до корякского стойбища, где Ивашка --- падишах. Вот и юмор вернулся. Я засмеялся, то ли от того, что я Ивашку назвал падишахом, то ли от того, что юмор вернулся. Этого я ещё не понял, когда меня начали быстро развязывать, раскручивать, разворачивать. Я, освобождаясь от своих «ковров», мечтал потянуться, размяться. Но, едва я выбрался на свободу, как меня тут же сбил с ног сильнейший порыв ветра с колючим снегом. Я пытался оглядеться, поднимался и падал снова, едва различая в радиусе трёх метров двигающихся людей, которые то попадали в поле зрения, то исчезали. И почему-то уже не было нарты, на которой я только, что сидел, не было и снегохода. Мне стало жутко. Я хотел закричать: «Где мы? Что происходит, вашу мать?!»  Но очередной порыв ветра перекрыл мне дыхание, когда я открыл рот. Машинально я присел, закрыв голову руками. Как тогда, когда в баре был взрыв. Бог меня миловал, но тогда Бог миловал не всех…  И я опять повторяю: «Господи! Спаси!» Откуда-то справа «Господи» закричал мне в ухо: «Не садись, не ложись, это пурга, делаем стояк.» Я встал…
   Позже, лёжа в стояке, мои гиды --- переводчики мне объяснили, что началась пурга, мы заблудились, сбились с пути. «Как обычно, думали  успеем --- не успели» --- пояснил верховой. «Ну, ничего, бывает» --- завершил он свою мысль.  Я плохо понимал смысл сказанного и осторожно спросил: «А что дальше?» «А что дальше?» --- ответил мне тот же, «Хорошо лежим, наложница у нас уже есть…» Он не закончил фразу , когда нарты и снегоходы, поставленные над нами конусообразно, начали содрогаться от смеха. Ржали долго. Ржал и я, время от времени вставляя фразы: «Вот это я попал», «Ни(чего) себе пургануло», «Только бы стояк выдержал такую шутку». Когда мои шутки закончились, и все постепенно успокоились, кто-то сказал: «На собачках ездить всё-таки лучше, спать с ними удобнее». Я уже перестал испытывать шок от каждой фразы, потому что в состоянии шока я пребывал с тех пор, как меня вытряхнули из шкур на ветер.
   После всеобщего ржания, я стал намного счастливее, и подытожив пережитое, сказал: «Вот и чудненько. Пурга закончиться, снова сядем и поедем. А там домик, печка, еда.» Шок начал возвращаться ко мне, когда в ответ я услышал паузу…                ---Парень, ты не совсем понял, что произошло. Мы сбились с пути, на тысячи километров кроме тундры со снегом может не быть домика с печкой и едой. Поэтому мы через каждые два часа откапываем свой стояк и переносим на более возвышенное место, чтобы не замело по самые «нихочу».                ---Но, когда закончиться пурга, мы же можем ехать.                ---Куда?                ---Но охотничий домик…                ---Охотничий домик мы можем искать до самой весны, если доживём, конечно.                ---Наложница на крайнем севере.., --- но шутка уже не прокатила.                Я не задал тупого вопроса «А что дальше?», потому что был уверен, что эти люди знают, что будет дальше. А дальше мне не спалось, и наш верховой, тот самый с помощью которого мы заблудились, решил, что я должен буду разбудить всех через два часа. С фонариком и часами я лежал и смотрел в темноту. «Колька…Жирдяй… Деньги… Пурга…Домик…В домике восточная красавица в парандже. Я спрашиваю у неё: «А что дальше?» У неё синие волосы. Она смеётся,  накидывает на меня свою паранджу и начинает материться голосом верхового». Я проспал. Мы спали шесть часов. Чувствую, что трудно дышать, не хватает воздуха. Меня отодвигают, прижимают к нарте, в спину давит что-то твёрдое, фляга или канистра. Трудно дышать. Кто-то зло кричит мне в лицо: «Молись, чтобы не было наста». Верховой начинает рыть снег, как собака лапами, в проёме,  который служил нам дверью, закидывая нас снегом с ног до головы. «Вот почему на собачках лучше», --- думаю я, и начинаю молиться: «Господи! На собачках лучше! Господи! На собачках лучше!» Когда снег заполнил практически всё свободное пространство вокруг нас, остаточный слой, все вместе, выдавили наружу. Вот и просвет! Вот и дышу! «Господи! Твою мать!»
    …Через трое суток, я, увидев вертолёт, прыгал и орал, как орангутанг во время брачного сезона. Пожилой вертолётчик, с внимательными глазами, долго беседовал с верховым, пили чай. За это время я успел обследовать вертолёт. «Вот бы порулить такой машинкой!»  И снова шок от прямой кишки посетил меня, когда я узнал, что вертолёт нас не заберёт… Мало того, что я был все трое суток мишенью для шуток, так ещё верховой, когда вертолёт улетал, подошёл, похлопал меня по плечу и сказал: «Ничего! Трое суток  --- ни срок. Через несколько километров нас встретят, а там ещё немного и … Мечты сбываются! Домик с печкой и наложницей».               
 «Это юмор?»… «А что дальше?»…

Глава 3
   Дальше мы снова двинулись в путь. К концу дня нас действительно встретили «люди---звери». Я издалека заметил две приближающиеся  точки. Это были собачьи упряжки, ими управляли сородичи Ивашки. Их корякские лица по-звериному выглядывали из шкур. Шапки из шкур, шубы из шкур, обувь из шкур. Кино!
   Теперь в стояке ночью мы спали с собаками, было действительно теплее и даже уютнее. На следующий день, под руководством наших проводников, мы добрались до охотничьего домика. Когда подъезжали, первое что пришло в голову --- «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а к Ивану- дураку ---  передом».
   Я впервые увидел дом, который снаружи запирался на огромный засов, «от зверя».  Начав разглядывать эту тяжёлую дверь, я снова стал причиной для шуток и смеха. Из мебели только стол, нары и печь; хорошая, добротная, кирпичная. Тут же лежали дрова, и в самой печи тоже были дрова, нужно было только чиркнуть спичкой. Я попытался выяснить --- кто всё это приготовил, в ответ услышал: «Домовой». И опять взрыв смеха, и следующая фраза: «Поищи, где домовой спрятал заварку». Заварку я нашёл быстро, и в соответствии с настроением сказал: «Домовой мог хотя бы пачку китайской лапши оставить или на худой конец --- сухарей». На этот раз мне ответил человек-зверь: «Нельзя лапши, нельзя сухарей, от зверя. А заварка можно, заварка зверь ни ест». Оказывается здесь такой неписанный закон --- кто последним домик покидает, тот оставляет дрова в печке и заварку. Я давно уже убедился, что здесь все законы не писаны, только сказаны. И опять вспомнил: «Дуракам закон не писан» и ещё «Дуракам всегда везёт». Пока закипал чайник, отвязывали и переносили в дом все свои тюки и баулы с провиантом. Коряки возились со своими собаками. Вся эта возня для них была будничной и привычной. А я думал о том, что какие же они счастливые люди. По- настоящему счастливые… Потом пили огненную воду, и я тоже почувствовал  себя счастливым среди этих весёлых и добрых людей.
   На следующее утро коряки ушли в лес, и с ними один из наших, «охоттица». Ближе к вечеру резко подул ветер, и опять началась пурга. Я высказал предположение, что нам придётся идти искать своих попутчиков, чем опять развеселил верхового. «Кого искать? Коряк в лесу! Ха-ха-ха!»--- не унимался он. А я подумал о том, что я совсем не знаю этих людей. И мне очень захотелось узнать о них всё; о их жизни, об их судьбах, об их мечтах.
   Когда взошло солнце, снова двинулись в путь. Впереди проводники, мы (три снегохода) --- за ними. После того, как закончился лес, а закончился он постепенно, я вспомнил уроки географии: лесотундра переходящая в тундру, как наглядный урок.
   Дальше была сплошная тундра. Это большая белая пустыня, и медленно движущееся солнце в небе. Какая-то вечно холодная, бесконечная красота. До моего слуха донеслись звуки, которые перебивал шум снегохода. Ехавшие впереди коряки пели. Слов песен я разобрать не мог. Но снегоходчики время от времени подхватывали: «Ехали коряки, ехали домой». Видимо это был припев. Спев его в двадцатый раз, я не выдержал. Отвязавшись от нарты, я встал на ноги, держась одной рукой, вторую поднял вверх и заорал: «Ты узнаешь, что напрасно называют Север крайним, ты увидишь он бескрайний…»
Дальше пели только русские песни; Высоцкого, Розембаума, даже группу «Атас» орали. Ближе к дому (к стойбищу) потянуло на лирику. Как сказали бы коряки: «Карашо покатались!» 
Глава 4
   Я был уверен, что Ивашку среди его сородичей я узнаю сразу, так много я о нём слышал. Подъезжая к стойбищу, я увидел, что нас вышло встречать практически всё население. Сначала я подумал, что у них был какой-то праздник, эти люди были весёлыми и радостными. Потом я понял, что поводом для всеобщей радости был наш приезд. А мне стало грустно от мысли о том, что я не помню, чтобы кто-то когда-то так радовался моему приезду. Но нужно было «осваивать территорию». Через час, расположившись, видимо, в главном чуме мы сидели вокруг костра, над которым булькал и парил котёл с олениной. Ивашки не было. Сначала я пытался угадать кто из коряк является тем самым Ивашкой, и пришёл к выводу, что его здесь нет. Мне сказали: «Он пасёт оленей, скоро приедет». Я больше не стал задавать вопросов, а только с любопытством наблюдал местный уклад жизни. Разновозрастные мужчины и женщины не договариваясь, дружно занимались своими делами. Только изредка я слышал их речь, касающуюся того, что они делали. Они, все как один, были спокойно сосредоточены на своих занятиях (наверно, это воплощение идеи коммунизма). Я терялся в догадках кто, кем приходился по родству, и кто здесь более главный,  кто кому должен подчиняться. У них по-моему и дети были все общие, и только самые маленькие как детёныши самок, далеко не отходили от своих мам.
   Мы уже сидели вокруг наваленных кусков варёной оленины, а в чум по-прежнему заходили и выходили коряки. Я спросил у сидящего рядом: «А они с нами есть не будут?»  И получил странный ответ: «Будут, когда кушать захотят». Я решил больше не задавать вопросов, потому что ответы на них не понимал.
   Из столовых сервировочных предметов в моей руке оказался нож. Я посмотрел как умело им работал коряк, сидевший напротив меня, видимо, самый голодный. Он держа одной рукой огромную кость с мясом , ухватив его зубами, ловко махнул ножом в другой руке, и небольшой кусок мяса оказался у него во рту. Мясо было непровареным, поэтому лица и руки этих «едоков» испачкались в крови. «Почти бифштекс с кровью» --- подумал я, и принялся «чекрыжить» свой кусок. Тут же в большой кастрюле была полуразмороженная клюква или брусника, которую ели зачёрпывая горстями.
   За время нашей трапезы к нам действительно подсаживались соплеменники, поев уходили, некоторые уносили с собой варёное мясо. Я уже наевшись и немного освоившись, что-то рассказывал, что называется «влился в коллектив», когда в процессе разговора понял, что недавно подсевший к нам коряк, быстро и молчаливо утоляющий голод, и был Ивашкой. Я как-то сразу притих и начал его разглядывать. Он вообще не отличался  ничем от своих соплеменников. Они тут все были на одно лицо, я бы сказал: «Как олени в тундре». Да и от русских они не отличаются, потому что так же любят выпить…

Глава5
   У Ивашки уже в прямом смысле слова текли сопли по усам, но он всё ещё мужественно сжимал в руке кружку с горючим напитком и продолжал петь. Текст всех его песен можно сформулировать коротко и ясно: «Что вижу --- то пою», типа «Сидит ворона на берёза, и клюёт своя нога». За это время мне порядком надоели и эти песни, и эти коряки, и их родина с оленями и бесконечным снегом. Я был здесь всего лишь гостем, а вернее «наложницей---заложницей». А если быть ещё точнее --- я здесь пурговал (пережидал пургу). И если я буду сейчас орать свои песни …                Я спросил у него:
--- Ивашка, у тебя невеста или жена есть?
---Жена нет. Невеста нет. Была невеста. Шипко красивая была невеста…
Я аж приподнялся на локте:
---Умерла?
---Зачем умерла, глупый человек. Живая невеста, красивая…
Я стал двигать к нему ближе:
---А где она?
---В Санкт-Петербурге живёт.  Две зимы назад ездил к ней. Скучал шипко. Замёрз. Поехал отнако,---сказал Ивашка и подкинул топливо в свой потухающий очаг.
   Я уже сидел напротив него. Ивашка рассказал мне историю своей неразделённой любви. В стойбище приезжали очередные посетители, туристы---экстрималы. Один из них взял с собой дочку, студентку университета. Ивашка её увидел и пропал! Я представил красивую современную девушку, избалованную деньгами своего отца, который может себе позволить отдых как на крайнем севере, так и на «крайнем юге». Два года Ивашка писал ей письма, шил и отправлял шапки, чижи (носки), торбоса (зимняя обувь). Он не получил от неё ни одного ответа. «Отец её ещё приезжал. Каварил точка всё карашо». А Ивашка «скучал шипко, замёрз, поехал».
   Добравшись с божьей помощью и добрыми людьми до столицы Камчатки, Ивашка пошёл разыскивать своего старого знакомого, который часто посещал его стойбище. На территории закрытого военного аэродрома знакомый его не встретил, хотя Ивашка дал ему телеграмму с районного почтового отделения перед вылетом. Ивашка не собирался никому ничего давать, но его сородичи, осёдлые коряки, у которых он остановился, приехав на собачей упряжке, сказали, что перед вылетом надо дать телеграмму, чтобы знакомый его встретил. Но Ивашку на тот момент больше беспокоил вопрос, что мало взял с собой пушнины (меха соболя, росомахи, лисы), может не хватить до Санкт-Петербурга и обратно. А если он ещё и по одному «чулку» будет тратить на ненужные телеграммы --- это называется «непредвиденные расходы» Кроме баулов с мехом, весом около 50 кг каждый, Ивашка взял с собой только необходимый скарб; посуду и провиант.
«Как перед нашествием злых духов воды»,--- подумал Ивашка, собираясь в дорогу. Тогда, давно, в детстве он видел как «океан встал на дыбы», тогда сородичи, спешно собираясь, покидали стоянку, потому что все звери бежали в сторону гор, туда же летели и птицы. Тогда в его детском сознании отчётливо отложилось: «Главное не потерять самых сильных, самых близких, самых родных». Ивашка видел цунами.
   В Петропавловск на военном вертолёте Ивашка прилетел с вожаком своей собачьей упряжки, Дроном. Те же военные подвезли его до пределов города, за проезд на машине плату не взяли, но пообещали приехать к нему в стойбище. На прощание пожелали удачи и посоветовали ехать на такси, чтобы добраться по адресу, который оставил ему знакомый. Ивашку «выгрузили» на одной из автобусных остановок. Он знал; если ему надо ехать на такси, значит он поедет на такси. Он ещё не успел разглядеть ни машины, проезжающие мимо, ни людей на которых падал его взгляд. Ведь это было очень интересно. К нему приезжали городские люди, и он всегда пытался понять, чем же они отличаются от его сородичей. Тогда он пришёл к мысли, что они такие же: «шуму --- много, толку --- мало»… Возле него остановилась машина. «Куда едишь, дарагой?» Ивашка ответил: «Нерусский что ли? Видишь, никуда не еду, на месте стою, такси жду». Водитель засмеялся так, как даже в вертолёте никто не смеялся.
   Ивашка был доставлен по нужному ему адресу, а когда расплачивался за проезд подумал: « надо было больше брать шкурок, мелочь всегда нужна». Во дворе его окружили дети, они же и показали ему нужную квартиру. Переместив все свои тюки, громыхая закопчёным чайником, который был привязан к последнему баулу, он попытался войти в квартиру. С первой попытки у него это не получилось. «Забыл, забыл, надо стучать». Постучал, прислушался, тишина. За спиной дети стали подсказывать: «Никого нет дома». Тогда Ивашка постучал в соседнюю квартиру, опять стал слушать. Дверь открыл заспанный мужчина, средних лет. По мере того, как он разглядывал Ивашку --- постепенно просыпался.
---Я стучал туда --- никто не открывает, я стучал сюда --- ты открыл.
---???
--- Ты видел Юру? Он здесь живёт.
---Я что обязан знать где сейчас находятся соседи?--- недовольный захлопнул дверь.
   Ивашка присел на свои «чемоданы», и постучав рёбрами ладоней друг о друга, сказал:
---У вас твери вот так, а вы трук трука не витите, не знаете! Как вы так живёте?
   Но голод дал о себе знать, и Ивашка со своими пожитками и Дроном, спустился на улицу. Тут же на лужайке он нашёл какой-то мусор, наломал сухих веток и разжёг костёр. Потому, что если он ещё будет рассказывать «этим» людям, что он едет к невесте в Санкт-Петербург, а сейчас хочет есть, и если они дадут ему еду, опять придётся платить за неё своей валютой, это будет ни экономно. Дети уже несли ему воду, когда он отвязывал чайник от мешка с вещами. К нему подъехал милицейский уазик. «Такси» --- подумал Ивашка…
…Из милицейского участка, где томился Ивашка, Юра приехал забирать его, когда уже наступила ночь. Ивашка никак не мог объяснить сотруднику милиции почему у него нет номера телефона друга, к которому он приехал в гости. Но когда за Ивашкой пришёл его друг, всё отделение было счастливо больше, чем сам друг. На Ивашку приходили смотреть родственники и знакомые сотрудников милиции. Церемония прощания была трогательной, а самый главный попросил Ивашку оставить ему свои координаты, чем опять озадачил бедолагу…
…Ивашка опять начал петь, когда развешивал шкуры и рыбу в квартире Юры. Последний раз он пел, когда ехал на собачках в посёлок к сородичам. Крепкий чай пошёл ему на пользу, жаль конечно, что Юра не угощал его водкой, совсем было бы весело.
   Когда Ивашка засыпал, он улыбался. Сегодня, в какой-то момент, он стал сомневаться, что увидит свою невесту, а значит будет всё время мёрзнуть. Но теперь он знал, что друг поменяет меха на деньги, Ивашка сядет в самолёт и повезёт подарки ей и её родителям. А ещё друг ему даст много номеров телефонов, и проблем с милицией больше не будет. Тогда Ивашка не знал какие ещё проблемы и проблемки ждут его впереди.
  А я понял, что в лучшем случае, к утру он расскажет как проходил регистрацию на рейс Петропавловск-Камчатский --- Санкт-Петербург. А он действительно веселился, когда рассказывал, что узнал, о том, что собаке нужны документы. «Мне такументы нужны. Сопаке такументы нужны. Оленю тоже такументы нужны? И медведю такументы нужны?» --- смеялся Ивашка.
  Я, перебивая его, спросил:
--- Ты с невестой встретился?
---Встретился, отнако, только ротителей не видел.
---Почему не видел?
---Уехали все.
---Далеко?
---По своим телам уехали. Я на такси по атресу приехал, вижу, невеста моя из тома выхотит в пелом платье, как снег блестит, и в белую машину сатитца. А потом на меня толго смотрела, а потом её родственник её в машину посатил и тверь закрыл, и он сел в машину, и родственники сели в машину. Невеста толго в стекло смотрела. Поехала машина… Шипко красивая невеста, шипко красивая машина, шипко красивый город Санкт-Петербург. (Ивашка приехал на свадьбу)
---Что же ты не подошёл к ней, не сказал, что к ней приехал?
---Она и так знает, что я к ней приехал. Только ехать ей надо со своими родственниками, а я --- со своими…
---А подарки?
---Потарки такси потарил. Шипко его жена спасипо каварила. Только спать он меня с ней не ложил.
---Почему?
--- А я кулял ночью по короду с Дронкой. Шипко красивый кород, как невеста. Белый как тундра зимой (Ивашка попал в Санкт-Петербург в период белых ночей). Днём нельзя кулять, люти и машины мешают.
---Как мешают?
---Как пурка в тунтре. А ночью носи с сопой теньки и паспорт. Паспорт лютям  не тавай, а теньки тавай.
---А зачем тогда паспорт с собой носить?
---Такси лучше знает, он там живёт. В такси мноко кости приезжали, они тоже лучше знают. Только клупые очень, как ты. Вопросы много задают.

Глава6
   Я смотрел на него и с трудом верил в то, что мне рассказывал этот пьяный коряк. А он всё говорил, говорил, как когда-то в детстве пьяный сторож дядя Вася. Я уже засыпал, а он всё ещё что-то рассказывал. Не помню что он говорил, но уверен, что то же самое, только другими словами.
  «В тунтру пойдёшь --- зайца стреляй, лису --- стреляй, сополя --- стреляй, метветя --- не стреляй. Метветя встретишь --- в глаза ему смотри, он уйдёт. Человека встретишь --- не стреляй, тоже в глаза ему смотри. Метветя стрелять нельзя --- он царь. Человека тоже стрелять нельзя, он тоже царь. Убьёшь царя --- беда пудет. Горные духи огня злыми пудут, выйдут из своих чумов—гор, землю трясти  пудут, река кипеть пудут, с неба камни с огнём лететь пудут. Беда польшая пудет. Оленя не пудет --- уйдёт олень, рыба не пудет --- в реку не зайдёт. Еда не пудет, одежда не пудет, ничего не пудет».
  Предки Ивашки были шаманами, но он гордо именовал себя оленеводом. А я думаю, что Иванушка- дурачок в старинных русских сказках был имеено таким. И я, сидя сейчас рядом с ним, чувствовал себя полным идиотом.
  Наблюдая всю эту первобытную жизнь, меня интересовал один вопрос:
---Скажи, а почему вы с гостями своих жён спать кладёте?
---Новая кровь, отнако.
---А зачем новая кровь?
---Смотри,--- Ивашка начал загинать пальцы, --- новая еда нужна, новая одежда- шкура нужна, новая пастбища для оленя нужна, новая кровь для рода нужна.
---Зачем?
---Смотри, --- Ивашка опять начал загинать пальцы,--- я в тунтру пошёл, тебя нашёл, тебя домой принёс, ты сопсем мёртвый, к своей жене тебя положил, ты сопсем живой. Карашо! Жена сына родила. Карашо! Сильный и крепкий сын много зверя будет бить, много рыба ловить, много оленя пасти. Много шкура будет. Много богатства будет.
---А у тебя сын есть?
---Моя жена богатая нужна.
---А сколько у неё должно быть богатства?
---Много сына у неё будет, моя жена будет. Много сына будет, много богатства будет.
  Я понял почему им не нужен технический прогресс --- у них всё есть. И о смысле жизни они не задумываются. Они его просто знают. Они знают, что с собаками или оленями на снегу в пургу спать теплее, чем со снегоходами.
  Мы выпили ещё. Ивашка рассказывал о том, что на обратном рейсе Санкт-Петербург --- Петропавловск-Камчатский он в салоне боинга пел песни.
---Люди не мешали?
---Нет. Просили ещё и хлопали. Танцевать просили. В самолёте танцевать плохо и петь плохо. В тундре танцевать карашо и петь карашо… Охоттица пойдём. Собирайся.
---Сейчас???
---Собирайся сейчас, пойдём завтра.
  Оказывается «Собираться охоттица» --- это значит исполнять танец о том, как происходит процесс охоты. Ну и люди! Одним словом --- звери!
  За время танца Ивашка протрезвел и я налил ему ещё. Он много говорил, его было трудно понять. Но, видимо, я выпил столько, что в определённый момент я начал легко и просто понимать о чём идёт речь.
---Шипко мутрая птица --- ворона. Где ворона каркает --- там мёртвый сопсем. Я в лес пошёл, на тереве ворона ситит, каркает, под теревом зайчик ситит. Я зайчика стреляю, зайчик мёртвый сопсем. Ворона каркала. Шипко мутрая птица, отнако.
  Шибко мудрый Ивашка повествовал дальше:
---Злых тухов изконять нато. Праздник путет, все веселицца путут, танцевать путут, соревновацца путут. Кто веселицца не путет, в том злой тух ситит. Злых тухов изконять нато.
---Как?
---Танцевать, --- ответил Ивашка так, как будто бы сказал «аспирин дать».

Глава 7
  Я проснулся. Ивашка неподвижно сидел у своего очага и смотрел на потухающие угли. Я присмотрелся повнимательнее. Он спал…, но с открытыми глазами! Я сел напротив и стал смотреть на него. «Не просыпаясь», он поднял голову и глядя сквозь меня, сказал:                ---Женщина ребёнка не рожает, олень ягель съел, пора менятца.                Потом он закрыл глаза и упал на спину. «Что это было сейчас?» подумал я, осторожно подполз к нему и заглянул в лицо. Глаза его были закрыты. Он спал. Он просто спал.
   Я тоже попытался уснуть, но мне это не удавалось. Я время от времени поглядывал на Ивашку, пытаясь понять что он сказал. Это было похоже на пьяный бред. Но неотвратимое ощущение конца света не покидало меня. За время пребывания в стойбище я привык верить Ивашке. Значит теперь я должен поверить в конец света. Бред!
  Я покидал стойбище с тем же самым чувством, которое внушил мне Ивашка. Чувство необратимого конца и пустоты. Бесконечная белая дорога усиливала это ощущение, а мысли выли в голове…
  Ивашка! Твою мать! Ты говорил о том, что твоё стойбище будет менять стоянку, потому, что оленьи пастбища вокруг неё истощились и женщины перестали рожать детей. Ивашка! Твою мать!
  Я уже взял билет «на самолёт с серебристым крылом» до Москвы и решил все организационно---коммерческие вопросы, когда узнал, что… Жирдяя убили…
  Ивашка! Твою мать!

  Пора меняться…
  Пора менять…
  Пора линять…
  Ивашка! Твою мать!



olikova73@mail.ru