Вагина Времени

...она начала меня раздевать, и мы занялись любовью.

Мы попали в пространство, где повсюду бирюзовый цвет и березовый сок, льющийся с вагины времени. Нас облизывало, крутило; мы медленно выскальзывали в мир. И ты, действительно, начинаешь верить, что в этом мире есть гигантский плачущий лебедь. Его коралловые слезинки падают на грязь, асфальт и дорожную пыль. Здесь – дым и одинокие тягачи без прицепов, как сердца наши одиноки без любви. Пожилые хозяйки, их толстые и лохматые песики грызут обувь вашего добродушия. С лопатой в руках, опухшими от слез щеками, тягучей болью в корне полового члена мы идем навстречу закату. Идем, прижимая к себе «Степного волка», «Вопль» и «Братьев Карамазовых». И каждую минуту хотим, чтоб ливни упали на головы наши, смыв грехи. Тяжелые души, острые на вкус души, с неприятным запахом души – это наши. Идем! Бежим! Стремимся! Потом ползем и дрочим на пустые проспекты, безлюдные улицы, чистые туалеты и клумбы без цветов. Наша ложь в руках наших мозолями и занозами. 

Не можем усидеть на месте, чтоб не причинить дискомфорт травинке, жуку или сердцу. С мыльными пузырями в головах и вечноцветущими в душах наших лилиями сидим голыми ягодицами на подогретой земле. Каждое новое, легкое, с лаймовым привкусом дыханье ветра – это наши мертвые, что любили нас и навещают; так нежно оно щекочет наши промежности, так резво проникает в сопливые наши ноздри. Крик новорожденного! Крик о помощи! Синяя кожа, шрамы от умышленных порезов и бесконечный цвет. Из душ. Прямо из влагалища времени.
Появляемся в тех местах, где все меняется каждую минуту. Все, кроме запаха. Пока есть запах, есть мы из прошлого. Он напоминает о тех чудных розовых временах. Здесь пялился на круглый зад прохожей, которую не увидишь никогда больше. Здесь чувствовал острую боль в колене, на которое упал четверть часа ранее. А там, у зеленых мусорных баков твое сердце крошилось крекером от безответной любви к крокодилу, от которого дурно несет. О, запах, ты покидаешь вагину времени и тревожишь нас.

Мы плыли на волнах любви, периодически выходя на берег: сходить в туалет, в душ, за бутылкой. Все происходило плавно, даже вино плавно покидало наши жилы. Мы разговаривали обо всем на свете, но смысла в наших разговорах не было. В это время небо окончательно затянулось тучами, и через полчаса посыпал мелкий, колючий дождик. Мы задремали абсолютно голые, обнявшись.

Я проснулся после девяти вечера. На улице серело. Я подошел к окну и взглянул: дождя уже не было, но было мокро и вязко. Казалось, выйдешь на улицу и на веки ввязнешь в сырости. В окне я увидел лысого мужичка лет пятидесяти, который держал в руках свою кепку. Одет он был в подстреленные коттоновые штаны, серого цвета рубашку с подкатанными рукавами. На плечах у него был громадный старый походный рюкзак. Я не смог разглядеть его лица, но в сумерках мне показалось, что оно грустное и доброе. Мне тоже на миг стало грустно.

Потом я разбудил свою спутницу. Мы поочередно приняли душ, затем скушали немного сыра, хлеба и банку консервированной кукурузы. Запили все это дело остатками вина. Лежали, думали о своем, страдали и показывали друг другу маски. После мы еще занялись медленной и теплой любовью. Заснули обессиленные и голые, вроде бы счастливые.

Я проснулся около пяти утра. Меня мучила жажда. Вспомнил о пиве, которое валяется в холодильнике, пошел и взял бутылку. Зайдя в комнату, я взял стул и сел возле окна. Кинул взгляд на Уитни – она безмятежно спала, прыгая по звездам и облакам во снах. Я сделал хороший глоток и начал смотреть в окно с желанием увидеть рассвет. Мне было очень одиноко и отвратительно во многих смыслах.