Прощание

   Это фотография с Правмира - 8-го утром, на Литургии в Ильинском приделе Мироносицкой церкви, на отпевание батюшку вынесли на площадку перед главным входом в церковь.

  При жизни я не фотографировалась с отцом Павлом, и эта фотография корреспондента с Правмира у меня единственная.

   Я приехала в Псков 7-го утром, сразу в церковь.  Таксист, что со станции Дно меня вёз, тоже знал отца Павла. В церкви сказали, что не привезли ещё гроб, и я поехала в давно знакомый и  родной  дом на Красногорской, над Псковой. Попутчица в автобусе  оказалась  соседкой батюшки, да и в такси моя попутчица  раньше возвращалась из  отпуска домой,   чтоб на похороны успеть, и сразу дала мне свой адрес, если захочу у неё остановиться.

   Если кто в Пскове  прежде и не знал батюшку, то в  эти дни здесь не было никого, наверное, кто не узнал  бы страшной вести о нем. У калитки лежали цветы на земле. Я позвонила, никто не вышел, и тогда я сама зашла. С лаем выскочила Белка, и Аргон залаял. Я собак не боюсь, тем более таких, какие всю жизнь были у отца Павла. Вот и Аргон только  с виду страшный, большой, чёрный, а протянешь руку - он сразу лизать...

   В доме были люди, вышла матушка Вера, узнала меня. Маша, оказалось, в больнице со дня убийства, была его свидетельницей и, чтобы избежать приступа, пришлось её госпитализировать. Следом за мной вошла в дом пожилая женщина, Машина крёстная, но поскольку крестины эти полвека назад в Ташкенте были, то отца Павла с семьёй долго баба Зоя не видела, а услышала про убийство - в одночасье собралась и приехала. Мне неудобно было так её называть, но она на своём настояла.

   Приехал священник, отец Сергий, матушка отдала ему облачение, и он поехал в морг. А мне в доме не только в кабинете, повсюду, резали глаз вещи отца Павла, напоминая о том, что никогда уже он не вернётся. Матушка с Мариной Медведевой поехали на почту переводы получать, меня оставили на телефоне. Звонит отец Сергий, что можно забирать тело, но Ивана (сына) нет ещё. Оказалось, на кладбище застрял, не дают место. Матушка как вернулась, послала на кладбище посыльного с деньгами. Я возмутилась и сказала, что при таком количестве корреспондентов можно кого-то натравить на вымогателей. Но дело решилось вмешательством замгубернатора, дали отцу Павлу место у самой стены Мироносицкой церкви рядом с могилами его и м. Веры матерей.

   Матушка поговорила с журналистами, и мы поехали в морг. Батюшка лежал в гробу в полном облачении, в камилавке, которую при жизни редко одевал, такой торжественный.  Мы с бабой Зоей и двое рабочих сели рядом с гробом в микроавтобус. Баба Зоя не растерялась, тут же «Святый Боже» затянула и пела до самой церкви, а я только плакала, мне обидно стало, что не несут его на руках.

   Установили гроб в Ильинском приделе и стали записывать всех желающих Евангелие читать. Моя очередь вышла на половину шестого вечера и половину первого ночи, а у бабы Зои в 9 вечера и в 3 ночи. И  мы решили в церкви ночевать.  Евангелие стали читать, слышу, по-русски, последователи о. Георгия Кочеткова. А мы хотели на церковнославянском, взяли книгу в библиотеке при храме и договорились, что там же возьмём ночью тёплые вещи и на лавке прикорнём. Когда подошла моя очередь читать,  последней перед вечерней службой, народу в церкви уже было много, и я заробела.

   Когда я читаю вслух – начинаю задыхаться, не хватает из-за астмы воздуха. Но всё хорошо прошло, только пришлось разуться и босиком стоять, от напряжения у меня ногу свело. Читать пришлось про хананеянку и собак, этот евангельский эпизод обсуждали у отца Павла  в ЖЖ, и я написала, что ничего обидного в ответе Христа не вижу, что же обидного в сравнении с собаками? Отец Павел ответил мне: «Это событие (встреча Христа с хананеянкой) принципиально значимо для христиан. Оно открывает смысл молитвы, как общения, на которое Христос дал Свое согласие».

   Началась вечерняя служба, матушка Вера сидела у гроба, люди всё шли, всё больше становилось цветов, ни в гроб, ни в вазы они уже не помещались, стали в вёдра ставить. Когда служба закончилась, я с матушкой поехала домой, передохнуть, а к своему ночному чтению  вернулась в церковь, к этому времени и Анна приехала из Питера, она из штатов летела, давно там живёт с семьёй. Они все могли уехать, как узнику совести самому батюшке тоже давали гринкарту, но уехала только Аня с семьёй. Они с Иваном близнецы, но не очень похожи,  у Ани с матушкой Верой больше общего.

   На вечерней службе я кому-то отдала свой платок, и ночью пришлось самой чужой взаймы брать. Смотрела, помню, прощание с м. Антонием Сурожским в Лондоне, там дамы без платков над его гробом Евангелие читали, но у нас так не принято.

   После полуночи народу в церкви немного осталось, и второй раз я смелей читала.  Закончила и пешком сходила на вокзал за обратным билетом, ночью и прохладно, и народа в кассах нет. Вернулась, почитала баба Зоя в свою очередь Евангелие в 3 часа, и думали мы отдохнуть, но, оказалось, негде, церковь закрыта. Так что мы остались в Ильинском приделе, баба Зоя сидя дремала, а мне говорит:

  - Ложись на лавку, только не ногами вперёд, а головой к алтарю.
 
  Я легла, лавка жёсткая, долго не полежишь. И так жалко стало батюшку, что не встать ему уже с лавки своей.

  Под утро мне ещё  в третий раз раз довелось почитать, а потом всё-таки сжалился над нами школьный сторож, пустил в класс, и мы там на полу поспали немного.

   Как только рассвело – потянулись люди, и к Литургии в церкви уже яблоку негде упасть было. И хотя все, кто знал, объясняли вновь пришедшим, что на отпевание отца Павла вынесут на паперть и все желающие простятся, но многие всё-таки протирались к гробу в храм. Причастников  много было. Накануне матушка просила местных священников, чтобы те дали облачение всем приезжим батюшкам,  говорит, что хватило бы на всех, но они не осмелились.

   Я на отпевании не протискивалась вперёд, ночью с батюшкой простилась. Слышно за счёт динамиков хорошо всё было, но ничего не видно. Люди все дорожки между могилами  запрудили. Камер много было, я краем уха слышала, как вёл Павел Лобков  прямую трансляцию, но потом не нашла её в сети.

   Желание матушки было, чтобы возглавлял отпевание о. Владимир Попов, отцу Павлу ровесник и друг. Но никто не осмелился позвонить м. Евсевию и сказать об этом, возглавлял отпевание назначенный митрополитом о. Георгий. Надгробную речь говорил о. Роман, бывший псковский священник, а теперь всеволожский благочинный, большой дипломат. Матушке его речь в целом понравилась, хотя были неточности.

   Две вещи он чётко проговорил: первое, что, несмотря на сотрудничество со СФИ, отец Павел никогда не разделял заблуждения о. Георгия Кочеткова, не выносил престол на середину храма и не причащал мирян как священников, а окормлял последователей о. Георгия по слову апостола Павла «я был всем для всех, чтобы спасти хотя бы некоторых». И, второе, что у отца Павла всё отобрали (без упоминания имён) по Промыслу Божию, для того, чтобы он своим самым главным и нужным делом занялся – душепопечением.

   Действительно, в конце жизни всё, что у батюшки осталось – это люди.  Он говорил, что, когда восстановил из руин Мироносицкую церковь и служил первую пасхальную Литургию – столько было людей, что не поместились внутри и на паперти стояли. И я подумала, что за прошедшую четверть века отец Павел никого не потерял из тех, кто тогда пришли. Но был всем для всех, чтобы хотя бы некоторых спасти…

   Как обносили гроб вокруг церкви под Святый Боже, как опускали в могилу у самой стены храма – я тоже больше слышала, чем видела, подошла только, когда крест установили – приложиться к нему.  А потом вернулась за цветами в Ильинский придел, священники попросили желающих помочь, но один, отец Евгений, сказал, что неплохо часть и в церкви оставить. И я стала цветы из вёдер сортировать по видам и расставлять по вазам, а  потом пришлось каменный пол протирать, долго, словом, провозилась.

   И всё вспоминала в опустевшей церкви, как 20 лет назад отец Павел читал тут Великий канон, делал земные поклоны на своём неуклюжем протезе, а я, как услышала первые произнесённые им слова: «Откуда начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?», - действительно разрыдалась и проревела до конца службы. Бабули рядом со мной со своими ковриками пришли, а я тогда ещё запомнила этот холодный каменный пол…

   Поминальные столы у школы во дворе были накрыты, но меня стали домой звать. Прямо к матушке я не поехала, попросилась к Марине поспать, а к матушке мы приехали  под вечер, и там всё ещё был полон дом народу. Я рассказала, как у отца Павла жила и завершила тем, что батюшка благородным был человеком, другого такого не знаю. И вот: деда расстреляли, отца расстреляли, наконец, и самого убили.

    На поминках был троюродный брат батюшки (у них общий прадед), ближе от Адельгеймов никого не было, он меня поправил: я сказала, что в отце Павле было и глубоко народное, и аристократическое начало, а, оказывается, аристократы только с князей начинаются, а у них прадед и дед почётные граждане Российской империи были, что приравнивается к простому дворянству.

    На другой день была панихида на могиле. Служил её о.Илия Ерохин, диакон, у матушки ночевал, из Москвы приехал, его жена с дочкой пели, мы подпевали. Народу немного было, служба закончилась, а уходить никому не хочется. Стали все желающие говорить, вспоминать батюшку, благодарить его и прощаться с ним. В том числе и пьяницы местные, они, как и все, любили его.

    Мне запомнилась речь Михаила Иванова. По мере его рассказа я поняла, кто он такой, видела раньше иконы его письма.  Он рассказывал, как 30 лет назад помогал отцу Павлу  в Писковичах в строительстве, жил летом в доме при церкви, а с ним несколько многодетных семей, отец Павел пригласил на лето. И радостно им было там жить, я-то знаю,  как там было, в Писковичах: старинная церковь на высоком берегу Великой, рядом дом, чудное место. Но  сельсовет требовал прописки, портил жизнь и им, и отцу Павлу. И что всегда так было.


    Это уж точно, при мне тоже то гороно, то прочие власти отцу Павлу какие-то претензии предъявляли, вокруг него всегда поляризовались люди на тех, кто шёл за ним, и тех, кто палки в колёса вставлял…

   Хотели после панихиды ехать Машу в больнице навестить, но матушка плохо себя чувствовала, ноги не держали её. Мы с Мариной попрощались с ней и уехали в Питер. А там я посмотрела в сети новости: оказывается в Машиной больнице в этот день м. Евсевий служил, поскольку церковь отцом Павлом там в честь вмч. Пантелеймона построена, и был престольный праздник. Но к больным, судя по фото на епархиальном сайте, митрополит не ходил.

   Ни митрополита, ни губернатора на отпевании не было, священники были в основном приезжие. Сергея Пчелинцева (убийцу) я видела потом в новостях в палате, просто херувимчик. Принять его отца Павла его девушка попросила, дочка писательницы Дашковой. Матушка рассказывала, что два дня он их морочил, то приехал, то сбежал, то «заберите меня по такому-то адресу», а приехали – там нет его. Вернулись домой – явился следом. Они (о. Павел и м. Вера)  и в больницу  возили его к врачу, тот сказал : 
   
 - Таблетку феназепама дайте.

   Приезжал за ним отец, увёз, но тот сбежал от него, вернулся к отцу Павлу. И убил, всадил нож прямо в сердце батюшке, а потом себе в грудь.

   Анна говорила на панихиде, чтобы молились все за убийцу, и Иван говорит, что не чувствует ненависти к нему.  Сказали в новостях, что пока на два месяца  посадили его. Неужто отсидит  и пойдёт гулять?

   Вернулась я с погребения в странном состоянии. С одной стороны, нож этот, что отцу Павлу прямо в сердце вошёл - как забыть? Батюшка писал и говорил, что церковь не организация, а организм. То есть так не он, а Господь говорил: Я лоза, а вы ветви. Я - дверь, Я - Пастырь добрый, душу свою полагающий за овец.

   И не ради красного словца, а по совести, - я почувствовала этот нож в сердце, эту боль, и не я одна, думаю.

   Но вот то, что сейчас в Пскове происходило - это ведь и есть церковная жизнь. "Совершается церковь, когда в глаза мы друг другу глядим" - это из книги о. Павла цитата, он любил повторять эти стихи Вячеслава Иванова.

   Я почти 20 лет в Пскове не была, мало кого из нынешних прихожан и окружения отца Павла знала, а приехала - и все свои. Стоило мне добраться до его дома - и дальше уже не нужно было ни о чём житейском думать, меня возили, кормили, давали приют вмиг ставшие родными люди... Вот Алла, с которой  по дороге за телом в морг мы говорили  про убийцу. Я про то, что впервые у отца Павла в доме "Космическую трилогию" Льюиса прочитала, там в "Мерзейшей мощи" есть персонажи, который уже не люди, а лишь оболочки для бесов. А она про то, что до Льюиса о том же святые отцы писали. И что отец Павел, как бывший лагерник, неприхотливым и благодарным был человеком, бывшие лагерники, кто выжил и вышел - все такие, это нам "всё не так, как надо".

   Потом именно она, Алла, будет настаивать, чтобы отца Павла вынесли на паперть для прощания, чтобы могли подойти к нему и проститься на отпевании люди, и настоит.

   Марина Медведева. Сразу мне понравилась, сама я не такая быстрая и очень таких люблю, всё у них горит и спорится. На ней были поминки и прочие разнообразные хлопоты, но, главное, она не давала матушке опомниться. После вечерней службы матушка  села за стол, а есть ничего не могла, прилегла на руки и жалуется :

 - Вот так он меня одну с тремя детьми оставил, когда в тюрьму сел, и теперь снова.

   А Марина смогла её подбодрить, поесть заставила, не помню, что она говорила, но результата добилась. Потом я узнала, что она питерская и будет домой возвращаться, напросилась с ней ехать и домой к ней попала.

   С нами ещё Иван Афанасьевич Сёмкин ночевал, приехал из Латвии, бодрый подтянутый старик. Отца Павла с тех пор знает, как он у них до Пскова служил, всё повторял, что он тёщу его исповедовал и причащал перед смертью, рассказал нам про эту тёщу - всю её непростую жизнь. А когда отец Павел строил в Пскове свой дом - Иван Афанасьевич прорабом у него был.

    Перед сном мы поговорили о жизни,  узнали, как русским в Латвии  живётся, он нам паспорт свой показал: всё на латинице и обозначено, что не является гражданином, хотя всю жизнь там прожил. Дал нам с Мариной адрес, приглашал в гости и мечтал до отъезда в книжный магазин попасть, русские книги у них там трудно купить. Но в Россию не хочет переезжать, как я поняла - латыши хоть и вредные, но культурные, не матерятся и не пьют так, как русские.

   Жаль, баба Зоя к тому времени уже уехала, я даже не простилась с ней.

   Лена Волкова и дочка её, Настя. Настя ночью читала с нами Евангелие, и на панихиде Лена сказала: то, что Настя в церкви, не её, матери, а отца Павла заслуга. Сама Лена до последнего ходила к отцу Павлу на Библейские чтения.

   Сказала, что батюшка умел так Писание донести, что каждому всё ясно становилось, и для него не только занятия - каждое крещение или отпевание становилось поводом о Христе людям говорить. А теперь  придётся нам, оставшимся,  Благую весть нести людям. Лена  подтянутая, никаких лишних эмоций, и вдруг, в конце речи, говорит:

 - Потому что если доживём мы до Страшного суда, нужно достойно Господа встретить.

   И я все эти три дня в Пскове радовалась за батюшку: что собрал он нас, что увидели мы друг друга и поняли, какие мы разные, а для него - все свои. Сама я не то что зануда, а резко, бывает, сужу обо всём и всех, а тут чувствовала, что эти такие разные и мало знакомые мне люди - все мы одинаково Господу дороги, каждый дорог, потому что Он нам Отец, а мы Ему - дети.

   И Он не оставит нас, если будем учениками Ему:  будем иметь любовь между собою.