Властелин дивного царства

1.

           Светлана взяла из шкафа свои любимые кеды и положила их в вещевой мешок, надела парчовый наряд, намотала на руки черные тряпки, окутала шалью свое лицо, бросила взгляд в зеркало, что висело в спальне над кроватью мамы, в которой она часто спала. Она ненавидела свой город, где на многолюдных площадях усталые лица прохожих, потухшие глаза, стоптанные кирзовые сапоги, сжатые губы, тяжелые мешки и сумки. Всю свою жизнь они сумку охраняют. Ох, сколько же в ней живет животных. Ох, как же она постарела за эту тысячу лет, что она провела в этом городе. Ей было сладко от мысли, что она идет в горы, где ее встретит дровосек, что даст ей любовь и томик Ницше в придачу, дабы попытаться объять необъятное. «Я баба яга, да, но было время, когда я выслала сто рублей на проезд ко мне одному рыбаку, что хотел жить со мной, дабы мы вместе читали книгу Еноха, но он так и не приехал» - сказала она себе, ощущая, что ее манит неизвестность. В мешке также лежали ее книги и тетрадки, в которых она описывала свои воздушные бои с демонами, что звали ее в чистилище на трапезу, где грешники распоротые лежат на столах и стонут бесконечно. Духовные битвы тяжки, они гораздо сложнее, чем битвы целых армий. Портреты мамы на стене, да, мама сама себя рисовать могла, и делала это, надо заметить, весьма умело. Чудная матушка у меня, которая, бегала по полям, дивилась каждой былинки, порхала бабочкой над оврагом, жевала мятные листья у реки, купалась с русалками в пруду. А вот и отец рисовал себя тоже весьма умело, вот и портрет у окна его висит, он там весь в орденах на фоне березовой рощи стоит горделиво. Лошадей любил. Была у него любимая лошадь Кукла. Тяжеловес, она тяжелые подводы могла в горы везти. Мама белокурая и пухлая, а отец худой и длинный, чернявый. У мамы волосы жидкие и плохие, да и зубы весьма плачевные, а вот у отца все наоборот. Я вот тоже рисую с детства волхвов, корзинку с младенцев, Египет, а еще из глины фигуры богов леплю, маски, орлов, змей, жуков разных. Бусы мамины лежат в тумбочке, но после того, как я покину квартиру, мне все равно, что с ними будет. Алмазные бусы молча  лежат, но много ли мне надо? Не возьму их с собой. Пусть дальше тут лежат, ибо надо вслед за родителями. Чем меньше вещей, тем лучше, ведь предки зовут. В старости интерес к вещам минимален. Теперь уже религиозные вопросы во мне кипят. Каждый из нас достоин жалости. Какая тут может быть гордость? Пятаками закрыла глаза и отцу и матери. Не хочется веселья и радостей, одну добродетель хочется. Умела же я быть смелой только в мечтах, умела. Мистические животные вопят во мне через пространство к Богу. Каждый божий день – экстаз, каждую ночь – откровение. Каждый миг – изумление и ожидание волшебства. Пыталась скрасить стаканом тысячу лет одиночества. Мрак и скорбь, печаль и ночь – во мне и окрест меня и никаких путей, все конца потеряны. Чем люди не живы.
        Радуга над миром засияла в тот миг, когда Светлана села на паром, что следовал курсом к одному острову, который посещали в свое время все любители созерцания. Но вот уже много лет этот остров был оставлен в покое, ибо все стали работниками в офисах и на заводах, все хотелось денег заработать. Все завели себе компьютеры, и теперь никто не хотел покидать город, ведь там есть электричество, а без него вся техника просто кусок пластмассы. Хата и работа, сеть и пиво – это то, что помогает уйти от себя современному работнику всемирной армии труда. В городах жгли машины, кафе, убивали друг друга, бастовали, гудели, устраивали революции, грабежи. В городах кололись, вешались, бесились, скандалили и сидели на работе миллионы тех, кто избрал для себя бегство от себя.
         Карлос ощущал себя вечным Обломовым, ему не хотелось влиять на историю, людей, мир. Он нечаянно стал, один живет, ходит и думает. На острове ему было хорошо, ведь тут он был наедине с собой. Он также не хотел никакой славы и известности. Он соорудил себе землянку у подножья горы, что находилась на острове, где не было ни души. Вначале он ощущал одиночество, но после молитв успокоился и понял, что с ним Бог. Целыми днями он глядел на синие просторы океана и молился, чтобы покой в душе настал, ведь без этого покоя в душе он ощущал, что мирские соблазны снова ему шепчут на ухо что да как. 
     Однажды утром он сидел на огромном валуне, то утопал в одном заливе, наблюдал движение волн, любовался рассветом, и вдруг услыхал чьи-то шаги. Он повернул голову в сторону берега и увидел барышню, что шла себе по пыльной дорожке навстречу солнышку, улыбалась своим мыслям, провожала взглядом тучи, что скрывались за выси дремлющих гор. Она подошла к камню, улыбнулась, кивнула головой в знак приветствия.
- Мой дом стал твоим домом, красавица, - крикнул ей весело дядька, спустившись с холма, с которого был виден океан, бесконечная гуща воды, в которой жизнь кипит и пульсирует, разрывая сушу мощно и властно. Ртуть в моей крови закипела, что будет дальше – не знаю!
- Эй, моя мечта – это жить у океана и при этом видеть горы каждый день, ходить по ним и взирать на синие звезды, что ночью горят над нашим океаном. Естество свое берет! Мои прошлые дни были под знаком тельца, но теперь все это в прошлом. Кто я? Мечтатель, разумеется, много ли влияла на мир? Ни капли. У меня вообще нет воли. Школу закончила на тройки, любила рисовать, но пошла на врача просто потому, что подруга пошла в медицинский институт. Ну, какого лешего все это со мною происходит? А поле резала трупы в морге, скальпель мой резво рыскал по этим пухлым формалиновым телам. Я силой обладала огромной. Моя коса одно время лежала на полке, где боги, вырезанные из камня, мигали своими глазами в час ночной. Мой алтарь был устроен прямо в шкафу. Я же валькирия, так мне в ту пору казалось, но теперь я понимаю, что я плыву вглубь себя, я бегу из этого в свой мир, который никогда не променяю ни на что. Молот Тора одела на шею, и так меня и запомнили одноклассники, мои удары по их головам были сильны, еле они домой доходили после того, как я им ломала кости ног и рук. Если им надо было быть юристами, то я хотела быть монахиней. Вечно с мечом и луком ходила в школу. А как остры были мои стрелы! Одной бабке я выколола глаз стрелой, ей даже стало страшно, когда я вытащила из глаза свою стрелу. Бабка колбасу в школе продавала. Я же мясо не ела, потому и дала ей по мозгам. «На том свете все ангелами станут» - попы в церквях радостно читают. Они думали, что я одержимая. Меня водили по монастырям. Отчитывали, бесов изгоняли, но толку? Мои родители думали, что я с демонами якшаюсь. Но все не так, ибо я войну люблю, а не мир!

 Со школьной скамьи все мечтала о мальчике. Эх, не вышло, но зато примирилась со своей душой. Завела с нею роман. Не судьба мне иметь мальчика. С младших классов только и хотела, чтобы у меня был мальчишка, который поцелует меня в мои юные губы, подарит миг наслаждения, сидя в укромном уголке в час ночной. Но не вышло. Бог решил так, что я должна быть везде и всюду лишь странницей. Нигде приюта, нигде родной души я не нашла. Родители сильно ругались, развелись, но я любила их, а они умерли, а мне туда одна дорога. Я могилки их на кладбище пропалываю, ведь за год сильно зарастают они. Прихожу и давай руками выдергивать сорняки или же тяпкой работаю усердно, чтобы могилки моих любимых родителей не зарастали. Могила лишь манит меня. Хочу быть с ними, на тот свет хочу. Тут уже делать совсем нечего, да и никогда не хотелось менять этот мир. Валяются в моем дворе могильные оградки, памятники, ржавые трубы, шины, трактор разломанный, собачья конура без собаки, ульи, цистерны для воды, даже ангар для самолета есть в моем дворе. И качели, которые подбрасывают меня к небу, да так, что моя голова в облаках, а ноги на земле еле-еле стоят. Дружество – это и ест коммунизм. Он есть как бы напряженное сочувствие между людьми. Ищем пути друг к другу, Карлос. Люди часто очаровываются магией больших чисел. Во лбу моем соединяются все противоречия и превращаются силой моей мысли в ничто. Пауки в банке сидят, они есть лунными животными, ибо луна лишь отражает свет.   
- Мой дом есть океан, я брожу по горам и вижу все холмы, что родиной служат нам, я уже со школьной скамьи был мечтателем, - ответил ей Карлос, - я тут вот в землянке живу, вот видишь, куда завела мечта моя меня! Кто бы мог подумать в те дни, что я стану отшельником и буду созерцать мир идей, но никакого действия от меня никто не сможет дождаться. И грозный час пришел. Не стоит забывать текучесть своего момента времени. Одно время я жил в Париже прямо у той самой башни, у которой толпа гудит. Девчата посещали мою хату, дабы я их отвел на крышу дома, где бы они могли сфотографироваться на фоне башни. Им хотелось идти в ногу с миром. Со скоростью мира лететь по жизни. Все эти короткие юбки и сиреневые кофточки, духи и стихи Готье, шуры-муры, беседы о тундре посреди ночи, романсы на кладбище, желтые дни между домами, что зависли над нами своими каменными щитами. Они все свои фотографии присылали мне по почте, чтобы я узнал о том, что они меня еще помнят. Не плакать, не смеяться – но понимать. Жаждал я рая, но раем была та башня, что притягивала своей стройностью кумушек, что роились около нее каждый божий день. В моей комнате были мои фотографии горных вершин, ущелий, островов, норы кротов, жуткие лабиринты, где игрались в свои игры барсуки. Я же работал тогда в Париже фотографом, снимал дедов и баб в ресторанах, Альпы, берега Испании, порты Лондона и их обитателей. Наши предки обитали в каменном Париже, ваши же потомки обитают в Париже пластиковом. Я свой компьютер бросил в печь, пусть ему будет страшно и одиноко, я уже не буду сидеть за ним. Та прошлая жизнь стала мне сном. Безумным сном. В одном из своих ярких снов я думал, что пора убить себя в соборе Парижской Богоматери, но пришлось отказаться, ибо правительство не приняло закон о клонировании человека. А то бы я мог взять ружье и выстрелить себе в рот, то был бы мой знак протеста против современного мира. У меня в квартире жила в то время немецкая овчарка, из-за которой кобели грызли друг друга. Так вот, в момент, когда ей следовало размножаться, кобели толпились под балконом и истошно они выли целых две недели и в схватке откусывали друг другу уши и нос. Что только в них не летело – не помогало. Они все равно выли, а когда подъезд открывался, то они мигом скакали на четвертый этаж, чтобы царапать дверь и лаяли до упора, пока их не выгоняли соседи пинками под зад и ковшами с кипятком. Сомнамбулы чертовы эти кобеля в те дни, когда им следует покрыть сучку. Лезут на рожон и даже не думают, что легко могут быть убитыми. А тут у меня целое пастбище коров и коз, я брожу по горам, это исцеляет, вот, к примеру, моя сердечная аритмия прошла уже благодаря прогулкам. Сам себе еще я неизвестный, мне пути еще никто не осветил? Мужики–отцы, никогда не поддавайтесь минутным слабостям, воспоминаниям, берегите жен, детей и родителей.  Милее родного человека нет и никогда не будет. Я на все смотрю сквозь призму любви, мне нечего бояться. Страха нет, когда есть любовь.         
- Крики небесных орлов в ночи на краю ночи буду слышать, а твоя прошлая жизнь была не так уж и плоха, - тревожно молвила Светлана, - моя армия воронов клюет кабана, что встретился мне на пути. Жажду вечного бытия. Мои ноги исходили весь земной шар. Представь себе, что до этого я минировала поля, по которым бродили вражеские танки. Кто знает мою войну? Я одна и знаю! Кабан есть символ похоти для меня. Кабан спал в овраге, а его вороны клюют, но ему все равно. Я брожу по лесам и горам и совсем не хочу ничего. Я просто жажду ощутить, как земля под ногами вертится без устали. Океаны падают вниз, горы летят вверх, шум и гам при полете в пустоте, ведь такой огромный шарик вращается, казалось бы, ради чего он вертится? Ради меня одной и вертится! Моя квартира в городе пуста теперь. Я не вернусь назад. Пусть кто хочет там живет, но я твердо решила, что назад пути нет. Только вперед. К родителям! Они меня призывают, словно горные вершины манят орлов. Скучают ведь, ой как сильно скучаю. Может быть, уйду сама туда, чтобы не ждать смерти тела. Хочу звезды пахать! Жизнь бесчинствует, а мои кеды целы! Развлечений не ищу, в церкви была, но мало, каюсь в этом. Надо было больше ходить туда, может быть, родители были бы со мной до сих пор. Мечом же я уничтожаю всех, кто стоит у меня на пути. Да, но лишь в своих мечтаниях совершаю я эти бравые подвиги. Моя мечта – это плыть себе все дальше вглубь себя. Мое высшее «я» совсем не ведает никаких ограничений и форм. Атман равен Брахману.
      В океане, на таинственном и цветущем острове, у подножья огромной горы, было жилище дровосека, то была землянка, которую он соорудил сам. А еще он мог легко ловить голыми руками уйму рыб, что выпрыгивали из воды, играя себе без всякого страха. Такой вот он был малый.
    Светлана села на камень рядом с ним, достала из рюкзака тетрадь и прочла вслух свои мысли.
- Моя дорога вела в сторону высоких скал, на которых сидела белая птица, что пела свою дикую песню о том, как ей видится мир с высоты. Люди забыли о духе. На площадях один базар. В храмах лишь отвар липовый. Настали последние дни. Яд мухоморов опьянял людей в те времена, а теперь люди умирают от волоска в горле. Да тут царит бог и Гете, и покой! Эти вершины молчат, ибо знают. Сурова тут жизнь. Я у тебя в землянке буду печь пироги с яблоками, тут же растут яблоки? Могу понять птиц, что летят над островом, а после увидеть коров в небе, смогу подоить их, ведь тут летают молочные облака. Я могу даже ощутить, что моя великая миссия в том, чтобы жить на этом острове не одну тысячу лет. Я ведь тоже Обломов. Меня совсем не интересует вино, ибо молоко есть для меня лучший напиток. Лишь мой внутренний мир мне интересен и дорог. Мир есть лишь мое представление. Да, я ведь тоже, как и ты, вечный Обломов, дружище! Мне бы лишь поспать, да поесть, а больше ничего не нужно. Вот тут на острове я и собираюсь спать, да есть под шум океана и в компании цветных попугаев и рыб, что плывут себе вдоль берега шустрыми косяками, оставляя на воде зигзаги и пузыри. Мы всю жизнь живем для того, чтобы заслужить могилу. В каждом настоящем коллекционере скрывается Дон Жуан. Даже было бы хорошо, если бы я жила на этом острове. Пила бы молоко вместо вина. Вела здоровый образ жизни. Молилась бы за весь мир, если захотела бы, если бы почувствовала бы нужное настроение. Ведь мне только того и надо, чтобы быть одной. Вечно одной.
- Браво! – крикнул ей Карлос и похлопал ее по плечу, вытащив из кармана холщовых штанов свои записки. – Слушай же теперь меня! Я тоже на этом острове осмысливаю кое-какие вещи. Быть может, ты поймешь меня глубже, коль услышишь то, о чем я тебе скажу. И так, приступим, боги с нами! Грехи все под откос пускаем, ибо по грехам вражеская пуля лупит изо всех сил, словно по броневику снаряд ударяет в час ночной, на планете людей и зверей, что мчит наугад вас всех в никуда.
     Карлос развернул первый листок, что был чудовищно скомкан, а мелкий почерк избороздил вдоль и поперек бумагу. Ровным голосом он стал читать ей свои записки:
- Каждый раз, когда я попадаю в тюрьму, мне необычайно там нравится. В лесу пробуждаются самые глубокие воспоминания. Боги снова возрождаются в цезарях, жрецы – в бонзах. Наука расколдовывает мир. К черту науку! Черная магия больших цифр. Над всем стоит атомная бомба. На вершине культуры стоит интернет. Правит цифра. Корни газовых камер ищем в Библии. Я своим молчанием могу сказать гораздо больше, чем иные своим красноречием. Конфуций и Будда, оба в своем учении обошлись без богов, тем не менее, вынуждены терпеливо сносить то, что их почитают в храмах. И куда не обращается homo ludens, всюду его приветствует homo faber. Одним из мотивов «Тысяча и одной ночи», является смена жажды на изобилие, переходов от желтых и красных пустынь к богатой и пышной жизни. Монотеистическое обрезание божественной природы. Экспрессионизм тесно связан с мировыми войнами: он типичен для эпохи. Мучитель и мучимый – одно. В человеке снова и снова совершается мистерия смерти. Гельдерлин видит свет в тени, закон и его божественную основу. Это отличает его как от романтиков, среди которых ему ближе всего Новалис, так и от классиков, от взглядов Шиллера на «богов Греции». С числа начинается еще и обман, отвлечение. Черная магия больших цифр. Числа – это одежды, снять их – наше последнее усилие. Армейский сапог свят, как и либерализм, но все это бесконечно чужое для меня. Благоговейного трепета одного лишь мне надо. Мертвые всегда тут. Им не надо текста, поскольку они касаются нас на уровне бессловесного. Их послание не есть для нас неожиданность. Боги отступают, вперед выходят цифры. Есть свои причины, почему люди забыли о том, что есть дух. Музыка – это превращенное в звучание время. В каждом движении скрывается нечто невозможно, некое эхо стоков, которое смутно долетает до нас. В нем – тайна музыки. И одно из объяснений, что всякое движение является мнимым.      


2.

        Светлана встает с камня, осматривает пейзаж, океанские страсти бурлят на глубине таинственной и непостижимой. А после произносит свою речь, дабы Карлос понял чуточку ее мир:
- Говорить могу лишь с тем, кто вне политики и общества пребывает. Человек без веры в Бога ничто для меня. Никогда не стану в одну ногу с атеистом. Не буду дышать его воздухом даже. Под одной крышей жить ни за что не буду с ним. Общество для меня чуждо. Их все пути и цели для меня чужды. Я могла бы много достичь, но во мне нет целостности. Вместо медицинского института я могла бы пойти на художника учится, но воли мало было. Все не знала, куда же себя приложить. Вот и прошла жизнь незаметно, но тихо, а тишина для меня есть чудо. Без тишины не мыслю себя. Все общественное и вздор только потому, что там слишком много шума. А шум я не выношу. «Карамазовщина» совсем не трогает меня. Читать книги и вовсе не тянет. К чему мне чужие жизни? Чужие мысли мне ни к чему! Да пусть мир горит огнем, что мне до него? Никакого дела нет. С мамой ругались в свое время. Она думала, что я выйду замуж, а я не могла найти того мальчишку, которого хотела еще в школе. Он не пришел в мою обитель, а я даже не стала искать, ибо Господу видней. Носила венки на голове у реки, бросала эти венки в воду, думала, что буду с ним счастлива, но венок, видимо, уплывал в океан, где его никто не мог подобрать. Вот он мой крест. Одиночество. С Богом легче, вот и молюсь постоянно чуть что, ибо пропаду сама. Не могу понять себя без Бога. Сколько бессознательных и сознательных процессов переживаем мы в ничтожную долю времени, в мгновение! Звезды – братья, горы – братья, боги – братья! Люди и звезды – братва! Море бушует вдали, мысли мои о горе, тихо плывут корабли, по древней и легкой коре. Ночи проводят без сна, дни одиноко идут, вот уж над берегом луна, ее лучи мягко льют. Все люди грешны. 
    Карлос же хватается за голову и кубарем падает с камнем в воду, а после он плывет до другого камня, что находится от берега в метрах ста. Оттуда он кричит Светлане, чтобы она плыла к нему. Она просто бросает в воду свой рюкзак и плывет к нему. Он ждет ее, думает, что сможет преподать ей очередной урок. Киты вон показались вдали, они бегут от суши в глубины, видно, как в воздух летят мощные струи воды.
- Эй, друг, я тут с тобой для чего вообще сижу на этом камне? – спросила вдруг загадочно Светлана, - когда мать умерла, то отец меня два раза из петли вынимал, я не могла без мамы жить. Сложен человек, бездна в нем самых разных чувств. И не захочешь, а выпьешь от жизни такой. Я потому сюда и приехала, что страшно пила дома. Хотела забыться в пьяном угаре. Ведь мне все время моя мертвая мать мерещилась. Отец мой в прошлом был отличным конюхом, копал могилы на кладбище, возил гробы, глину на возу. Намедни папаша напился самогонки и сердце не выдержало. Хоронили всем кварталом. Все собаки лаяли, его подвода теперь у друга находится на дворе.
- Дай мне свою книгу, - шептал ей Карлос, - я почитаю ее, может быть, легче будет, ибо я хочу понять смысл бытия.
- Утонул рюкзак, нет книги, нет теперь моих строк, - ответила ему трогательно Светлана, - эротическое желание и его удовлетворение являются ключом к происхождению мира. Я словно лягушка прыгаю от стихии земли к стихии воды и обратно. Мои зубы крепки, а тело проворно. Я съем тебя, Карлос, загрызу до костей! Стану крысой, смогу поедать тебя на одиноком корабле, а ты будешь просить о помощи, но тут никто тебя не услышит. Твои руки и ноги пойдут мне на пользу. Твой живот и голова легко будут служить мне пищей.

3.

          В том ее сне они стояли на высокой скале и любовались океаном, казалось, что им теперь все ясно: впереди путь в неизвестность, а это дает силы жить дальше, ибо куда идти, как не в Вечность!
- Прыгнем? – спросил Карлос, - ладно, понимаю, вопрос не конструктивный, но неужели ты не видела в моем доме гирь тридцати пяти килограммовых? Да, я пьянствовал хорошо в те дни, а потому гири сейчас стоят под дождем и ржавеют. Водка меня погубила. Алкоголь мой демон свел меня с ума. Я ружье выставил в окошко и давай по людям палить. «Ша!» - кричу я им всем, а они кулачки в карман засунули и идут, словно бы меня и нет нигде на этом свете. Мамаши катили коляски с детьми, а я пил водку с горла и стрелял в них, а они падали на асфальт и превращались в летающий голубой шар, что плавно взлетал в небо.
- Еще бы, конечно! – улыбнулась Светлана, - как деструктивен наш внутренний мир, мой друг, мы совсем выжили из ума, ощущение Бездны постоянно держит нас на страже. Мы просто метлой выметаем всех святых из своего мира, чтобы думы наши тяжкие прошли. Радуга над нашей головой светит, мы просим у океана волю и силу, ведь нам воля наша поможет на пути вглубь себя. Я пробовала поднять те гири, ох, тяжкие гири, от этих гирь дети кончают с собою: вешаются или прыгают в окно. Видела сны, где детишки пытались поднять твои гири, дружок, но, видать, кишка тонка, от слабости надрывались и бросались под машину. Один парнишка решил под паровоз броситься, и что ж, - бросился, а после и весь состав пошел под откос. Куча трупов выволакивали из вагонов, вот так номер! Вот так сон! Ох, глубоки наши корни вселенские, мысли наши кружат над мирами необозримыми, что ж, мы отважные сталкеры, что бредут вглубь себя без страха и сожаления, ибо наша воля все сможет решить. 
- Ты первая, - предложил он ей, - бросайся в обрыв, чего ждешь?
- Нет, давай лучше ты первый прыгай, - ответила она ему, - ведь это все сон, не так ли?
- И так, все-таки я тебе уступаю это право на первый прыжок, - чуть толкнув ее, молвил Карлос, - прыгай же, пора тебе проснуться на том берегу!
- Не-не, ты первый, - все также с улыбкой произнесла Светлана.
 - Э, нет, только после вас, сударыня! – решительно топнул ногой дядька.
    Он положил свои руки ей на плечи и пытался толкнуть ее в пропасть.
- Летим! – кричала она диким смехом и корчила ему страшные рожи, а после схватилась за его руки и потащила его к краю.
- Летим! – ответил он, зацепившись за ее плечи и не отпуская их, а океан ждал их, дабы дать им свои великие тайны и пропуск в дни вечные, которые лишь вне времени открываются странникам, что жаждут путешествия вглубь себя, где неизвестно что может быть на их пути.
      Остров по-прежнему стоит в середине океана, омывают его бесконечные волны, жажду утолить может любой путник здесь родниковой водой, что льет живо из глубоких пещер, в которых раздаются чьи-то стоны и шептания, глубокие бездны тут поглотят каждого, кто захочет побыть на острове, дабы ощутить таинственный зов вечности, которому невозможно сопротивляться.