Ars linguisticae филологическая пьеса

В чем причина всех бед? Науки любить вы не знали!
Вы не учились, а страсть только наукой крепка.
***
Радуйтесь жизни, пока в цвету весенние годы:
Время быстрее бежит, чем торопливый поток.
Ни миновавшей волны не воротит речное теченье,
Ни миновавшего дня времени бег не вернет.

(Овидий, Ars amatoria, кн. 3)



Ars linguisticae



Аморфное жанровое образование (м)истерического характера

               
                Мне кажется, это КОНЕЦ, друзья!

В эпизодах снимались: проблески сознания, членораздельная речь, капля совести, чувство ответственности, адекватное восприятие действительности.

Действующее лицо: Комиссия, в сущности своей триединая, и три её ипостаси: 1лицо, 2 лицо, 3 лицо - милые, заботливые, душевные гуманисты. Величайшие учёные. Всё бы хорошо, но во время государственных экзаменов они абсолютно не предсказуемы.
 
Бездействующее лицо: Странствующий Школяр - вечный студент, существо неопределённого пола, творческая, свободолюбивая, вечно ищущая романтичная натура.
Определённо-личные формы: Фердинанд де Соссюр - (фр. Ferdinand de Saussure, 26 ноября 1857, Женева — 22 февраля 1913) — швейцарский лингвист, заложивший основы семиологии и структурной лингвистики, стоявший у истоков Женевской лингвистической школы. Идеи Фердинанда де Соссюра, которого часто называют «отцом» лингвистики XX века, оказали существенное влияние на гуманитарную мысль XX века в целом, вдохновив рождение структурализма. Основная работа Ф. де Соссюра — «Курс общей лингвистики» (фр. «Cours de linguistique g;n;rale») (источник - Wikipedia)
Вильгельм фон Гумбольдт - (нем. Friedrich Wilhelm Christian Karl Ferdinand Freiherr von Humboldt; 22 июня 1767 — 8 апреля 1835, дворец Тегель, Берлин) — немецкий филолог, философ, языковед, государственный деятель, дипломат. Сочетая в себе, в традициях своего времени и наследуя великим деятелям Возрождения, — разнонаправленные таланты, осуществил реформу гимназического образования в Пруссии, основал в 1809 г. университет в Берлине, был другом Гёте и Шиллера. Один из основоположников лингвистики как науки. Развил учение о языке как непрерывном творческом процессе и о «внутренней форме языка» как выражения индивидуального миросозерцания народа. Во многом определил путь и направление развития немецкой (и — шире — европейской) гуманитарной мысли своей эпохи (источник - Wikipedia).
Неопределённо-личные формы: значимое отсутствие плана выражения за дверью

Обобщённо-личные формы: товарищи по несчастью – Студиозусы, в том числе Верный Товарищ

Безличные формы: Великий и Могучий

Неприличные формы (выражения мыслей)




Унылый затемнённый аудиториум со стрельчатыми окнами. Помещение четко делится на две зоны: в одной на небольшой возвышенности за столом, похожим на столы в средневековых анатомических театрах, сидит Комиссия, единая в трёх лицах. Она овеяна невозмутимым сознанием собственного всемогущества. В другой зоне несчастные студиозусы на деревянных скамьях корпят над экзаменационными билетами.
Гробовая тишина.

1 лицо (как гром среди ясного неба): Следующий.

Со скамьи бодро вскакивает Странствующий Школяр и уверенным шагом направляется к Комиссии.

2 лицо: (недоумённая пауза) Коллеги, а кто это? Мне кажется, у нас не было такого студента.

1 лицо: Да, какой-то чересчур цветущий вид. Я бы даже сказала – по-хамски цветущий. Такое ощущение, что он спал сегодня, как младенец, и завтракал за двоих!

Странствующий Школяр (улыбаясь): Добрый день, уважаемая комиссия!

3 лицо: Кому как… А, так это вы? Вас и не узнать…Что вы нам сегодня приготовили?

Странствующий Школяр: Эмм. Сюрприз.

1 лицо: Покажите ваш билет. Так… Это что вы нам дали? Это же билет на поезд!!!

Странствующий Школяр: Да, именно так. Я  пришёл лишь для того, чтобы сказать, что я уезжаю (встаёт и медленно движется в сторону выхода). До свидания! (обращаясь к сидящим на скамьях студиозусам) Ни пуха ни пера вам, товарищи!

Комиссия в смятении.

2 лицо: Как? Что такое? А выпускной экзамен?..

3 лицо (Школяру):  Знаете что? Не делайте глупостей… Вы такой хороший студент, мы даже не собирались вас ни о чём спрашивать!

Странствующий Школяр: Да? (не веря своему счастью, возвращается к экзекуционному, простите, к экзаменационному, столу)

3 лицо: Но теперь, конечно… придётся спросить. (Школяр уже успел пожалеть, что вернулся) Маааленький, лёёёгонький вопросик.

Стук в дверь.

Комиссия: Войдите.

Ноль звука.

Комиссия: Да заходите же!

Дверь со скрипом открывается и тут же закрывается.

Комиссия: Хм …(многозначительно переглядываются) Какая-то нулевая суффиксация. В прошлый раз тоже такое было. (вспомнив о Школяре) Но продолжим. Скажите. Синхронический и диахронический аспект языка. Что они из себя представляют?

Странствующий Школяр: О Господи! Синхронический и диахронический… Синхронический. Диахронический. О, вы знаете, я не успел подготовиться. Я болел! Целый месяц! Хронически! Диахронически! Нет, синхронически! Да, мы болели одновременно с моим товарищем, он может подтвердить это (чихание с дальних рядов).

Комиссия (качая  тремя головами): Вы были таким ответственным и прилежным студентом всё это время. Кто бы мог подумать, что всё так закончится… Ну что на вас нашло?

(шёпот с галёрки) Затемнение основы!

1 лицо: Скорее опрощение и переразложение. (Пауза) И всё-таки что на вас повлияло, уважаемый студент?

Школяр (удручённо бормочет, низко опустив голову и заламывая руки): О, мой грешный язык… И празднословный, и лукавый… О, что я вообще знаю?..

Верный товарищ с дальних рядов (шёпотом, пока Комиссия перебирает ведомости): Ну что же ты? Не молчи! Скажи им всё!

Школяр (трагично):  Нет, не могу! Я поклялся на «Русской грамматике»!

Верный товарищ: Заклинаю тебя именем Бодуэна де Куртенэ!

Школяр (истерично): О Господи! Нейтрализуйся!

Верный товарищ (отчаянно): Именем Памвы Берынды!

Школяр (товарищу): Я не имею права, ты же знаешь! Азъ есмь недостойныи… Я ничтожнейший меж детей мира!..

1 лицо: (беря ведомости) Ну что ж, придётся поставить вам «неуд». Будете пересдавать. Вы нас, конечно, сильно удивили.

Верный Товарищ (неистовствуя): Вот видишь, видишь, чего ты добился! Ну скажи же хоть что-нибудь!

Верный товарищ уже начинает возносить молитву к портрету Пушкина, висящему на стене, а одно из лиц Комиссии заносит руку с пером над ведомостью, как дверь снова начинает со скрипом отворяться. Всё происходит в одно мгновение. Сквозняк со звоном распахивает окно, и – о чудо! - свежий мартовский ветер вырывает ведомости из рук 1 лица и уносит прочь! Полумрак аудиториума рассеивается, всё заливает свет. Студиозусы полной грудью вдыхают ароматный весенний воздух.

Со Школяром тем временем происходит что-то необъяснимое: его зеницы отверзаются, уши наполняются шумом и звоном… Он словно бы возносится над аудиториумом и видит перед собой какое-то чудо, как будто бы сам Великий и Могучий Русский Язык явился ему. Все взгляды невольно обращаются на Странствующего Школяра. Он начинает говорить, сначала медленно, неуверенно, а потом всё более громко и решительно.

Школяр: Вы х…Хотите знать, что со мной слу…случилось? (обводит взглядом присутствующих)
Так вот, с-слушайте…
Я был недостойным! Я был рабом безъязыким! Всё это время я размышлял, тварь я дрожащая или право имеющий! Я с самого детства говорил на русском языке, я изучал его 10 лет в школе, потом 5 лет в университете, но так и не познал его сущность! И тогда я дал себе слово, что не буду говорить о нём всуе, не оскверню этой святыни, пока не узрю дух его! Я измучился, я провел сотни бессонных ночей в надежде познать дух языка! Я был словно Фауст, я был подобен алхимику. Я был готов продать свою душу, вступить в разбойничью шайку, подобно Франсуа Виньону, чтобы обрести язык! Я томился, я изнемогал. Я отощал, у меня появились огромные синяки под глазами, моя кожа стала бледной, волосы седыми!.. Я молился великим жрецам языка - Потебне, Фортунатову, Виноградову, Пешковскому, Шахматову… Я сам был готов стать монахом языка, посвятить свою жизнь этому высокому служению! Но всё было тщетно… Как я ни бился, я не мог разгадать тайну Великого и Могучего. И тогда я впал в глубокое отчаяние. Я не знал, что мне делать. Я скитался по свету, влачил жалкое существование во мрачной пустыне. Я погибал… И вот произошло какое-то чудо! Вы не поверите, но я был спасён! И всё это благодаря тому, что в какой-то момент я понял, что Язык – это любовь!
С этого момента я изменился. Мне уже не хотелось чахнуть над древними рукописями, сидя в своей душной ученической келье. Мне хотелось только жить!
Вы знаете, ведь люди меняются, и в этом нет ничего удивительного. Вы помните меня угрюмым затворником, согнувшимся над пыльными грамматиками. Но теперь я не такой! Люди – они как звуки в словах. Меняются в зависимости от своего окружения.
Вот возьмём, например, слово «сделать». Звук «с» переходит в звук «з» перед «д» по закону регрессивной ассимиляции. Он уподобляется ему по звонкости. А возьмём слово «расти». Звук «с» становится мягким перед звуком «т». Тоже по закону регрессивной ассимиляции.
А значение слова определяется контекстом! Новая сочетаемость всегда открывает в слове незнакомые оттенки значения, обнаруживает его потенциальные семы. Вот было словосочетание «серая дорога», и было всё скучно и предсказуемо. А соединили слово «дорога» со словом «серебристая», и что тут началось! Посмотрите, какими красками заиграло слово, сколько появилось интересных возможностей! «Серебристая»! То ли это она после первого снега, то ли после дождя. И есть что-то загадочное, сказочное, волшебное в этом мерцании, не то что в матовой серости! Так и человек – рядом с одним человеком он серьёзен и скучен, а рядом с другим вдруг становится мечтательным фантазёром! Это всё синтагматика!

Комиссия: Это всё, конечно, интересно, но вы отвлекаетесь от науки. Будьте точнее, пожалуйста.

Странствующий Школяр: Вот поэтому-то я не хотел говорить и собирался уйти. Когда я изменился, я успокоился. Я понял, что такое язык. Но я не мог никому рассказать об этом. Я просто не  находил нужных слов. И вот сейчас, в этом аудиториуме, со мной произошло что-то необъяснимое! Мне словно бы дали речь! До этого я обрёл язык, а теперь я обрёл и речь! Как знать, может быть, для того, чтобы глаголом жечь сердца людей! Вот поэтому я вам сейчас это рассказываю. И вам, уважаемая Комиссия, и вам, мои верные товарищи!

Комиссия (перебивая Школяра): И всё-таки вы срываете экзамен…

Странствующий Школяр (забираясь на табуретку, в пылу красноречия): Я хочу сказать только, что наука – это и есть жизнь! Не может быть мёртвой науки. Что бы мы ни изучали, мы изучаем Человека! Наука – это, прежде всего, любовь к изучаемому объекту. Невозможно делать что-то, не испытывая к этому любви. Жизнь и наука тесно взаимосвязаны. И та прочная нить, что их сшивает, называется любовь!

Вдруг несколько студиозусов вскакивают со своих мест и кричат: Это крамола! Это инакомыслие! Уважаемая комиссия, нас не этому учили все эти годы! Предать этого Студиозуса инквизиции! Лишить его звания Филолога! Не выдавать ему диплом. В темницу его! На костёр!

Школяр: Это предательство!..

Студиозусы: На костёр его! Чернокнижника! Он извращает истинную науку! Еретик! Анафема!

Свет в аудиториуме меркнет, окна покрываются паутиной… Под мрачные звуки музыки появляется высокий мужчина в длинном чёрном плаще.

Мужчина (мефистофелевским голосом): Разрешите представиться тем, кто меня ещё не знает. Фердинанд де Соссюр. Основоположник структурной парадигмы в языкознании.
Язык – это явление, взятое в себе и для себя. Зарубите это себе на носу, наглый Школяр. Сейчас я прочитаю вам курс общей лингвистики. В этом мне помогут мои ассистенты.

Достаёт из-под плаща шахматную доску, раскрывает её, и со всех сторон Школяра начинают окружать шахматные фигуры в чёрных капюшонах.

Ну что ж, сыграем с вами игру.
Есть правила, которые вы никогда не измените. Язык – это системно-структурное образование! Соблюдайте иерархию! Не важно, из чего вы сделаны – из грязи или из хрусталя. Главное – то, как вы встроены в систему! Слушайте меня, студиозусы! Мы все должны выполнять свою функцию. Элемент, не выполняющий своих функций, – не существует!!! Запомните это! Займите свою клетку, делайте положенные вам ходы!

Студиозусы (кричат, показывая на Школяра): Да, в клетку его, в клетку!

Школяр: Студиозусы, миленькие! Да что же это вы… Не слушайте его!  Опомнитесь! Человек не сводим к какой-либо функции и к месту в иерархии! Послушайте меня! Сейчас я расскажу вам историю моей жизни.

В аудиториуме воцаряется тишине. Все внимательно смотрят на Школяра.

Я никогда не понимал, кто я. Я всегда искал свой инвариант, свою архифонему. Но то и дело рассыпался на аллофоны. Когда я пытался самоутвердиться, родители говорили мне:
- Да кто ты такой, ты всего лишь пучок дифференциальных признаков!
Однажды я услышал, что где-то на земле есть такое место, где очень ценят пучки дифференциальных признаков. И называлось это место Московская фонологическая школа. Я отправился туда, но там меня ждал сокрушительный удар: мне сказали, что я не фонема, а всего лишь позиционная разновидность какой-то «и», и таких, как я, - легион.
Я был, как усечённая основа, как побочное ударение.
Я находился на периферии существования. В центре был литературный язык, кодифицированный и нормированный. А моя беда была в том, что во мне никогда не было этой нормированности, стандартизованности…
Я решил пойти к диалектам. Но попал в дом престарелых. Всё вокруг дышало упадком и вырождением. Я был слишком молод и полон сил для них.
Тогда я отправился к профессиональным жаргонам. Но ни в одной сфере не мог найти себя. Все они были слишком замкнуты в своих узких мирках, никто не обращал на меня внимания.
И я пошёл к сленгу. Но и в этом обществе я не нашёл себя.
И что же мне оставалось делать – выйти из этой системы? Не быть вообще? Но откуда-то же я взялся, как берётся звук, слово, предложение…
Никто не хотел заносить меня в словарь. Мне говорили, что это нужно заслужить, что нецензурные выражения не становятся предметом кодификации. И тогда я пошёл к ненормированной лексике. Я подумал, что я такой же, как они, раз я изгой, раз я на периферии системы. Некоторое время я был среди них. Это было самое дно общества. Я оказался на плохой дорожке, пошёл по наклонной плоскости. Вокруг них было слишком много негативных коннотаций. Они собрали на себя весь отрицательный культурный заряд, какой только можно собрать. Это была деградация… Я с трудом выбрался из этой трясины.
Я не был ни архаизм, ни неологизм. Я сличал себя с историзмами, но и среди них не мог найти ничего хоть сколько-нибудь близкого мне. Я шатался по всем словарям, исходил вдоль и поперёк Даля, Ожегова, Ушакова, Большой академический словарь, Малый академический словарь. Я обращался к словарям других эпох: Словарю древнерусского языка, Словарю языка А.С. Пушкина… Бесполезно.
Я чувствовал себя придаточным предложением, второстепенным членом, зависимым словом. Я вечно был при ком-то, как присловный распространитель, как вставная конструкция. Мне казалось, что мной всегда кто-нибудь управляет. Мне приходилось согласовываться со всеми или, по крайней мере, примыкать. Вся жизнь представляла собой сложное предложение со сплошными осложнениями в составе простых. Я чувствовал себя ничего не значащей, но эмоционально окрашенной частицей. Очень сильно окрашенной. Это всё, что мне оставалось.
Меня всегда угнетали парадигмы! Я с самого рождения был включен в какую-то парадигму! Мне говорили, что все должны быть встроены в парадигму, чтобы потом успешно функционировать в синтагмах! А всё вместе это была система! Огромное системно-структурное образование!!! «Наверное, я что-то внесистемное, и мне нет здесь места», - думал я.
И тогда я понял, что я - это текст. Неповторимый и уникальный. Я не сводим ни к какому инварианту, ни к какой структурной схеме. Я не дробим ни на какие варианты.
Мы все свободны, запомните это. Все мы – неповторимые, всегда заново создаваемые тексты! Человек – это не одно только значение и место в системе. Это огромный, богатейший мир, бездонный, вечно живой концепт, пёстрая картина мира! Это не мёртвый язык, а живая стихия языка во всех её проявлениях!

Де Соссюр (после длительной паузы): Ну, это уже слишком! Сейчас я здесь наведу порядок, чтобы вы больше никого не смогли растлить вашими кощунственными речами! (вытаскивает с книжной полки какую-то инкунабулу и начинает что-то бормотать над ней) Плуралия тантум! Доплнек!

Студиозусы по очереди превращаются  в шахматные фигуры. Мрак в аудиториуме сгущается. Сверкает молния, стёкла дребезжат под порывами ветра. Зловещий смех Фердинанда чёрным крылом повисает над мирозданием. Кажется, что уже ничто не поможет Школяру. Посреди помещения вспыхивает огонь. Вот-вот его диплом будет брошен в это пламя…

И вдруг из мрака материализуется какая-то неясная фигура.

Фигура: Фердинанд? Какая встреча! Что вы там бормочете?

Де Соссюр вздрагивает и злобно сверкает взглядом в сторону загадочной фигуры. Но от инкунабулы не отвлекается.

Фигура: Да бросьте вы свою инкунабулу! Поприветствуйте своего старого доброго коллегу! Посостязаемся во владении живым языком, а не мумифицированной абракадабры! Да не будьте таким невежей. Снимите свою элегантную академическую шапочку.

Де Соссюр: Так и быть, Вильгельм фон Гумбольдт, закадычный дружок романтиков. Я не поскуплюсь и уделю пару минут, чтобы лишний раз продемонстрировать студиозусам несостоятельность вашего подхода.

Приподнимает академическую шапочку и… из неё выпрыгивает…  белый кролик! Это вызывает неудержимый взрыв хохота среди студиозусов. Соссюр сконфужен, он пытается снова надеть шапочку на себя, дабы предотвратить извержение кроликов, но кролики продолжает сыпаться ему на голову. Борьба Соссюра с кроликами смешна и тщетна. Они скачут по полу аудиториума, превратившемуся в шахматную доску, и сбивают с ног шахматные фигуры. Постепенно весь аудиториум наполняется прыгающими разноцветными кроликами.

Вильгельм фон Гумбольдт (торжествуя): Послушайте меня! Язык – это непрерывный творческий процесс! Это выражение индивидуального миросозерцания народа! Именно в индивидуальности кроется тайна всякого существования. Разнообразие в жизни необходимо нам как воздух. Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное! Именно духовная сила народа является самым жизненным и самостоятельным началом, а язык зависит от нее!
Фердинанд, вы хотите снова вернуть свою структурную парадигму. При этом вы забываете, что невозможно вмешаться в ход истории. Настало время новой парадигмы, потому что такова потребность мироздания.
Язык не замкнут в самом себе! Он взаимодействует с другими науками! Он пронизывает все сферы нашего бытия! А все сферы бытия пронизывают язык! Это некая взаимная трансценденция!
Невозможно всю жизнь провести в каких-то рамках. Есть что-то большее в этом мире! И это большее - это… антропоцентрическая парадигма! Язык в человеке и человек в языке!
Слово – это целый мир! Пришло время рисовать картины мира!

Тем временем кролики, разбросав шахматные фигуры и расколдовав студиозусов, превращённых в пешек, начинают запрыгивать на руки к студиозусам. Те не могут устоять перед их обаянием, берут их на руки и гладят.

Гумбольдт (показывая Фердинанду де Соссюру на студиозусов): Вот видите, антропоцентрическая парадигма сама запрыгивает в руки учёным, подобно этим кроликам. Ваша парадигма уже сделала своё дело, мы не можем законсервировать в ней лингвистическую науку! Нужно двигаться дальше!
Возьмите на ручки кролика, ну же, я вижу по глазам, что вы хотите! Кролики намного интересней, чем шахматы! Кролики мягкие и пушистые, их можно гладить! Посмотрите, уже даже наша дорогая Комиссия взяла себе по кролику!

Толстый кролик запрыгивает на руки Соссюру. Великий структуралист некоторое время брезгливо колеблется. Все смотрят на него с затаённым ожиданием: Ну же, ну же, Соссюр!
Наконец Соссюр сдаётся и ласково треплет кролика по загривку. Это победа! Победа антропоцентрической парадигмы! Все аплодируют.

Соссюр (с виноватым видом): Я должен вам кое в чём признаться. Эти шахматные фигуры на самом деле не шахматные фигуры. Это бывшие студиозусы…

Комиссия: Так вот куда пропадали студиозусы с прошлых выпусков!

Соссюр: Ныне я расколдовываю их!

В этот момент все шахматные фигуры принимают своё истинное, студенческое обличие.

Гумбольдт: О, Фердинанд! Это действительно благородный поступок с вашей стороны! Вы в очередной раз много сделали для науки, на этот раз  - отказавшись от своих шахмат!

Все студенты ликуют и обнимаются. В комнате постепенно становится светлее. Открываются окна, воздух окрашивается теплыми и яркими красками первого в городе по-настоящему весеннего дня.

Школяр: О, дорогой дядюшка Вильгельм! Спасибо вам огромное! Вы спасли нас!

Комиссия и студиозусы: Школяр! Вильгельм фон Гумбольдт! Спасибо Вам большое, что вовремя остановили нас. Фердинанд, а вы не печальтесь. Мы вас очень сильно уважаем и ни в коей мере не умаляем ваших заслуг перед лингвистикой. Но настал век антропоцентрической парадигмы!!! На самом деле мы знаем всё это и не оспариваем, просто иногда на экзаменах находит какое-то затмение… Это, наверное, по привычке…
Сейчас мы исправимся! Студиозусы, мы ставим всем вам пятёрки! Вы сдали свой экзамен! Вы свободны! Странствующий Школяр, вы можете со спокойной совестью отправляться в далёкие края! Вы продемонстрировали глубокое и оригинальное понимание науки лингвистики.

Все вместе: Ураа!
 
Комиссия: О боже! Но где же ведомости?

Гумбольдт: А может, ну их?

Комиссия: Нет, нам не обойти эту маленькую формальность… Где же они? Что нам теперь делать?

Все уже не так веселы, как несколько минут назад.

Тут раздаётся стук в дверь.

1 лицо: Да, войдите.

Тишина. Ноль звука.

2 лицо: Да войдите же!

Дверь со скрипом открывается, и со сквозняком в окна аудитории влетает пачка ведомостей. Они кружатся в воздухе, а студиозусы со смехом ловят их.

1 лицо (кивая на дверь): Нулевая суффиксация.

2 лицо: Значимое отсутствие плана выражения.

3 лицо: Коллеги, так и скажите – глюки.

Всеобщий смех.

Звучит первый куплет Gaudeamus’а.

Какой-то студиозус: Дядюшка Вильгельм, а куда же нам девать кроликов?

Гумбольдт: Что? А, кроликов? Кролики теперь всегда будут с вами.

Кролики в руках студиозусов превращаются в шутовские колпачки. Студиозусы надевают их друг другу на головы. Даже Комиссия и оба великих учёных.

Весь аудиториум в весёлом, одухотворённом движении. Студенты подходят с ведомостями к преподавателям, получают свои пятёрки, потом берутся за руки и кричат:

Даешь живой язык! Да сблизятся жизнь и наука!

Странствующий Школяр (стоя на пороге): Ну, я поехал! До свидания, любимые мои! Спасибо вам!

Все радостно машут ему вслед.

Вильгельм: Друзья, мне кажется, это НАЧАЛО!