Прощальная мелодия
В тот вечер в кафе никого не было, если не считать бедно, но опрятно одетого старика, сидевшего за столиком у окна. Старик был мне незнаком, поэтому я сел за соседний столик и заказал себе ужин.
Старик сидел, подперев рукой щеку, немигая глядя на пламя горящей на столике свечи. Под стать предрождественскому настроению, в кафе тихо звучало попурри из старых забытых мелодий. И тут я заметил, что по щеке старика катится крупная одинокая слеза.
– Что случилось, отец? Беда какая? Я могу чем-то помочь?
– Беда известно какая – старость,– вздохнув, ответил старик. – А хочешь помочь, угости пивом, уж больно тоскливо на душе сегодня.
Я подошел к стойке, взял себе и ему по бокалу пива, прихватил и пакетик вяленой мойвы. Кивнув в благодарность головой, похожей на одуванчик, старик молча взял бокал, отпил глоток, еще раз кивнул и снова уставился на свечу. Глаза у него явно слезились, и не понятно было, от чего: то ли от созерцания свечи, то ли он просто плакал.
– Отчего тоска-то, отец? – не выдержал я.
– От старости, говорю. Хочется еще много сделать, а сил-то нет. Да и потом, не думал я, не гадал, что Господь вот так со мной поступит, заберет мою Нюру раньше меня. А прожили мы с ней, веришь-нет, 48 годков. Четверых сынов родили, внуков вырастили, правнуки уже есть. Мы тут, у озера жили. На рождество обычно вся семья собиралась, шумно было, хлопотно.
Старик из внутреннего кармана своей куртенки достал погнутый в нескольких местах фотоснимок.
– Вот, видишь, это Николай, он на инженера выучился, в городе живет. Володя шофером стал, фуры водит по всей Европе. Юрка у нас путешественник, сначала по морям плавал, потом в какие-то экспедиции ходил, теперь, говорят, наукой занимается. А младший, Виктор, пограничником стал, дослужился уже до полковника. А это Нюра моя, с правнучкой Аннушкой на коленях, – старик легонько погладил снимок и, словно устыдившись этого жеста, поспешно спрятал фотографию в карман.
– Выходит, два года до золотой свадьбы не дожили? Такой супружеский стаж сейчас редкость. Я три года женат был, а потом выяснилось, что не сходимся мы характерами – ругались чуть ли ни каждый день. Детей не было, разбежались без проблем. Сейчас вот один живу.
– А ты думаешь, у нас все гладко было-то? И я в молодости куролесил, гармонистом ведь был, желанным парнем на всех вечеринках. С одной такой и привел свою Нюру домой. Пригласил прогулятся, давай, говорю, гармошку домой занесем, чтоб руки были свободными. Дошли до дома, да там и остались. Мужиков после войны мало было, поставили меня сначала бригадиром, потом директором совхоза выбрали. Должность та еще, бывало, и срывался, и покрикивал на домашних. А Нюра хоть бы когда ответила тем же, замкнется в себе, и молчит. Да так молчит, что хоть вешайся. Одно спасало: уйду на озеро с гармошкой, сяду на лодку, и играю, что думаю. А она подойдет сзади так тихо-тихо, положит мне руку на плечо и все, все ссоры забыты. Посидим с ней молча, посмотрим на озеро и домой идем. А утром у меня свои заботы, у нее свои: дом, дети, хозяйство. Так и прожили жизнь, что один день.
Старик помолчал, отпил пива, повертел в руках рыбешку и положил опять в пакет.
– Что за рыба?
– Мойва.
– Надо же, и такая есть... Вот говорят “как за каменной стеной”. Я думал, что это о мужиках, а сейчас понял, что я за Нюрой был как за каменной стеной. Я никогда не задумывался, откуда берутся чистые рубашки и новые носки, не знал, сколько стоил хлеб в магазине. Сытная еда, чистое белье, уют в доме – все это просто было в моей жизни, и все. Утром встаю – завтрак уже на столе, с работы прихожу – ужин теплый всегда меня дожидался. Я работал и приносил домой зарплату, всем домашним хозяйством мать заправляла, сыновья ей помогали мужскую работу делать, справлялись сами. А огород вспахать, дров наколоть, в доме что починить, табуретку там, полочку сделать, за удовольствие принимал. Хорошие сыновья у нас выросли, работящие. Как на пенсию ушел, дети нам помогать стали, навезут чего только полную кладовку... А много ли нам надо? На праздники иль на толоку все приедут – шумно, хлопотно и радостно. А попросят сыграть чего, возьму гармошку, Нюра рядом сядет, подпоет – вот где счастье было... Живи да радуйся.
Старик глотнул пива, вытер тыльной стороной ладони рот, смахнул набежавшие на глаза слезы.
– Сильно же вы ее любили...
– Не знаю. Жили и жили, о любви не думали. А однажды утром она не проснулась, – старик всхлипнул, словно ребенок. – Несправедливо это, почему ушла молча, не попрощавшись? Может, я обидел ее чем?
– Успокойся, отец. Знать, время ее пришло.
– Да, время... – дед вдруг заторопился. – Сколько времени сейчас?
– Семь скоро.
– Ты прости, мне тут надо... Спасибо за пиво, – дед запахнул курточку, взял трость и заторопился на выход.
– Странный старик, – подошел я к бармену.
– Это дед Василий-то? Есть немножко. Крепкий мужик был, веселый, а после смерти бабы Анны сильно сдал, болеет. А как чуть получше станет – идет на озеро с гармошкой и играет. Говорит, что прощенья просит и ждет, когда придет его Нюра и отведет домой. Дети сколько раз хотели к себе забрать, не хочет. Так и живет один. Никак сегодня сорок дней, как бабка Анна померла? – бармен задумался.– Точно, а я-то думаю, чего он в кафе пришел? Видать, тоска сильно заела. Вишь, как бывает...
Мне принесли ужин, я поел и пошел в свою учительскую, после разговора со стариком настроения работать не было. Лениво падал мелкий снег, во всю светила луна и мир казался каким-то ирреальным. Уже подходя к школе, я услышал звуки гармони. Забытая мелодия, словно плач, плыла над озером...
...Утром я узнал, что деда Василия так и нашли у лодки с гармошкой в руках.
Ольга Мейране
Резекне, 2001
Свидетельство о публикации №213081201855
С уважением и любовью, Юрий
Легаев который.
Немо Имортал 03.03.2014 13:13 Заявить о нарушении
Ольга Мейране 10.03.2014 23:43 Заявить о нарушении