Ты просто летишь

        Когда стоишь на берегу крутого обрыва, закрыв глаза и раскинув руки, а ветер дует в лицо и облака плывут навстречу, можно представить,  что ты летишь.  Хотя почему представить? Т и так летишь. Ничего нет в жизни прекрасней, чем ощущение полета. Полета, который отрывает тебя от суеты, от всего, что именуется повседневностью. Ты просто летишь…

Вот  такие моменты больше всего любил Генка. Когда ему было трудно, он искал и ловил ветер. Тот, дующий в лицо, манящий. Мальчик приходил к обрыву, раскидывал руки и, подставляя лицо ветру, мечтал и… летел. Хотя справедливости ради надо сказать, что Генка не приходил к обрыву. Он, инвалид с рождения, пробирался туда, сильно хромая.

Что с ним случилось при родах, Генке не говорили. Да и нужно ли ему это знать? Он свыкся со своей хромотой, уже настолько родной и близкой, что порой казалось, что не он ущербный, а окружающие. Хотя чего там говорить! Сколько слез было пролито мальчишкой…  Ведь никем Генка себя не видел в этой жизни, только летчиком. И не просто летчиком, который перевозит гражданских пассажиров, а военным летчиком… Именно военным, и никак иначе!

В школе у Генки была кличка Воробей. Возможно, потому, что когда нужно было бежать, мальчик как-то по-птичьи прыгал. Он так старался не казаться ущербным, так старался! И в футбол Генка играл, но несовершенство физическое очень мешало ему. Жалели его пацаны, и обвести себя давали, и даже делали все, чтобы Генка гол забил…  И свои, и соперники. Было что-то в мальчишке, вызывающее не жалость, а уважение.
Сегодня утром сосед сказал между делом, что на аэродром поедет, какие-то дела там у него. Парень от такого известия чуть ли не подпрыгнул. И почти умоляюще спросил, не возьмет ли дядя Матвей его с собой. Уж очень хочется Генке попасть на аэродром – самолеты посмотреть.

- Ничего невозможного нет,  - сказал дядя Матвей. – Давай, поехали.
К слову сказать , за городом, в котором жил Генка, находился настоящий военный аэродром. И тишину часто разрывал грохот, когда самолеты переходили звуковой барьер.

Собираясь, Генка даже брюки достал, которые надевал очень и очень редко, только по большим праздникам. Отутюженные, они ждали в шкафу, когда хозяин о них вспомнит. И хоть парень уже вырос из этих брюк, но тем не менее,  любил их и берег.

Выехали после обеда. Дядя Матвей вел машину, а Генка было словно во сне. Никак мальчишка не мог поверить в то, что выпало ему такое счастье, что сможет он притронуться к настоящему самолету, а если повезет,  то даже посидеть за штурвалом. Все казалось нереальным, фантастическим. Генка даже ущипнул себя пару раз: хотел убедиться, что это с ним происходит на самом деле.

Когда проехали посты и машина, наконец остановилась, мальчик выскочил из кабины и остолбенел – самолетов нигде не было видно. Вообще нигде. За колючкой тянулся бетонный настил взлетной полосы, а самолетов не было. Мальчик опешил.

- Дядя Матвей, - пролепетал Генка, - а где же самолеты?
- Там, где и должны находиться, - хохотнул Матвей. – Под землей они, пацан, в скрытых ангарах. Ну да ладно, пошли.

Завершив свои дела, Матвей повел машину назад. Генка сидел, отрешенно глядя на дорогу, совершенно опустошенный, потерянный  и несчастный.  А когда они выехали на шоссе, ведущее в город, мальчик вдруг закрыл лицо ладонями и заплакал. Не заревел, как обычные дети, а заплакал по-мужски, тихо содрогаясь при каждом всхлипе.

- Да гори оно все синим пламенем! – Матвей резко остановил грузовик, лихо развернулся и, увеличивая скорость, сказал Генке. – Ничего, парень, все у нас получится. Есть тут недалеко пост сельхозавиации. Там у меня знакомый работает, думаю, поможет.
 
Ехали долго. И все время уже не верящий ни во что Генка, вытирая кулаком слезы, катящиеся без всякого спроса, думал: «И почему всегда так? Когда что-то очень хочешь, ничего не получаешь.  И наоборот».

Наконец приехали. Их встретила рыжая собака, которая лаяла, скорее всего, для порядка, как бы обозначая свою охранную «должность», а на самом деле просто радуясь.  Матвей не вышел, а выскочил из кабины и направился к невысокому зданию, одиноко стоящему на краю поля. По пути он поглаживал сопровождающего его рыжего охранника, который был просто счастлив от новых впечатлений и ласки. А мальчишка, не веря своим глазам, смотрел на самолет, который стоял прямо перед ним.

Настоящий самолет… и пусть он не военных, пусть у него четыре крыла, а стекло кабины в трещинах – он все равно настоящий. Генка подошел к самолету, трогая накалившуюся обшивку и глядя во все глаза. Надо сказать, что вот так близко такую технику он видел первый раз в своей жизни. И пока мальчик ощупывал это крылатое чудо, из здания вышли Матвей и какой-то дядька.

Дядька, ругаясь и размахивая руками, доказывал Генкиному соседу, что у них сегодня нет заданий на полет: как он потом с начальством объясняться будет? Матвей и так и сяк уговаривал приятеля,  но тот стоял на своем. Генка, видя все это, не стал ни просить, ни унижаться. Он повернулся и, по-птичьи подпрыгивая, поковылял к машине. И тут…

- Эй, парень, - окликнул его летчик.
И Генка понял – вот оно. Вот оно!!!

- Влезай в самолет. Давай скорее, у меня еще дел немерено.

Мальчишка уже и не помнил, как оказался в самолете. Он вообще ничего не помнил. Он находился в таком состоянии, что… В этот момент Генка даже и не жил. И не было его в нашем мире. Он мысленно уже был на небе.

А через пять минут он оказался там по-настоящему. Когда самолет взлетел и летчик, подтянув к себе Генку, наложил своими руками его пальцы на штурвал, все кончилось…  И все началось!

Когда на душе очень и очень плохо, Генка всегда приходит на обрыв. Ждет встречного ветра, ждет полета облаков, бегущих навстречу, и, раскинув руки и закрыв глаза, летит…

Все-таки мы рождены летать. Только вот никак не можем понять, что в погоне за призрачным счастьем просто разучились это делать…